Том 1. Глава 6. Там, откуда я звонил (2)

«Неплохое», — согласился я.

Проникнуть в Первую старшую Минагисы было просто. Мы прыгали и скакали, перебравшись через ворота, и никакая система безопасности не сработала. Конечно, здания наверняка были закрыты, но вокруг не было никого, кто мог бы отругать нас за то, что мы шатаемся по территории.

Может, я просто привык к школе, полной учителей и других работников, но ночью Первая старшая пребывала в полной тишине, будто бы стены поглощали каждый звук. Зелёная лампа аварийного выхода жутковато светилась по ту сторону окна.

Проходя по гравию за спортзалом, я вдруг вспомнил разговор с Нагахорой в день церемонии закрытия.

«Ребята из плавательной секции иногда без предупреждения тренируются ночью, — сказал он. — Забор настолько низок, что пробраться внутрь не так сложно. Там нет охранников вообще, так что если с твоей удачей не всё так плохо, ты не попадёшься. Эй, Фукамачи, не хочешь проскользнуть туда вместе со мной на летних каникулах? Где ты ещё получишь шанс проплавать ночью в бассейне столько, сколько захочешь?»

«Звучит весело, — кивнул я, — но нужно быть осторожными: ночью в бассейнах ужасно холодно. Сигать в него без подготовки может быть опасно».

Нагахора на секунду задумался: «Звучит так, будто у тебя был опыт».

«Просто случилось узнать. У меня был приятель, который проделал то же самое в средней школе».

Конечно же, это была ложь. Однажды друзья меня позвали залезть в бассейн посреди ночи. Тогда небо весь день было затянуто облаками, и вода была холоднее обычного. Мы запрыгнули в него в одежде, что немного помогло, но через 10 минут у нас посинели губы, и мы разбежались по домам, мокрые насквозь.

«Я не подумал о температуре, — восторженно произнёс Нагахора. — Бьюсь об заклад, ты хочешь выбрать особенно жаркий день. Начало августа подойдёт идеально…»

Тогда дверь класса открыл Касай, и наша беседа прервалась. Как оказалось, то был единственный раз, когда мы обсуждали проникновение в бассейн. С тех пор я совершенно забыл о том, что Нагахора вообще об этом упоминал.

У меня не было особого желания поплавать. Чудесным образом сошлось, что сегодня был самый жаркий день года — идеальный день для ночного плаванья. Воду должны были почистить перед тренировками плавательной секции. Однако со мной не было Нагахоры, но была Чигуса. Я не мог заставить её присоединиться ко мне в этой смехотворной задумке.

Всё же я решил, что пройтись по краю бассейна тоже будет забавно, поэтому пересказал Чигусе всё, что услышал от Нагахоры. И она выразила несравненно сильный интерес к этой дурацкой затее. «Мы просто должны это сделать, так давай прямо сейчас», — возжелала она.

Забравшись на забор меньше двух метров высотой, мы спрыгнули у бассейна. Естественно, темно было хоть глаз выколи, водная гладь отливала тёмно-синим, а дна видно не было. Ветер создавал небольшие волны на поверхности, тихо брызгая через края. Время от времени запах мела — особенность школьных бассейнов — достигал моего носа.

Я снял обувь и ощутил шершавый кафель, не тёплый и не холодный. Закатав штаны, я опустил пальцы в воду, переливающуюся в лунном свете. Она была прохладной ровно настолько, чтобы было приятно. «В самый раз», — сказал я Чигусе, которая сняла туфли с носками и правой ногой рисовала в воде овалы.

Я решительно уселся на край бассейна и погрузил в него ноги до самых коленей. Мои стопы, разгорячённые от бега, полностью остыли и оживились. Силы покинули меня, и я повалился назад на кафель, словно сдувшийся спасательный круг.

Слушая плеск воды, я смотрел в ночное небо. Свет из его единственных источников с парковки не достигал удалённого бассейна, и он, пусть и не сравнится с крышей гостиницы, был неплохим местом чтобы наблюдать за звёздами.

Только я подумал о звёздах, в груди всё сжалось, потому как я не мог избежать воспоминаний об определённом человеке, но я силой вытолкнул её из своих мыслей. Не нужно беспокоиться о том, что уже случилось.

Я услышал звук с конца бассейна. Прежде чем я осознал, что там снимает свою форму Чигуса, я услышал громкий всплеск. Брызги воды ударились о мои щёки, и я поспешно сел.

Сперва я подумал, что она упала туда случайно. Но, заметив отброшенные блузку и юбку, понял, что она прыгнула осознанно. И раз её одежда здесь, это значит, что на Чигусе, которая высунула голову из воды, нет ничего, кроме нижнего белья — если хоть так.

Я был удивлён настолько, что растерял все слова. О чём она, блин, думает?

«Не пугай так меня, — наконец пробормотал я, — я подумал, что ты поскользнулась и упала».

«Мои извинения. Но здесь здорово и прохладно», — ответила она, убирая чёлку. Её белые плечи торчали из воды, и я заволновался, не зная, куда смотреть.

Я остался сидеть на краю бассейна, не настолько храбрый, чтобы плавать вместе с ней. Тогда Чигуса подплыла к кромке воды и протянула ко мне руки.

«Подними меня, пожалуйста».

Я сглотнул и схватил её за руки, пытаясь не встречаться глазами. Но в момент, когда я хотел потянуть, она сама потянула меня. Я попытался устоять на земле, но ноги не послушались, из-за чего я потерял равновесие и упал в бассейн.

В воде было чертовски темно, и я не имел ни малейшего понятия, где что. Некоторое время пробарахтавшись, я нащупал дно, высунул из воды голову и вытер лицо, после чего начал искать глазами Чигусу. Я услышал смех позади себя. «Эй, тебе напомнить, что я сказал насчёт того, чтобы ты говорила мне…» — произнёс я, поворачиваясь, и уткнулся ей в лицо, находившееся прямо перед моим носом.

Наши взгляды пересеклись вблизи.

Я никогда прежде не видел у неё такого выражения: не счастливое, не игривое. Если уж и искать наиболее подходящее описание, то это был взгляд, полный удивления. Вроде такого, который возникает, когда, убираясь в комнате, находишь дорогое сердцу детское фото, которое думал, что потерял.

Последовало затянувшееся короткое молчание. Или же рано прервавшееся длинное.

Я медленно отвёл взгляд и положил руки на бортик бассейна.

«Заглянем в кладовку. Может, найдём что-нибудь интересное».

«Хорошо. Пляжный мяч, например, был бы кстати».

Пусть даже её ответ был совершенно естественным.

Ещё на уроке в июле я обнаружил, что замок кладовки сломан. Среди всякого хлама вроде досок и других приспособлений для плаванья, разделительных дорожек и щёток-скребков, там нашёлся единственный мяч — голубой. Я взял его за клапан, омыл водой и наполнил воздухом. Надув и похлопав по нему, я сделал пару глубоких вдохов-выдохов, чтобы успокоиться, и вышел из кладовки.

Я ужасно сомневался, но то, что Чигуса была в одном нижнем белье, а я полностью одет, было как-то несправедливо, поэтому я тоже разделся и прыгнул в бассейн. Брызги разлетелись во все стороны. Я высоко подкинул мяч, и Чигуса радостно отправилась за ним.

Моя голова поворачивалась, и я вновь видел её белую спину, но пока мы плавали и кидали мяч взад-вперёд, я постепенно перестал беспокоиться об этом. Чигуса, плавающая ночью в бассейне, была слишком прекрасна даже для того, чтобы быть объектом моей мечты. Когда прекрасное переходит определённую черту, оно самопроизвольно отделяется от всего порочного.

Играясь в бассейне, Чигуса множество раз звала меня по имени — Ёсуке. Что необычно, это не казалось странным. Если судить, отталкиваясь от собственных ощущений в момент, когда она впервые так сказала, звать меня полным именем казалось бы более неестественным.

Я также попытался назвать её Чигусой в обратку. Её имя звучало так знакомо, будто бы я уже произносил его множество раз.

«Ещё раз, — попросила она, — позови меня по имени».

И я сделал так, как она сказала.

Чуть позже на углу парковки мы стали развлекаться с детскими фейерверками. Вода ещё стекала с нашей одежды и волос, оставляя тёмные разводы на сухом асфальте. Мокрая рубашка и бельё впитывали тепло моего тела, и мне было немного прохладно. У нас не было свечи, чтобы зажечь фейерверки, поэтому я зажёг два фитиля зажигалкой и протянул один Чигусе.

Пламя добралось до основной части снаряда, и огоньки, один за другим, подобно корням растений, вспыхнули в темноте. Пройдя стадии пиона, сосновой хвои, ивы и хризантемы (3), заряд выполнил свою задачу и упал вниз, тихонько хлюпнув в воду, которая накапала с наших тел.

Мы молча продолжали поджигать фейерверки. Купание в бассейне вытянуло из нас все силы, и мы мало говорили друг с другом, но такая тишина не казалась неловкой.

Когда взорвались два последних фейерверка, Чигуса произнесла: «Фукамачи». Она снова стала называть меня по фамилии.

«Ты сейчас о Хаджикано думаешь, ведь так?»

Я не стал отрицать этого, а спросил её саму: «Почему ты так думаешь?»

Чигуса хихикнула: «Действительно, почему? Ну, часто мои плохие предчувствия оправдываются».

Покорившись, я ответил ей честно: «Твоя догадка верна, Огиэ».

«Видишь, а я что говорила? — шутя произнесла она. — Более того, полагаю, не единожды: когда мы были вместе, Хаджикано множество раз приходила тебе на ум».

«Ага, здесь ты не ошиблась».

«Ты думал: "Ах, если бы рядом со мной была не Чигуса Огиэ, а Хаджикано Юи", да?»

Купол её фейерверка спал прежде, чем расцвёл в полной мере, встретив скорый конец.

«Спасибо за то, что присоединился сегодня к исполнению моих эгоистичных капризов, — произнесла она, не дожидаясь ответа, — я отлично повеселилась, проведя с тобой этот день».

Мой фейерверк всё ещё продолжал гореть.

«Но, Фукамачи, если что-то взаправду разжигает твоё любопытство, если взаправду есть человек, который тебе интересен, прошу, не зацикливайся на мне и разберись сперва с тем, что волнует тебя. Ты ведь до сих пор привязан к Хаджикано, не правда ли? Не потому ли ты забываешь о девушке, которая стоит перед тобой, чтобы подумать о ней?»

Она подняла использованные снаряды, положила их в сумку, застегнула её и постепенно поднялась.

Мы шли до школьных ворот в тишине. Я не мог подобрать нужных слов. Всё, о чём сказала Чигуса было абсолютной правдой, и всё, что скажу я, будет звучать просто как оправдание.

«Ты ведь ещё не испробовал всего, что можешь для неё сделать? — внезапно спросила она. — Ты должен довести дело до конца».

Преодолев ворота, она остановилась. Склонила голову, как бы говоря: «Этого вполне достаточно».

«Сегодня правда было замечательно. Спасибо тебе за прекрасный день».

«Мне тоже было приятно. Хороший день, — мне потребовалась вечность, просто чтобы выдавить это. — Спасибо».

Чигуса улыбнулась, наслаждаясь тем, что услышала: «Скажи, Фукамачи, ты ведь заставил меня пообещать заранее предупреждать тебя, прежде чем сделать что-нибудь сумасбродное?»

«Да», — кивнул я, не догоняя, к чему она это спрашивает.

«Я собираюсь совершить кое-что ещё более странное».

Прежде чем я смог ответить, Чигуса сократила дистанцию между нами, будто бы собираясь упасть, немного приподнялась и нежно прикоснулась губами к моей шее.

Я даже почувствовал, как кровь приливает к голове, заставляя меня краснеть.

«Если я в чём-нибудь смогу тебе подсобить, только скажи, — прошептала она мне на ухо. — Пусть даже придётся строить милосердную перед врагами, я готова на всё, если это будет тебе полезно. И после того, как ты доведёшь всё до логического завершения, если у тебя останется хотя бы капля интереса ко мне… не стесняйся звонить мне в любое время. Я буду терпеливо ждать».

На этом Чигуса покинула меня. Я наблюдал за ней, подобно пугалу, пока она уходила, и, даже когда она пропала из виду, я не мог двинуть и мускулом.

Тогда-то я и понял значение слова "жестоко", которое она однажды произнесла. Всё-таки это была не шутка. Я неосознанно творил с ней ужасные вещи.

Истина, снизошедшая на меня, когда я взглянул на всё с другого угла, меня озадачила. Я интуитивно понимал, что Чигуса как минимум хорошо ко мне настроена, однако и представить не мог, что то было такое явное романтическое влечение.

Её слова повторялись у меня в голове в течение времени, за которое можно было выкурить пять сигарет. Но сейчас я не могу ответить на её чувства.

Кое с чем она попала прямо в яблочко. Я всё ещё не сделал всего, что мог. Где-то в моём сердце заворочалась крошечная надежда.

Подсознательно я продолжал думать об этом. Но сомневался, выпустить ли это на волю. Опасаясь риска изувечиться, пройдя через всё это, я намеренно исключил этот вариант.

Теперь хотя бы раз я должен воспользоваться этим шансом. Выкопать то, что укрыто в глубинах моего разума, направить на это свет и предстать перед ним лицом к лицу.

Вот о чём говорила Чигуса.

Этой же ночью я направился в парк при храме близ Старшей Минагисы. Я постепенно преодолел длинный подъём и сел на качели, где однажды сидела Хаджикано. Проржавевшая цепь громко заскрипела. Кто-то снял её верёвку, свисавшую с перекладины. Может быть, она сама.

Всю ночь я сидел там и думал.

Что я могу сделать?

Что ищет Хаджикано?

К тому времени, как небо стало розоветь, я пришёл к ответу.

❈

Стрёкот цикад проникал даже в закрытую комнату. С их знакомым пением смешалась песня цуку-цуку боши (4), которых я до вчерашнего дня не слышал.

Я уселся на полу свой комнаты, скрестив ноги, и уставился на линии за окном. Две прямые белые полоски в небе делили кусок этого самого неба в оконной раме ровно пополам.

Когда утихли голоса дневных цикад и зазвучал хор ночных, я всё-таки поднял своё отёкшее тело. На столе стоял тяжеленный паровой утюг. Я воткнул вилку, шнур которой исходил из подставки для зарядки, в розетку, повернул регулятор на максимум и стал ждать, пока он нагреется.

Спустя минут десять я ухватился за ручку утюга и повернул к себе плоской частью. Отверстия для пара напомнили мне семена внутри плода. Если подумать, я никогда не рассматривал подошву утюга так детально. Пока я смотрел на эту странную форму, напоминающую разрезанный арбуз, пот со лба скатывался по волосам и довольно испарялся в клубах пара.

Солнечный свет, приходящий с запада, освещал комнату.

Раньше из-за комплекса неполноценности, вызванного родимым пятном, устилавшим половину моего лица, я думал, что не имею права любить Хаджикано. И, если взглянуть с другой стороны, это значит, что если бы у меня не было этой родинки, то она вполне смогла бы меня полюбить.

Но, возможно, это лишь моё предвзятое представление. Это могло бы сработать четыре года назад, но сейчас её исчезновение никак не помогло мне сблизиться с Хаджикано. На деле, более того, оно предотвратило любое продвижение.

В день, когда я пришёл к ней домой, чтобы проверить на истинность то, что сказал мне Касай, в тёмной комнате с зашторенными окнами она прикоснулась к моей щеке и начала царапать её. Словно ища родимое пятно, которое должно было там быть. Может, сейчас Хаджикано действительно нуждается не в человеке, который будет самоотверженно утешать её, а в спутнике с таким же изъяном — какой внезапно оказался схож с моим.

И, когда я пришёл к этому образу мышления, сценарий, составленный женщиной из телефона, сложился воедино и перестал казаться несвязным. Она утверждала, что сделала пари справедливым настолько, насколько могла. Я думал, что мои шансы на успех настолько малы, потому не мог счесть это за правду. Но, может быть, она не лгала, и пари составлено честно. Другими словами, она также подготовила путь к победе и для меня.

Избавление от родинки разрушило преграду между мной и Хаджикано — так я сначала подумал. Но не было ли всё с точностью до наоборот? Неужто её исчезновение разорвало алую нить судьбы, связывавшую нас? Вероятно, истинное содержание пари заключалось не в вопросе: «Сможет ли расцвести невозможная в обычных условиях любовь, если убрать препятствие?» — а в том, сможет ли та женщина я возродить любовь, которую в обычных условиях было бы не вернуть, добавив препятствие.

Самолично отказавшись от лишённого родинки лица, которое я получил на время пари, я смогу продвинуться в своих взаимоотношениях с Хаджикано. Такое положение дел и хотела искусственно создать женщина из телефона. Меня проверяли, чтобы удостовериться, буду ли я вознаграждён девушкой, которую люблю, если откажусь от идеального тела. В таком ключе мне смотреть, да?

Если я прав насчёт этого, тогда мне нужно вернуть утраченное уродство. Я должен доказать этой женщине, что для меня нет ничего важнее Хаджикано.

Мне нужно вернуть своё "родимое пятно" на продолжительный срок, однако обычный синяк заживёт в мгновение ока. Мне нужно было полупостоянное уродство. Поэтому я намеревался использовать утюг.

Там, где прежде была родинка, теперь я намеревался оставить огромный ожёг.

Если бы во мне тогда было чуть больше рассудительности, то я увидел бы, как глупо выгляжу с объективной точки зрения, пытаясь выжечь себе лицо утюгом, чтобы заполучить внимание Хаджикано. Но поджимающие сроки пари и вид смущённой Чигусы прошлой ночью заставили меня осознать, что перспективы у меня далеко не радужные. Вы можете обвинить меня в том, что я душевнобольной. Я был одержим наивным предположением, что сильная боль принесёт нечто большее.

Рука, которой, я держал утюг, обливалась потом и дрожала. Болевой пик должен пройти в первые мгновения. Проблемы будут после. Если я охлажу ожёг слишком быстро и нормально обработаю, он полностью пройдёт. Если же я хочу сделать его "частью себя", какой прежде была родинка, скорее всего, мне придётся не охлаждать и не обрабатывать его как минимум час. Представляя этот час, я чувствовал, как у меня подгибаются колени.

И всё же, я уже принял решение. Медленно, но неизбежно я привык к картине, где я выжигаю себе лицо. Дойдя до определённой точки, я внезапно стал способен свободно принять всё это. Логично, что вы скажете, что я свихнулся с концами. Я закрыл правый глаз и направил подошву утюга, нагретую до нужной температуры, к лицу…

…когда зазвонил телефон.

Если бы этот шум донёсся до меня на десятую долю секунды позже, бесспорно, утюг точно бы обжёг мне лицо. На расстоянии, достаточно близком, чтобы опалить ресницы, моя рука остановилась.

Звон шёл от телефона в коридоре первого этажа. Я не был уверен, но из-за того, в какое время и каким образом этот звук зародился, мне казалось, что это та женщина, организовавшая пари.

Я положил утюг обратно на платформу, сбежал по лестнице и взял трубку.

«Алло?»

Ответа не последовало.

Обычно на этом моменте происходил односторонний разговор, в котором мне о чём-то рассказывали, но в этот раз я ничего не услышал. Однако то, что я никого не могу услышать, не означает, что там никого нет, и я чувствовал, как живой человек дышит на другом конце провода. И этот человек, казалось, тоже тихо прислушивался к моему дыханию.

Молчание продолжалось. И только я, не вытерпев, открыл рот, с внезапностью скрытой дорожки на CD-диске, оставленном на последней записи более десяти минут, человек по ту сторону спросил:

«Кто вы?»

Этот голос не принадлежал той женщине, но тому, кого я прежде слышал.

Мгновение спустя моя голова заполнилась вопросами.

«Хаджикано? — спросил я. — Невозможно, это ты, Хаджикано?»

Я услышал, как она сглотнула. Благодаря этой реакции я удостоверился, что это она.

«Как? — произнесла девушка, которой, как я полагал, была Хаджикано. — Как ты позвонил сюда?»

Эта фраза повторилась у меня в голове. Как я позвонил туда? Как-то странно. Она выставила всё так, будто я позвонил ей.

«Ответь, — сказала Хаджикано, — как ты узнал, что я здесь? Ты рядом?»

Что-то здесь не сходилось. Я привёл свои мысли в порядок и решил, на каких наиболее важных вопросах стоит заострить внимание.

«Послушай, Хаджикано, просто успокойся и послушай, — примирительно начал я. — Ты спросила меня, как я позвонил тебе, так? Ты утверждаешь, что сама ты мне не звонила, а просто ответила на звонок?»

Последовало молчание, использовавшееся, вероятно, для размышлений. Я счёл это подтверждением и продолжил:

«Со мной то же самое. Я был дома и услышал, как звонит телефон, поэтому ответил. И потом я услышал твой голос. Где ты? Не дома?»

«…На станции Чакагава».

«Чакагава?»

«Одна из нефункционирующих станций на ветке, которую перекрыли несколько лет назад. Другими словами, в месте, которые ты не знаешь, Ёсуке, — прямо поведала мне Хаджикано. — Я слонялась по округе, как вдруг зазвонил таксофон. Когда я взяла трубку, услышала тебя. …Что происходит?»

Конечно, я знал причину. Это проделки той женщины, которая предложила мне пари. Пока её методы и намерения оставались неясны, я мог только представить, как она может быть вовлечена в подобное необъяснимое явление.

Я не знал, почему она создала эту ситуацию именно тогда, когда создала. Возможно, той женщине из телефона понравилось, что я намеревался вернуть своё уродство ради Хаджикано. И поэтому она решила подарить мне маленький шанс.

Но, объясняя все эти тонкости, я только сильнее запутаю Хаджикано. Пока я придумывал, как развеять её опасения, она сказала: «Так ты всё-таки не в курсе», — и была готова завершить разговор.

«Стой. Умоляю тебя, не вешай трубку, — взмолился я. — Я хочу, чтобы ты выслушала меня. Ты ведь скоро сменишь школу? Прежде чем ты уйдёшь, я бы хотел кое-что тебе сказать. Это займёт две минуты. Тебе даже не нужно будет отвечать. Просто слушай, о большем не прошу».

Ответа не было. Но звонок не завершился. Я с облегчением уселся на пол и прислонился к стене. Солнечный свет из окна в конце коридора падал на меня, образовывая тень на противоположной стене.

«Как ты знаешь, — начал я, — родимое пятно на моём лице исчезло без следа. Но оно никогда бы не прошло естественным путём. Бесчисленное количество докторов пыталось её вылечить, но умывали руки. Они все говорили что-то вроде: "Просто смирись". Такого типа была эта родинка. …Но месяц назад произошло поворотное событие».

На этом я остановился и прислушался. Всё ещё были слышны тихие шумы, что означало, что звонок пока не оборвался.

«Рассказ в деталях займёт много сил, и, скорее всего, не важно, как я буду объяснять, точно передать то, что я испытал, без возникновения недопонимания невозможно. Итак, я кое-кого встретил, и этот человек свёл мою родинку — однако это дорогого стоило. Пока не выйдет время, я должен буду отдать ему нечто, что дороже всего на свете. Но, естественно, я сделал это по собственной воле, поэтому вся ответственность лежит на мне».

Я неосознанно погладил место, где раньше находилось моё родимое пятно.

«Но… звучит странно, но, по правде говоря, потом я перестал сетовать на свою родинку. Имея её на своём лице шестнадцать лет, я привык к её существованию и даже в некотором роде привязался. И почему я должен буду выплатить столь огромную цену за её исчезновение?»

Глубоко вдохнув, я ответил:

«Потому что я хочу понравиться тебе, Хаджикано».

Когда я говорил это, воздух вокруг меня стал влажнее, и я учуял что-то, похожее на запах раздавленных ягод. За ушами горело, и сердце забилось быстрее. Хотя Хаджикано и не стояла передо мной, я прикрывал рот раскрытой ладонью, чтобы спрятать раскрасневшееся лицо.

«Короче, это я и хотел тебе сказать, — прибавил я. — Однако, судя по твоей реакции, мысль, что ты полюбишь меня, просто если моя родинка исчезнет, была лишь односторонним заблуждением».

Закончив с тем, что хотел сказать, я закрыл глаза и прислушался к её ответу. Звонок всё ещё продолжался, но я не слышал ни звука. Может, Хаджикано на самом деле не слушала меня, притихнув, а оставила трубку болтаться и ушла… Только меня начали захватывать подобные страхи, я внезапно услышал покашливание.

«Ты слышишь меня? — спросила она. — Ты всё ещё здесь?»

Я тотчас ответил: «Я планировал оставаться здесь, пока ты не повесишь трубку. Не важно, как долго придётся ждать».

«Ясно».

Последовало вдумчивое молчание.

«Я не знаю, — сказала Хаджикано с беспокойством. — Я была уверена, что ты жалеешь меня, и поэтому слишком опекаешь. Я решила, что тебе просто приятно видеть у меня ту же проблему, которую имел прежде сам».

«Ну, я не такой человек».

«Ага, значит, показалось».

Её тон не изменился. Пусть так, но в моей голове возник образ улыбающейся по ту сторону телефона Хаджикано.

«Честно говоря, мне и сейчас это в тебе нравится, — признала она. — Мне было тяжело тебя возненавидеть, Ёсуке. И причина, по которой мне не нравилось находиться с тобой… это полностью мои личные трудности».

«Личные трудности?»

«Когда я увидела тебя, то обезумела от зависти, — сказала она с тихим вздохом, будто бы разочаровавшись в себе. — Нет, я ужасно завидовала не тому, что твоя родинка пропала. Просто ты сильный человек, который способен принять своё родимое пятно и зажить обычной жизнью, а я слабачка, которая этого не может и скатилась до такого менее чем за год. Это ранит меня сильнее всего. Когда ты рядом со мной, я постоянно вынуждена признавать это. Ненависть позволила мне создать разрыв между нами».

Хаджикано на несколько секунд замолчала. Каким-то образом я ощутил, как она кусает губы и трёт родинку.

«С такой стороны проблема не столько в родинке. Проблема в моей слабохарактерности, которая позволила единственному недостатку разрушить меня. Теперь, когда я вижу тебя, Ёсуке, моя грудь разрывается от горя».

«Думаю, ты всё ещё неправильно понимаешь меня, — заметил я. — Если ты считаешь, что я принял свою родинку и жил размеренной жизнью, ты ошибаешься. Правда в том, что я загибался от чувства собственной неполноценности. Каждый раз, когда я смотрел в зеркало, думал, как бы было здорово просто переродиться».

Я переложил телефон в правую руку и левой начал играть со шнуром.

«Я преодолел это не один. Тогда ты оказывала не огромную поддержку. Я смог принять свою родинку, потому что ты приняла меня, Хаджикано. Я смог подумать об этом родимом пятне, которое считал уродливым и грязным, просто как о кусочке неправильно окрашенной кожи, только когда ты его коснулась. Настолько значима для меня Юи Хаджикано».

«…Я никогда не думала об этом в таком ключе», — с сомнением сказала Хаджикано.

«Это и неудивительно. Я же старался держаться с тобой как можно холоднее».

«Почему?»

«Я не хотел признавать этого, но я очень хотел общаться с кем-нибудь другим. Более того, я боялся тебя и всех тех, кто понимал, какие чувства я к тебе испытываю. Мне казалось, будто они насмехаются надо мной. "Думаешь, такой, как ты, имеет право любить Юи Хаджикано?" Поэтому, когда я был с тобой, я старался сохранять безразличное лицо».

Да, в моих глазах Ёсуке Фукамачи не мог полюбить особенную девочку. Он был для меня тем, кто никогда не любил и не был любим, кто вечность будет жить в одиночестве.

«Но каждый раз, когда мы разделялись, и ты уходила домой, наши разговоры того дня повторялись у меня в голове, выжигаясь в памяти. В дни, когда случалось что-то особенно радостное, я записывал об этом в свой дневник, чтобы потом перечитать. Это может звучать тупо, но тогда я занимался тем, что впоследствии свергло чувство неполноценности. Даже когда в средней школе наши пути разделились, воспоминания о днях, проведённых с тобой, поддерживали меня, когда мне было больно. Если бы я не встретил тебя, Хаджикано, моя слабая воля когда-нибудь наверняка бы сломалась».

Чуть погодя Хаджикано что-то прошептала.

«…Вот как ты думал».

Сразу после этого я услышал тихое гудение на другом конце.

«Что это за звук?» — спросил я.

«Это телефон. Полагаю, так он предупреждает, что истекает время, — ответила она. — Звонок может скоро прерваться».

«Ох, ясно…»

Я сожалел об этом, но я сказал ей всё, что хотел.

«Спасибо, что не бросила трубку, рад был с тобой поговорить».

И звонок прервался.

Даже после окончания разговора я долго стоял перед телефоном.

Прямо как раньше, я на неопределённое время погрузился в разговор с Хаджикано.

???

(1) Комета — порода золотых рыбок красно-белого окраса с длинным глубоко раздвоенным хвостом.

(2) Риукин — крупная порода золотых рыбок с горбом на спине.

(3) Пион, сосновая хвоя, ива и хризантема — виды эффектов фейерверков, которыми те раскрываются в небе.

(4) Цуку-цуку боши — разновидность цикад, которые появляются в Японии к концу лета.