Том 7. Глава 4. Лазурная луна

Часть 1

На следующий день после разговора с Сусэрибимэ Окунинуси-но-ками пришёл домой к Ёсихико и рассказал ему правду о божественной троице. Он умолчал о том, где именно добыл информацию, но для Ёсихико это была сущая мелочь на фоне шокирующих откровений о том, что Сусаноо-но-микото вступился за Цукуёми-но-микото, обезумевшего из-за потери жены и ребёнка, и о том, что Аматэрасу-омиками поразительно легко согласилась с решением брата.

— Пожелание Сусаноо-но-микото сбылось: боги обвинили его в том, что случилось на небесах, и прилежно пересказывали легенды о его бесчинствах новым сородичам. Вот почему Сусэрибимэ и прочие боги, родившиеся после тех событий, не знают правды. Даже человеческие книги хранят лишь обман, распространённый богами. По той же причине в них так редко упоминается Цукуёми-но-микото. Таким образом боги пытались похоронить правду о божественной троице в глубинах истории, — Окунинуси-но-ками, сидевший на кровати Ёсихико, откинулся спиной на стену и продолжил рассказывать с таким видом, будто обнажал перед лакеем собственные раны: — Ещё один интересный момент — то, что до людей не дошли рассказы о вспыльчивости божественной троицы. Люди знают про трудный характер Сусаноо-но-микото, но на самом деле они все такие. Я бы даже сказал, Сусаноо-но-микото среди них самый тихий и спокойный.

— Ты серьёзно?

— Такая уж у них семья, — Окунинуси-но-ками вздохнул. — Что стало с аратамой Цукуёми-но-микото — до сих пор загадка. Почему он оторвал её от себя, где она сейчас? Боюсь, ответы на эти вопросы знает только Сусаноо-но-микото. — бог повернулся к Ёсихико, не снимая капюшона с головы. — Мрачная история, не правда ли? Вот это оно — бремя знания в своём самом тяжёлом виде. Многие боги, знающие правду о судьбе Цукуёми-но-микото, искренне жалеют его. Но без понимания того, куда делась аратама, ему невозможно помочь. Упрямый Сусаноо-но-микото ничего не рассказывает, поэтому мы разводим руками. Это неприглядная история богов, не имеющая никакого отношения к людям. Вот почему лакею на самом деле не стоило утруждать себя этим.

Когане молча сидел возле стула, на котором разместился Ёсихико.

— Поэтому ты пытался остановить меня? — спросил Ёсихико.

— Правда, безуспешно, — Окунинуси-но-ками пожал плечами.

— Теперь я понимаю, почему ты просил меня не лезть в это дело, — продолжил Ёсихико, опуская глаза на пол. — И, кажется, отчасти понимаю Сусаноо-но-микото, который наотрез отказывается возвращать Цукуёми-но-микото аратаму, содержащую такую память.

Ему вспомнилось, как Сусаноо-но-микото потерял дар речи, когда брат спросил его о собственной жизни до потери аратамы. Скорее всего, Сусаноо-но-микото думал лишь о том, как бы оградить брата от трагического прошлого.

— Если он и правда собирался вечно брать на себя вину за грехи брата, то его решимость потрясает…

Смог бы Ёсихико так поступить, оказавшись на месте бога? Пока он задавался этим вопросом, Окунинуси-но-ками поморщился.

— У меня тоже много братьев, но вступаться за них я ни за что не стану. Сделать одолжение с расчётом на что-то — это ладно, но безвозмездно прикрывать их преступления я даже в шутку не стану.

Братья Окунинуси-но-ками в своё время покушались на его жизнь, поэтому сейчас он поморщился от отвращения при мысли о них. При этом он выглядел настолько по-человечески, что Ёсихико невольно усмехнулся. Действительно, между Сусаноо-но-микото и Цукуёми-но-микото мог действовать какой-то уговор, неизвестный никому кроме них самих.

— Но судя по тому, что я слышал, он нам соврал о том, что съел аратаму, потому что желал править ночью, — заключил Ёсихико, складывая руки на груди.

Сусаноо-но-микото ни за что не поступил бы так с аратамой брата, если настолько им дорожил.

— Скорее всего, — ответил Окунинуси-но-ками. — Я не поверил своим ушам, когда он заговорил об этом. Казалось бы, неужели нельзя придумать ничего правдоподобнее?

— И где тогда аратама Цукуёми-но-микото?

— Что ты меня-то спрашиваешь? — парировал Окунинуси-но-ками собственным вопросом и нахмурился. — Я сам знаю лишь то, что аратама Цукуёми-но-микото пропала сразу после той шумихи. Возможно, она хранится у Сусаноо-но-микото, возможно нет.

— Понял. И даже если Сусаноо-но-микото хранит аратаму брата у себя, он наверняка этого не признает, потому что не хочет её возвращать.

— Мы с тобой можем лишь предполагать. Я не удивлюсь, если каким-то древним богам, которые появились задолго до меня, известны другие подробности, но… — Окунинуси-но-ками многозначительно посмотрел на Когане, но тот раздражённо постучал хвостом по полу и возразил:

— Я знаю ровно то же самое, что рассказывал ты. Сусаноо-но-микото вступился за Цукуёми-но-микото, а Аматэрасу-омиками согласилась с его решением. Куда делась аратама Цукуёми-но-микото — мне тоже неведомо.

— Очень жаль, — Окунинуси-но-ками картинно всплеснул руками. — Так что, Ёсихико, на этом моя помощь заканчивается. Мне очень жаль, что я ничем не могу помочь с самой сутью твоего заказа — с поиском аратамы.

— Ничего, ты уже помог.

Он проявил к лакею практически королевское уважение уже тем, что прибыл сюда из Идзумо. Как правило, заказы предназначены исключительно для человеческих рук. Поэтому на самом деле Когане вёл себя правильно, пытаясь держаться от Ёсихико на расстоянии. Наверняка и Окунинуси-но-ками пришлось побороть себя, чтобы раскрыть лакею правду. Он тоже знал, что не должен помогать Ёсихико с заказом. Но к неподдельному счастью лакея бог решил всё-таки позаботиться о нём.

— Окунинуси-но-ками, ты рассказывал Сусэрибимэ о том, что случилось на небесах? — Неожиданно спросил Ёсихико, и Окунинуси-но-ками недоумённо моргнул.

— Нет, я ей ничего не говорил. Могу однозначно сказать, что среди моих божественных друзей нет никого, кто знает правду.

— То есть ты держал всё в себе?

Ёсихико не знал, как этот бог сумел узнать правду, однако несмотря на легкомысленный характер он, похоже, долгое время хранил её в тайне и ни с кем не обсуждал.

— Тяжело тебе пришлось, — сказал Ёсихико, совершенно не задумываясь о своих словах.

Окунинуси-но-ками ахнул, застигнутый врасплох. Вытаращенные глаза задрожали. Бог отвёл взгляд и натянул капюшон пониже, не в силах скрывать свои чувства.

— Т-ты меня человеком не считай. Я бог, помнишь? Пара-тройка исторических секретов — это для меня тьфу, ерунда. Тем более… — Окунинуси-но-ками замешкался перед тем, как продолжить. — Тем более, Сусаноо-но-микото наверняка страдает куда больше, чем я. Но я этого до сих пор не понимал.

Ёсихико не знал, сколько лет минуло с того происшествия на небесах. Ясно лишь то, что Сусаноо-но-микото уже долгое время выгораживал своего брата.

— Да и даже если бы понял, всё равно бы не придумал, что с этим сделать, — самоиронично добавил Окунинуси-но-микото.

Ёсихико тяжело вздохнул, молчаливо соглашаясь с ним. Обрадуется ли Сусаноо-но-микото тому, что они найдут аратаму Цукуёми-но-микото и вернут ему прежний вид? Вспомнив всё, он ведь начнёт обвинять себя в содеянном, тем самым обесценив все усилия младшего брата.

Ёсихико посмотрел на свои ладони.

О чём подумал Сусаноо-но-микото, когда оставшаяся у брата нигитама превратилась в магатаму?

— Я уже давно понял одну вещь, — раздался в безмолвии голос Ёсихико. — Он хороший мужик.

— А? — После небольшой паузы Окунинуси-но-ками смог выдавить из себя лишь вопросительный звук.

Когане следил за разговором с удручённым видом.

— Ты много говоришь, какой он страшный, но на самом деле он заботливый.

— Ну, он ведь… всё-таки отец Сусэри…

— А ещё ты говоришь, что не хочешь меня утруждать, хотя дрожишь от нервов.

— Дрожу?

— Но спасибо, — сказал Ёсихико, посмотрев точно в глаза бога. — Твоя помощь очень кстати.

Да, он сказал лакею тяжёлые вещи, но Ёсихико казалось, что вместе они совладают с этой ношей.

Выйдя из оцепенения, Окунинуси-но-ками отвернулся и буркнул:

— Пожалуйста.

***

Январь закончился, начался февраль, но узду между Ёсихико и молитвенником так и не перерезали. Впрочем, никаких новых идей насчёт заказа тоже пока не появилось, и лакей просто проводил дни на подработках. С каждым днём рассказанная Окунинуси-но-ками история божественной троицы казалась всё тяжелее, а мысли о душевном состоянии Сусаноо-но-микото и почти сковывали Ёсихико. Он несколько раз задумывался о том, чтобы снова навестить храм Цукуёми-но-микото, но уже выходя со станции понимал, что серебряный бог не встретит его, и возвращался домой. Иногда он плохо спал по ночами, пытаясь понять, есть ли вообще смысл в том, чтобы навещать тот храм. Когане вернулся к своей привычной беспечной жизни — он ночевал в комнате Ёсихико, иногда куда-то уходил и рыскал в холодильнике в поисках еды. Похоже, он собирался оставаться сожителем Ёсихико, пока тот не перестанет быть лакеем.

— Эх, что же делать…

Подработка закончилась вскоре после полудня. Пообедав с коллегами, Ёсихико пошёл домой, любуясь пасмурным небом. Пока в молитвеннике чернеет имя Цукуёми-но-микото, лакей должен заниматься его заказом и искать аратаму. Скорее всего, его путь снова лежит к Сусаноо-но-микото, ведь Окунинуси-но-ками подтвердил, что никто другой не знает ответа.

Ёсихико остановился на светофоре и закутался в пальто, защищаясь от зимнего ветра. Каково это вообще — взять на себя ответственность за преступления брата? Этим поступком Сусаноо-но-микото помог и сестре, которая едва не потеряла лицо. Ёсихико не мог даже представить, что чувствовал этот бог, когда во всеуслышание объявил себя глупцом, чтобы спасти двух богов. Ясно было лишь, что он так поступил из искренней любви к брату и сестре. На этом фоне становилось понятно, почему Сусаноо-но-микото прилежно ухаживал за своим братом, хотя тот когда-то был известен за трудный характер.

— Я понимаю, почему остальные боги не могут ничего сделать, но что насчёт их сестры? Неужели её всё устраивает?..

Ёсихико сунул руки в карманы пальто. Да, Аматэрасу-омиками не увидела случившегося своими глазами, но неужели она спокойно восприняла то, что вся вина досталась младшему брату? Неужели не пожалела Цукуёми-но-микото, который потерял аратаму? Или же она приняла решение, что не станет мешать подвигу брата? Сколько Ёсихико ни думал, однозначного ответа так и не появлялось.

Правая рука что-то нащупала в кармане, и Ёсихико вытащил находку на свет. Она оказалась листовкой выставки, которую дала ему Хонока.

— Выставка…

Ёсихико в тот день сунул листовку в карман и совсем забыл о ней. Сейчас же он смутно вспомнил слова Хоноки о том, что она хочет показать ему какую-то картину. За прошедшее время выставка уже началась. Подходил к концу третий час, планов у Ёсихико не было, а место проведения выставки находилось неподалёку. Да, Хонока сказала, что картина будет выставляться только если получит номинацию, но вдруг это случилось? Ёсихико достал телефон и засомневался, стоит ли звонить девушке. Если окажется, что её надежда не оправдалась, звонок может ещё сильнее расстроить её.

— Что-то я стал осторожным и деликатным…

Усмехнувшись над самим собой, Ёсихико убрал смартфон обратно в карман джинс.

Художественная выставка школьников состояла из двух секций: каллиграфия и остальное искусство. Все работы сначала проходили через жюри, и выставлялись лишь те, кто получил номинацию. Номинация давала солидную прибавку при поступлении в художественные вузы, поэтому артистичные школьники Японии видели в этой выставке дверь к успеху. По крайней мере, так гласил постер, который Ёсихико прочитал рядом со стойкой. Он понял, что дома его ждут лишь очередные бесплодные страдания, поэтому решил развеяться с помощью картин, в которые школьники вкладывали всю свою страсть. Вооружённый легкомысленной надеждой, он взял на стойке брошюру и вошёл в выставочный зал.

Выставка начиналась с пространства прикладного искусства, где выставлялась одежда, очень напоминающая работы Амэтанабатацухимэ-но-ками. Многие работы были ожидаемо авангардными. Возможно, это судьба искусства — в конечном счёте принимать формы, непонятные дилетантам? Ёсихико шёл по выставке, периодически останавливаясь. Как он и предполагал, в самый разгар буднего дня народу было немного.

Добравшись до уголка изобразительного искусства, он увидел на стенах ряды картин в рамах. Пускай Ёсихико ничего не понимал в рисовании, он всё равно почувствовал колоссальную разницу в мастерстве между собой и художниками, которые написали эти произведения.

— Это как же нужно учиться, чтобы уметь так рисовать?.. — пробормотал он, стоя перед картиной настолько искусной, что она напоминала фотографию.

Он проверял имена художников рядом с картинами, потому что решил запомнить всех авторов из школы Хонока.

Завернув за угол, Ёсихико попал в зал крупнее предыдущего. Там висела картина, вынудившая его остановиться.

— Луна…

Где-то треть её занимала голубая луна, яркая настолько, что Ёсихико едва не прикрыл глаза рукой. Выдохнув застрявший в лёгких воздух, он подошёл поближе к картине и изучил табличку табличку под ней. Школа была та же, что у Хоноки, имя гласило: “Нодзоми Мацусита”. Красно-белая ленточка сообщала, что картина выиграла главный приз.

— Это оно?..

Ёсихико снова посмотрел на голубую луну прямо перед собой. Помимо неё на картине была прекрасная девушка, но всё же именно голубой диск привлекал больше всего внимания. На первый взгляд луна казалась холодной и безмятежной, но затем Ёсихико осознал, что она сияет изо всех сил. От этого свечения даже потеплело на душе, и Ёсихико на миг почудилось, будто он видит перед собой кое-какого бога.

— Цукуёми-но-микото…

Лакей чудом удержался от того, чтобы обронить слезу. Он думал, что уже не увидит этого бога, а теперь будто снова его повстречал. В такие минуты он часто проклинал себя за скудный словарный запас. Как же описать эту завораживающую, потрясающую красоту? Перед ним была луна, в которую кто-то явно вложил сильные эмоции.

— “Когда взойдёт лазурная луна, из иного прочтения “Повести о старике Такэтори””, — прочитал Ёсихико название и сложил руки на груди. — Какого ещё прочтения?

Разве у “Повести о старике Такэтори” — иными словами, у легенды о Кагуе — есть вариации?

— Давным-давно, где-то на континент вдали от моря упала лунная принцесса и несколько её слуг, — раздался за спиной недоумевающего Ёсихико незнакомый женский голос. — Она была настолько прекрасна, что и знать, и король просили её руки, но она не соглашалась и лишь чего-то ждала, день за днём глядя в ночное небо. Её слуги рыдали, скучая по оставшимся на луне семьям, но принцесса сказала им: “Когда взойдёт лазурная луна, мы снова встретимся”. Несмотря на её заверения, слуги умирали один за другим, и в конце концов жизнь принцессы тоже подошла к концу.

Обернувшись, он увидел, что за картину помимо него смотрит женщина лет сорока пяти, одетая в бежевое пальто и чёрные сапоги. В пучке чёрных волос виднелись редкие проблески седины.

— Скорбящие люди стали молиться о том, чтобы её душа нашла покой на родине, и так возник культ луны. Позднее, когда те люди уплыли в Японию, они взяли с собой и эту историю. Со временем её переделали на японский лад и назвали “Повестью о старике Такэтори”. Вот история иного прочтения.

— А… Вот как? — Ёсихико не мог скрыть своей растерянности. Он не ожидал, что услышит ответ от полной незнакомки. — Это какая-то известная история?

Разумеется, он знал “Повесть о старике Такэтори”, но об ином прочтении, которое пересказала женщина, слышал впервые. Поэтому он решил спросить, заподозрив себя в невежественности, однако женщина натянуто улыбнулась и сказала:

— Вовсе нет. Это всего лишь древняя легенда, которая пересказывается в семье моего бывшего мужа. Скорее всего, это чья-то неловкая выдумка.

От слов “бывший муж” Ёсихико на миг почувствовал себя неловко. Однако его опасения не подтвердились — женщина вспоминала о нём с почти мечтательной улыбкой, от которой вокруг глаз появились морщинки. Мягкое выражение лица женщины успокоило Ёсихико и помогло ему задать следующий вопрос:

— Но вы её знаете… потому что вы родственница художницы?

— Да. Но я не думала, что она захочет нарисовать картину именно на эту тему, — женщина посмотрела на голубую луну прищуренными глазами.

Видимо, это была мать школьницы, которая пришла на выставку, узнав о том, что картина выиграла приз.

— Если это выдумка, то очень правдоподобная, — заявил Ёсихико.

— Ты так думаешь? — женщина посмотрела на него и слегка улыбнулась. — Знаешь, в ином прочтении “Повести” нет такой сцены. По крайней мере, я точно помню, что в этой версии принцесса умирает, — женщина показала пальцем на картину. — Думаю, художница хотела, чтобы на самом деле история закончилась вот так.

Ёсихико тоже посмотрел на картину.

— Люди сохранили на бумаге лишь малую часть истории, поэтому я считаю, что иные прочтения и даже иные концовки имеют право на жизнь. Почему бы и не помечтать об этом? Вдруг на самом деле “Повесть” закончилась именно этим?

Работа лакеем научила Ёсихико искренне верить в то, что даже “Записки о деяниях древности” и “Нихон Сёки” едва ли описывают всё, что видели сами боги. Тем более, он совсем недавно собственными глазами увидел очередное тому свидетельство.

— Почему бы не помечтать? Да, хорошо сказано… — пробормотала женщина, проникаясь словами Ёсихико. — Не ожидала услышать от юноши настолько возвышенные слова.

— Но вы согласны, что в этом есть своя романтика?

— Романтика?

— Да, романтика.

Тишину выставочного зала нарушили два приглушённых смешка.

— Тогда давай и я поделюсь с тобой романтикой, — повеселев, женщина посмотрела на Ёсихико. — На самом деле у спустившейся с луны принцессы была дочь. Она продолжила род, который основал своё царство почитателей луны. Со временем они перебрались в древнюю Японию.

— Да? Сюда?

— В конце концов эти пришельцы растворились среди японцев. Кажется, их клан стали называть… Хата.

— Хата…

Да, именно их упоминал Котаро.

— И правда, романтичная история.

— Я так и сказала.

— Но что же получается? Отец отправил жену и дочь на землю, а сам остался на луне?

Что могло заставить его так поступить? В традиционной “Повести” принцесса Кагуя была преступницей, неужели в ином прочтении тоже?

Женщина вновь посмотрела на голубую луну. По её лицу пробежала тоска.

— Я знаю об этом лишь понаслышке, поэтому многого не понимаю, — её глаза будто посмотрели в прошлое. — Вроде бы некий проводник помог жене спуститься на землю и забрать с собой дочь. Она сама так захотела, чтобы защитить честь мужа.

Её не сбросили, она спустилась сама.

Ёсихико вспомнил трагичный рассказ Окунинуси-но-ками. Цукуёми-но-микото разбушевался на небесах из-за своей семьи, которая спустилась на землю.

— Интересно, что они чувствовали, когда расставались? — тихо вопросила женщина, выставляя перед собой ладонь и частично закрываясь от луны. — “Когда взойдёт лазурная луна, мы снова встретимся”. Наверное, это была всего лишь присказка, но луна — она ведь всегда восходит. Даже когда она истончается и становится месяцем, полумесяцем, со временем она вновь обретает то, что потеряла. Возможно, смысл этих слов именно такой, — женщина убрала руку и вновь завороженно уставилась на луну. — Я уверена, что жена до самого конца верила в мужа и ждала его возвращения.

В глазах, устремлённых к полной луне, мелькнула тень сожаления.

— Лазурная луна… становится месяцем… — проговорил Ёсихико, глядя на нарисованное полнолуние, и потерял дар речи.

Он много раз слышал и про голубую луну, и про лазурную, но лишь после речи женщины на ум пришла одна мысль.

В тот день, когда Цукуёми-но-микото утратил человеческий облик, он упал на песок именно лазурным месяцем.

Часть 2

Выйдя из пещеры Аманоиваято, Охирумэ-но-ками выслушала рассказ об окончании событий, однако вместо ответа отвесила Омоиканэ-но-ками уверенную пощёчину. Тот мужественно выдержал её и посмотрел на богиню.

— Теперь вы довольны? — спросил он спокойным голосом.

Губы Охирумиэ-но-ками задрожали не то от гнева, не то от ненависти к собственному бессилию.

— Конечно же, нет! Немедленно вызови сюда Цукуёми-но-микото и Сусаноо-но-микото! С какой статьи мои братья должны становиться изгнанниками и взваливать на себя всю вину?!

— Я не могу так сделать. Ладно ещё Цукуёми-но-микото, но Сусаноо-но-микото сам захотел, чтобы всё случилось именно так.

— Не ты ли подтолкнул его к этому?!

Все знали, что Сусаноо-но-микото не сможет сидеть сложа руки, зная, что его брат и сестра в опасности. Омоиканэ-но-ками придумал, как этим воспользоваться.

— Неужели ты… заточил меня в пещере, чтобы избавиться от них?..

Омоиканэ-но-ками посмотрел в налитые яростью глаза богини.

— Я не совсем понимаю, о чём вы говорите. Сусаноо-но-микото утверждал, что Цукуёми-но-микото раскаивается в содеянном. Полагаю, он взял на себя вину, чтобы искупить грех брата.

— Я хочу знать, пытался ли ты извлечь выгоды из этого раскаяния!

— Позвольте ответить вам вопросом, — перебил Омоиканэ-но-ками разъярённую богиню. — Неужели был другой верный способ уладить это дело? Какой, возложить вину на вас? Да, боги в масках перестали на меня влиять, но мне всё равно пришлось делать выбор между честью богини, которая освещает как небеса, так и Страну восходящего солнца, и некоторыми трудностями у куда менее значимого бога из троицы. Как думаете, что я счёл более важным?

Охирумэ-но-ками упрямо сохраняла невозмутимость, хотя Омоиканэ-но-ками наступал на неё шаг за шагом. Она посмотрела в глаза бога и сжала в кулак ладонь, которой только что ударила его. Она знала, почему боги в масках ополчились на Цукуёми-но-микото — таким образом они пытались подорвать репутацию его сестры. И пускай другие боги знали о том, что она стала жертвой козней, они бы всё равно вряд ли скрывали возмущение тем, что владычица небес Охирумэ-но-ками вступается за брата, разорившего её вотчину.

— Вы провели в пещере совсем немного времени, однако многие жизни уже сгинули, лишившись вашего света. Поэтому вы должны сиять на небесах божественно и достойно. Никто не в силах вас заменить. Неужели вы до сих пор этого не понимаете?

Богине хотелось заткнуть уши, закрыть глаза, сесть на землю и зареветь подобно маленькой девочке.

— Знаю! Я всё прекрасно знаю! — выкрикнула она душераздирающим голосом.

Ей страшно хотелось плакать. Она всерьёз думала, не дать ли волю своим чувствам.

Да, Омоиканэ-но-ками говорил правду. Идзанаги-но-ками наделил дочь обязанностями богини солнца. Она должна одаривать мироздание светом, который порождает жизнь и питает людей. Поэтому ей нельзя терять даже крупицу собственной силы и доверия сородичей.

Но.

Если она так сделает…

То какая судьба ждёт её братьев?

Что будет с тем, которого довели до безумия боги в масках?

Что будет с тем, который осквернил собственное имя?

— Я что… должна бросить их?.. — обронила она дрожащим, бессильным голосом.

Неужели братья больше не ощутят её милосердия?

— Они оба желают, чтобы вы оставались на небесах. Именно поэтому они спустились на землю, взяв с собой всю тяжесть вины. В этом я вас нисколько не обманываю.

С этими словами Омоиканэ-но-ками протянул Охирумэ-но-ками меч. Она сразу узнала его, любимое оружие Сусаноо-но-микото. Должно быть, он оставил его на небесах как символ своей верности.

— Цукуёми-но-микото… прости меня…

Она слышала, что его бросили в клетку, вырвали ногти и срезали волосы. Боль и досада брата распирали грудь.

— Сусаноо-но-микото… прости меня…

Охирумэ-но-ками обняла меч и упала на колени. Она вдруг ощутила на своих плечах невыносимую тяжесть миллиардов жизней, которые от неё зависят.

Омоиканэ-но-ками протянул было руку, но передумал, сжал кулак и опустил её. Он поджал губы и терпеливо ждал богиню.

Создав из меча Сусаноо-но-микото трёх непорочных богинь, Охирумэ-но-ками отправила их на землю, вручив им свою заколку. Таким образом она извинялась перед братом, хотя и понимала, что ничем не сможет искупить своей вины.

— Омоиканэ-но-ками.

Проводив девочек взглядом, Охирумэ-но-ками вытащила из своих волос все заколки и развязала шнурки, которые их держали.

— Я собираюсь изменить небеса. В корне, чтобы на них больше никогда не случилось подобной глупости. Но мне понадобится твоя помощь.

— Разумеется, — Омоиканэ-но-ками преклонил колено рядом с богиней.

— Мне не нужна твоя напыщенная услужливость, — сказала богиня, удручённо вздыхая. — Я знаю, что внутри ты полон чёрного коварства, но мне всё равно нужна светлость твоего разума.

Охирумэ-но-ками взмахнула головой, свободной от тяжести украшений, и просеяла волосы бледными пальцами. Они трепыхались на ветру, словно шёлковые нити.

— Не поклоняйся мне. Оставайся моим судьёй. Твоё место возле меня, а не за моей спиной, — богиня посмотрела на Омоиканэ-но-ками взглядом, постепенно обретающим суровость. — Отныне я меняю имя. Беспомощная Охирумэ-но-ками навсегда останется в той пещере.

Омоиканэ-но-ками задержал дыхание. Он чувствовал, как в нём нарастают возбуждение и воодушевление. Он осознал, что станет свидетелем того, как прекрасная богиня достигнет новой высоты.

— Раз мой долг — светить[1] с небес[2], то пусть и имя моё будет под стать.

Богиня сбросила с себя тяжёлые, чрезмерно вычурные одежды, и улыбнулась лёгкости, которая наполнила её тело.

— Я прикажу Амэтанабатацухимэ-но-ками сшить наряд, достойный тебя, — Омоиканэ-но-ками низко поклонился, чувствуя, как бешено колотится его сердце. — А я сделаю зеркало Ята-но-кагами и драгоценный камень Ясакани-но-магатама, чтобы с их помощью гадать и предсказывать дни благополучия. Отныне каждое утро петухи будут предвещать твоё появление. Да здравствует богиня солнца Аматэрасу-омиками!

***

Ёсихико выбежал из выставочного зала, проклиная ноющее колено. Первым делом он заскочил домой, чтобы выведать у Когане, где сейчас искать Сусаноо-но-микото. В четыре часа дня он снова выбежал наружу, прихватив с собой лиса, и сел в электричку. Когда лакей добрался до нужной станции, солнце уже склонилось к западу, а деревья отбрасывали на территорию храма длинные тени.

— Сусаноо-но-микото! — Ёсихико распахнул двери и обратился к голубому богу, сидевшему в храме покинувшего бренный мир брата.

— Я говорил тебе больше не лезть в это дело.

Сусаноо-но-микото пронзил Ёсихико взглядом ещё более холодным, чем зимние сумерки. Порыв ветра ударил лакея по щеке словно кнут.

— Я понимаю, что мне никогда не извиниться перед тобой за Цукуёми-но-микото. Да, я поступил по незнанию, но факт остаётся фактом: я не более чем раскрыл ему правду, которую ты прятал.

Ёсихико вытерпел ветер, от которого до боли сводило скулы, и сжал кулаки. Увы, никакие слова не могли изменить случившегося.

— Если честно, до сегодняшнего дня я даже не представлял, как подойти к этому разговору… Но теперь у меня появилась весомая причина для этой встречи.

Когане сидел в стороне и наблюдал за разговором.

— Причина? — Сусаноо-но-микото вскинул бровь.

— Да, — Ёсихико кивнул, медленно выдохнул и снова посмотрел на собеседника. — Я выяснил, куда делась аратама Цукуёми-но-микото.

Сусаноо-но-микото недоверчиво прищурился.

— Ты соврал, что съел её. Ты бы никогда так не поступил с аратамой любимого брата. Ты всегда держал её при себе.

Ёсихико медленно поднял руку и показал пальцем.

Если лазурная магатама была одной из половинок луны, то вторая…

— Думаю, она где-то там, — договорил он, показывая на бусы Сусаноо-но-микото.

С его шеи свисали и магатамы, и просто самоцветы. Ёсихико указал на лазурную в золотистую крапинку магатаму, которая словно пряталась среди остальных. Сусаноо-но-микото тут же прикрыл её рукой, нахмурился, затем внезапно встал полный рост.

— И что с того?

Бог шагнул вперёд, и от него разошёлся плазменный разряд. Когда он прошёл сквозь Ёсихико, тот поёжился от уколов статического электричества.

— Если бы не твои непрошенные усилия, нигитама моего брата сохранила бы своё воплощение! Я так старался дать ему долгую спокойную жизнь! А ты пришёл и всё испортил!

Ёсихико поднял голову, борясь с оцепенением. Взгляд бога был неожиданно суровым.

— Что стало с братом, о котором ты столько говоришь? — глухо спросил Ёсихико, и Сусаноо-но-микото нахмурился ещё сильнее. — У него выцвели глаза и волосы, его память не держится и дня, и он лишь покорно обходит свои храмы по твоему приказу. Ты точно хотел именно этого?

Окунинуси-но-ками сказал, что среди божественной троицы нет тихих и спокойных богов, а самый покладистый характер, как ни странно, у Сусаноо-но-микото. Тот серебряный бог — ни в коем случае не на настоящий Цукуёми-но-микото. И даже этот негодующий голубой бог — всего лишь бледная тень своего брата.

— Да, ты не мог создать новую аратаму. Но ты мог объединить старую аратаму и нигитаму, чтобы вернуть Цукуёми-но-микото внешний облик. Однако ты так этого и не сделал.

Ёсихико почувствовал, что Сусаноо-но-микото задержал дыхание. Статическое электричество пропало, и лакей смог расправить плечи.

— Наверняка ведь была причина, по которой ты не хотел соединять половинки душ и снова видеть брата, не так ли?

Сусаноо-но-микото неподвижно стоял на месте. Его взгляд был устремлён точно на лакея.

— Окунинуси-но-ками рассказал мне правду о небесном происшествии. Теперь я знаю то, о чём не слышали даже многие из богов, не говоря уже о людях. Обезумев из-за потери жены и ребёнка, Цукуёми-но-микото совершил ужасные преступления. Ты заступился за брата… и это меня озадачило. Почему ты так сделал? Да, он твой брат, но никто в здравом уме не втопчет своё имя в грязь просто ради родственника.

Ёсихико заставлял себя смотреть в глаза Сусаноо-но-микото, хотя страх призывал его отвернуться.

— Ты взвалил на себя вину Цукуёми-но-микото, каждый день видишь перед собой истощённого брата и ухаживаешь за ним… чтобы искупить собственный грех.

Широко раскрытые глаза бога на миг дрогнули.

— У семьи Цукуёми-но-микото был проводник, который помог им спуститься с луны на землю. Это был ты, да?

Воспоминания, которые Сусаноо-но-микото держал запечатанными в отдалённом уголке сознания, вырвались на свободу.

Когда пошли слухи о том, что Цукуёми-но-микото мечтает захватить небеса, средний бог троицы первым делом пошёл просить совета у своего младшего брата. Тучи сгущались не только над самим Цукуёми-но-микото, но и над его драгоценной семьёй. Как же поступить, чтобы спасти очаровательную дочку и любимую жену? И как доказать другим богам свою невиновность?

— Раз эти слухи ничем не обоснованы, то почему тебе не выступить против них открыто?

— Мои противники — боги, которые могут создать туман сомнений из ничего. Лично мне он не страшен, но если в него попадутся моя жена и дочь — что-либо делать будет уже поздно.

Сусаноо-но-микото хорошо знал семью Цукуёми-но-микото. И улыбчивая жена, и умная, как отец, дочь однозначно были достойны любви старшего брата.

— Ты не мог бы проводить их в какое-нибудь безопасное место?

Даже сейчас Сусаноо-но-микото хорошо помнил свои эмоции, когда ответил на эту просьбу предложением:

— Почему бы не спустить их на землю?

Ах, каким невинным и глупым он был, считая свою мысль гениальной!

— Возможно, в Стране восходящего солнца найти их будет слишком легко, но если я спущу их на континент, боги вряд ли до них дотянутся. Тем более, если я на всякий случай сделаю их смертными. А ты сможешь присматривать за ними из королевства ночи.

Цукуёми-но-микото просиял и похвалил брата за замечательную мысль. А Сусаноо-но-микото гордился тем, что старший брат так радуется и улыбается.

— Это ненадолго, я обязательно спущусь за ними. А до тех пор пусть смотрят на луну, видят в ней моё воплощение и считают дни. На какое-то время они станут смертными, но после возвращения в королевство ночи вновь вознесутся в ряды небожителей.

В день, когда жена и ночь спустились на землю, луна сияла с небес прекрасным, очищающим всякую скверну лазурным светом.

— Когда взойдёт лазурная луна, мы снова встретимся, — пообещал Цукуёми-но-микото своей жене, и Сусаноо-но-микото навсегда запомнил эти слова. — Давай, брат.

Вызвавшийся на роль проводника Сусаноо-но-микото спустил семью брата на землю. Он ещё не знал, что эта дорога ведёт к трагедии…

Прошли годы. Одиночество изменило Цукуёми-но-микото и лишило его сил. Когда он осознал, что никогда уже не увидит жену и дочь, то не стал упрекать Сусаноо-но-микото, но именно поэтому тот места себе не находил, снедаемый чувством вины. Вот почему он сразу почувствовал себя причиной небесного происшествия и решил вступиться за своего брата. Однако сколько бы он ни пытался впитывать горе Цукуёми-но-микото, в конечном счёте ему оставалось лишь проклинать собственное бессилие.

Сусаноо-но-микото заскрипел зубами. Ноги едва не подкосились, но он вжался подошвами в пол. Воспоминания, с которыми он никак не мог распрощаться, пробудились внутри него с неприятным жаром.

— Брат запечатал в аратаме свою силу и воспоминания из-за того, что убил Огэцухимэ-но-ками, — проговорил он, выпуская это затхлое тепло. Ёсихико затаил дыхание. — Досада и ярость завладели им, и он испугался, что это повторится снова. Вот почему он захотел отделить от себя аратаму. Знаешь, что я ощутил в тот момент? — Огромная ладонь коснулась лазурной магатамы на груди. — Пустоту. Безбрежную пустоту. Мне так и не удалось никого спасти. Я пытался как мог, становился мишенью миллиардов стрел, но не помог даже брату, которому поклялся в верности! — Сусаноо-но-микото сгорбился и закрыл лицо ладонью. — Но в то же время я… пускай и немного… но обрадовался.

Где-то хрустнула льдинка. Ёсихико нахмурился. Ему показалось, что он ослышался — Сусаноо-но-микото не мог сказать этого слова. Сквозь пальцы бога он видел улыбку, мрачную как закат.

— Получив на хранение аратаму и ответственность за рассеянное воплощение нигитамы моего брата, я сам создал себе идеальное наказание и отныне мог провести вечность в покаянии, — Сусаноо-но-микото медленно убрал руку, выпрямился и посмотрел на Ёсихико. — Ты прав, лакей. Я держал аратаму брата при себе и не отдавал её ради самого себя. Я, Сусаноо-но-микото, не достоин называться богом, потому что надменно решил, будто заслужу прощение, выполняя работу брата вместо него!

Деревья отбрасывали длинные тени на освещённую закатом землю. В этом алом свете глаза Сусаноо-но-микото блестели так, словно он плакал.

— Ну что? Доволен тем, что докопался до правды? Полегчало после того, как выговорился?! Скажи, лакей, был ли хоть какой-то смысл в твоих действиях? Цукуёми-но-микото больше нет. Мне больше не перед кем искупать вину! По чьему праву ты так поступил?!

— Я о правах ничего не знаю, — проворчал Ёсихико и моргнул, прогоняя слёзы. — Я сюда пришёл не для этого.

Слёзы казались ему чужими. Должно быть, он плакал за бога, который упрямо отказывался это делать.

— Ты сказал, что всё дело в твоей надменности. Так ли это? Потому что я бы на твоём месте боялся: что, если я верну брата к полноценной жизни, а он, обо всём узнав, вновь впадёт в отчаяние?

Сусаноо-но-микото машинально отступил на шаг, шаркая песком.

— Что, если я вновь не смогу его поддержать?

— Хватит…

— Что, если всё начнётся сначала?

— Хватит!

В лицо Ёсихико ударил ветер. Он вскинул руку и чудом устоял на месте.

— Знаешь, мне вспоминается заказ Сусэрибимэ, — поднятый ветром камешек поцарапал щеку Ёсихико, но тот продолжил, борясь с болью: — Это жизнерадостная, улыбчивая и невероятно сильная богиня, но она потеряла веру в то, что её любят. В наше время мало кто всерьёз занимается участием в храмовых ритуалов, и даже ты наверняка чувствуешь, как твои силы начали таять. Поэтому вы все волнуетесь, — Ёсихико смотрел на Сусаноо-но-микото, не вытирая кровь с щеки. — Это неизбежно и естественно.

Особенно это касалось Сусаноо-но-микото, ведь он нёс на себе такой груз ответственности, что мог сломаться под ним в любую секунду, если бы попытался взять передышку. Он не общается с сестрой, скрывает правду от детей и держит всё в себе. Он обвиняет себя в надменности и боится неопределённости. Что он почувствовал, впервые взяв руку ничего не помнящего брата?

И что — когда перед ним появился лакей, ищущий потерянную аратаму?

— Мой брат потерял всё… — сказал Сусаноо-но-микото тихим голосом, похожим на шуршание пересыпающегося песка. — Облик, жену, дочь. Даже его имя почти не встречается в книгах людей…

— Жена и дочь Цукуёми-но-микото спустились с луны на землю, чтобы защитить честь мужа, — заговорил Ёсихико тихим голосом. Когда он взял паузу, стал слышен шум ручья на территории храма. — Ещё остались люди, которые пересказывают эту историю.

Сусаноо-но-микото неуклюже повернул голову, чтобы посмотреть на Ёсихико.

— Её называют иным прочтением “Повести о старике Такэтори” и рассказывают даже сегодня. Спустившаяся с небес принцесса умерла, однако её потомки основали свою страну, переплыли море и добрались до древней Японии.

Они словно преследовали тень любимого бога.

Ёсихико вдохнул и сказал слова, которые услышал от женщины:

— Когда взойдёт лазурная луна, мы снова встретимся.

Слова, некогда сказанные братом, вернулись к Сусаноо-но-микото.

“Когда взойдёт лазурная луна, — произнёс он, держа жену за руку, — мы снова встретимся”.

В ответ жена посмотрела на мужа глазами, полными лунного света, и сказала: “Конечно. Сколько бы лет ни прошло, я всегда буду ждать дня нашей встречи”.

— Неужели… его род до сих пор продолжается? — Сусаноо-но-микото застыл, ошарашенный. Его глаза беспрестанно дрожали.

— Ну… Я тебе не могу сказать, его ли это род…

Он всего лишь услышал рассказ, а не проводил генеалогических исследований, поэтому не имел никаких доказательств.

— Ясно только одно: даже в наше время есть люди, которые рассказывают эту историю.

Ёсихико достал из сумки листовку выставки и расправил её. В самом концу была крупная фотография картины, взявшей главный приз.

— Они будто до сих пор ждут этого дня.

Под молчаливой голубой луной была нарисована семья: отец, мать, маленькая дочь. Они носили длинные изящные платья; чёрные волосы отца и золотистые матери развевались на ночном ветру. Родители крепко обнимали дочь с обеих сторон. На их лицах было столько радости, словно они собирались вот-вот закричать и заплакать от счастья.

Словно они никогда не собирались больше расставаться.

Посмотрев на эту картину, Сусаноо-но-микото неуверенно провёл пальцами по нарисованному мужчине. Затем улыбнулся и выдохнул.

— Он чем-то похож на моего брата…

Мир перед глазами вдруг поплыл от влаги.

— Окунинуси-но-ками до самого конца не хотел мне ничего рассказывать. Мол, не дело это — взваливать беды богов на людей. Но я всё-таки лакей…

Да, он получил эту работу не по своей воле. Но он проделал слишком долгий путь, чтобы отступать.

— Возможно, мне не по силам половина твоей ноши. Но поделись хоть какой-нибудь частью! — воскликнул Ёсихико, иронично улыбаясь. — Люди и боги ведь должны поддерживать друг друга, не так ли?

Сусаноо-но-микото почувствовал, как по его лицу побежали непрерывные ручьи тёплых слёз. Это было до боли знакомое чувство — когда он точно так же ревел, пока терпеливые люди пытались успокоить его ритуалами. Правда, он в те времена не осознавал, что должен делать, и мог лишь без конца жалеть себя.

А сейчас?

Сможет ли он довериться этому человеку?

Солнце уже почти скрылось за западными холмами. Половина неба казалась пылающей от багрянца заката.

— Я держал аратаму брата при себе, но не желал её возвращать. Возможно, отчасти причиной этому были мои неуверенность и страх… — наконец, с болью в голосе заговорил Сусаноо-но-микото. — Но важнее всего — то, что мой брат сам захотел расстаться с аратамой. Я твёрдо стоял на этом, чего бы мне это ни стоило. Но теперь его нигитама тоже стала магатамой, и я не нахожу себе места от чувства утраты. В тот миг, когда это случилось, я впервые захотел пойти против воли брата и вернуть его к жизни…

Сусаноо-но-микото снял аратаму Цукуёми-но-микото с шеи, затем достал из кармана нигитаму.

— Но моё желание ничего не изменило. Ничего.

Могучий бог вздохнул, словно грустящий ребёнок, держа в руках две магатамы.

— Сусаноо-но-микото… — подал голос молчавший Когане и сощурил глаза. — Неужели ты пытался воскресить Цукуёми-но-микото?

Ёсихико вытаращил глаза и тут же помрачнел. Слова “ничего не изменило” вонзились в него, словно стрела.

— Пытался. Ещё как. Снова и снова… Когда у меня не получилось в Идзумо, я решил прийти сюда, в его храм. Но сколько бы я ни составлял лазурную луну из этих камней…

Сусаноо-но-микото приставил друг к другу магатамы, чтобы они соединились в круглый диск. Камни сверкнули, однако после этого вновь воцарилась тишина.

— Как видите, реакции почти нет, — вяло пробормотал Сусаноо-но-микото.

Ёсихико показалось, будто бог сдулся. Он подошёл к нему ближе и посмотрел на руки.

— Ты ведь всё правильно делаешь?

На огромных ладонях неподвижно лежали две магатамы — одна с золотыми крапинками, другая с серебряными. Собрать полную луну из двух половинок — казалось бы, разве может быть другой способ воскрешения Цукуёми-но-микото?

— У тебя есть на примете возможные причины? — спросил Когане после того, как подошёл к Сусаноо-но-микото.

— Возможно, мой брат не хочет обретать новую жизнь в этом мире, — самоуничижительно предположил Сусаноо-но-микото после небольшой паузы. — Я не удивлюсь, если он осознал мою надменность.

— Нет, дело точно не в этом, — тут же возразил Ёсихико и посмотрел на могучего бога. — Наоборот, Цукуёми-но-микото лучше всех понимает, какое бремя ты нёс все эти годы. Он ни в коем случае не будет злиться на это и называть тебя надменным.

Лакей увидел, как глаза цвета моря напротив него слегка дрогнули.

— Стало быть, он просто не хочет быть воскрешённым, — заключил бог.

— Нет, тогда бы он не давал нам знаков. А это свечение, хоть и слабое, говорит, что он откликается на наши попытки.

Ёсихико прикоснулся к магатамам и ощутил пальцами холод камней. Что же делать? Чего ещё не хватает? Все части божественной души здесь. Метод выбран правильно. Какая ещё помощь нужна Цукуёми-но-микото, чтобы вернуться в этот мир?

— Давай, включи голову, — прошептал Ёсихико сам себе и прикусил губу.

Кристаллы души Цукуёми-но-микото находятся в руках брата, которому он доверил аратаму. Что ещё осталось сделать? Ёсихико задумчиво водил глазами, пока его взгляд не остановился на Когане, сидящем в последних лучах заката.

— А…

Лакей провёл взглядом вдоль облетевших деревьев к небу. В нём всё ещё парила богиня дневного света, переодетая в красный наряд.

— Ну конечно… — пробормотал Ёсихико, выдохнул и улыбнулся. — Все трое — дети Идзанаги-но-ками. Они родились одновременно. Естественно, что одного брата недостаточно.

Сусаноо-но-микото уставился в небо вытаращенными глазами.

Лакей не знал, услышит ли его богиня. Но ничего другого всё равно не оставалось.

— Аматэрасу-омиками! — Он закрыл глаза, но практически видел перед собой ласковый взгляд серебряного бога. — Поделись с нами силой! Я хочу вернуть Цукуёми-но-микото в этот мир! Я хочу освободить Сусаноо-но-микото от оков прошлого! — Ёсихико кричал изо всех сил, вкладывая в голос все свои чувства. — Я хочу спасти твоего брата!

Тишина продлилась всего мгновение, но оно показалось вечностью.

Ёсихико смотрел на золотисто-алый диск, когда он вдруг вспыхнул так ярко, что словно прожёг лакея насквозь. Ёсихико закрыл глаза и вскинул руки, но вокруг всё равно была ослепительная белизна. Постепенно она затмила даже звуки. Не было больше ни ветра, ни птиц, только безмолвное свечение, становившееся ярче с каждой секундой. В какой-то момент отнялись и все остальные ощущения — Ёсихико больше не понимал, стоит он или сидит.

— Когане… — попытался обратиться он к лису с закрытыми глазами.

Вдруг он почувствовал, как кто-то схватил его за грудки и тянет к себе со страшной силой.

— Извиняюсь, но пытаться призвать наивысшее божество Страны восходящего солнца столь беспардонным способом — непростительное вероломство, — раздался незнакомый мужской голос.

Он был чистым и приятным, но безжалостно обвинял лакея.

— Что? Кто ты?!

— Ладно бы ты провёл древний ритуал божественного сошествия, но я не закрою глаза на подобное неуважение к…

Из-за слепящего света Ёсихико не мог открыть глаза и не понимал, что происходит. Он напряг мышцы, ожидая, что его сейчас будут бить, однако голос мужчины неожиданно прервался. Через какое-то время он процедил: “Да, как прикажете”. Видимо, разговаривал с кем-то ещё?

— Вот уж кто, а ты точно должен знать, как выглядит настоящее неуважение, — проворчал Когане где-то под ногами.

Неужели лис что-то видел даже в этом свету?

— К-Когане? Ты здесь?

Но вместо ответа кто-то с ещё более чудовищной силой надавил на голову лакея. Он упал на землю, стукнувшись коленями, упёрся руками; и даже после этого его ещё вжали лбом в пол.

— Больно!

— Ты перед госпожой. Веди себя как подобает.

Ёсихико пришлось прислушаться, хотя он чувствовал, как песчинки чешут его нос. Да и как спорить, если рука незнакомца настолько сильна и недвижима? К тому же в этой позе свет стал не таким ярким, и Ёсихико смог приоткрыть веки. Конечно, перед ним был в основном песок, но он смог немного повернуть шею и увидел на фоне света спускающийся к песку край белого одеяния.

— Кто здесь? — спросил он и напряг глаза, но это не помогло.

Кем бы ни была эта женщина, она залила всё вокруг сверхъестественным светом.

Наконец, послышался дрожащий голос Сусаноо-но-микото:

— Сестра…

Этим словом он мог обращаться лишь к одному божеству.

— Аматэрасу?!

Неужели она и правда пришла сюда? Ёсихико попытался вскинуть голову, но невероятно сильный незнакомец вновь вжал её в землю.

— Ты будешь двигаться только когда тебе разрешат! — отругал его голос.

Ёсихико стиснул зубы. Да кто он такой?

— Сестра, я пытался…

Сусаноо-но-микото хотел что-то сказать, но прервал речь.

“Прости”, — будто бы раздался где-то вдалеке ещё один голос.

— Аматэрасу-омиками! — закричал Ёсихико, держа голову на песке.

Да, ему запретили двигаться, но не говорить.

— Если ты здесь, то прошу! Помоги нам воскресить Цукуёми-но-микото!

— Молчать! — раздался голос мужчины, но Ёсихико всё равно продолжил:

— Сусаноо-но-микото столько лет взваливал на себя всю вину! Не пора ли снять с него этот груз?! Тем более, что страдал не только он… — Ёсихико стиснул зубы, хрустя песком, затем выдавил из себя крик: — Но и ты, не так ли?!

Богиня не ответила.

Однако Ёсихико почувствовал дуновение поразительного приятного ветерка.

В следующий миг заливший округу багровый свет стал ещё сильнее, и Ёсихико вновь зажмурился, не выдержав яркости. Даже через закрытые веки он видел, как в свечении появилось голубое пятно, постепенно рисующее круг. Оно подстраивалось под золотистый багрянец и смешивалось с ним, меняя форму с умопомрачительной скоростью, пока не стало напоминать аккуратный диск.

— Луна… — обронил Ёсихико сквозь навернувшиеся слёзы.

Да, сомнений быть не могло. Именно этот лазурный диск, одновременно тёплый и прохладный, правил королевством ночи.

“Я пришёл показать тебе кое-что, — мысленно сказал Ёсихико с закрытыми глазами. — Вот лазурная луна, под которой должна состояться долгожданная встреча”.

Сцена с семьёй, которую он увидел на той картине, была мечтой не только художницы, но и самого бога.

— Ты не одинок… Поэтому возвращайся!

Пришло время положить конец прошлому, в котором Сусаноо-но-микото пытался совладать с виной сам.

Голубой свет стал синим, словно отвечая на слова Ёсихико. Вокруг него тоже разливались красивые цвета, из-за которых луна казалась плавающей в небе или море. Лакею казалось, что он тонет в этом бесконечно чистом диске. Тот ласково впустил его… а в следующий миг побелел и лопнул.

Ёсихико не успел даже ахнуть, как пропал и ослепительный свет, и давившая на него рука. Боязливо подняв голову, он вновь увидел залитую закатом территорию храма. На ней невозмутимо сидел Когане. Ёсихико обернулся посмотреть, что случилось с Цукуёми-но-микото, и вдруг в храме послышались первые звуки детского плача, похожие на разгорающийся огонь.

— Серьёзно? — протянул Ёсихико, глядя на руки Сусаноо-но-микото.

— Брат… — со слезами на глазах прошептал голубой бог.

Две магатамы превратились в новорождённого младенца.

Часть 3

Вечером того же дня Хонока договорилась встретиться с Нодзоми. Она сказала, что если выиграет приз выставки, то подойдёт к школе после подработки, чтобы оттуда пойти в одно место. Она пригласила Хоноку присоединиться, поэтому сейчас та послушно ждала девушку. Хотя Нодзоми не сказала, куда именно они пойдут, Хонока уже и сама начинала догадываться. По крайней мере, это казалось логическим продолжением законченной картины.

— Ёсида?

Она так увлеклась багрянцем западного неба, что отреагировала на голос лишь спустя несколько секунд. У школьных ворот стоял её одноклассник в олимпийке с логотипом школы. Из-за близости имён в журнале им часто приходилось дежурить вместе. Однако сейчас, в феврале, у них было свободное посещение школы, поэтому Хонока не ожидала увидеть его до выпускных мероприятий.

— Что ты здесь делаешь?

Судя по блестящей спортивной сумки в его руке, он пришёл на занятия секции.

— Ж-жду человека.

— Да, вот как? — Монотонно протянул он, будто не заинтересованный в ответе, хотя сам завязал разговор. Затем парень помахал рукой и снова пошёл по своим делам.

— А… — попыталась окликнуть его Хонока, но тут же замешкалась.

Ей захотелось поблагодарить его за распечатки, но что, если сейчас вспоминать об этом слишком поздно? Вдруг он уже обо всём забыл и подозрительно покосится на неё?

— А, кстати, — пока Хонока колебалась, парень вдруг остановился и повернулся к ней. — В день нашего последнего дежурства я забыл в классе мусор, но ты вынесла его сама, да? Мне младшеклассник из секции сказал, что видел, как ты его выбрасываешь.

Хонока не ожидала таких слов и округлила глаза.

По тротуару проехал велосипед, фигурно обогнув парня.

— И это ещё не всё. Ты довольно часто меня выручаешь во время дежурств. У меня память дырявая, но ты ты всегда начеку. Спасибо.

Лучи заката осветили его смущённую улыбку.

Из груди Хоноки поднялись такие сложные чувства, что она наморщила лоб. В памяти быстро прокручивались сцены из школьной жизни. Далеко не все из них были весёлыми и приятными. Но, скорее всего, все неудачи были её собственными.

— Я… Это я!.. — Хонока незаметно для себя сжала кулаки и постаралась перекричать уличный шум: — Это я должна благодарить тебя за помощь. Ты таскал за меня тяжести… а я не могла даже “спасибо” сказать. Прости.

Это же так просто — поблагодарить человека. Почему у неё не получалось? Наверное, она просто смирилась с тем, что ей не даются разговоры с людьми. Хотя многие мысли можно донести до них только словами.

Парень слегка округлил глаза от изумления, затем улыбался, больше не в силах сохранять серьёзный вид.

— Раз так, то и говори не “прости”, а “спасибо”.

Пришёл черёд Хоноки улыбнуться.

— Спасибо, — отчётливо выговорила она и почувствовала, как в глубине её души что-то оттаяло.

***

— Может, ну его?

После встречи с Нодзоми и ужасной поездки в переполненной электричке в вечерний час пик, девушки вышли на ближайшей к галереи станции. До закрытия оставалось всего десять минут.

— После таких мучений? — спросила Хонока, обернувшись к Нодзоми уже после турникета на выходе из станции.

Дорога до галереи была недолгой, десяти минут им бы хватило с лихвой.

— Но… вдруг нам откажут? — высказала Нодзоми свои опасения, словно надеясь таким образом победить свой страх перед неизвестностью. — Или он сам скажет, что не хочет меня видеть…

Получив приз на выставке, Нодзоми захотела встретиться со своим отцом. Поскольку никакой связи с ним не осталось, Хонока предложила обратиться к хозяину галереи, который мог бы стать посредником в этом вопросе.

— Я предположила, что лазурная луна отца выражает его мечту о встрече… Но что, если я выдаю желаемое за действительное?

Они вышли со станции в ночной полумрак. В небе висел почти круглый диск — до полнолуния оставались считаные дни. Хонока подняла взгляд к небосводу и выдохнула белый пар. Она без труда представила, каково это — нервничать перед первой за много лет встречей с отцом.

— Я думаю, ты ошибаешься, — ответила Хонока, глядя на луну.

Нодзоми взглядом потребовала разъяснений.

— Наверное, мы слишком многое пытаемся увидеть в лазурной луне.

Они повернули на углу улицы. Впереди показались, возможно, закрытое уже кафе и букинистический магазин с закрытыми рольставнями. Стеклянная дверь галереи светилась.

— Скорее всего, всё намного проще.

Нодзоми покрутила головой, не понимая, о чём речь.

— Думаю, Хатано просто до безумия любит голубую луну. Вот почему он её столько рисует, — высказала Хонока своё предположение. Впрочем, она считала, что не ошибается. — Для него это был символ счастливой семьи.

Он вкладывал в эту луну собственные воспоминания о глупой старой легенде, которую они рассказывали в семейном кругу.

Нодзоми потрясённо вытаращила глаза. Её губы задрожали, но она так ничего и не сказала.

Стеклянная дверь открылась одновременно с тем, как хозяин галереи закончил разговаривать по телефону. Он повернул голову, заметил Хоноку и недоумённо вскинул бровь.

— Ну надо же, сколько у меня сегодня посетителей.

— Простите, что перед закрытием, — сказала Хонока, поклонилась и вошла внутрь. Нодзоми уже какое-то время держала её за руку, словно напуганный ребёнок. — Знаете, у нас к вам есть просьба…

Хонока повернулась к Нодзоми. Будет лучше, если дальше слово возьмёт она.

— Нодзоми? — раздался голос из глубины галереи.

Девушки дружно вскинули головы к дивану. С него спиной к ним вставала женщина.

Рука, державшая Хоноку, на мгновение напряглась.

— Мама… — прошептала Нодзоми.

Хонока почувствовала, что вот-вот расплачется, хоть и не понимала, почему.

— Неужели эта девушка тоже пришла к Тадаси Хатано? — спросил хозяин, переводя взгляд то на мать, то на дочь. — Если так, то ждите тут. Я как раз ему позвонил, он обещал был через полчаса.

Договорив, хозяин вышел наполовину опустить рольставни, чтобы никто не пришёл в галерею после закрытия.

— Почему?.. — обратилась Нодзоми к матери, держа Хоноку за руку.

Ей хватило всего шести букв, чтобы донести до матери всё, что она хотела спросить.

— Мне неожиданно позвонил ваш классный руководитель и рассказал про твой приз. Я сама пришла на выставку и так удивилась: оказывается, ты ещё помнишь иное прочтение, — сказала мать и моргнула так, словно ей на месте дочери померещился кто-то другой. — И вот что странно… До сих пор у меня не было мужества для разговора с тобой, но стоило увидеть ту картину, как ноги сами принесли меня сюда.

В голосе матери послышались слёзы, и Нодзоми кинулась к ней. Если мысль о встрече привела мать в эту галерею, то она наверняка тоже задумалась о том, как поживает Хатано. Спустя столько лет именно картина дочери толкнула её на этот шаг.

— Можно тебя на секунду? — хозяин вернулся с улицы и шёпотом позвал Хоноку к себе. — Имя Нодзоми ведь от слова “надежда”[3], да? Но в нём два иероглифа, какой у неё?

— Вроде бы, второй…

— Всё понятно. Вот почему Хатано постоянно рисовал полнолуние, — пробормотал хозяин, улыбаясь и почёсывая подбородок.

— А… — Хонока тоже догадалась о чём речь. — Это ещё и первый иероглиф слова “мотидзуки”[4]?

Сама бы она ни за что не обратила внимание, что один из синонимов полнолуния содержит имя дочери.

— Ну, это надо будет у него уточнить, как появится, — непринуждённо бросил хозяин и пошёл наливать кофе посетителям.

Так что же это за луна — символ счастливой семьи или любви к дочери?

Сгодятся оба ответа.

Хонока посмотрела, как Нодзоми и её мать обливаются слезами, и почувствовала, что сейчас и с ней случится то же самое. Нодзоми показала ей свои секреты и позволила прикоснуться к ним. Научится ли Хонока однажды тоже так раскрываться? Она до сих пор хранила от Нодзоми множество тайн. Согласится ли та постепенно узнать их?

— Хонока.

Когда Хонока развернулась, чтобы уйти и не портить семейное воссоединение, её окликнула Нодзоми.

— Раз уж ты здесь, то оставайся до конца, — сказала она, подзывая к себе рукой.

Хонока улыбнулась как можно шире, пытаясь спрятать слёзы в глазах.

Часть 4

Он вышел через западный вестибюль станции Иидабаси города Токио, прошёл мимо университетской больницы и повернул направо на перекрестке. Это была одна из тех улиц, где основными посетителями магазинов и кафе были бизнесмены с фирменными бейджами компаний на пиджаках. Смешавшись с толпой деловых людей, Окунинуси-но-ками вновь завернул за угол. Он уже давно чувствовал поблизости нужных ему богов, но теперь это ощущение стало намного отчётливее. Прийти одному в святая святых было бы слишком неловко, но божества, к счастью, обратили внимание на товарища и учтиво переместились в другой храм. Правда, Окунинуси-но-ками предпочёл бы встретиться в каком-нибудь менее помпезном месте[5].

— Приятно видеть, что вы по-прежнему в добром здравии, — поприветствовал Окунинуси-но-ками богиню, сидевшую на ведущей в храм лестнице, и вздохнул.

Рядом с ней стоял ещё один бог — мужчина, похожий лицом на сторожевого пса.

— “По-прежнему” — это про тебя. Опять всюду разгуливаешь в человеческом обличье? Только попробуй разочаровать мою любимую племянницу — прольёшь ещё больше слёз, чем она, — с улыбкой ответила женщина, чьи волосы были собраны в хвост почти у макушки.

Несмотря на своё высокое положение, она оделась крайне просто — в лёгкое белое платье и такого же цвета штаны-хакама. Под этой одеждой виднелась жемчужная блузка дзюбан, которую обычно надевают под кимоно.

Хотя богиня наверняка шутила, Окунинуси-но-ками к своему ужасу не обнаружил в её голосе ни капли игривости.

— Мне казалось, я внёс большой вклад в это дело. И кстати, почему именно мне пришлось отдуваться за ошибки божественной троицы? — Окунинуси-но-ками сунул руки в карманы толстовки и поморщился.

Ёсихико сообщил ему, что всё прошло успешно, а Сусаноо-но-микото разрешил раскрыть правду Сусэрибимэ. Из-за этого она уже второй день пилила мужа за то, что тот ничего не рассказывал.

— Зачем вы вообще решили всё мне рассказать?

— Насколько я помню, это случилось довольно давно. Удивительно, что ты не забыл.

— Эта история не из тех, которые забываются.

— Да? Но я всего лишь сплетничала, — сказала богиня из Исэ, бросая на собеседника ясный взгляд и улыбаясь до невозможного ярко.

Окунинуси-но-ками чувствовал, как у него задёргался глаз. “Что на это ответить?” — думал он. Неужели богиня и правда манипулировала им, как он всегда подозревал? Раз так, то её следовало проучить, но Окунинуси-но-ками боялся сторожевого пса, стоявшего рядом с ней. Причём он был не единственным — эту богиню всегда окружала свита безвестных, незримых богов. И, раз уж на то пошло, Окунинуси-но-ками был не в силах как-либо ей навредить.

Ведь даже его дом в Идзумо освещён её светом. Как и вся Япония.

— Безусловно, я ожидала, что сердобольный Окунинуси-но-ками предпримет некие действия, но я не ожидала, что ты будешь сотрудничать с лакеем.

После некоторых раздумий Окунинуси-но-ками не выдержал и выпалил тоном обиженного ребёнка:

— Всё, я ухожу!

Дождавшись, пока его спина пропадёт с глаз, богиня усмехнулась, пожав плечами.

— Не слишком ли вы с ним жестоки?

— Если ты думаешь, что я жестока, то это твоя вина.

— Почему моя?

— Потому что я подражаю тебе, — невозмутимо заявила богиня.

Её спутник недовольно наморщил лоб.

— Но хорошо, на всякий случай сделай что-нибудь такое, чтобы обрадовать Окунинуси-но-ками… хотя нет, мою племянницу. Так будет даже лучше для него.

— Как прикажете, — сказал бог.

Богиня встала и пошла вперёд.

— Вы собираетесь домой?

— Нет. Хочу ещё погулять по этому городу, — она обернулась и посмотрела на спутница глазами, полными яркого света. — После этого мы заглянем к моему младшему брату, который теперь стал нянькой.

Соблюдая свой древний уговор с Сусаноо-но-микото, она не встречалась с братьями и лишь неустанно освещала с небосклона мир людей. Но сколько бы времени ни осталось позади, события прошлого причиняли ей боль, словно старая заноза.

Она прекратилась лишь когда она спустилась на землю, призванная лакеем.

— Подумать только, что мне понадобится толчок от человека, — богиня посмотрела на свои руки и мягко улыбнулась.

Тёплый ветер погладил её щёки.

— Я буду сопровождать вас.

Как всегда галантно поклонившись, Омоиканэ-но-ками встал рядом с богиней.

Смена сезонов неумолимо приближалась. Уже скоро ветер начнёт разносить благоухание весенних цветов.

***

— Какой ты сегодня радостный.

Ёсихико стоял на лестнице храма Онуси и смотрел в свой молитвенник. Через какое-то время к нему подошёл Котаро и заговорил, не выпуская из рук метлы.

— У тебя ко мне какое-то дело?

— Нет, у меня тут встреча назначена, — ответил Ёсихико, нервно закрывая молитвенник.

На самом деле внутри не было ничего компрометирующего, но он не хотел обсуждать с другом, почему в его блокноте такие странные госюины.

— Встреча? С кем?

— С Хонокой. Мы собирались сходить на выставку, посмотреть на картину её подруги.

Прошло два дня с тех пор, как Сусаноо-но-микото воззвал к лазурной луне. У Хоноки, видимо, тоже случилось что-то хорошее, потому что вчера вечером она позвонила и договорилась о встрече, чтобы кое-что сообщить.

— О-о, вдвоём?

— Ну… да.

— Ах вот оно что. Буду надеяться, что вас ожидает мирная и спокойная прогулка, — многозначительным тоном высказался Котаро, после чего запустил руку в карман. — Держи прощальный подарок. Это от жены господина Сугиситы.

Жрец протянул другу упаковку дорогих дораяки[6] в качественной японской бумаге.

— Что значит “прощальный”?

— Ничего, ты только не волнуйся и пополняй запасы углеводов. Сахар — он много для чего полезен.

Жалость в глазах вызывала у Ёсихико подозрения. Что он хотел сказать? Что его друг всё равно ничего не понимает в искусстве, так что пусть хотя бы подкрепится сладостями? Однако стоило Ёсихико принять угощение, как Когане, копавшийся поодаль в своей шерсти, мигом оказался рядом. Очевидно, у него на дораяки были свои планы.

— Кстати, ты там выяснил что хотел про Цукуёми-но-микото? — Котаро уже собирался вернуться в контору, как вдруг припомнил Ёсихико недавний разговор. — Ты вроде хотел разобраться в историях про него и Сусаноо-но-микото.

— Да, я уже всё понял.

Поверх имени Сусаноо-но-микото, выведенного чернилами в спрятанном молитвеннике, уже стояли красная печать Сусаноо-но-микото в виде меча и моря, а также отпечаток крошечной ладони. По возможности Ёсихико планировал снова навестить этих богов, теперь уже в компании Хоноки.

— А, кроме одной вещи! — Ёсихико окликнул Котаро, который вновь начал подниматься по лестнице. — Ты вроде говорил, что знаешь только два храма, традиционно посвящённых Цукуёми-но-микото. Где они находятся?

На самом деле этот вопрос долго не давал ему покоя. Неизвестно, стоял ли за этим Сусаноо-но-микото, но Цукуёми-но-микото оказался фактически вычеркнут из человеческих легенд, вместо него зияла пустота. Связанных с ним историй практически нет, и даже посвящённые ему храмы, если тщательно изучить вопрос, в большинстве своём строились для совершенно других богов. Во всей Японии остались только два, чтившие память Цукуёми-но-микото с незапамятных времён, и лакей невольно заинтересовался ими.

— Они оба называются Цукиёми-но-мия, хотя пишутся по разному. Но оба считаются флигельными.

— Флигельными?

— Традиционные термины — это бэцугу или вакэмия. Они обозначают следующий по значимости храм в комплексе после основного. Так вот, это флигельные храмы Котай-дзингу и Тоёкэдай-дзингу.

— И что это значит? — спросил недоумевающий Ёсихико.

Котаро закатил глаза, затем пояснил:

— Если совсем упрощать, они относятся к святилищу Исэ.

— Что? Но Исэ это… — Ёсихико едва не подпрыгнул на месте. — Случайно, не дом Аматэрасу-омиками?

— А как же, — Котаро пожал плечами и снова пошёл вверх.

Ёсихико провожал его взглядом, разинув рот.

— Я и сам плохо знаю историю этих храмов. Могу сказать только то что помню, — заявил Когане, ловко украв у растерянного Ёсихико пакет с дораяки. — Один из них настолько древний, что вроде как был третьим храмом в комплексе после основного и Арамацури-но-мия — того храма, где почитается аратама Аматэрасу-омиками.

Ёсихико присел на каменную ступень и моргнул, прогоняя слёзы.

— Значит… сестра всегда держала брата рядом с собой.

Цукуёми-но-микото обезумел от ярости, а Сусаноо-но-микото взял на себя всю вину. Ёсихико всегда гадал, как их сестра отреагировала на эти новости. Он даже думал, не обрадовалась ли она возможности стать единоличной владычицей небес за счёт своего брата. Но нет — на самом деле богиня прошла через такие мучения и страдания, которые лакей не мог себе даже представить. Даже обретя дом в Исэ, она распорядилась построить по соседству храм в честь Цукуёми-но-микото, чтобы искупить свою вину. Как и Сусаноо-но-микото, она нашла своё покаяние.

— Всё-таки они семья, — пробормотал Ёсихико и усмехнулся.

Он наконец-то проникся мыслью о том, что и брат, и сестра любили Цукуёми-но-микото.

— Как говорится, земля крепчает от дождя. Правда в этот раз дождь получился слишком уж длинным… Ты чего жрёшь?!

Божественный лис уже разорвал упаковку и жевал первый дораяки.

— Что такое, тоже хочешь? Так уж и быть, разрешу укусить.

— Обычно, знаешь ли, половиной делятся! И вообще, это был мне подарок! — Нахмурившись, возразил Ёсихико, но затем выдохнул. — Хотя ладно. Всё равно мне надо тебя отблагодарить.

— Меня? — Когане недоверчиво уставился на лакея. — Если тебе так хочется, благодари лучше Окунинуси-но-ками. Я могу гордиться, что вёл себя по всем правилам, чтобы не отвлекать тебя от заказа. Но ты, наверное, назовёшь моё поведение несправедливым.

— Это точно. Но ты тоже поморщился, когда я поменял заказ на поиск аратамы.

— Потому что… — Когане начал было оправдываться, но сложил уши и отвернулся.

Ёсихико усмехнулся. Отношения между людьми и богами — тончайшая материя. Особенно трудно приходится богам, которые по своей природе легко проникаются чувствами к людям, когда сближаются с ними. Хотя человек для них — всё равно что лист на ветру или капля дождя, они не свободны от прихотливых желаний окружить кого-либо заботой. Окунинуси-но-ками — отличный тому пример.

Теперь Ёсихико увидел пример такого поведения и в Когане, который до своего исчезновения упрямо спрашивал лакея о том, действительно ли тот хочет выполнять этот заказ. Но если он действительно беспокоился только о заказе, то не стал бы об этом спрашивать. Возможно, он просто чересчур симпатизировал лакею и в том числе поэтому исчез из дома на несколько дней, борясь с желанием помогать ему.

— Ну, боги это нелогичные создания, чего я удивляюсь, — повторил Ёсихико слова Когане и погладил лиса по макушке.

— Прекрати! Сколько раз я говорил, что меня нельзя гладить!

— Ух, чёрт возьми! Следи за лапами, у тебя когти не на шутку острые!

— От тебя всего лишь требуется не провоцировать меня, если не хочешь быть расцарапанным!

— Да-да. О, Хонока.

Заметив краем глаза долгожданного человека, Ёсихико повернул голову и тут же нахмурился.

— Ёсихико… Он… настоял на том, чтобы пойти вместе… — смущённо сказала Хонока, рядом с которой стоял высокий молодой человек в дорогом чёрном пальто и очках без оправы.

Он смотрел на Ёсихико словно на отходы.

— Я… сказала ему, что с февраля мне больше не нужно ходить в школу… а он взял отгулы… и приехал сюда…

— У меня за год накопилась куча непотраченных переработок. Любой здравомыслящий человек хочет потратить их, пока они не сгорели в конце учётного периода, не так ли? — Старший брат Хоноки, не скрывавший отвращения к Ёсихико, поправил очки на переносице. — Как тебе только хватило наглости пригласить Хоноку на свидание в моё отсутствие? Ну что, пойдём развлекаться втроём? Или, если хочешь, можешь пойти домой. Что выбираешь?

Именно тогда Ёсихико понял, почему Котаро пожелал ему “мирной и спокойной прогулки”.

***

По территории храма носился ребёнок лет пяти. Он был одет словно японский аристократ, с головы спускался хвост чёрных как ночь волос. Золотистые будто луна глаза горели любопытством. Ещё несколько дней назад этот младенец лишь сопел и плакал в руках Сусаноо-но-микото, но теперь рос с нечеловеческой скоростью, прямо как всем известная принцесса, найденная внутри бамбука.

— Воспоминания уже вернулись к нему? — спросил Когане, которому еле удалось спасти свой пушистый хвост от интереса малолетнего тирана.

Конечно, он мог бы отправиться на выставку вместе с Ёсихико, но решил, что не хочет терпеть крики старшего брата небесноглазой. Вместо этого он навестил этот храм, однако здесь его тоже встретила далеко не тишина.

— Возвращаются по мере роста. Он уже вспомнил, что я его младшей брат. Через несколько дней будет выглядеть как взрослый. А там уже к нему медленно но верно вернётся и остальная память.

Аратама и нигитама Цукуёми-но-микото соединились в лазурную луну и превратились в младенца. К дальней стене открытого храма была прибита листовка выставки, которую Ёсихико любезно согласился оставить здесь. Когда Цукуёми-но-микото всё вспомнит, картина Нодзоми наверняка наполнит его надеждой.

Сусаноо-но-микото возлежал на полу возле входа, подперев щеку рукой, и с прищуром смотрел на старшего брата, который водил палочкой по песку.

— Я, конечно, отвык от детей с тех пор, как выросла Сусэри, но это моя возможность отдать брату долг.

Когане украдкой изучал выражение лица Сусаноо-но-микото. Оно будто бы стало мягче, а взгляд — не таким суровым. Скорее всего, именно так этот бог выглядел в глубокой древности.

— Всё случилось именно так, как ты говорил, Хоидзин, — Сусаноо-но-микото заметил взгляд лиса и тоже посмотрел на него. — Ёсихико не сдался, как мы его ни отговаривали. А ведь ты меня предупреждал, что он такой.

— Настойчивость — единственное, что мне в нём нравится.

— Теперь я хорошо понимаю, почему он твой любимчик.

— Не путай. Про любимчика я ничего не говорил.

Упрямо возразив, Когане вспомнил недавние слова Ёсихико и повёл ушами. Да, он и правда поморщился, когда лакей поменял заказ на поиск аратамы Цукуёми-но-микото. Он несколько раз спрашивал Ёсихико, уверен ли тот в своём выборе. И он, разумеется, пытался его остановить, потому что прекрасно знал, к каким последствиям может привести выполнение заказа. Он твердил, что сопровождает лакея просто для того, чтобы тот переделал его собственный заказ, однако постепенно начал выделять этот опадающий листок на фоне остальных. Откровенно говоря, Когане недоумевал из-за собственного отношения к Ёсихико. Оно стало покровительственным, и случившееся заставило его осознать этот факт.

Маленький старший брат разложил собранные листья перед большим младшим и снова куда-то убежал. Проводив ребёнка взглядом, Когане сменил тему:

— Кстати, я хотел у тебя кое-что спросить.

— Чего? — Сусаноо-но-микото приподнялся и подобрал один из листьев.

— Ты когда-то говорил, что хочешь досконально разобраться в качествах лакея. У тебя была для этого причина?

Должность лакея утверждена старшими богами. Сусаноо-но-микото никак не мог влиять на их ставленника. Чего же он тогда добивался?

Сусаноо-но-микото задумчиво перевёл взгляд.

— Да, — он кивнул. — И она неразрывно связана с тобой, Хоидзин.

— Со мной? — Когане покрутил головой, не ожидав такого ответа.

Сусаноо-но-микото поджал губы. Найдя, наконец, нужные слова, он снова повернулся к пушистому собеседнику.

— Хоидзин. Ты на пару с лакеем встречаешься с богами, которые потеряли важные воспоминания.

Глаза лиса видели обыденную, мирную жизнь и смену времён года. Он даже не задумывался о том, сколько времени уже смотрит на них.

— Но неужели ты считаешь, что в твоей собственной памяти нет пробелов?

1. “тэрасу”.

2. “амэ” или “ама”.

3. 希望, читается “кибо”.

4. “Луна в восемнадцатый день лунного календаря”.

5. Вероятно, здесь речь о Дайдзингу, храме в честь Аматэрасу в самом центре Токио.

6. Бисквитный десерт с начинкой.

Том 7. Глава 4. Лазурная луна

Комментарии