Том 3. Глава 4. Утраченное

I

Был конец февраля, когда Руперт Кессельринг, помощник правителя Феззана, посетил Леопольда Шумахера в долине Ассинибойе, расположенной примерно в девяти сотнях километров к северу от столицы. В государстве, сосредоточенном на торговле, этот обширный кусок пахотной земли долго оставался заброшенным, но в прошлом году группа поселенцев под предводительством Шумахера заняла её под коллективное хозяйство и начала обрабатывать.

Леопольд Шумахер до прошлого года был капитаном имперского флота, когда он присоединился к силам дворянской коалиции во время Липпштадтской войны, где служил офицером штаба при бароне Флегеле, одном из самых ярых сторонников жёсткой линии. Барон, однако, постоянно игнорировал советы и предложения Шумахера, а под конец пришёл в ярость и попытался убить его, но в итоге сам был застрелен солдатами, больше доверявшими советнику, чем командиру. После этого Шумахер взял на себя ответственность за судьбу команды и вместе с ними бежал на Феззан. Здесь они решили оставить прошлую жизнь позади и начать всё с начала. Конечно, у тридцатитрёхлетнего Шумахера была многообещающая карьера в армии, но теперь он устал от войны и интриг и искал спокойной жизни.

Поэтому он избавился от систем вооружения линкора, на котором они прилетели на Феззан, а потом продал корабль одному из торговцев. Полученные деньги он разделил между всеми членами экипажа и собирался уйти, оставив судьбу каждого в их собственных руках. Однако его подчинённые не захотели расходиться. Хотя они покинули родину и прилетели сюда после поражения в битве, они не были уверены, что смогут выжить в беспощадном мире феззанского общества, где сообразительность и хитрость являются обязательными условиями жизни и где нельзя ни на минуту ослаблять бдительности. В Империи ходило немало преувеличенных рассказов о талантах феззанцев в погоне за прибылью, поэтому члены команды, состоящей из простых солдат, не знакомых с этим миром, не чувствовали, что их способностей хватит, чтобы выжить в нём. Единственное, во что они верили – это осторожность Шумахера и его чувство ответственности. И Шумахер, в свою очередь, не мог бросить тех, кто спас его из под прицела оружия разгневанного барона Флегеля.

Солдаты оставили Шумахеру вопрос о том, как лучше использовать их сбережения, и мудрый бывший офицер, тоже сомневающийся, что сможет вести торговые дела с феззанцами и не остаться обманутым, решил пойти в сельское хозяйство. Работа не слишком привлекательная, зато дающая стабильность. Даже столь сосредоточенные на торговле люди, какими были феззанцы, не могли жить без еды, и, по большому счёту, готовы были платить хорошие деньги за свежие и качественные продукты. Шумахер решил, что поставляя таковые торговцам, знающим, как наслаждаться жизнью, они смогут закрепиться на Феззане.

Шумахер смог эффективно использовать средства, полученные от продажи линкора. Он приобрёл землю в долине Ассинибойе, установил простой, но хорошо оборудованный передвижной дом, а также закупил семена и саженцы.  Для дезертиров долгая и требующая терпения битва с землёй только начиналась.

А потом появился Кессельринг.

Бывший штабной офицер, казалось, рассматривал неожиданного посетителя не более чем досадное и нежеланное вмешательство в их дела. Когда помощник правителя сказал, что у него есть важное сообщение по поводу их родины, Шумахер ответил ему:

– Прошу вас, не стоит больше тратить на меня ваше время, – его вежливый тон не смог полостью скрыть неискренности. – Что бы ни происходило с Империей и династией Голденбаумов, это не имеет ко мне никакого отношения. Я занят строительством новой жизни для меня и моих друзей, и у меня нет времени на размышления о чём-то, связанном с прошлым, которое я отбросил.

– Вы можете, если желаете, отбросить своё прошлое, – сказал Кессельринг, – но не стоит при этом отбрасывать и будущее. Капитан Шумахер, вы ведь не из таких людей, кто стремится провести остаток жизни, копаясь в земле и удобрениях. Если бы вам выпал шанс изменить ход истории, разве вы не воспользовались бы им вместо этого?

– Прошу вас, уходите, – Шумахер начал приподниматься с кресла.

– Пожалуйста, постойте! Успокойтесь и выслушайте меня. Наверное, вы все могли бы выращивать продукты на своей ферме. Долина Ассинибойе была заброшена и не использовалась, но здешняя земля обладает неплохим потенциалом. Однако, к сожалению, урожай ничего вам не даст, если вы не сможете продать его. Уверен, что такой разумный человек, как вы, это понимает.

В душе Кессельринг был весьма впечатлён тем, что на лице Шумахера не дрогнуло ни единого мускула. Молодой помощник правителя понял, каким сильным и умным человеком был его собеседник. Однако эта игра с самого начала была подстроена против него. У Шумахера была всего лишь одна пешка, в то время как его противник обладал полным комплектом фигур.

После долгого молчания, Шумахер произнёс:

– Так вот как ведутся дела на Феззане? – нотка гнева в его голосе не была направлена на Кессельринга. Это был просто сарказм, вызванный собственной беспомощностью.

– Верно. Таков наш путь, – на лице Кессельринга не отразилось ни малейшего стыда, когда он заявил о своей победе. – Мы меняем правила, когда ситуация требует этого. Можете презирать меня, если пожелаете… Хотя презрение проигравшего к победителю, на мой взгляд – одна из самых бесполезных эмоций в мире.

– Вы так думаете только пока побеждаете, – небрежно вернул удар Шумахер, а потом раздражённо уставился на Кессельринга. Помощник правителя был чуть не на десять лет младше него. – Что ж, давайте послушаем. Чего вы от меня хотите? Убить герцога Лоэнграмма или ещё чего-то в этом духе?

– Феззан не любит кровопролития, – улыбнулся в ответ Кессельринг. – В конце концов, мир – это единственный путь к процветанию.

Было очевидно, что Шумахер не поверил ни единому слову, но молодому помощнику требовалось от него подчинение, а не вера. Он сказал ему то же, что и графу фон Ремшейду до того, и с удовлетворением заметил выражение шока на лице Шумахера.

Граф Альфред фон Лансберг тоже находился на главной планете Доминиона Феззан, досадуя на свою неудачу потерпевшего поражение. В свои двадцать шесть лет ему пришлось пережить больше изменений в стиле жизни, чем его прадеду за вчетверо больший срок. Прадед провёл всю жизнь в пирах, охоте и распутстве, а Альфред, не успев набраться опыта в какой-нибудь из этих областей, оказался вовлечен в восстание, разделившее Империю надвое, и в результате лишился всего своего наследства. Его единственной удачей был тот факт, что он был ещё жив.

Альфреду едва удалось выбраться живым из битвы, после чего он и бежал на Феззан. Там он продал запонки со звёздным сапфиром, подаренные ему прежним императором, Фридрихом IV, чтобы на время обеспечить себя средствами для проживания, а затем приступил к написанию труда под названием «История Липпштадтской войны». В конце концов, его стихи и короткие рассказы всегда хорошо принимали в салонах аристократов.

Закончив первую часть, Альфред с триумфом отнёс её издателю… но получил вежливый отказ.

– Работа вашего сиятельства, несомненно, не лишена привлекательных черт, – сказал редактор возмущённому Альфреду. – Но она слишком субъективна, в ней много неточностей, так что я сомневаюсь, имеет ли она какую-либо ценность как хроника событий… Вместо того, чтобы использовать такой напыщенный стиль и писать то, что диктует ваша страсть или романтизм, вам следовало бы придерживаться более сдержанного стиля и писать спокойно и объективно…

Молодой граф вырвал рукопись из рук редактора, собрал остатки растоптанного самоуважения и вернулся в своё временное жилище. В тот вечер ему пришлось выпить немало вина, чтобы уснуть.

На следующий день его настроение было совсем другим. Он был не каким-то хроникёром событий! Он был человеком действия. Поэтому разве не должен он не записывать прошлое на листах бумаги, а действовать в настоящем и своими руками строить будущее?

Как раз в то время, когда в его голове бродили такие мысли, его посетил молодой помощник правителя Феззана Руперт Кессельринг.  Он вежливо спросил:

– Граф Лансберг, не хотели бы вы приложить свои верность и страсть на благо своей родины? Если да, то граф Ремшейд возглавляет один проект, в котором я бы хотел, чтобы ваше сиятельство приняли участие…

Услышав, в чём именно состоит этот проект, Альфред был удивлён и взволнован. Он сразу же согласился принять в нём участие, и вскоре его представили Шумахеру, отвечавшему за реализацию плана.

Бывший имперский капитан прекрасно знал, что Альфред был другом покойного барона Флегеля. «Это может обернуться нехорошо», – забеспокоился Шумахер, готовясь к худшему.

Однако Альфред встречал множество капитанов, во время восстания и ничего не помнил об этом конкретном.

– Я знаю, что мы с вами были товарищами, – сказал он. – И с сегодняшнего дня мы вновь станем братьями по оружию! Рад познакомиться с вами!

На лице Альфреда не было ни сомнений, ни предрассудков, когда он протягивал руку Шумахеру. Пожимая её, капитан чувствовал смесь облегчения и беспокойства.

Альфред фон Лансберг был достаточно неплохим парнем, чтобы иметь с ним дело, а также обладал энергией и храбростью, но при этом зачастую смешивал реальность с домыслами. Думая над тем, что может получиться из их плана, Шумахер был настроен не слишком оптимистично.

Может ли план вообще сработать? Шумахер не мог не сомневаться. А если они добьются успеха, к чему это приведёт? Выйдет ли из этого хоть что-то, помимо нового распространения пожара войны и создания препятствий на пути к миру? Но, хоть Шумахер и думал так, у него всё равно не было иного выбора.

Таким образом, Руперт Кессельринг уверенно продвигался в сборе людей, необходимых для выполнения плана. Времени и денег у него хватало, и он был уверен, что план сработает. И когда это произойдёт, всю человеческую расу охватит ошеломлённое неверие. А ещё ему было очень интересно узнать, как отреагирует на этой герцог Райнхард фон Лоэнграмм, который был на год моложе самого Кессельринга.

Когда этот день настанет, даже Рубинский будет вынужден признать его способности…

II

Хильда, Хильдегарде фон Мариендорф, теперь помогала Райнхарду в роли секретаря канцлера Империи. Райнхард высоко оценивал политический, дипломатический и стратегический вклад, вносимый ею.

Однако, по мнению гражданских и военных подчинённых Райнхарда, дело было не только в её таланте. Двадцатидвухлетний Райнхард и двадцатиоднолетняя Хильда отличались редкой красотой, и когда они стояли рядом, то были похожи на Аполлона и Минерву из древнеримских мифов. Хотя публично этого никто не говорил – в Империи слово «миф» применялось лишь по отношению к древнегерманскому наследию.

Хильда не очень соответствовала тому образу благовоспитанной леди, который ожидался от дочери графа. Её русые волосы были коротко подстрижены, а когда она шла своей лёгкой упругой походкой, то выглядела столь яркой и полной жизни, что была больше похожа на мальчишку. Отец Хильды, граф Франц фон Мариендорф, души не чаял в дочери и считал её настоящим чудом. Она росла, не ограниченная аристократическими рамками, и это позволило её разуму развиться далеко за пределы её возраста и положения. Поэтому графу не приходилось сожалеть о том, что у него нет сына. Именно благодаря Хильде и её предвидению в разгар Липпшатадтской войны их семье удалось избежать трудностей, которые постигли многих дворян.

У Хильды не было родных братьев. Был только кузен, барон Хайнрих фон Кюммель. Со своими серебристыми волосами, привлекательным, хоть и бледным, лицом и тонким телом, он выглядел даже не стройным, а слабым и хрупким. Его здоровье действительно было плохим, и как раз потому, что большую часть времени ему приходилось проводить в постели, он не присоединился к Липпштадтскому Соглашению, благодаря чему избежал гибели.

Ещё до его рождения ему был поставлен диагноз «врождённое метаболическое заболевание». В его организме было недостаточно ферментов, и неспособность правильно расщеплять и поглощать сахар и аминокислоты препятствовало его развитию. Помочь могло бы кормление в течение нескольких лет особым молоком, но оно было чрезвычайно дорого.

Согласно Закону о ликвидации генетической неполноценности, принятому Рудольфом Великим, детей с врождёнными заболеваниями не стоило оставлять в живых. Из этого следовало, что, с юридической точки зрения, о производстве молока для спасения слабых детей не могло быть и речи. Однако реальная проблема заключалась в том, что дети с физическими недостатками рождались как в аристократических, так и в простых семьях. И если небольшое количество целебного молока всё же производилось, чтобы удовлетворить спрос среди дворян,  продавалось оно по столь высоким ценам, что обычным людям невозможно было его купить. Для правящего класса Империи обычные люди не имели значения помимо того, что они должны были трудиться и платить налоги, обеспечивающие жизнь аристократов. Конечно, трудолюбивые работники заслуживали похвалы, но  слабые и инвалиды, которые ничего не вносили в общество, а лишь обременяли других, не заслуживали права на жизнь.

В обычных обстоятельствах Хайнрих умер бы во младенчестве. Единственной причиной, почему он до сих пор жил, было то, что он родился в аристократической семье среднего достатка. В зависимости от внешних факторов и характера, люди, оказавшиеся в таком положении, могут найти в этом пищу для глубоких размышлений, а могут просто принять всё как данность. Пауль фон Оберштайн, с рождения имеющий искусственные глаза, много думал об этом и пришёл к решению пойти против системы, которую считал злом. Но Хайнриху для подобного не хватало физических сил. Когда он родился, врачи говорили: «Он доживёт лишь до трёх лет», когда ему исполнилось пять: «Он проживёт ещё не более двух лет», а в двенадцать: «Вряд ли он протянет до пятнадцати». Его кузина Хильда, на три года старше мальчика, не могла не чувствовать себя его защитницей и делала всё, что было в её силах, чтобы помочь кузену.

Для Хайнриха же Хильда была не просто старшей кузиной. Красивая, живая и не по годам мудрая девушка была объектом его восхищения, граничащего с поклонением. Потеряв обоих родителей ещё в детстве, он стал главой семьи, а его дядя граф Франц фон Мариендорф – его опекуном. Самому Хайнриху не хватало ни возраста, ни опыта, ни здоровья, так что граф управлял всем его наследством. Если бы он только захотел, то легко мог бы присвоить себе имущество семьи фон Кюммель, однако среди имперского дворянства было очень мало столь же честных и заслуживающих доверия людей, как граф Мариендорф.

Пожалуй, тенденцию Хайнриха к поклонению героям можно было считать вполне естественной. Его восхищали люди, в течение одной жизни добившиеся очень многого: Леонардо да Винчи; политический реформатор, воин и поэт Цао Цао; солдат, революционер, математик и техник Лазарь Карно; император, астроном и поэт Рукн аль-Дунья ва ад-дин Абу Талиб Мухаммед Тогрул-Бег ибн Микаил.

Как-то раз Хильда попросила адмирала Эрнеста Меклингера, одного из подчинённых Райнхарда, навестить Хайнриха. В глазах мальчика Меклингер был, в каком-то смысле, идеалом человека.

Как и Ян Вэнли из Союза Свободных Планет, Меклингер вступил в ряды вооружённых сил не по собственной воле. Но, в отличие от Яна, в чьём досье, в колонке «Интересы и хобби», было написано «поспать», Меклингер был щедро одарён творческими способностями. В Имперской Академии Искусств он выигрывал соревнования в стихосложении и рисовании акварелью, а его игру на фортепьяно критики оценили как «идеальное сочетание смелости и деликатности». В военном же деле он зарекомендовал себя как надёжный офицер, достойно проявив себя в битве при Амритсаре и Липпштадтской войне, где совершил немало подвигов. По манере ведения боя он был скорее стратегом, наблюдающим за всей картиной боя и вовремя реагирующим на изменения обстоятельств. Он мог хорошо командовать большим флотом, но его умения советника были ещё более выдающимися.

Приняв просьбу Хильды, адмирал-художник приехал вместе с ней в дом Хайнриха, взяв с собой собственноручно написанную картину, и провёл с молодым человеком около часа за приятной беседой. Хайнрих сильно разволновался, отчего у него поднялась температура, и им пришлось закончить общение и позвать доктора. Хильда, отправившаяся провожать Меклингера, поблагодарила его и спросила:

– Когда вы зашли в комнату Хайнриха, на вашем лице мелькнуло удивление. Мне любопытно узнать, с чем это связано?

– О, так это отразилось у меня на лице? – спросил Меклингер, мягко улыбнувшись под своими аккуратно подстриженными усами. В свои тридцать пять лет он мог считаться старым на фоне остальных адмиралов Райнхарда. – Вообще-то, я знаю нескольких людей с похожим состоянием и обратил внимание, что люди, которые не могут свободно двигаться, часто держат домашних животных. Кошек, птиц и прочих. В комнате же барона Кюммеля я не увидел никаких признаков, что у него кто-то есть, и подумал, с чем это может быть связано. Вот и всё.

Хайнрих действительно никогда себе никого не заводил. Может, ему просто не нужна была психологическая компенсация в виде радости – а может, зависти – от вида активно передвигающегося животного?

Сказанное Меклингером напомнило Хильде о её собственных сомнениях, которые она когда-то испытывала на этот счёт, хотя в тот раз она быстро забыла об этом.

И Хильда, и Меклингер были наделены ярким умом и чувствительностью. Вероятно, именно поэтому она и испытывала тогда сомнения, пусть так и оставшиеся нераспустившимся бутоном. Много, много позже дочь графа, служившая секретарём канцлера Империи и адмирал флота, бывший художником и поэтом, вспомнят этот мимолётный разговор. Когда это случится, воспоминания будут окрашены горечью.

План перемещения крепости Гайесбург, предложенный генералом Шафтом и отданный на исполнение адмиралам Кемпфу и Мюллеру, не был тем, что Хильда безусловно поддерживала. Скорее, девушка резко критиковала его. Она верила, что сейчас человечество более нуждается в умениях Райнхарда как строителя, а не завоевателя. Хотя Хильда, разумеется, не была приверженцем пацифизма. Против врагов реформ и объединения, таких как конфедерации аристократов под руководством герцога Брауншвейга, можно и нужно применять военную силу. Однако военная мощь государства не всемогуща сама по себе, она опирается на политическое и экономическое благополучие, и, если ослабить хоть один из этих факторов ради увеличения военной мощи, не стоит ожидать, что победы продлятся долго. Можно сказать, что силовой метод – это последняя попытка обратить вспять политическое или дипломатическое поражение и наиболее ценен, когда его вообще не приходится применять.

Хильда не могла понять, зачем нужно вторгаться на территорию Союза Свободных Планет именно сейчас. Это вторжение не было неизбежным.

Тем не менее, план быстро развивался под энергичным руководством Карла-Густава Кемпфа. Одновременно с ремонтом крепости, вокруг неё в кольцевом порядке строились двенадцать подпространственных двигателей и двенадцать двигателей для обычной навигации. Первый тест подпространственного прыжка был назначен на середину марта. В данный момент над проектом трудились шестьдесят четыре тысячи военных инженеров, и Райнхард решил удовлетворить прошение Кемпфа о мобилизации ещё двадцати четырёх тысяч.

– Я раньше не понимал, насколько сложная вещь это подпространственное перемещение, – как-то за обедом сказал Райнхард Хильде. – Если масса окажется слишком мала, то не удастся добиться нужной мощности для прыжка, а если наоборот, слишком велика, – то мощность двигателя превысит предел. И даже если использовать несколько двигателей, они должны работать с идеальной синхронизацией, а не пойти вразнос, иначе крепость Гайесбург может навсегда остаться в подпространстве или оказаться распылённой на атомы. Фон Шафт полон уверенности, но сложность этого проекта заключается в выполнении, а не в планировании. Поэтому я не думаю, что у него есть повод для самодовольства.

– Хотя адмирал Кемпф делает хорошую работу.

– Но успех пока не достигнут…

– Надеюсь, что он преуспеет. В противном случае вы потеряете способного адмирала.

– Если Кемпф умрёт таким образом, это лишь покажет, каким человеком он был. Даже если он выживет после провала, это будет означать, что он бесполезен, – в этот момент тон Райнхарда вышел за границы холодной оценки, в нём прозвучала бессердечная жестокость.

«Сказали бы вы то же самое, если бы Зигфрид Кирхайс был жив?» – подумала Хильда, но не осмелилась произнести этого вслух. Во всей Вселенной остался лишь один человек, который мог бы открыто сказать это Райнхарду. Это была молодая женщина, живущая на горной вилле во Флорене, обладающая такими же золотыми волосами, как и у её младшего брата, улыбкой, подобной осеннему солнцу, и носящая титул графини фон Грюневальд.

Райнхард с беспечной грацией поднёс к губам бокал. Глядя на него, Хильда ощутила некую опасность, исходящую от этого элегантного молодого человека. Словно в нём жил и был его движущей силой дикий крылатый жеребец. И его поводья – держал ли их сам Райнхард, или же они были в руках у покойного Зигфрида Кирхайса? Эта мысль преследовала Хильду и не хотела отпускать…

III

– С технической стороны нет никаких препятствий к тому, чтобы крепость двигалась. Проблема, которую мы должны решить, заключается в соотношении между массой и мощностью двигателя. Это единственный камень преткновения, – уверенно закончил свою речь генерал-полковник технической службы Шафт, не оставляя слушателям повода для беспокойства.

Масса крепости Гайесбург составляла около сорока триллионов тонн. Как повлияет на пространство уход в подпространство, а потом возвращение такого огромного тела? Не случится ли при этом локального сотрясения пространства-времени, ведущего к гибели всех находящихся поблизости? Можно ли вообще добиться идеальной синхронизации двенадцати двигателей? А если будет допущена ошибка даже в долю секунды, что случится с более чем миллионом людей, находящихся внутри? Они окажутся распылёнными на атомы или навсегда сгинут в подпространстве?

Эксперименты меньшего масштаба проводились одни за другим, исследовательские корабли заполнили участки космоса, где крепость должна была войти в подпространство и выйти из него. Когда проект был только запущен, Райнхард требовал делать всё с точностью, «близкой к совершенству, насколько это возможно для человека», и, поскольку Кемпф и Мюллер были отличными руководителями, они использовали все доступные средства, чтобы повысить шансы на успех. Хотя, естественно, даже это не могло гарантировать идеального результата.

Сам Райнхард тем временем полностью погрузился в исполнение обязанностей канцлера. Он работал по шесть дней в неделю, первую половину дня проводя в адмиралтействе, а вторую – в кабинете канцлера. Обед в час дня служил границей. За этими обедами к нему часто присоединялась Хильда, и Райнхарду доставляло удовольствие общение с этой привлекательной молодой женщиной. Хотя было похоже, что его больше интересует её ум, а не красота.

Однажды, кода разговор коснулся прошлогодней Липпштадтской войны, Хильда сказала:

– У герцога Брауншвейга было больше войск, чем у вашего превосходительства, но он потерпел поражение, так как ему не хватало трёх вещей.</p