Том 7. Глава 3. Ложь и наказание
Часть 1
Разве может отчаяние быть столь глубоким?
Цукуёми-но-микото уже не знал, дрожат его губы от ярости или печали. В нём осталось одно только рвение, достаточно сильное, чтобы обратить весь кровоток вспять. Горло настолько устало от криков, что не могло издать ни одного членораздельного звука.
— Вернуть жену и дочь? Что на тебя вдруг нашло?
Заручившись помощью брата, он попал на небеса, однако не смог встретиться со своей сестрой Охирумэ-но-ками, потому что его остановили приверженцы солнечной богини. Это и были небесные боги или амацуками — они всегда носили маски и появились на небесах задолго до Цукуёми-но-микото. Они называли себя приверженцами Охирумэ-но-ками, но на самом деле манипулировали ей и фактически правили небесами.
— Ты отпустил их по собственному желанию, Цукуёми, — сказал бог в маске оленя и издевательски улыбнулся.
Цукуёми-но-микото кожей почувствовал, как нахмурился стоявший по соседству брат.
— Да, это правда, — заявил Цукуёми-но-микото на тон выше. — Но я всего лишь хотел оградить их от неприятностей. Я сделал этот как раз ради того, чтобы вы признали меня единоличным королём ночи, у которого нет могучих сторонников и покровителей!
Трудно сказать, когда пошли слухи о том, что Цукуёми-но-микото мечтает захватить небеса. Сам он считал их настолько глупыми, что отказывался с кем-либо обсуждать, однако слухи и без этого росли как снежный ком, и в конце концов среди богов укоренилось радикальное мнение, что небосводу достаточно и одного бога. Пытаясь, наконец, переговорить со своей сестрой, Цукуёми-но-микото узнал о кознях сил, которые пытались выбить почву из-под его ног. Злодеи пытались сделать Охирумэ-но-ками своей марионеткой и управлять небесным миром. Для нужно было разделить богиню и её слишком прозорливого брата.
Цукуёми-но-микото понял, что эти интриги могут навредить любимой семье. С этой мыслью он выслал жену и дочь как можно дальше от своего дворца. Тем не менее, он продолжал взирать на них каждую ночь, исполняя божественный долг. Однако чем больше дней он проводил без них, тем сильнее становилась боль одиночества. Он уже не мог жаловаться на жизнь ласковой жене и лечить душевные раны улыбкой очаровательной дочери. Цукуёми-но-микото пытался добраться до сестры, чтобы рассказать ей обо всём, но небесные боги так тщательно охраняли свой мир, что ему не удавалось отправить во дворец даже весточку, не говоря уже о том, чтобы войти в него самому.
— Сдаётся мне, наша сестра про это знать не знает.
Во всём мире осталось только одно существо, которое с ним разговаривало — его родной младший брат Сусаноо-но-микото.
— В противном случае она бы не допустила такой грубости в твой адрес.
В те времена Охирумэ-но-ками почитали всего лишь как дочь Идзанаги-но-ками. Она жила совершенно отрезанная от внешнего мира и наверняка ничего не знала.
— Брат, мы должны поговорить с отцом, — продолжил Сусаноо-но-микото. — Это зашло слишком далеко.
— Нет, брат, нельзя, — возразил Цукуёми-но-микото. — Узнав, что мы не можем разобраться даже с таким делом, отец разочаруется в нас.
Цукуёми-но-микото верил, что если будет терпеть, то рано или поздно те, кто увидят его труды, расскажут остальным правду. Поэтому он выжидал. В его душе и теле копилась усталость, он перестал следить за внешностью, и в его жизни осталась лишь одна радость: следить за женой и детьми.
Но со временем он перестал их видеть.
Он смотрел в щели между туч, пытался вслушиваться, но уже ничего не замечал. Разве могла его семья исчезнуть? Цукуёми-но-микото не верил, что это возможно, и каждый день продолжал поиски.
— Ты сам решил выслать их сюда, не посовещавшись с нами. Хочешь забрать их обратно — дело твоё.
Свита бога засмеялась, прикрыв рты рукавами.
— Тогда что насчёт того, что меня подозревают в…
— Подозревают? Не понимаю, о чём ты, — не поведя бровью, соврал бог в маске обезьяны.
За этими словами последовало ещё больше хохота.
— Сусаноо-но-микото, почему ты не остановил своего брата? Ты же мог сказать ему, что приходить сюда было пустой тратой времени. Или ты полагал, что мы позволим тебе встретиться с госпожой Охирумэ?
— Я… — Сусаноо-но-микото сжал кулаки.
— Я устал это слушать. Уходим, — заявил бог в маске старика, и остальные приверженцы ушли. Между ними по-прежнему перекатывались волны смеха.
— Цукуёми-но-микото, — бросил бог в маске старика. — Ты волен делать со своей семьёй всё, что вздумается. Хочешь забрать их — забирай… если сумеешь отыскать.
Цукуёми-но-микото нахмурился. До его ушей донёсся тихий смех уходящих богов.
— Брат… — Сусаноо-но-микото попытался остановить его.
— Что он пытался этим сказать? — спросил Цукуёми-но-микото.
Боги за его спиной продолжали шептаться.
— Не мог прийти за ними сразу же?
— Он сам этого хотел. Жаловаться на это неприлично.
— Наверное, он от усталости уже не соображает.
— Но разве сложно осознать настолько простую вещь?
— Цукуёми-но-микото, неужели ты забыл, куда отправил жену и дочь? — вопросил бог в маске старика. — Ты решил сделать их людьми и спустить на землю, чтобы они затерялись среди себе подобных, — бог вздохнул и пожал плечами. — Или ты полагал, что люди живут столько же, сколько боги?
Цукуёми-но-микото почувствовал, как по его телу поднимается ужас такой силы, что от него и облысеть можно.
— И жена твоя, и дочь давно уже умерли.
Разве может отчаяние быть столь глубоким?
***
Сопровождаемый двумя богами Ёсихико сел на автобус возле станции. Как сказал Окунинуси-но-ками, до храма Сусаноо-но-микото ехать сорок минут, а потом идти столько, сколько машина проезжает за пять. Их поездка как раз совпала со временем, когда школьники выходят из дома, так что по пути автобус наполнился младшеклассниками и их родителями. Похоже, этот автобус считался практически школьным. Ёсихико сидел на заднем сиденье и вполглаза следил за происходящим, пока вводил Окунинуси-но-ками в курс дела.
— Я восхищаюсь этой силой воли. Тебе ясно дали понять, что всё напрасно, но ты всё равно решил ещё раз поговорить с богом, — Окунинуси-но-ками закинул ногу на ногу и протяжно вздохнул.
— Просто съесть душу старшего брата — это ведь чудовищный поступок. Если он правда так сделал, то наверняка по какой-то веской причине. Я подумал, что если разберусь с источником всех бед, то и аратама наверняка вернётся.
— Ты спрашивал других богов об аратаме?
— Нет. Это слишком деликатный вопрос, чтобы о нём говорить кому попало, и тем более, это божественный заказ. Весь смысл в том, что его должны решать люди, а не боги, — Ёсихико постарался изобразить голос Когане. Интересно, где он сейчас? — Далеко не каждый бог предложил бы свою помощь и поехал бы со мной на автобусе.
— Как я мог пропустить поединок лакея и моего тестя? Вот это будет зрелище!
— Вот зачем ты едешь на самом деле?
— Не волнуйся, в беде не брошу.
Автобус сделал остановку перед начальной школой, затем завернул на горную дорогу, ведущую в пригород. Машина почти сразу оказалась в глубокой долине, а за окном поплыли фантастические пейзажи с причудливыми скалами, которые даже внесли в реестр природных памятников. Небо постепенно затянули свинцовые тучи, и казалось, что в воздухе вот-вот запляшут снежинки.
— Окунинуси-но-ками, — Цукуёми-но-микото вдруг перестал вытирать запотевшее окно перчатками и обратился к соседу. — Каков Сусаноо-но-микото по твоему собственному мнению?
Окунинуси-но-ками молчал и не отвечал.
— Значит, ты и правда считаешь его яростным богом, к которому лучше не приближаться? — вновь спросил Цукуёми-но-микото.
Окунинуси-но-ками всё же заговорил, но тщательно выбирая слова и бегая глазами, что случалось с ним крайне редко:
— По крайней мере, на мой взгляд он именно такой, — дал он прямой ответ, но в подробности вдаваться явно не собирался.
— Чем больше я слушаю про деяния моего брата, тем меньше понимаю, что у него на уме… — впервые признал Цукуёми-но-микото, который всегда считал Сусаноо-но-микото чутким и ласковым богом. — Что правда, а что ложь? Действительно ли он съел мою аратаму?..
Потерявший память бог полагался на своего брата как на единственный надёжный источник информации. Но теперь Ёсихико практически слышал треск, с которым рушился авторитет Сусаноо-но-микото, и чувствовал в своей груди необъяснимую тревогу. Внутри него будто проснулся ещё один человек и стал задаваться вопросом, стоило ли привозить Цукуёми-но-микото в Идзумо.
— Это нам придётся спросить лично у него.
Автобус уверенно ехал по горному серпантину.
— И даже если он не даст честного ответа… мы наверняка добудем хотя бы зацепку, которая приведёт нас к правде, — заявил Ёсихико, словно пытаясь прогнать сгущающийся в душе туман.
Окунинуси-но-ками попытался что-то сказать в ответ, но в конце концов поджал губы и тихонько выдохнул через нос.
Вся компания вышла из автобуса на конечной остановке и пошла к храму. Водитель посоветовал взять такси, но, из-за худобы кошелька, Ёсихико не мог себе позволить ничего, кроме пешей прогулки вдоль узкого притока. По пути то и дело встречались кучки домов, впереди приближались каменные склоны. С неба таки посыпался снег, но узкая тропинка между полей и огородов всё равно напоминала пастораль. Цукуёми-но-микото не мог ходить быстро, так что остальные подстраивались под него и выдыхали облачка белого пара. Спустя где-то сорок минут они, наконец, добрались до храма. По пути в Ёсихико зрело сомнение, наконец превратившееся в полноценное недоумение.
— Я думал, дом Сусаноо-но-микото — это будет что-то невероятное, а не…
Небольшой храм, в который они пришли, практически терялся на фоне деревушки. Здесь не было ни ярко-алых торий, ни мощных ворот со статуями богов, ни зданий, покрытых изысканной резьбой. Просто молельня из некрашеных досок, а за ней — главный павильон, похожий на уменьшенную копию великого храма Идзумо. Двор, пусть и просторный, не был засыпан гравием, под ногами шуршали лишь пыль и песок. На них мягко опускались снежинки и после короткой паузы растворялись в земле.
— Такого я… не ожидал.
Ёсихико знал несколько храмов куда богаче этого, тоже освящённых в честь Сусаноо-но-микото. Здесь же не было ни пруда, ни других излишеств. Этот аскетичный стиль никак не соответствовал бесстрашному богу, о котором осталось множество ярчайших легенд.
— Лакей, в бренном мире грандиозные храмы нам ни к чему, — пояснил Цукуёми-но-микото. — Разумеется, мы благодарны их строителям за набожность и благодаря ей чувствуем себя сильнее. Однако даже в огромном храме сила бога увядает без прихожан.
Ёсихико вспомнил внешность Сусаноо-но-микото. На редкость мускулистый и самоуверенный, он в корне отличался от большинства богов, которых лакей видел раньше.
— Это место переполнено чувствами людей к Сусаноо-но-микото, — добавил Цукуёми-но-микото и посмотрел в снежное небо.
Ёсихико тоже поднял голову. Он вновь почувствовал, что перестаёт понимать Сусаноо-но-микото. Что побудило его поделиться своим именем с этой землёй?
— Не думал, что ты придёшь сюда.
Когда Ёсихико опустил взгляд, рядом с главным павильоном стоял Сусаноо-но-микото.
— Тем более после того, как я сказал, что ты зря тратишь время!
Он не скрывал своего раздражения. Ёсихико казалось, будто его ударило электрической волной, разошедшейся по земле вокруг бога.
— Ты ещё привёл с собой моего брата и Окунинуси-но-ками? — голос Сусаноо-но-микото гремел словно гром и буквально обрушивался на Ёсихико штормовым ветром. — Ты что, надеешься взять меня числом?!
Ёсихико согнул колени и прикрыл лицо рукой, чтобы его не сдуло. Его нещадно колотила опавшая листва и мелкие камни.
— Я сам захотел пойти, — Цукуёми-но-микото вышел вперёд и вступился за Ёсихико. — И заставил лакея взять меня с собой.
— Брат…
Сусаноо-но-микото стушевался. Его ярость осталась без мишени, и терзающий Ёсихико ветер мигом прекратился. В храм вернулась тишина.
— Брат, у тебя сейчас есть только нигитама. Поэтому если ты покинешь свой храм, то даже я не пойму, куда ты подевался. Зачем ты так рискуешь?!
— Мне настолько нужно увидеться с тобой, что я пошёл на этот риск, — ответил серебряный бог, глядя точно на своего брата.
Сусаноо-но-микото растерялся, не сумев понять смысл этого взгляда.
— А, да, на мой счёт вообще не волнуйся. Я тут просто за компанию. Тем более, Цукуёми-но-микото в его состоянии пригодится поддержка, — заявил Окунинуси-но-ками, стоявший позади Ёсихико. Сразу после этого он поймал на себе суровый взгляд тестя. — Не смотри на меня так, я тебе мешать не собираюсь.
Ёсихико не видел, с каким лицом Окунинуси-но-ками произносит эти слова.
— Прости… Мы очень хотели вновь спросить тебя об аратаме, — заговорил Ёсихико из-за спины Цукуёми-но-микото. — И о том, можно ли её как-то вернуть…
— Я же сказал, нельзя! — перебил Сусаноо-но-микото, вновь срываясь на крик. — Я съел аратаму брата! Как ты собираешься её вернуть?!
— Для начала я очень вежливо тебя попрошу.
— Ты не понял, что это бессмысленно?!
— Хорошо, тогда можно ли создать новую?!
— Нет! Аратама и нигитама — источник божественной силы! Очевидно, сделать их крайне трудно! — Сусаноо-но-микото спорил с лакеем, не давая ему ни секунды передышки. — Я хотел королевство ночи, но на моём пути стоял брат. Я съел его аратаму, чтобы он не мог мне помешать. Почему я должен помогать тебе с тем, чтобы вернуть её?
Под ногами Сусаноо-но-микото зашуршал песок. В воздухе вокруг него мерцали всполохи плазмы, словно выражая его негодование.
— Отец и сестра правят небом, мой старший брат — ночью, а мне они отдали море. Я никогда не мог смириться с тем, что меня сделали королём какой-то лужи. Я всегда завидовал остальным! Поэтому решил забрать королевство ночи, благо оно охранялось не так хорошо, как небо. Что вышло, ты и наблюдаешь прямо сейчас. Сколько раз мне повторять, пока твои крошечные мозги не поймут?! — Сусаноо-но-микото показал на лоб Ёсихико толстым пальцем, и от этого ветер ударил лакея не хуже камня.
Перед глазами потемнело, из глаз брызнули искры. Ёсихико завалился назад, но Окунинуси-но-ками поймал его и тихо сказал:
— Ёсихико, насчёт создания новой аратамы — это и правда невозможно. Это всё равно что родить бога заново. Мы не настолько всесильны.
— Окунинуси-но-ками…
— Сусаноо-но-микото грубиян, но в его словах есть здравый смысл. По-моему, продолжать бесполезно.
Ёсихико выпрямился и хмыкнул. Раз уж даже Окунинуси-но-ками так говорит, возможно, ему и правда стоило отступить.
— Но… Но!..
Ёсихико сжал кулаки. Ему вспомнилось, как Цукуёми-но-микото потирает больные руки, глядя в небо бесцветными глазами.
— Но так ведь не может продолжаться вечно…
Память и дневники Цукуёми-но-микото будут и дальше размываться на фоне прекрасной сестры и могучего брата. Неужели он должен влачить это жалкое существование целую вечность? Остальные боги побоятся встать на его сторону, чтобы не навлечь на себя гнев Сусаноо-но-микото, поэтому он всегда будет в одиночестве.
Даже от мысли об этом на глаза наворачивались горькие слёзы.
— Это же чудовищные страдания, разве нет?!
Почему-то от этих слов лицо Окунинуси-но-ками скривилось будто от боли. Отмахнувшись от его руки, Ёсихико развернулся и крикнул:
— Почему другие боги закрывают на это глаза?! Почему никто не наказывает Сусаноо-но-микото за то, что он отобрал у брата аратаму?! Неужели все боги такие бессердечные?!
— Успокойся, Ёсихико. На самом деле среди богов почти никто не знает о том, что Сусаноо-но-микото съел аратаму Цукуёми-но-микото. Даже я узнал совсем недавно, — Окунинуси-но-ками мягко постучал по рукам лакея, державшим его за грудки.
— А кража королевства ночи — это что, тоже пустяк?! Этого тоже никто не замечает?!
— Ни у кого не вызывает вопросов то, что он подменяет больного брата.
На мгновение взгляд Окунинуси-но-ками поплыл. Но не успел Ёсихико задать следующий вопрос, как вмешался Цукуёми-но-микото:
— Брат. Я тоже хочу кое-что спросить.
Сусаноо-но-микото едва заметно вздрогнул и повернулся к брату.
— О том, что было, когда аратама ещё находилась внутри меня.
— Брат…
— Как я жил? Как разговаривал? Как улыбался?
Ёсихико услышал, как тихо ахнул Сусаноо-но-микото. Цукуёми-но-микото опустил взгляд на свои руки и медленно сжал кулаки.
— Я не знаю даже, почему ноют мои руки и ноги...
— Потому что ты болен! — Сусаноо-но-микото схватил Цукуёми-но-микото за ладони так, чтобы он не мог двигать руками. — Брат! Ты заболел, потеряв аратаму! Вот откуда эта боль!
— Я не могу даже вспомнить, когда в последний раз видел свои руки без перчаток.
— Да, ты мог забыть. Ничего не поделаешь.
— Я не древний дед, но вовсе не полон сил, как ты.
— Просто не думай об этом.
Сусаноо-но-микото последовательно уходил от вопросов, однако вёл себя как никогда нервно. Ёсихико отпустил Окунинуси-но-ками и нахмурился. Разве в этих вопросах было нечто, способное поставить Сусаноо-но-микото на грань паники?
— Брат, — Цукуёми-но-микото медленно поднял руку и коснулся щеки брата. — У тебя такие роскошные чёрные волосы. Почему у меня другие?
Серебряные глаза неотрывно смотрели на брата — те самые глаза, которые утратили цвет, когда бог лишился аратамы. Сусаноо-но-микото терялся, когда ловил на себе этот взгляд. Он приоткрыл рот, но дрожащие губы не смогли дать ответа.
— Почему ты спрашиваешь об этом? — наконец выдавил он из себя.
— Цукуёми-но-микото. Тщетно перечислять то, чего у тебя нет, — вмешался Окунинуси-но-ками напористее, чем раньше.
Его звонкий голос вернул глазам Сусаноо-но-микото привычный блеск.
— Лучше цени то, что имеешь прямо сейчас, — добавил Окунинуси-но-ками, и от этих слов Сусаноо-но-микото посмотрел на него даже подозрительнее, чем Цукуёми-но-микото. — Поехали обратно, Ёсихико. Потом поменяешь заказ с аратамы на что-нибудь другое.
Окунинуси-но-ками схватил Ёсихико за руку и почти силой попытался увести его. Однако лакей даже не слушал, о чём идёт речь. Цепочка ассоциаций привела его к одному воспоминанию.
— Руки, ноги, волосы...
До сих пор он не задумывался об этом, однако в речи Цукуёми-но-микото проскочило несколько ключевых слов, которые он до того встречал в “Записках”.
— Когда Сусаноо-но-микото был изгнан с небес за свои проделки, в качестве наказания… — бормотал Ёсихико с озадаченным видом.
Да. “Записки” говорили, что наказание досталось Сусаноо-но-микото.
— Ёсихико, больше ни слова, — сказал Окунинуси-но-ками и потянул за руку сильнее. — Тебе в это лезть не стоит.
Ёсихико поднял голову и увидел перед собой глаза Окунинуси-но-ками. Снегопад усилился, и снежинки то и дело приземлялись на его ресницы.
— Что значит«не стоит»? — хрипло спросил лакей.
Чувства, поднявшиеся из его груди, смешались с толикой печали и распространились по всему телу.
— Ёсихико… — попытался что-то сказать Окунинуси-но-ками, но Ёсихико отмахнулся от его руки и перебил:
— Ты… что-то знаешь?
Лакей услышал, как сглотнул Окунинуси-но-ками, и прокрутил в голове все обстоятельства их сегодняшней встречи. Он основательно подготовился к встречу на станции, предложил безвозмездную помощь…
И не задал ни одного вопроса, словно и сам уже обо всём знал.
— Лакей.
В их молчаливое противостояние вмешался голос Цукуёми-но-микото.
— Как был наказан мой брат?
— Брат! Тебе не обязательно это знать! — выкрикнул Сусаноо-но-микото, но Цукуёми-но-микото не отвёл глаз от Ёсихико и повторил:
— Как?
Его непоколебимый голос был полон незримой силы. Не в силах сопротивляться, Ёсихико ответил:
— Когда Сусаноо-но-микото изгнали на землю…
— Ёсихико!
— Молчи, лакей!
Окунинуси-но-ками окрикнул Ёсихико, а Сусаноо-но-микото посмотрел на него почти смертоносным взглядом. Но лакей продолжил. Серебряные глаза убедили его, что по-другому нельзя.
— Его лишили символов жизни.
Сусаноо-но-микото что-то кричал, но Ёсихико слово в слово повторял написанное в книге:
— Ему вырвали ногти на руках и ногах, а также сбрили волосы.
На миг повисла пауза, словно после хлопка лопнувшего шарика.
— Вырвали ногти… сбрили волосы… — равнодушно повторил Цукуёми-но-микото и опустил взгляд на руки.
В серебряных глазах постепенно появилась дрожь, дыхание участилось, пальцы окостенели.
В обрывке давно потерянных воспоминаний руки показались ему залитыми кровью.
— А… а-а… А-а-а-а-а!!!
Из горла вырвался вопль.
— Брат! — закричал Сусаноо-но-микото, но Цукуёми-но-микото сгорбился, не обращая на него внимания.
Его руки затряслись от неистовой боли. На бледной коже, появившаяся из-под закатанных рукавов, проступили синие вены. Наконец, перчатки вдруг закипели, словно состояли из жидкости, просочились сквозь пальцы и стекли на землю. То же самое случилось и с белыми носками.
— Это… — Цукуёми-но-микото посмотрел на обнажившиеся конечности, и на его лице появилось полуулыбка. — Что… это… значит?
У него не было ногтей, пальцы заканчивались голым красным мясом. Снежинки, падая на него, немедленно таяли и превращались в похожие на слёзы капли.
Цукуёми-но-микото дышал всё быстрее, глядя на напряжённые пальцы. Его ноги подкашивались, и он словно плясал, пытаясь устоять на них. Его глаза словно пытались высечь в памяти вид собственных конечностей.
— Почему?.. — пробормотал Ёсихико. — Где его ногти?..
Разве это наказание досталось не Сусаноо-но-микото?
— Да… Теперь всё понятно…
Плечи Цукуёми-но-микото начали неровно дрожать от истеричного смеха, который он пытался унять. Он напоминал робота, у которого вот-вот сядет аккумулятор.
— Вот умора. Вот же… умора!
— Остановись, брат! — крикнул Сусаноо-но-микото, но Цукуёми-но-микото зашёлся хохотом.
Он выгнулся, еле стоя на заплетающихся ногах. По его щекам бежали слёзы.
— Так это я был наказан!.. Это не мой брат, а я буянил на небесах!.. — Цукуёми-но-микото воздел к небу руки, служившие наглядным доказательством его слов. — А меня столько времени держали в плену и неведении!
— Брат! Нет! Ты ошибаешься!
— В чём я ошибаюсь?! — перекричал Цукуёми-но-микото слова Сусаноо-но-микото.
Его глаза вспыхнули таким ярким светом, что Ёсихико уже не мог узнать тихого и кроткого бога.
— Ты жалел меня? Или смеялся? Надо мной, ничего не помнящим!
— Брат! Послушай меня!
— О да, разумеется. Я послушаю, а ты расскажешь! — Цукуёми-но-микото выбросил вперёд руки без ногтей и безумно усмехнулся. — Ну, почему мне пришлось разбушеваться на небесах?
Сусаноо-но-микото ахнул и вытаращил глаза. Могучий, непоколебимый бог и правда стал похож на младшего брата.
— Что толкнуло меня на это?!
Цукуёми-но-микото не сдерживался и выплёскивал всё своё раздражение на молчащего брата. У него остались следы наказания, но не было памяти о преступлении. Похоже, что это сочетание наполнило бога таким ужасом, что он тронулся рассудком.
— Брат… — глухо протянул Сусаноо-но-микото.
Цукуёми-но-микото заглянул в его голубые глаза и будто увидел перед собой кого-то другого.
— Кто… — обратился он к собственной памяти, хватаясь руками за голову. — Кто ты?..
Длинные золотистые волосы. Невинные глаза. Наивная улыбка. Маленькие ручки, державшие его. Образ появился лишь на мгновение и утонул во тьме.
— Брат! — с болью в голосе закричал Сусаноо-но-микото опешившему Цукуёми-но-микото. — Брат, ты ни в чём не виноват! Ты ничем не заслужил наказания! Пожалуйста, верь мне! Я всегда буду на твоей стороне, сколько бы врагов ни желали тебе зла!
Цукуёми-но-микото медленно повернул голову и посмотрел на брата. Его взгляд был холоднее снега, таявшего на его щеках.
— Я не заслужил наказания? Тогда почему я был наказан?
Он больше не плакал. В его глазах погасла вся надежда.
— Верить тебе? Ты скрывал от меня правду, а теперь просишь о доверии? — Губы бога содрогнулись от отчаяния. — Я больше не могу! Чему я должен верить?! Кому я могу верить?! И ведь я всё позабуду!
Сусаноо-но-микото попытался подойти к Цукуёми-но-микото, но тот оттолкнул брата и закрыл руками лицо. На изуродованных пальцах проступила кровь.
— Наступит новый день, и я вновь забуду, что случилось. Я вновь встречу тебя и буду улыбаться. Я не знаю даже, сколько раз был так обманут. На что мне опираться?!
Протянутая ладонь Сусаноо-но-микото сжалась в кулак, так и не достигнув брата.
— Разве я заслужил такой позор?! И такую душевную пустоту?! — вырвалось из Цукуёми-но-микото.
Окунинуси-но-ками поморщился и отвёл глаза. Ёсихико молча смотрел на серебряного бога, не зная, что делать.
— Мне больше нельзя никому доверять… Даже себе! — Цукуёми-но-микото посмотрел на свои ладони и закрыл глаза будто от боли. — Есть ли смысл в моём существовании? — вопросил он, и вдруг его тело окутало белым светом.
— Брат! Подожди! — воскликнул Сусаноо-но-микото, но свет проглотил его голос.
Когда вспышка погасла, Цукуёми-но-микото уже не было. На слегка опалённой земле лежала лазурная магатама.
Падал снег.
Стояла тишина.
***
Охирумэ-но-ками не имела ни малейшего представления, что происходит. Когда она почувствовала, что небеса наполнились чудовищной яростью и отчаянием, её вдруг вывели из замка и спрятали в пещере близ реки Амэноясу.
— Омоиканэ-но-ками! — крикнула она в темноте, закрытая от мира огромной скалой у входа.
Сырость и запахи земли и воды постепенно обволакивали её тело.
— Ответь! Почему я должна находиться здесь?!
Голос эхом отражался от стен пещеры и возвращался к ней. Она стучала по скале, но холодный камень не реагировал. Охирумэ-но-ками чувствовала, как в ней нарастают волнение и беспокойство. Отрезанная от света, она не могла выполнять долг богини солнца. Без неё и небеса, и земля станут похожи на бесплодные пустоши.
— Омоиканэ-но-ками! Отвечай!
Именно этот бог, сын Такамимусухи-но-ками, привёл её в эту пещеру, не желая слушать никаких отговорок. Хотя Омоиканэ-но-ками считался на редкость мудрым и даже гениальным, он тоже находился во власти древних богов и не мог должным образом проявить свой талант. Охирумэ-но-ками чувствовала в нём родственную душу, ведь она прекрасно знала, каково это.
Но, возможно, она ошиблась в нём.
— Я дочь Идзанаги-но-ками… Владычица небес…
Заколка в её голосах зазвенела во тьме. Охирумэ-но-ками сжала кулаки и так прикусила губу, что из неё пошла кровь.
— Омоиканэ-но-ками… Неужели ты заодно с теми, кто носит маски?
Богиня чувствовала внутри себя чудовищную сухость — ей казалось, она вот-вот превратится в песок. Охирумэ-но-ками не могла выдавить из себя слёз, поэтому кричала голосом, в котором слышалась кровь.
Неужели у неё нет ни одного союзника? Неужели она не более чем марионетка, по иронии названная владычицей?
— Я слышу, вы изволите шутить, — раздался с той стороны скалы ясный голос Омоиканэ-но-ками. — Если бы я сговорился с ними, то давно бы занял ваше место.
Он намекал на зловещую возможность, но в его тоне слышалась самоироничная усмешка. Омоиканэ-но-ками осознавал, что мог бы исполнять обязанности Охирумэ-но-ками не хуже неё.
— Я схожу и разберусь, в чём причина этих беспорядков. Пожалуйста, ждите меня здесь.
— Нет, возьми меня с собой!
— Я не могу так сделать.
— Почему?!
— Потому что вы моя владычица, — не задумываясь ответил бог, лишив Охирумэ-но-ками дара речи. — Яд, который в эту секунду разливается по небесам, достаточно силён, чтобы убить вас. Но кто будет править этим миром, если вас не станет? Вы хотите, чтобы власть вновь досталась древним богам с их зловещими помыслами?
Хотя Омоиканэ-но-ками старался говорить спокойно, в его словах слышалась ярость. Охирумэ-но-ками практически видела спину своего охранника по ту сторону скалы.
— Пока вы заперты в пещере, небеса и земля объяты тьмой, — сказал бог, глядя в чёрные небеса. — Свет истины в ней будет особенно заметным.
Часть 2
На следующий день после поездки в галерею Хонока вышла из дома немного раньше обычного. Дойдя до школы и переобувшись, она так и осталась стоять в фойе. Мимо неё на уроки шли другие школьники, замёрзшие и закутанные в одежду. Каждое приветствие сопровождалось облачком белого пара. Кто-то поднимался по лестнице со школьными друзьями. Какие-то мальчики шутливо тыкали друг в друга пальцами. Спортсмены из секций бросали сумки прямо рядом с уличной обувью и бежали на утренние тренировки. Сцены, которые повторялись каждое утро, сейчас казались Хоноке кадрами из фильма.
Вчера она уговорила владельца галереи показать ей все работы Хатано. На каждой непременно присутствовала полная луна. Ни месяца, ни полумесяца — только круглый диск, тихо освещающий землю. Хонока могла только гадать, что она означала. Ещё загадочнее была связь между Хатано и Нодзоми.
Увидев среду идущих в школу учеников высокую школьницу, Хонока отделилась от стены. Нодзоми шла одна, намотав чёрный шарф на рот. Её яркие волосы подпрыгивали на каждом шагу.
— Д-доброе утро, — обронила Хонока как раз когда Нодзоми проходила мимо.
Рыжеволосая девушка уставилась на неё с нескрываемым удивлением в глазах.
— А, э-э… я… — растерялась Хонока, не ожидавшая такой реакции.
Может быть, приветствие получилось слишком внезапным? Наверное, стоило сначала встретиться глазами, а потом уже говорить? Ощутив прилив досады, Хонока опустила глаза.
— Привет, — раздался вдруг ясный голос, заставив её вновь поднять голову. — Ты чего тут стоишь в такой мороз? — спросила Нодзоми с усмешкой в голосе, окинув взглядом Хоноку с ног до головы. — У тебя щёки как помидоры.
— Ой, а…
Хонока почувствовала, что от этих слов покраснела ещё сильнее. Она настолько сосредоточилась на своём приветствии, что совсем перестала замечать холод.
— Я х-хотела, — её голос практически тонул в шуме школьного фойе, — поздороваться.
— О, с кем? — спросила переобувавшаяся Нодзоми, но тут же сама пришла к ответу. — Неужели со мной?
— П-прости… — виновато пролепетала Хонока.
Нодзоми недоумённо уставилась на неё. Увидев этот взгляд, Хонока торопливо попыталась объясниться:
— П-понимаешь, мне иногда говорят, что я не интересуюсь другими людьми… Это, конечно, неправда, но я понимаю, из-за чего у людей такое мнение обо мне… Поэтому…
— Поэтому ты решила поздороваться? — уточнила Нодзоми.
Хонока кивнула и пояснила:
— Я подумала, что должна выражать свои мысли…
Нодзоми разинула рот от удивления, затем затряслась от попытки сдержать хохот.
— Ч-что тут смешного?..
Хонока недоумённо смотрела на девушку, державшуюся за живот рядом с полками для обуви. Наверное, поджидать её у входа было перебором.
— Нет-нет, всё хорошо, — поборов хохот, Нодзоми закончила переобуваться. — Итак, что получается? Ты интересуешься мной, Хонока Ёсида?
— Выходит, что так, — ответила Хонока, почти целиком спрятав лицо за голубым шарфом.
Почему-то говорить об этом вслух было чудовищно стыдно. Нодзоми пошла к кабинетам, и Хонока торопливо догнала её.
— Это, знаешь ли, огромная честь, когда красотка говорит, что интересуется тобой.
— Я… я не…
— Тем более, ты уже два раза ходила в кабинет рисования.
— Потому что…
— А теперь засады устраиваешь. Вот это страсть.
Хонока замолчала, понимая, что ей становится всё сложнее находить оправдания собственным действиям. На самом деле она ходила в кабинет рисования трижды. А потом ещё и ездила в галерею, где могут быть картины, как-то связанные с Нодзоми. Чем больше она задумывалась об этом, тем сильнее ужасалась сама себе.
— Я что… сталкер?.. — спросила она, робко подняв голову, и Нодзоми залилась смехом. — А? Я с-сказала что-то смешное?
— Ты не понимаешь, когда выдаёшь перлы? У тебя настолько невинная душа?
— Э-э… Я не знаю…
Хонока не ожидала, что разговор перейдёт на эту тему, и никак не могла взять себя в руки. Её никогда не спрашивали о невинности души. Наконец, Нодзоми остановилась и засмеялась так, что ей пришлось опереться рукой о стену.
— Так и знала, ты и правда ненормальная. Лучше бы ты всегда такой была, потому что сейчас с тобой очень интересно.
Вытерев слёзы смеха, Нодзоми снова пошла по коридору. Хонока не отставала ни на шаг и пыталась найти нужные слова:
— Не знаю, насколько я интересная, но… это значит, мне нужно быть самой собой?
Мимо пробежала кучка школьников с одинаковыми брелоками на сумках. Коридор наполнился их топотом и карканьем птиц за окном.
— Мне всегда казалось, что нужно быть нормальной… Вот только я не знала, что значит “нормальной”, поэтому только делала вид, что всё понимаю… Иногда я много разговаривала сама с собой, но делала вид, что мне всё безразлично.
Хоноке показалось, что высказавшись вслух она начала видеть себя со стороны. Возможно, нелишним было бы добавить, что она стала такой не по своей воле, но в целом описание получилось точным. Возможно, её одноклассники всегда замечали дискомфорт, который девушка испытывает от собственного притворства.
— Я всегда прятала свой характер, чтобы никто его не замечал. Вот мой секрет, — прозвучали слова признания на фоне утреннего школьного шума.
Нодзоми вытаращила глаза.
— Вот что я хотела сказать тебе, Мацусита… Как-то неловко, что я знаю твой секрет, а ты мой — нет…
Когда она пришла к этому выводу, то почувствовала, что просто обязана всё рассказать Нодзоми следующим же утром. Пусть даже энтузиазм Хоноки покажется ей не совсем здоровым.
— По тебе не скажешь, но ты очень решительная, — Нодзоми бросила на Хоноку изумлённый взгляд и улыбнулась. — Впрочем, это даже хорошо.
В коридоре, ярко освещённом утренним солнцем, продолжалась шумиха.
***
— Так получилось, что мои родители развелись, когда я была совсем маленькой.
После утренних уроков и лёгкого обеда Хонока пришла к Нодзоми в кабинет рисования.
— Это в наше время не такая уж редкость. Хотя наша с мамой жизнь была не из лёгких, я благодарна обоим родителям. И всё же… кое-что я до сих пор не понимаю.
Нодзоми установила мольберт и поставила на него холст, на котором пока не было почти ничего, кроме луны. В школе шёл пятый урок, поэтому и внутри, и снаружи здания царила гробовая тишина.
— Где-то в младших классах мать начала плакать, когда видела мои картины. До этого она просто говорила, что я хорошо рисую.
Хонока сидела на стуле и благоговейно слушала рассказ девушки.
— Я много раз спрашивала, в чём дело, но она не отвечала. Но я не хотела расстраивать мать, поэтому перестала рисовать дома, — продолжала Нодзоми, раскладывая перед собой материалы.
Помятые тюбики краски. Вместо палитры — разрезанная и развёрнутая картонная упаковка из-под молока. Множество старых кистей разного размера. Банка из-под варенья — для воды. Тряпка в пятнах краски. И маленький фен, потому что в это время года краска сохнет медленно.
— Но я всегда гадала, что это значит, поэтому однажды спросила у бабушки: “Почему мама плачет, когда смотрит на мои картины?”. Сначала она тоже уходила от ответа, но затем, когда я была в средней школе, сказала мне правду, когда умирала на больничной койке. По её словам, мои картины слишком похожи на отцовские. Именно это доводило мать до слёз.
Хонока наклонила голову, не понимая смысла. Заметив это, Нодзоми пояснила:
— Мой отец долгое время работал в рекламном агентстве, но мечтал стать художником. Когда мне было четыре года, он с головой окунулся в эту мечту. Именно когда на меня нужны были деньги, семья осталась без одного источника дохода. Разумеется, денег от подработок матери не хватало, поэтому дед, который волновался за нас, практически заставил переехать к себе. Как я слышала, за разводом тоже стоял он. Мать колебалась до последнего, но в конце концов деду удалось её уговорить. Видимо, мои картины напоминают ей о тех событиях. О том, как она не смогла поверить отцу…
Усевшись на стул, Нодзоми грациозно выпрямила спину и сложила руки на груди. Её взгляд не сходил с холста.
— До того мне постоянно твердили, что отец умер. Бабушка первая сказала, что он ещё жив, и даже назвала его имя… Тадаси Хатано.
Хонока видела лишь спину Нодзоми. С каким лицом она рассказывала об отце? Какие чувства вкладывала в эти слова? Даже небесноглазие не могло дать ответы на эти вопросы.
— Я всего один раз в жизни видела его картины в галерее. Он рисовал различные пейзажи, но только ночные. И на небе всегда была… лазурная луна, — еле слышным голосом сказала Нодзоми.
Хонока тут же вспомнила вчерашние картины Хатано.
— Мать всегда сожалела о разводе. Но она не могла сказать об этом вслух и не могла заставить себя вновь увидеться с ним. Я постоянно говорила ей встретиться, но нет: она утверждала, что между ними всё кончено.
На холсте была девушка. Она смотрела на луну, стоя спиной к зрителю. Теперь Хоноке казалось, что эта фигура выражает отчуждение.
— А ты хочешь его увидеть, Мацусита? — тихо спросила Хонока, нарушая собственное молчание.
Нодзоми немного подумала, будто выбирая слова.
— Если выбирать между да и нет, то, наверное, да.
— “Наверное”? — уточнила Хонока, удивившись неуверенности в ответе.
Нодзоми усмехнулась.
— Я хочу вернуть его в семью.
В её детских воспоминаниях ещё остался голос отца.
— И мне интересно, почему он рисовал полнолуние… — вполголоса добавила Нодзоми.
Она уже знала ответ на этот вопрос, но не могла найти ему однозначного подтверждения. Хонока задумалась над тем, что сказать. Как легко было бы обнадёжить её. Как приятно было бы обронить слова утешения. Но что-то подсказывало, что Нодзоми сейчас нужно кое-что другое.
— А ты, Мацусита? — Нодзоми разминала тюбик, чтобы хоть чем-то занять руки, когда тишину нарушил голос Хоноки. — Почему ты рисуешь голубую луну?
Нодзоми не ответила. Вместо этого она посмотрела на холст.
— Не обязательно отвечать прямо сейчас, — Хонока взяла кисть и непринуждённо протянула художнице. — Рисуй. Так ты наверняка найдёшь ответ.
“Когда взойдёт лазурная луна, мы снова встретимся”.
***
Прошло три дня после поездки в Идзумо. Ёсихико до сих пор плохо спал и не помнил даже, как доехал домой. Он уже второй день ходил на подработку, но лишь механически выполнял работу, давно въевшуюся в мышечную память. В голове не отложилось ни одного пустякового разговора с коллегами.
Цукуёми-но-микото превратился в магатаму прямо у него на глазах. Он отказался от своего воплощения в бренном мире и оставил вместо себя лишь физическое воплощение своей нигитамы. Пускай и по незнанию, Ёсихико пытался помочь Цукуёми-но-микото слишком рьяно, и обнажившееся прошлое бросило бога в пучину отчаяния.
— Что это значит?
Когда Цукуёми-но-микото исчез, остались лишь тишина и падающий снег. Ёсихико обратился к двум другим богам:
— Получается… на небесах бесчинствовал Цукуёми-но-микото?
“Записки” утверждали, что вина лежит на Сусаноо-но-микото. Однако если те безумные поступки на самом деле совершал Цукуёми-но-микото, то легенды, известные современным японцам, сильно отличаются от реальности.
— Ты знал об этом? — Ёсихико посмотрел на Окунинуси-но-ками осуждающим взглядом.
Бог не стал отворачиваться, но выглядел на редкость смиренно и сдержанно.
— Поэтому мы говорили тебе не лезть в это, — сказал он.
— Почему вы скрывали от меня такую важную информацию?!
— Мало кто из богов знает правду. Даже Сусэри, Мунаката-сандзёсин и прочие дети Сусаноо-но-микото ничего не знают об этом. Поэтому мы не можем всё рассказывать кому попало.
Ёсихико замялся. Он вдруг осознал, что никогда ещё не видел, чтобы из взгляда Окунинуси-но-ками пропадала усмешка.
— Зять мой… — Сусаноо-но-микото медленно согнул колени, подобрал припорошенную снегом магатаму, встал и повернулся спиной к гостям. — Возьми этого человека и уходи прочь, — он аккуратно счистил снег с магатамы. — Пусть он больше никогда не приближается ни ко мне, ни к моему брату.
Слова отторжения вонзались в уши словно льдины.
— Идём, — Окунинуси-но-ками взял лакея за руку.
Под кроссовками шаркнул песок.
— Но… я… ещё не… — промямлил Ёсихико, но не знал, как продолжить эти слова.
— Пойми уже, Ёсихико, — сказал Окунинуси-но-ками одновременно с обвинением и мольбой в голосе. — Твоя ноша и так слишком тяжела. Не усложняй себе жизнь.
Правда, неведома даже богам, вдруг обрушилась на плечи Ёсихико всей своей тяжестью. Но в то же время Ёсихико ощутил в глубине души такую боль, словно внутри него открылась рана. Но он так и не смог понять, чем она вызвала. Ему оставалось лишь послушно уйти вместе с Окунинуси-но-ками.
При этом он неотрывно смотрел на Сусаноо-но-микото, который стоял спиной к ним, словно не замечая снегопада.
— Как я должен был поступить?..
Ёсихико сидел на полу, прислонившись к кровати, и смотрел в потолок. В его голове повторялись вопросы, на которые не было ответов. Да, он добрался до Идзумо, но не только не разобрался с заказом, но ещё и ранил двух богов.
Он узнал, что грехи Сусаноо-но-микото, описанные в “Записках”, на самом деле совершил Цукуёми-но-микото. Но ничего другого спросить не удалось, поэтому Ёсихико вернулся в Киото, так и не узнав о том, что случилось в прошлом богом, почему “Записки” возлагают вину на Сусаноо-но-микото и почему он даже сегодня продолжает делать вид, что всё так и было. Поездка дала больше вопросов, чем ответов.
Имя Цукуёми-но-микото в молитвеннике всё ещё было написано жирными чернилами. Выходит, старшие боги требовали продолжения заказа. Однако как быть, если не стало заказчика? Какие бы мысли ни приходили в голову Ёсихико, он сразу же задумывался о том, что может ненароком ещё кому-нибудь навредить, и тут же терял всё желание что-либо делать. Раньше он верил, что даже когда задача кажется слишком сложной и решения не просматривается, в конечном счёте всё встанет на свои места, и бог воспрянет духом. Но теперь эта вера надломилась, словно сухая ветка.
— Как же жалко ты смотришься, — вмешался вдруг знакомый голос в мысли Ёсихико.
Парень резко обернулся и увидел на подоконнике золотистого лиса.
— Когане!
— Я думал, ты уже пришёл в себя, а у тебя до сих пор обескураженный вид. Ты так ещё больше на дурака похож.
— Когане! Где тебя носило всё это время?!
Когане спрыгнул на кровать и почесал лапой за ухом.
— Где я хожу — это моё дело.
— Знаешь, сколько я без тебя страдал?!
— Твои страдания меня не касаются. Тем более, что посеешь, то и пожнёшь.
Глаза Когане, по которым так соскучился Ёсихико, смотрели будто сквозь него. Лакей собирался огрызнуться, но вместо этого посмотрел на лиса в ответ и спросил:
— Так ты всё знал? Ну, об этом?
Когда Хонока позвонила ему, то сказала, что лис хотел что-то сказать Ёсихико, но не смог. Возможно, он собирался предупредить, что поиски аратамы наверняка закончатся срывом покровов с прошлого бога.
— Вот почему ты так кривился, когда я решил искать аратаму?
Когане продолжал невозмутимо смотреть на лакея.
— Ты сам принял решение, — ответил он холодным, бесстрастным голосом.
Но это лишь ещё больше разозлило Ёсихико:
— Если ты всё знал, то почему почти не пытался остановить меня?! Это ведь имеет прямое отношение к прошлому божественной троицы! — Ёсихико сжал кулаки. Слова, томившиеся в его груди, наконец-то нашли адресата, обрели форму и вырвались наружу. — Сусаноо-но-микото так долго хранил эту тайну и брал на себя всю ответственность! Зачем ты подтолкнул меня к тому, чтобы раскрыть правду?! Неужели ради Цукуёми-но-микото?!
Несмотря на крики Ёсихико, Когане никак не реагировал.
— Скажи хоть что-нибудь!
Ёсихико стукнул кулаком по кровати и осознал, что его глаза полны слёз.
Он понимал. Он прекрасно понимал, что лис не заслужил таких упрёков. Что он всего лишь вымещает злость.
Он всего лишь искал, куда выплеснуть накопившиеся чувства.
— Скажи хоть что-нибудь… — бессильно пробормотал Ёсихико и упал головой на кровать.
“Какой же я мерзавец”, — подумал он. Правое колено, почти переставшее беспокоить его, вновь напомнило о себе болью. Неужели он за прошедшее время так и не изменился?
— Я задам встречный вопрос, — наконец, обронил Когане с усталостью в голосе. — Как бы ты поступил, если бы я заранее сказал, что твой заказ раскроет неприглядное прошлое Сусаноо-но-микото и Цукуёми-но-микото?
Ёсихико опустил глаза и задумался.
— Я бы… поменял заказ, чтобы уладить всё мирно…
— О? Значит, ты бы оставил Цукуёми-но-микото без аратамы? — с нажимом спросил Когане.
— Я этого не говорил! — выпалил Ёсихико, вскинув голову.
— А как тогда? — безжалостно добил Когане.
Ёсихико хмыкнул, не открывая рта. Судя по тому, что он видел, Цукуёми-но-микото забыл всю правду и влачил жалкое существование, повинуясь каждому слову брата. Ёсихико не знал, действительно ли бог несчастлив. Ведь эта жизнь, хоть и фальшивая, давала ему успокоение.
Посмотрев на замолчавшего лакея, Когане вздохнул и продолжил:
— В твоём молитвеннике до сих пор написано имя Цукуёми-но-микото. Если ты не получишь его печать, твой заказ могут признать проваленным.
— Проваленным? — Ёсихико нахмурился.
— Если ты не выполнишь заказ, твою пригодность как лакея поставят под вопрос, — заявил Когане, холодно глядя на парня. — Знай, что в худшем случае тебя за это лишат узды.
Эти слова прозвучали словно приговор. Ёсихико окончательно притих.
Часть 3
Через два дня после возвращения Когане Ёсихико получил от Хоноки приглашение на прогулку.
— На самом деле я хотела показать тебе одну картину…
Встретив Ёсихико рядом со станцией после полудня, Хонока повела его гулять по улицам, и минут через пятнадцать они оказались в императорских садах Киото. Сейчас это был общественный парк с гравийными дорожками и подстриженными деревьями, но в период Эдо здесь находился правительственный городок — особняки примерно двухсот придворных и чиновников вокруг поместья самого императора. Даже сегодня в сохранившееся поместье пускали только по предварительному одобрению, однако по территории вокруг неё гулять разрешалось в любое время. Ёсихико порой приходил сюда упражняться и помнил, что по утрам и вечерам многие выгуливают здесь собак.
— Выставка ещё не началась, но я взяла рекламку.
— Рекламку?
Ёсихико взял протянутую листовку и развернул. Текст на красочном фоне приглашал на художественную выставку школьников в начале февраля.
— Моя одноклассница представит там свою картину. На саму выставку попадут только те, кто получат премию жюри, но я уверена, что ей она обязательно достанется.
— Здорово. Она уверена в своих силах?
— Да.
На редкость разговорчивая Хонока целеустремлённо шагала вперёд. Ёсихико ещё раз окинул взглядом брошюру, затем сложил и убрал в карман. Он не привык к уверенности в голосе Хоноки. Должно быть, и картина, и художница ей и правда очень понравились.
— Одноклассница — это та, о которой ты рассказывала по телефону?
— Да. Она очень здорово рисует.
— Ясно…
Ёсихико посмотрел в небо, еле видное за хитросплетениями веток. Хотя все деревья здесь выросли не сами, а усилиями профессиональных садовников, местами в императорском саду можно было увидеть диких животных. Естественно, зимой деревья в основном стояли голыми, но если зайти в парк достаточно глубоко, можно и забыть о том, что находишься в самом сердце Киото.
— Ты знаешь, я часто прихожу сюда, когда мне грустно, — сказала Хонока с улыбкой, переведя взгляд на Ёсихико. — Либо сюда, либо в зоопарк.
— Надо же.
— Мне становится легче на душе, когда вокруг зелень.
Одетая в серое пальто Хонока поправила слегка размотавшийся голубой шарф.
— Тебе чем-то не нравится лес за храмом Онуси?
Ёсихико казалось, что там зелени ещё больше, чем здесь.
Немного подумав, Хонока покачала головой и сказала:
— Не могу там успокоиться. Слишком много знакомых.
Ёсихико невольно усмехнулся — действительно, эта девушка с детства привыкла видеть духов и богов, поэтому она, возможно, единственный человек, который может нервничать из-за них в парке. В то же время он отчасти понял чувства девушки. Как и он сам, она не хотела без повода тревожить кого-либо.
— Я так рада… — прошептала Хонока с облегчением, увидев ухмылку на лице Ёсихико. — Ты наконец-то улыбнулся.
Слова девушки привели его в чувство.
— Я что, так ужасно выглядел?
— Наверное… да, — Хонока отвела взгляд и ускорила шаг.
Ёсихико посмотрел ей в спину. Совесть разбудила в нём чувство вины, и он отругал себя за невнимательность. Скорее всего, обычно неразговорчивая Хонока переступила через себя и пригласила его на прогулку как раз в надежде на то, что в императорских садах Ёсихико тоже полегчает. Всё это — ради него, от начала и до конца.
— Это тебе Когане сказал?
Ёсихико пока ни слова не сказал ей о Цукуёми-но-микото. Обычно он часто советовался с этой девушкой, когда заходил в тупик, но на сей раз заказ оставил его в такой растерянности, что он просто не смог бы объяснить ей, в чём дело. К тому же от него в конечном счёте отвернулся даже Окунинуси-но-ками, которого он считал своим союзником. Это потрясло Ёсихико сильнее, чем он ожидал.
Хонока развернулась вполоборота и ответила:
— Он ничего подробно не объяснил, но сказал, что ты расстроен, — девушка скромно улыбнулась и выдохнула белый пар. — Увы, это всё, чем я могу помочь тебе… Но лучше уж так, чем вообще ничем.
Людей в императорских садах было немного: местные жители, которые срезали с их помощью путь, да немного туристов. Когда пройдет немного времени и зацветут деревья, здесь станет гораздо многолюднее.
— Ты как человек намного лучше чем я… — Ёсихико почесал затылок и выдавил из себя улыбку. — Вон как быстро взрослеешь.
В голове лакея царил такой сумбур, что он даже не подумал, что школьницы обычно не гуляют по городу днём в понедельник. Сейчас Хонока посещала школу свободно, так как её судьба уже решена. Весной она станет студенткой и перевернёт страницу своей жизни.
— А я вот бестолочь… — Ёсихико остановился и снова посмотрел в небо. — Решил с чего-то, что знаю работу лакея вдоль и поперёк… Зазнался, наверное…
Его первым заказом было накормить Хоидзина — то есть Когане — парфе с зелёным чаем. Хотя лис упрямо возражал, что хочет другого, старшие боги решили иначе. Тем не менее, Когане до сих пор не отставал от Ёсихико и требовал от него переделки своего заказа. Лакей же занимался заказами других богов. Казалось, он уже должен был обрести уверенность в своих силах.
— Если я не получу печать Цукуёми-но-микото, возможно, меня выгонят с должности лакея. Вот такие пироги.
Хонока молча смотрела на Ёсихико, который нарочно пытался говорить шутливо.
Он согласился помогать богам из уважения к деду, который тоже был лакеем, однако поначалу считал эту работу нудной и раздражающей. Он надеялся, что его зоной ответственности будет только Кансай<span id="note-1" class="note">[1]</span>, однако заказы вынуждали его ездить и на Кюсю, и в Канто<span id="note-2" class="note">[2]</span>, причём за собственный счёт. В силу своего возраста Ёсихико должен был всерьёз задумываться о постоянной работе, однако о ней не могло быть и речи в условиях, когда внезапный заказ мог потребовать всё бросить и поехать к богу.
— Возможно… это идеальный повод, — пробормотал Ёсихико, вздыхая.
Вот он — повод бросить работу лакея.
До сих пор Ёсихико даже не задумывался о такой возможности, а теперь она вдруг представилась.
— Имя Цукуёми-но-микото не пропало из молитвенника? — тихо спросила стоявшая рядом Хонока.
— Нет. Но это вопрос времени…
— Раз так, — продолжила девушка на редкость напористо. — Это значит, что старшие боги ещё надеются, — она посмотрела Ёсихико в глаза. — Неужели ты хочешь сдаться раньше них?
Сердце едва не выпрыгнуло из груди.
— Неужели ты так сильно хочешь бросить работу лакеем? — спросила она с беспощадной прямотой. Но в то же время её слова осветили все закоулки души Ёсихико.
— Я… — начал было отвечать он, но замялся.
Всё это время он прятался в укромных уголках своей души и прислушивался лишь к собственной неуверенности. Он делал вид, что ничего не понимает, прятался за наивными отговорками и закрывал на всё глаза, думая, что так будет легче.
Он думал, что новые потуги принесут лишь страдания. Что он лишь снова кого-то ранит, физически и морально. Что этого можно избежать лишь обычной жизнью. Обычной жизнью…
В которой не будет голосов потерявших силу богов.
— Не хочу её бросать.
Он осознал, что в его глазах стояли слёзы. Лишь произнеся эти слова вслух, он впервые понял, что за чувства томятся внутри него.
Работа, расходы на дорогу — всё это мелочи.
— Мне будет слишком обидно оставить этот заказ незаконченным.
Если бы он хотел покрасоваться, то сослался бы на своё чувство ответственности. Но что-то подсказывало, что на самом деле он просто хотел разобраться в себе. Так или иначе, суть одна: он не хотел, чтобы ему обрезали узду именно сейчас.
Ёсихико шмыгнул носом. Он не хотел рыдать на глазах Хоноки. И всё же эмоции помогли ему собраться с мыслями. Девушка молча ждала, пока он успокоится, но её немногословность и готовность держать дистанцию грели душу. Ей и не нужны были слова — рядом с ней сам воздух будто шептал Ёсихико, что она союзница. Мысль об этом несказанно радовала лакея.
— Спасибо, Хонока, — сказал он от всего сердца.
До сегодняшнего дня он и не думал о том, как здорово иметь рядом такую подругу.
— Кажется, я наконец-то понял, что именно должен сделать, — Ёсихико улыбнулся, чувствуя, как туман в его голове рассеивается.
— Должен сделать?
— Да. Окунинуси-но-ками сказал, чтобы я не усложнял себе жизнь, потому что моя ноша и так слишком тяжела.
Ёсихико вспомнил ясный взгляд бога. Окунинуси-но-ками знал правду о случившемся, пусть и не во всех подробностях, и поэтому пытался защитить Ёсихико от тяжести, которую лакей пытался взвалить на себя. Несомненно, он вызвался сопроводить его именно поэтому.
— Но сразу после этого у меня внутри что-то заболело, — добавил Ёсихико, положив руку на солнечное сплетение.
В тот раз он не понял, что это значило.
— Кажется, я начинаю догадываться, откуда взялась та ужасная боль.
Он крепко сжал кулаки и посмотрел на них. Затем подумал о боге, который называл себя королем Идзумо, но при этом повёл себя как полная противоположность Когане.
Он тоже имел полное право и, будучи богом, отчасти даже обязанность с самого начала отстраниться от заказа.
— Мы оба придурки. Что я, что он…
Хонока ничего не ответила. Лишь её улыбка украшала холодный зимний день.
***
Дул ветер.
Он гнал рябь по воде, отражавшей свинцовые тучи, баюкал редкие колосья тростника, колыхал одежду, лизал кожу и завывал в ушах, даже несмотря на капюшон. Прошло много времени с тех пор, как Окунинуси-но-ками появился в этом мире, но голос ветра никогда не менялся. Он всё так же носил в себе отголоски времени года, погоды и людских занятий. Озоновые запахи гроз, ароматы вечернего пира, смех. Иногда — дым военных костров и предсмертные вопли.
Окунинуси-но-ками наслаждался свежестью ветра, пока не почувствовал рядом с собой ещё одного бога. Неторопливо выйдя из раздумий, он спросил:
— Дорогой тесть, тебе что-то нужно?
Считанные мгновения назад Окунинуси-но-ками стоял на тропинке в полном одиночестве, но теперь рядом оказался бог с голубой кожей. Даже ветер, дующий с озера Синдзи, боялся лишний раз тревожить его, поэтому густые волосы и борода почти не двигались.
— Меня тошнит, когда ты называешь меня тестем.
Сусаноо-но-микото демонстративно стоял на расстоянии от Окунинуси-но-ками и смотрел на озеро, не бросив на зятя даже косого взгляда.
— Вы поразительно бестактны, — Окунинуси-но-ками сунул руки в карманы и вздохнул. — Впрочем, я понимаю, что недостоин называться вашим зятем. Однако что вынудило члена божественной троицы прийти сюда?
Он нарочно утрировал и обращался на «вы», хотя лицом совсем не выражал подобострастия. Он пришёл сюда расстроенный тем, что допустил худший исход встречи Ёсихико и Сусаноо-но-микото, и не ожидал снова увидеть своего тестя. Окунинуси-но-ками собирался сделать всё от него зависящее и даже вызвал Огэцухимэ-но-ками, чтобы та своим присутствием напомнила лакею о жертвах легендарного насилия. Когда это не помогло, он решил поехать вместе с лакеем, чтобы по пути найти подходящий повод и заставить его отказаться от безнадёжного дела. Но вместо этого Окунинуси-но-ками стал безучастным свидетелем катастрофы. Не сбылось ровным счётом ничего из того, на что он надеялся.
— Откуда ты знаешь? — вдруг спросил Сусаноо-но-микото, глядя на озеро. — О преступлениях моего брата известно лишь нескольким богам, причём все они жили в те времена. Эта история никак не могла добраться до тебя, молодого куницуками<span id="note-3" class="note">[3]</span>.
Окунинуси-но-ками ответил, тоже не сводя глаз с воды:
— Тем не менее, я довольно важная птица. У Окунинуси-но-ками из Идзумо много божественных знакомых.
— Значит, кто-то тебе рассказал?
— Увы, никто не решился. Тяжесть правды столь велика, что никому не хочется делиться ей с другими. Откровенно говоря, я и сам не уверен, насколько полны мои знания о том происшествии. Их ведь даже не у кого уточнить. Поэтому я полагаю, что знаю только малую часть истории, которую небесные боги тщательно скрывают, — Окунинуси-но-ками пожал плечами. Да, именно поэтому он хотел держаться подальше от этого заказа. — Если нужно, я могу и дальше хранить этот секрет, пускай Цукуёми-но-микото уже успел пострадать от него. Если другие хотят и дальше скрывать правду, то я готов подчиниться. В конце концов, это случилось задолго до моего рождения, поэтому у меня в этом вопросе нет права голоса. В этом смысле я всецело на твоей стороне.
Хотя развоплощение Цукуёми-но-микото — ужасная трагедия, она не приведёт ни к каким последствиям, ведь все его обязанности уже долгое время исполнял брат. Благодаря самоотверженности Сусаноо-но-микото, в мире по сей день исправно наступали рассветы и закаты. Вот почему Окунинуси-но-ками решил не спорить с решением тестя, если тот попросит о сохранении нынешнего порядка вещей. В конце концов, разве есть хоть кто-то, кому станет лучше от перекапывания случившегося?
— Да, ты можешь считать меня своим союзником. Но…
Окунинуси-но-ками и сам не заметил, как медленно сжал кулаки. Наблюдая за трагедией, он кое-что осознал. Когда лакей закричал: “Это же чудовищные страдания, разве нет?!”, в первую очередь на ум пришёл именно тесть, а не Цукуёми-но-микото.
Он собирался вечно хранить эту тайну. Вечно изображать злодея.
— Ты точно хочешь жить так дальше?
Окунинуси-но-ками наконец-то повернулся к Сусаноо-но-микото. К младшей из двух уцелевших частей святой троицы.
Между богами подул ветер.
— Тебя это не касается.
В небе пролетела стая гусей. Окунинуси-но-ками проводил их взглядом. Когда он опустил глаза, Сусаноо-но-микото уже не было.
— Я тебя ждала-ждала, а ты вот где ошиваешься?
Солнце уже зашло, на озеро опустился ночной покров, а Окунинуси-но-ками так и продолжал стоять. Наконец, рядом с ним появилась Сусэрибимэ, охваченная тусклым свечением. Водная гладь казалась чёрной, и от этого граница между ней и берегом совершенно стёрлась.
— О, ты пришла забрать меня? — с улыбкой спросил Окунинуси-но-ками и притронулся к щеке своей прекрасной жены. Шелковистая кожа легла в его ладонь.
— Просто волновалась, что ты пошёл по бабам.
— Как? Ведь я изнываю от любви к тебе.
— Врать ты так и не научился. По твоим глазам видно, что у тебя на уме далеко не женщины, — с лёгкостью парировала Сусэрибимэ.
Окунинуси-но-ками хмыкнул. Наверное, не стоило удивляться проницательности жены.
— Хорошо, и что именно ты видишь в моих глазах? — спросил он, собравшись с мыслями.
Сусэрибимэ внимательно посмотрела на мужа и чуть наклонила голову.
— Наверное, мучения. А именно: сожаление, неудовлетворённость, боль.
— Ничего себе. Всё так и есть, — Окунинуси-но-ками выдавил из себя ухмылку и положил руки на осиную талию жены. Всё-таки зря он недооценивал женскую интуицию. — Меня тошнит от собственного бессилия. Тоже мне, король Идзумо. Я такой же, как все остальные боги. Точно так же закрываю глаза и пытаюсь не видеть того, что творится перед моим носом.
Выговорив эти слова, Окунинуси-но-ками тяжело вздохнул. На самом деле больше всего ему хотелось извиниться перед женой за то, что он не смог помочь её отцу. Но если Сусаноо-но-микото хочет, чтобы сложившийся порядок сохранялся и дальше, то Сусэрибимэ не должна знать о случившемся.
— К тому есть один человек, которого я пытался оградить от конфликта между богами. Но у меня не получилось.
— О-о, ты так печешься о ком-то кроме меня? Я же так ревновать начну.
— А-а, нет, я не в этом смысле!
— Если он тебе так важен, то я…
— Ещё раз, это просто выражение такое!
— То я... — перебила Сусэрибимэ мужа и посмотрела на него глазами, блестящие словно звёзды. — То я бы сражалась за него вместе с тобой.
Это был внезапный, ошеломительный удар прямо в сердце. А ведь когда-то, во время бегства из дома отца, она ни в какую не хотела вступаться за жениха.
— Или этот человек не заслужил твоего доверия?
Все слова, которыми Окунинуси-но-ками собирался проложить путь к отступлению, стали бессмысленными. Он отвёл взгляд, пытаясь придумать ещё что-нибудь, но на ум ничего не пришло.
— Просто… — Окунинуси-но-ками бессильно уставился на озеро. — Я не уверен, что он хочет доверия…
— Ты этого не узнаешь, пока не поговоришь с ним.
Сусэрибимэ вытащила смартфон из кармана джинс Окунинуси-но-ками и вложила в руку мужа.
— Ёсихико мне уже по SMS пожаловался, что до тебя не дозвониться.
— Сусэри…
— Я пока не буду ничего спрашивать. Но когда подходящий момент всё-таки настанет, ты расскажешь мне обо всём.
На смартфоне мигал светодиод уведомления. Включив экран, Окунинуси-но-ками увидел дюжину пропущенных звонков Ёсихико.
— И кстати, он просил передать одну вещь.
Сусэрибимэ повернулась к Окунинуси-но-ками, деликатно прокашлялась и набрала полную грудь воздуха. Затем закричала, в точности повторяя интонации Ёсихико:
— Окунинуси-но-ками, чёрт тебя подери! Что значит “не лезь”, когда я и так уже по уши в дерьме?! Если не хотели привлекать людей к таким вопросам, то не назначали бы их лакеями! Разве люди и боги не должны поддерживать друг друга?! Хватит мне говорить, чтобы я не взваливал на себя ваши беды! Обидно же! Мы уже столько сделали вместе, и это тоже сделаем!
Окунинуси-но-ками захохотал от звонкой речи Сусэрибимэ, посмотрел под ногами и стиснул зубы, чтобы не расплакаться.
— Это он хорошо сказал.
На глазах проступили слёзы. Вообразить, как негодует лакей, оказалось проще простого. И ведь это правда, в мире есть вещи, которые по силу только людям. Ёсихико уже умудрился сдвинуть с мёртвой точки дело, перед которым спасовали остальные боги. И ничего, что в результате этой подвижки нигитама Цукуёми-но-микото превратилась в магатаму.
Сможет ли лакей разделить ношу Окунинуси-но-ками? Сможет ли он совладать с прошлым, которое кажется невыносимо тяжёлым даже богам?
— Ты изменился, дорогой, — нежно сказала Сусэрибимэ, вытирая щёки мужа. — Раньше ты никогда так не заботился о людях. Они для нас — всё равно что капли дождя или опадающие листья. Но ты беспокоишься о Ёсихико как о друге.
Окунинуси-но-ками ошарашенно вытаращил глаза.
— Наверное, это… плохо? Не по-божественному? — прошептал он.
Он и сам замечал, что изменился, однако слова жены не на шутку встревожили его.
— Будешь слишком упрямиться, я тоже тебя отругаю, — сказала Сусэрибимэ и с улыбкой провела пальцем от щеки к шее мужа. — И всё-таки да, я слегка ревную.
Их дружный смешок растворился в ночи.
Часть 4
Узнав о смерти жены и дочери, Цукуёми-но-микото обезумел от ярости и отчаяния. Его негодование воплотилось в катастрофу, которой прежде не видели на небесах. Бог превратил цветущие сады в кишащие гадами пустоши. От его духа слезала кожа у животных и богов, они умирали в страшных муках. Из чистого родника полились испражнения, амбары наполнились смердящей гнилью. Древние амацуками всеми силами пытались остановить Цукуёми-но-микото, но его проклятие в мгновение ока поглотило священную ткальню и все уголки небес.
В конце концов оно достигло дворца Охирумэ-но-ками.
— Спасибо, я понял тебя.
На небесах воцарилась тьма.
У реки Амэноясу горели яркие фонари, и их свет плясал на лице Омоиканэ-но-ками, сидевшего напротив Сусаноо-но-микото.
— Я только что разговаривал с богами в масках. Вместе они хвастливые и заносчивые, но поодиночке готовы друзей продать, лишь бы спасти свою жизнь. Получить их признания оказалось проще простого. Позднее их ждёт справедливое наказание, — Омоиканэ-но-ками тяжело вздохнул и опустил глаза. — Поверить не могу, что это случилось сразу после жалоб отца на невыносимый характер богов. Прости меня.
Сусаноо-но-микото молча слушал, уперев в землю и ладони, и лоб. Даже он, живший на земле, слышал об Омоиканэ-но-ками — боге настолько способном, что его убрали с глаз подальше. Из-за этого Сусаноо-но-микото видел в нём брата по несчастью своей сестры.
— Что стало с моим братом? — спросил он, хотя уже слышал, что его бросили в клетку до выяснения всех обстоятельств.
Чтобы он больше не смог никому навредить, ему вырвали ногти на руках и ногах, а также отрезали бороду.
— Он ревел, как раненый зверь, но сейчас более-менее успокоился. Когда мы договорим, можешь его навестить.
Сусаноо-но-микото с облегчением выдохнул. Ранее он схватил брата, пытаясь остановить, но его отшвырнуло с такой силой, что он потерял сознание. Очнувшись, Сусаноо-но-микото узнал, что брата уже схватили, и в целом он не пострадал.
— Неслыханно!
— Как Цукуёми-но-микото из божественной троицы посмел разворотить небеса?!
— Он заслуживает немедленного прощения, а боги в масках должны покаяться за свою грубость.
Другие боги, сидящие кольцом вокруг Сусаноо-но-микото и Омоиканэ-но-ками, вслух обменивались мнениями.
— Но это будет сравни преданию огласке того, что Охирумэ-но-ками не замечала действий богов в масках.
— Это несмываемый позор для небесной правительницы!
— Это обвинение в безделии!
За каждой репликой скрывались разные намерения. Сусаноо-но-микото положил руки на колени и сжал кулаки, терпеливо слушая эти голоса, напоминавшие ему рой насекомых. Да, у богов были причины для беспокойства. Тьма воцарилась на небесах из-за того, что Охирумэ-но-ками устыдилась собственного незнания и, по словам Омоиканэ-но-ками, спряталась в пещере Аманоиваято. Уже скоро эта тьма скажется и на мире людей.
— Прямо сейчас наша задача — убедить Охирумэ-но-ками выйти к нам.
— Да! Это нужно не только нам, но и людям!
— Неужели мы бросим людей в беде?!
“Какие они жалкие”, — молча подумал Сусаноо-но-микото. Что бы сказали люди, увидев сейчас богов? И что подумали бы насчёт самого Сусаноо-но-микото, который бессильно сидел на одном месте? Он унаследовал чудовищную силу своего отца, Идзанаги-но-ками, но впал в ужас и оцепенение при виде буйства своего брата. А ведь на самом деле именно Сусаноо-но-микото должен был остановить его.
— Но… было ли у меня такое право? — пробормотал он, вновь сжимая кулаки.
Пока он сидит здесь, его брат и сестра проливают невидимые слёзы.
— Пожалуйста, тише, — попросил Омоиканэ-но-ками, и голоса богов прервались. — Охирумэ-но-ками и Цукуёми-но-микото — равноправные члены божественной троицы. Очевидно, что мы не можем возвысить одного из них, пожертвовав другим.
Рядом треснул факел. Сусаноо-но-микото бездумно смотрел на разлетающиеся искры.
— Небу как были, так и будут нужны и солнце, и луна. Честь обоих богов нужно сберечь любой ценой. Вот наша главная задача.
Да. Он говорил правду.
Сусаноо-но-микото как никто другой одобрял слова Омоиканэ-но-ками. Но как защитить брата и сестру? Что сделать, чтобы уладить этот вопрос?
Между богов словно рябь побежали шёпоты. Почему именно богиня солнца и бог луны? Почему это происшествие затронуло двух богов, совершенно необходимых для жизни людей? Их ведь невозможно заменить.
Сусаноо-но-микото ощущал внутри себя необыкновенную ясность. “Что делать?” — этот вопрос завладел всеми его мыслями.
— Однако как бы мы ни винили богов в масках, Охирумэ-но-ками и Цукуёми-но-микото тоже должны понести наказание, ведь небесам нанесён огромный урон. Возможно, самым правильным будет раскрыть всю правду и разделить вину между…
Омоиканэ-но-ками прервался, увидев, как Сусаноо-но-микото встал, загораживая собой один из факелов. Боги не просто перестали шептаться, но и затаили дыхание. Сжав кулаки, Сусаноо-но-микото с жаром выдохнул, словно выплёвывая клубок сложных чувств.
— Я обращаюсь ко всем вам, небесные боги.
Его глаза цвета моря тускло блестели. Под ногами слегка шуршали камни и трава. Овеянный тусклым свечением, Сусаноо-но-микото медленно продолжил:
— Вы же помните, что в троице есть ещё один бог?
Воздух наполнился предчувствием чего-то важного.
В следующий миг Сусаноо-но-микото оказался за спиной Омоиканэ-но-ками и приставил остриё обнажённого клинка к его затылку.
— Омоиканэ-но-ками! Слушай внимательно и делай, что я говорю! Пусть каждая живая душа узнает о величайших небесных преступлениях! Пусть память о них живёт вечно в мире людей! Тебе ясно?! Вот твоя задача!
Остальные боги подорвались остановить Сусаноо-но-микото, но Омоиканэ-но-ками вскинул руку, останавливая их. Нисколько не нервничая, он слегка повернул голову к голубому богу за спиной.
— Не делай глупостей. Я понял, чего ты хочешь. Но неужели ты думаешь, что Охирумэ-но-ками и Цукуёми-но-микото обрадуются твоему решению?
— Обрадуются они или нет — вопрос не слишком важный. Разве мы, как боги, не должны в первую очередь думать о мировом равновесии? О счастье людей? Раз так, солнце и луна не должны померкнуть, — Сусаноо-но-микото поднял глаза к чёрному небу.
Дневное и ночное светило всегда указывали ему путь.
— Но бушующее море никого не удивит.
Именно брат научил его, что защищая море можно защищать и человечество.
— Сусаноо…
— Слушайте меня, вы все! — перебив Омоиканэ-но-ками, Сусаноо-но-микото зычно закричал. — Именно я, Сусаноо-но-микото, разорил ваше прекрасное небо, убил ваших животных и сородичей и погрузил Охирумэ-но-ками в великую печаль!
От его громоподобного голоса боги затаили дыхание и вытаращили глаза.
— Я завидовал сестре, которая правит небесами! Я хотел разорить её мир! Я умею сушить растения слезами и сотрясать землю негодованием, поэтому мне это было проще простого! — голос Сусаноо-но-микото разносился по всему небесному миру. — Вот она — истина! Вот правда о моих позорных и неприглядных деяниях! Пусть она передаётся из уста в уста и из книги в книгу!
Дурная слава его нисколько не тревожила. Если морю суждено стать связующим звеном между солнцем и луной, то так тому и быть.
— Это единственное, что я смог придумать, Омоиканэ-но-ками, — прошептал Сусаноо-но-микото и слабо улыбнулся. — Позаботься о моей сестре. Я уверен, она будет в ярости, когда узнает, но ты придумаешь, как её успокоить.
Сусаноо-но-микото убрал руку с плеча Омоиканэ-но-ками, затем вернул клинок в ножны и положил на землю, показывая, что не желает Охирумэ-но-ками никакого зла.
После этого Сусаноо-но-микото ушёл в клетку Цукуёми-но-микото и больше не оборачивался.
***
На обратном пути с небес на землю Сусаноо-но-микото и Цукуёми-но-микото остановились у Огэцухимэ-но-ками, которая жила в расщелине между мирами. Увидев, насколько измучен и истощён Цукуёми-но-микото, она прониклась к нему состраданием и без лишних слов пригласила богов к себе.
— Его раны заколдованы каким-то странным проклятием. Возможно, они никогда не заживут, — объявила Огэцухимэ-но-ками, осмотрев пальцы Цукуёми-но-микото.
Как только Сусаноо-но-микото спустил его с небес, тот сразу потерял сознание и даже сейчас продолжал бредить.
— Я знаю. Прости, что заставили тебя хлопотать.
Хотя Огэцухимэ-но-ками относилась к амацуками, на небесах её считали ненормальной, потому что она частенько спускалась на землю, чтобы учить людей земледелию. Вот почему другие небесные боги старались держаться от неё подальше, и по той же самой причине Сусаноо-но-микото решил, что ей можно доверять.
— Уже скоро до тебя дойдут новости о том, что случилось на небесах. Надеюсь, к этому времени нас здесь уже не будет.
Сусаноо-но-микото пока не рассказал брату, что взвалил его вину на себя. Он предвидел, что Цукуёми-но-микото будет возмущаться, поэтому решил первым делом подготовить убедительные аргументы. К тому же он хотел подождать, пока душа и тело Цукуёми-но-микото немного восстановятся.
На земле шёл дождь. Несмотря на полдень, было по-сумеречному тёмно — скорее всего, из-за того, что Охирумэ-но-ками ещё не вышла из пещеры. По небу плыли багровые облака, вдали раздавался зловещий гром, пугающий людей. Такая погода стояла уже два дня. Всё это время Цукуёми-но-микото не просыпался и лишь шёпотом повторял: “Никогда не прощу”, будто видел какой-то кошмар.
Утром третьего дня разразилась трагедия.
Сусаноо-но-микото примчался на душераздирающий вопль Огэцухимэ-но-ками и увидел брата, стоящего с обнажённым клинком.
— Брат!
Он каким-то образом спустился с кровати и встал, однако в его глазах по-прежнему горел безумный огонь, а плечи вздымались и опускались. Его взгляд был прикован к лежащей на полу Огэцухиму-но-ками, и он словно не слышал голоса Сусаноо-но-микото.
— Проклятые твари в масках! Теперь вы пришли издеваться надо мной, прикинувшись женщиной?!
— Хватит, брат! Она не из них!
— Я больше не потерплю обмана! Я устал быть посмешищем для вас!
Сусаноо-но-микото кричал, пытаясь остановить брата, Огэцухимэ-но-ками просто вопила. Оба голоса глохли на фоне бури.
— Огэцухимэ-но-ками!
Сусаноо-но-микото бросился к богине, но поздно: Цукуёми-но-микото нанёс последний решительный удар и безжалостно разрубил её тело. По полу побежали ручьи свежей крови, похожие на ищущие укрытие змей.
— Брат… — наконец, тихо обронил Цукуёми-но-микото, весь перепачканный брызгами крови. — Неужели я кого-то убил? — сейчас его глаза светились как обычно. — Я опять… лишил кого-то жизни?
— Брат…
— Мои руки вновь принесли смерть?
Меч упал на пол с глухим стуком. Цукуёми-но-микото посмотрел на свои окровавленные ладони и закричал:
— Те же руки, которые не спасли ни жену, ни дочь?!
— Брат! — Сусаноо-но-микото обнял высохшее тело брата. — Ты не должен себя винить! Пожалуйста, не теряй голову!
— Брат… Я больше не могу. Скорее всего, я и дальше буду ошибаться и убивать.
— Это неправда! — выпалил Сусаноо-но-микото и прикусил губу.
Ему хотелось сказать, что он всегда будет защищать брата, не отходя от него, но слова вставали в горле комом.
— Если что, за Огэцухимэ-но-ками не волнуйся. Она вновь воскреснет подобно тому, как срезанное растение вновь прорастает из своих семян.
— Но повезёт ли мне так в следующий раз? — Цукуёми-но-микото коснулся щеки Сусаноо-но-микото дрожащей рукой. — Что, если я направлю клинок на тебя?
Золотистые глаза, когда-то казавшиеся воплощением незыблемости, беспокойно дрожали.
— Убьёшь ли ты меня, чтобы остановить?..
Сусаноо-но-микото ахнул. Он не ожидал настолько жестокого вопроса.
— Что за глупость?..
Это единственное, что он сумел выдавить из себя. Цукуёми-но-микото слабо улыбнулся в ответ и сказал:
— Да, и правда глупость. Ты для такого слишком добрый… — Цукуёми-но-микото вздохнул, не то с тоской, не то с облегчением. — Брат, если ты всё ещё чувствуешь себя моим должником, то прошу, исполни мою просьбу. Я понимаю, что напоминать об этом именно сейчас подло с моей стороны, но…
Сусаноо-но-микото вскинул бровь, не понимая, к чему клонит брат. Цукуёми-но-микото перевёл дыхание и снова посмотрел ему в глаза.
— Запечатай мою аратаму вместе с памятью о преступлениях. Тогда я больше никому не смогу навредить.
— О чём ты? — переспросил Сусаноо-но-микото, не понимая смысл сказанного.
На самом деле он наверняка всё бы понял с первого раза, но голова отказывалась переваривать эти слова.
— Позаботься о том, что от меня останется. Думаю, я буду доставлять тебе меньше хлопот, чем сейчас.
Цукуёми-но-микото засветился и напоследок ещё раз улыбнулся.
— Брат! — закричал Сусаноо-но-микото, но половина души Цукуёми-но-микото в его руках уже изменила форму.
— ...ками. Огэцухимэ-но-ками. Слушай меня.
Когда Огэцухимэ-но-ками пришла в сознание, она увидела перед собой Сусаноо-но-микото в окровавленной одежде.
— Это я убил тебя. Твой убийца — Сусаноо-но-микото.
Голос насильно отпечатался в мутном сознании богини. В голове промелькнула мысль: “Разве глаза Сусаноо-но-микото и раньше горели такой решимостью?” Казалось, они едва сдерживают бурю эмоций, похожую на шторм.
— Вместо благодарности за кров, который ты дала нам в дождливый день, я бесцеремонно разрубил тебя клинком. Никогда не забывай об этом.
Слова вероломно вторгались в голову и раздавались там бесконечным эхом. От силы этого проклятия Огэцухимэ-но-ками едва не потеряла сознание ещё раз.
Сусаноо-но-микото брал вину на себя.
За его спиной стоял серебряный бог, которого Огэцухимэ-но-ками никогда раньше не видела.
Шёл дождь. Он до сих пор не прекратился.
Скоро в поисках Сусаноо-но-микото прибыли три крошечные богини и вызвались поухаживать за Огэцухимэ-но-ками. По их словам, они родились, когда Охирумэ-но-ками выдохнула на меч, который бог оставил на небесах. Вместе с собой они принесли золотую заколку для волос от богини богиня.
— Она сказала, что наполнила её силой, которая поможет защитить папу, — сказала старшая.
Несмотря на мудрость в глазах, она всё ещё говорила как младенец. Ничего другого им не сказали, поэтому она лишь молча смотрела на Сусаноо-но-микото невинным взглядом.
— Хорошо.
Сусаноо-но-микото принял подарок, украшенный зелёными камнями магатама, и слабо улыбнулся. Сделав подарок младшему брату, Охирумэ-но-ками сообщила ему две вещи: что вышла из Аманоиваято и что одобрила его решение. Должно быть, Омоиканэ-но-ками не подвёл и сумел её убедить. Сколько усилий ему пришлось приложить — вопрос сложный и сейчас далеко не принципиальный.
“Пожалуйста, не печалься обо мне, сестра, и не вини себя. Ты должна сиять во что бы то ни стало. Должна гореть в небесах, чтобы ни одна жизнь не чувствовала себя обделённой. Это наше общее желание как твоих братьев”.
— Пусть слова мои никогда не исказятся.
Помолившись небесам, Сусаноо-но-микото выдохнул на украшение. Оно рассыпалось в песок, из которого родилось пять сыновей. Бог отправил их на небеса, чтобы они помогали своей матери Охирумэ-но-ками.
— Ты уверен? — спросила старшая дочь, очаровательно наклонив голову.
— Да, пусть будет так, — Сусаноо-но-микото кивнул. — Создав друг другу детей из когда-то принадлежавших нам вещей, мы с сестрой заключили нерушимый договор.
Девочки переглянулись, так и не поняв смысла слов. Оставив их на попечении Огэцухимэ-но-ками, Сусаноо-но-микото ушёл в дождь, ведя за руку Цукуёми-но-микото. Ему забинтовали руки и ноги, потому что он жаловался на боль из-за вырванных ногтей, но под водой повязки тут же размотались. Оставшись с одной лишь нигитамой, бог выглядел так, словно его мысли находятся где-то далеко. Скорее всего, пройдёт далеко не один день, прежде чем он успокоится. Потеряв аратаму, он уже не мог исполнять свои обязанности, поэтому они должны были лечь на плечи Сусаноо-но-микото.
— Наверное, мне надо научиться подражать ему и в словах, и в делах.
Наконец, дождь кончился, и между туч забрезжил золотистый свет. Старший брат поднял голову, защищаясь обеими руками, словно маленький ребёнок. Сусаноо-но-микото вспомнил день, когда этот же бог столкнул его со скалы в море. На его губах появилась улыбка, а в глазах — слёзы.
1. Киото, Осака, Кобэ, Вакаяма, Химэдзи и некоторые другие города.
2. Токио и префектуры рядом с ним.
3. Бога, рождённого на земле, а не на небесах.