Том 6. Глава 120. ПРОЛОГ

— Лорд Карштед, ваш гость, лорд Фердинанд, прибыл.

Получив сообщение от одного из слуг Карштед направился в гостиную. Там он обнаружил, что его жена, Эльвира, и старший сын Экхард, оживленно беседовали с Фердинандом. Карштед не смог сдержать усмешки, видя, как эти двое благоговеют перед этим мужчиной. После того, как Фердинанда отправили в храм лишь немногие дворяне продолжали восхищаться им, и Карштед был рад видеть, что его семья не изменила свое мнение.

— Лорд Фердинанд, — поприветствовал его Карштед, и тот обернулся. После обмена приветствиями все расселись, а слуги начали накрывать на стол.

— Не хотелось бы прерывать вашу беседу, но лорд Фердинанд приехал обсудить со мной кое-что с глазу на глаз.

За эти слова он получил от Эльвиры и Экхарда недовольные взгляды, но стоило Фердинанду махнуть рукой и упомянуть, что разговор предстоит секретный, как оба тут же удалились. То, что они относились к Фердинанду с большим уважением, могло бы расстроить Карштеда, но он уже к этому привык.

После того, как слуги расставили вино и еду на столе, они тоже покинули комнату, оставляя господ в наедине. Только когда дверь наконец-то плотно закрылась, Карштед смог позволить себе расслабиться, перейдя на более непринужденный тон, которым обычно разговаривал со старым другом.

— Фердинанд, извини, что тебе пришлось приехать сюда вместо замка. Обстановка там не самая приятная.

Карштед взял серебряный кубок и сделал глоток, дабы показать, что содержимое не отравлено, затем жестом предложил и Фердинанду пригубить вино. Уголки его губ приподнялись, что означало, вино пришлось гостю по вкусу.

— Я догадывался, что этим все кончится. Мать Шикикозы поднимает шум и жалуется каждому, кто готов ее слушать, ведь так? Верховный епископ взбеленился, когда услышал об этом. — Фердинад говорил правду, Карштеду пришлось согласно кивнуть с кривой улыбкой.

Прошло уже десять дней с тех пор, как произошли события во время уничтожения тромбэ, когда Карштед, капитан рыцарского ордена, приставил Шикикозу и Дамуэля в качестве стражей к ученице служительницы. Они обладали наименьшим количеством маны среди рыцарей и не имели опыта борьбы с тромбэ. По этой причине Карштед посчитал, что им лучше не участвовать в битве, а вместо этого заняться охраной.

Однако, вместо этого они причинили вред той, кого обязаны были защищать, стали причиной разрастания второго тромбэ, что в целом являлось чудовищным проступком. По этой причине обоих заключили под домашний арест в рыцарских казармах, пока не приняли решение об их наказании. Тем не менее, Шикикоза, в надежде на смягчение наказания, связался со своей семьей, и теперь его мать умоляла любого, кто обладал властью и готов был ее выслушать, о помощи.

— Кажется, что она даже плакала в присутствии леди Вероники, именно поэтому я решил, что лучше сам верну инструмент вместо тебя, — сказал Карштед, указывая на ларец, привезенный Фердинандом с собой.

— Благодарю. Я бы предпочел не встречаться с ней.

Ларец мог открыть только сам эрцгерцог и тот, кому дано его прямое разрешение. В нем находился магический инструмент, который позволял проникнуть в воспоминания. Его одолжили Фердинанду, чтобы он смог проверить, является ли простолюдинка в синих одеждах, которая продемонстрировала во время ритуала исцеления огромный запас маны, потенциальной угрозой для Эренфеста или же его надеждой.

Ученица служительницы обладала волосами цвета ночного неба, будто с рождения благословленными богом Тьмы, а на миловидном лице сияли золотые глаза, как две луны. Но больше всего внимания привлекало ее крошечное тельце. Даже не верилось, что такое хрупкое неразвитое тело принадлежит ребенку, прошедшему обряд. Но несмотря на свой невинный вид, она смогла показать настолько впечатляющий запас маны, что это поражало воображение. После восполнения маной иссушенной земли она не показала и намека на истощение. С первого взгляда стало ясно, что у нее магической силы во сто крат больше, чем у Шикикозы, который обладал запасом дворянина низшего статуса, несмотря на принадлежность к среднему. Не будь в стране недостатка носителей маны, дорога в храм была бы ему заказана.

Обычная ученица служительницы не смогла бы обладать таким резервом. И сразу закрадывалась мысль: когда она станет взрослой и переступит порог совершеннолетия, насколько же он станет больше?

Сам Каршетд никогда не проводил ритуал и даже не касался божественного артефакта, потому не мог на глаз судить о количестве магической силы, которой обладала ученица. Однако демонстрации хватило, чтобы Фердинанд немедленно отправил запрос эрцгерцогу, с целью установить, представляет ли она опасность, а эрцгерцог, в свою очередь, сразу его удовлетворил, в результате чего магический инструмент был использован.

— …Так, как все прошло? — Спросил Карштед, забирая ларец.

Редко, когда Фердинанд отвечал искренне, но в этот раз он с раздражением потер виски.

— Ни следа злобы или хитрости. В ее голове книги и только они… Так утомительно.

Пусть на лице гостя и читалось раздражение, но присутствовало и нечто иное. После того, как умер его отец Фердинанд сказал, что устал от давления окружающих его людей и, что его больше не волнует, что происходит в мире. Он махнул рукой на все и переступив порог храма, оставил чувства позади. И вот теперь, вдруг к нему вновь возвращались прежние силы и эмоции.

— По правде сказать, — продолжил Фердинанд, — Майн — это дитя, что сохранило воспоминания о жизни в другом мире, в качестве высокостатусной дворянки. Несмотря на свой возраст она имеет воспоминания о том, как в прошлом была взрослой.

— А? Повтори?

Слова Фердинанда о Майн оказались настолько невероятными, что Карштед не верил своим ушам. Без задней мысли, он попросил повторить, и Фердинанд пересказал то же самое. Инструмент исключал какие-либо ошибочные суждения, но сказанному все равно оказалось трудно поверить.

— Я, эм… Даже не знаю, что сказать. Это абсурдно. — Карштед попытался выдавить из себя хоть что-нибудь, Фердинанд лишь согласно кивнул в ответ.

— Даже я так считаю, но я видел целый мир в ее воспоминаниях. Сомневаюсь, что многие в это поверят, но это правда. Необычное поведение Майн — результат того, что она жила в нижнем городе и сохранила воспоминания о жизни в другом мире. Однако она не имеет дурных намерений по отношению к городу и не испытывает злости. Если мы сможем использовать ее знания на благо Эренфеста, это станет большим благом. Но поскольку она невероятно увлечена книгами, необходимо, чтобы кто-то был рядом и направил ее помыслы в нужное русло.

Больше всего Карштеда заинтересовала не нелепая история о Майн, жившей в другом мире, в которую он все еще не мог поверить, а то, насколько разговорчивым стал Фердинанд. Несмотря на использование магического инструмента, чтобы синхронизировать разумы и проникнуть в чужие воспоминания, он не выглядел недовольным.

— Похоже, она пришлась тебе по душе.

— О ком ты говоришь?

— О ком еще, кроме как не об ученице в синем по имени Майн?

Карштед прекрасно понимал, как во времена нехватки носителей маны среди дворян важна ученица служительницы с таким огромным запасом магии, но Фердинанд проявлял к этой Майн куда больше заботы, чем можно было ожидать от него по отношению к низкорожденной девочке. Он позволил ей ехать на своем верховом звере, взял с собой не одного, а двух сопровождающих, приставил к ней двух стражей, пока она ожидала начала ритуала, и даже подарил ей кольцо и зелье собственного изготовления. Но самое главное, он заявил перед всеми рыцарями, что она находится под его опекой. Карштед вспоминал, насколько его поразили слова Фердинанда в тот момент, он не ожидал от него чего-то такого.

Замечание Карштедта вызвало у Фердинанда явное неудовольствие.

— Не испытываю я к ней никакой симпатии. Она просто очень ценна.

— Правда?

Стоило Фердинанду начать обсуждать, насколько ее избыток маны важен и насколько полезны ее математические способности в храме, как ее частые открытия и изобретения, Карштеда так и подначивало спросить, чем его заинтересованность отличается от симпатии. Однако он намеренно промолчал. Фердинанд имел склонность скрывать важные вещи или отдаляться от нравящихся ему людей, и она только усилилась с тех пор, как он стал последователем храма.

…Фердинанд при всех своих упрямстве и привычках все же нашел человека по душе. Карштед пришел к заключению, что не стоит лишний раз упоминать это, чтобы не дразнить Фердинанда и не испортить ненароком его отношение. Зная Фердинанда с юных лет, и его склонность к самобичеванию, Карштеду часто приходилось быть осторожным во многих аспектах.

— Ее резерв маны видел каждый, — начал Карштед. — Из рыцарского ордена слухи в мгновение ока разлетятся по всей территории дворян. Теперь майн в куда больше опасности, чем раньше.

— Несомненно. Ее магическая сила оказалась куда более невероятной, чем я предполагал. Хотя я сказал, что она под моей опекой, на данный момент я не более чем простой священник. Дворяне, ищущие ману, будут охотиться за ней, и однажды она окажется в опасности. Даже не могу сказать, удастся ли отбить все их нападки. — Фердинанд говорил безучастно, его лицо было таким же бесстрастным, как и всегда. Лишь очень немногие могли понять, как он расстроен отсутствием власти на данный момент.

— Что же ты собираешься делать?

— Я хотел попросить тебя удочерить Майн, — ответил Фердинанд. И его слава поразили Карштеда. Он, как капитан рыцарского ордена, являлся дворянином высокого статуса. Значит, предлагая удочерить Майн, Фердинанд имеет ввиду, что у Майн столько же маны, сколько у высшего дворянина.

— Чем быстрее ее примет дворянская семья, тем лучше, — продолжил Фердинанд. — У нее слишком много маны, чтобы оставаться обычной служительницей. Это означает, что ей следует поступить в королевскую академию, чтобы научиться контролировать ее, но как последователь храма я не имею права поддерживать ее повышение статуса до дворянки. Не так много людей я могу попросить защитить ее.

Карштед хорошенько обдумал предложение. Кому еще Фердинанд мог доверять? Кому еще мог доверить воспитание Майн, несмотря на ее низкое происхождение, особенно с ее количеством маны? Насколько он мог судить, кроме него и его семьи — некому.

— Я собираюсь обучить Майн, чтобы она не стала позором для твоей семьи. Кроме того, у Майн достаточно таланта, чтобы финансово обеспечить себя, и я позабочусь о том, чтобы ее удочерение не стало бременем для тебя.

— Как редко ты настолько заботишься о других, — пробормотал Карштед.

Фердинанд опустил взгляд, откинулся на спинку стула и замолчал. Переплетя длинные пальцы, он долго пытался найти нужные слова, а затем медленно продолжил:

— Поскольку она простолюдинка, нельзя сказать, какая участь ее ждет без должной поддержки. Я бы не хотел, чтобы кто-то прошел через то же, что и я. Это все.

Скорее всего не все. Но в конечном итоге Фердинанд говорил правду. Да, и что тут говорить, Карштеду не хотелось отказывать. Он знал полное страданий прошлое Фердинанда, а потому вздохнул и посмотрел в окно.

— …Я не против удочерить ее, но не возникнет ли проблем, если он узнает, что прежде ты обратился ко мне?

Фердинанд догадывался, кого имеет ввиду Карштед. Он помрачнел и постучал по виску, сказав:

— Должно быть, кое-кто, с кем трудно иметь дело…

Немногие знали, что такое мрачное выражение лица свидетельствует о расслабленности Фердинанда. Карштед усмехнулся своему пониманию.