Глава 2. Стрела, выпущенная в луну

Часть 1

Однажды, во времена своей молодости, Сусаноо-но-микото сел на отёсанную скалу и надолго уставился на разлившееся перед ним море — его собственное царство. Он провёл в раздумьях столько времени, что росток возле него вырос в молодое деревце, раскинул ветви, начал расцветать и облетать, превратился в древнее дерево, засох и умер. Но бог продолжал размышлять:

— Почему отец попросил меня править этой лужей?

Бескрайнее синее море как обычно блестело в лучах Охирумэ-но-ками, воплощения его сестры. Когда собирались тучи, вода отражала их свинцовый свет, когда налетала буря — по поверхности бежали непокорные волны, но проходило всего несколько дней, и море вновь успокаивалось. Цукуёми-но-микото управлял приливами и отливами с помощью луны, и самому Сусаноо-но-микото никакой работы не оставалось.

— Или Идзанаги-но-ками этим говорит мне, чтобы я ничего не делал?

Он доверил небесный мир богов старшей дочери, а после захода солнца править начинал старший сын. Сусаноо-но-микото сидел без дела уже много времени, но в мире всё шло своим чередом. Возможно, Идзанаги-но-ками с самого начала ничего не ожидал от младшего сына? Он понял, что старшие дети справятся с миром сами, но не хотел оставлять третьего ребёнка совсем без работы, поэтому заставил его против воли стать королём морей. Раньше Сусаноо-но-микото гордился, что у него такой важный отец, но теперь чувствовал себя ни на что не годным отпрыском. Когда он задумывался об этом, из его голубых глаз проливались слёзы. Он стенал так громко, что деревья в ужасе облетали, ручьи пересыхали, а земля раскалывалась. Испуганные люди приносили ему жертвы, пытаясь задобрить, но бог совершенно не замечал их усилий.

— Сколько ещё ты будешь реветь, брат мой?

В один прекрасный день король ночи Цукуёми-но-микото спустился с небес и обратился к своему плачущему брату.

— Твой плач слышен даже на небесах. Твои жена и младенцы дрожат в страхе. Отчего тебе так грустно?

Волосы Цукуёми-но-микото были черны, словно ночь, а глаза светились, словно луна. Как обычно, он воплощал собой красоту.

— Прости меня, брат. Я всего лишь оплакиваю свою никчёмность.

— Никчёмность?

— Я настолько бесполезен, что наш отец Идзанаги-но-ками не придумал ничего другого, кроме как сделать меня королём этой огромной лужи, — Сусаноо-но-микото вновь посмотрел на море. — Будь я достойным богом, мог бы приносить пользу миру так же, как ты и…

Сусаноо-но-микото не договорил эти слова, потому что сильный удар в спину сбросил его со скалы в море. Не успев ничего понять, он упал вниз головой, суматошно вынырнул и посмотрел на брата, который стоял на скале и весело наблюдал за ним.

— Что ты вытворяешь?!

Нетрудно было догадаться, что именно Цукуёми-но-микото сбросил его со скалы. Неужели Сусаноо-но-микото успел чем-то провиниться перед братом? Хотя старший сын Идзанаги-но-ками правил безмятежным королевством ночи, он вовсе не отличался спокойным характером. Сбросив своего брата в воду, он лишний раз подтвердил это.

— Ну как тебе, брат? Каково на вкус море, которое ты называешь лужей? — спросил Цукуёми-но-микото, пока Сусаноо-но-микото плыл к ближайшей скале, чтобы схватиться за неё.

— На вкус?

Помятый и забрызганный волнами, Сусаноо-но-микото впервые осознал, что у морской воды есть тепло и вкус.

— Чувствуешь? Это соль. Без неё не выжить ни людям, ни зверям.

— Соль…

Сусаноо-но-микото лизнул свою мокрую руку и сосредоточился на вкусе. Затем вновь окинул взглядом бескрайнее море. По голубой воде медленно бежали волны.

— Смотри, — Цукуёми-но-микото указал на морскую птицу.

Она кружила над морем, расправив огромные крылья. Вдруг что-то увидела, спикировала и стрелой ушла под воду. Сусаноо-но-микото уже наблюдал за этой птицей, пока сидел на скале, но тогда ему казалось, что она просто играет. Он даже вздыхал, мол, что интересного может быть в воде? Однако сейчас, когда птица вылетела из воды, Сусаноо-но-микото заметил в её клюве нечто серебристое.

— Некоторые существа способны жить только в этой луже, брат. Иные выживают тем, что питаются ими.

Золотистые глаза Цукуёми-но-микото светились одновременно теплом и холодом.

— Защищая море, ты будешь защищать всех людей. Вот чего желает от тебя отец. Но ты не прислушиваешься к голосам людей и терзаешь землю своим рёвом. Понимаешь, насколько страдают из-за тебя люди?

Сусаноо-но-микото вспомнил бесконечные подношения, которыми люди пытались его успокоить. Перевернуть гору или изменить русло реки — сущий пустяк для бога, но людей может убить даже такая мелочь.

— Брат, — снова заговорил Цукуёми-но-микото. — Разве ты хоть что-то понимал, сидя на этой скале?

Колкости брата раздували жар в сердце Сусаноо-но-микото, словно кузнечные мехи, пока в нём, наконец, не вспыхнуло пламя.

Бог распахнул глаза, полные синевы. Он смотрел на море каждый день, но теперь увидел его в новом свете, словно с его глаз спала пелена.

Прищурившись, он начал видеть, как свет солнца проникает вглубь и играет на поверхности кораллов. Как стаи мелких рыб блестят, словно звёзды, как их преследуют твари покрупнее. Вот водоросль обвила камень, вот под песком прячется ракушка. Присмотревшись ещё лучше, бог увидел и совсем крошечные жизни, каждая меньше песчинки.

Море было полным. Полным жизни. Пока бог без дела сидел на скале, в этой колыбели зародился целый мир.

— Брат! Брат!.. — воскликнул Сусаноо-но-микото, не в силах сдержать воодушевления. — Это море просто кишит жизнью! Наш отец Идзанаги-но-ками хотел, чтобы я защищал её! А я никак не мог этого осознать!..

Он не понимал ни моря, ни замысла отца, ни чаяний людей.

Волна разбилась о камень и брызгами смыла слёзы с лица бога.

— Это море — оно и есть источник жизни…

Услышав эти слова, Цукуёми-но-микото улыбнулся так приветливо, словно это не он только что скинул брата в воду.

— Раз ты всё понял, то прекращай реветь, — он посмотрел в небо и продолжил более мягким голосом: — Далеко не всем дозволено плакать так же свободно, как тебе… Наша сестра, например, уже не вправе лить слёзы.

Хотя Охирумэ-но-ками получила от Идзанаги-но-ками власть над небесным миром, это было место, где боги жили задолго до их рождения. И у них, разумеется, были свои порядки. Не всем понравилось, что невесть откуда взявшуюся дочь Идзанаги-но-ками провозгласили владычицей неба.

— Никому не под силу открыто возражать Идзанаги-но-ками. Поэтому боги делают вид, что подчиняются приказам сестры, но на самом деле заточили её на задворках неба и ведут себя как им угодно. Они утверждают, что исполняют её волю, но лишь изображают послушание. Я и сам понял это лишь недавно.

Сусаноо-но-микото вытаращил глаза. Ему и в голову не приходило, что пока он без дела плачет, его сестру отрезают от мира.

— Но отец бы никогда не допустил такого!

— Наш отец отошёл от дел. Он доверил небесный мир сестре, поэтому именно она должна найти решение, — твёрдо заявил Цукуёми-но-микото и потупил взгляд. — Она… сказала, что завидует тебе, ведь ты можешь плакать. Это было вскоре после того, как она стала владычицей неба. Она нашла возможность тайком проникнуть в моё царство и пожаловаться на всё, что её гложет, — вспомнив тот разговор, Цукуёми-но-микото опечалился. — Она глушит собственные желания и пытается идти на компромиссы. Но именно из-за этой податливости она всё глубже погружается в пучину. Хорошо бы она наконец решила, что иногда без прополки сорняков не обойтись… — повисла пауза, и роскошные чёрные волосы Цукуёми-но-микото всколыхнулись от морского бриза. — Но боюсь, если её жизнь станет совсем невыносимой, то без нашей помощи она не справится.

Глаза, с красотой которых не сравнился бы ни один самоцвет, посмотрели на Сусаноо-но-микото взглядом, полным лунного света. Тот невольно ахнул, вновь осознавая, насколько отважен и надёжен его брат. Казалось, вдвоём они способны победить кого угодно. Даже древнейших небожителей.

— Брат мой, — продолжил Цукуёми-но-микото певучим голосом. Ветер подхватывал его и разносил во все уголки мира. — Так устроен наш прекрасный мир, что и солнце твоей сестры, и моя луна погружаются в море и из моря же восстают. Ты, море, связываешь вместе брата и сестру. И раз так, то отчего ты ущербен?

— Брат!..

Из глаз Сусаноо-но-микото полились горячие слёзы. Но от них больше не высыхали ни деревья, ни реки. Что-то поднималось из пространства, сокрытого в глубине груди, и на душе становилось так легко, что бог едва не воспарил.

— Брат! Брат! Я клянусь именем отца нашего Идзанаги-но-ками! Что бы ни случилось, я до самой смерти не забуду о нашей семейной гордости! — прокричал Сусаноо-но-микото во всё горло. — Пускай даже миллиарды восстанут против вас, я всё равно буду на вашей стороне!

И годы потекли бурным, грязным потоком.

— Брат! Умоляю тебя, брат! — кричал Цукуёми-но-микото.

Его некогда прекрасные чёрные волосы покрылись пылью и поблекли, у него отросла неухоженная борода. Глаза цвета луны, полные безумного, горящего света, неотрывно смотрели на Сусаноо-но-микото.

— Умоляю, возьми меня на небо! Приведи меня к сестре!

Кимоно давно перестало подходить ему, но он этого не замечал. Волочащиеся полы истрепались от трения. На ногах было столько грязи, словно он вовсе не носил обуви. Руки с длинными неухоженными ногтями цеплялись за младшего брата.

— Я отпустил жену и дочь, чтобы бремя короля ночи осталось лишь моим. Но я… я больше этого не вынесу! Я шлю сестре письмо за письмом, но она никогда не отвечает. Я уверен, она даже не получает моих посланий!

Он так долго рыдал, что совсем осип, слушать его было почти невыносимо.

— Ты единственный, на кого я ещё могу положиться! — продолжал он. — Твоя репутация не запятнана, тебя наверняка пустят на небо! Я могу затаиться в твоей поклаже. И тогда… тогда!..

— Брат… — Сусаноо-но-микото мягко сжал ладонь умоляющего Цукуёми-но-микото.

Когда-то ладонь старшего брата казалась ему символом надежности, но теперь стала сухой и жилистой. Впалые щёки пугали. С трудом верилось, что так мог выглядеть бог из легендарной троицы.

— Брат мой. Сусаноо-но-микото. Пожалуйста… умоляю…

Он запнулся, не в силах больше стоять, и Сусаноо-но-микото пришлось поймать брата. Сквозь кимоно он ощутил, что его тело исхудало и стало похожим на сухое дерево. Сусаноо-но-микото стало так невыносимо, что он зажмурился. Да, если бы он мог хоть чем-то помочь, он бы не пожалел ради брата даже жизни.

Ведь именно он однажды разубедил Сусаноо-но-микото, что тот ни на что не годен…

***

Сусаноо-но-микото стоял, прислонившись спиной к торчащему корню древнего кедра, который рос здесь уже тринадцать столетий. Вдруг он открыл глаза, осознав, что больше не один. Его храм притаился среди многочисленных гор Идзумо и безмятежных полей. Рядом со средней террасой протекала река — единственный источник каких-либо звуков. Под новый год налетела стужа, и храм запорошило снегом, но он уже растаял, и лучи зимнего солнца вновь достигли земли.

— Что привело тебя в такие дали, Хоидзин?

Незваный гость отвлёк его от дрёмы в объятиях корней. Дерево росло в рощице за храмом, залитой мягким светом.

— Неужели хочешь пожаловаться? — спросил Сусаноо-но-микото, опускаясь на колено и заглядывая в укоризненные глаза Когане.

Не далее чем вчера он заявил лакею, что искать аратаму — пустая трата времени. Лис, как надсмотрщик Ёсихико, тоже наверняка знал об их разговоре.

— Ты полагаешь, что чем-то заслужил жалобы?

— Может, да, а может и нет, — Сусаноо-но-микото пожал плечами, изображая невинность. — На самом деле, виноваты старшие боги. Я как раз собирался выяснить, достойного ли лакея они назначили, а они одобрили такой заказ. Это же настоящее издевательство.

Когане фыркнул и заявил:

— Ты, конечно, волен поступать как знаешь. Я не собираюсь ни мешать, ни помогать тебе. Но я должен сказать тебе одну вещь на правах посланника старших богов, — Когане распушил хвост и посмотрел точно в глаза Сусаноо-но-микото. — Ты не вправе препятствовать лакею. Неважно, что у тебя на уме, тебе нельзя стоять на пути Ёсихико. Заказ — это есть воля старших богов.

— Вот так неожиданность, — Сусаноо-но-микото вытаращил глаза. — Похоже, со времени нашей прошлой встречи Хоидзин начал потворствовать людям.

— Я требую этого не ради них, а ради старших богов.

— Ты уверен? Если честно, мне с трудом верится уже в то, что Хоидзин живёт среди людей.

Сусаноо-но-микото недоверчиво прищурился. Киотский Хоидзин славился как немилосердный бог, вселяющий ужас в сердца людей. Почему теперь он вдруг принял сторону лакея?

— Тем более, я достаточно наговорил, чтобы он сдался. Ты ему тоже передай, чтобы не совал нос в это дело. Мне тогда точно будет незачем стоять у него на пути, — закончил Сусаноо-но-микото и вновь откинулся на корни кедра.

Магатамы, свисавшие с его шеи, слегка звякнули. Бог посмотрел на своё ожерелье удивительно ласковым взглядом и погладил его огромной ладонью.

Птичка, сидевшая на ветке древнего дерева, чирикнула и улетела.

— Полагаю, Ёсихико не сдастся, что бы мы ему ни говорили. Такой уж он человек, — тихо заявил Когане, любуясь игрой света в листьях. Затем его взгляд вновь пронзил Сусаноо-но-микото. — А ты? Тебя самого устраивает, как всё сложилось?

Но такие вопросы не могли поколебать этого бога.

— Разумеется, — ответил Сусаноо-но-микото, невозмутимо улыбаясь. — Пусть так всё и остаётся.

Страна восходящего солнца до сих пор жила благодаря балансу, который он с таким трудом создал.

Когане повёл ушами, словно хотел возразить, но в конечном счёте промолчал.

***

Блестящие звёзды похожи на прорези в чёрном небосводе.

Эта мысль пришла в голову Цукуёми-но-микото, пока он смотрел на постепенно убывающую луну. Хотя его храм находился далеко от центра Киото, звёзд на небе было немного. Лишь белоснежная луна светила по-настоящему ярко.

— Ночь наступает каждый день. Наверное, это заслуга моего брата, который управляет королевством тьмы.

Было уже за полночь. Цукуёми-но-микото посетил все свои храмы, вернулся в Киото и уже какое-то время любовался небом. Пускай в стране есть много мест, освящённых в его честь, почему-то бог чувствовал себя комфортно лишь в этом. Скорее всего, когда-то этот храм был для него особенным, пускай он и не мог вспомнить, чем именно.

— Неужели я больше не могу ничего сделать?..

Цукуёми-но-микото медленно сжал правый кулак. Ладонь под перчаткой отозвалась тупой болью, и бог медленно выдохнул.

Хотя днём лакей отважно возмущался, самого бога новость о съеденной аратаме практически не удивила. Он вообще легко мирился с любыми откровениями, впитывая их, словно губка воду. Пускай он и не помнил судьбу своей аратамы, Сусаноо-но-микото заявил, что часто рассказывает об этом, и, скорее всего, предыдущие разы как-то отложились в памяти старшего брата.

Цукуёми-но-микото присел на порог открытой настежь двери храма и взял в руки свиток “Повести о старике Такэтори”, который они с лакеем нашли сегодня днём. Бог не помнил, когда у него появился этот свиток, но судя по потёртостям, он часто перечитывал его. Цукуёми-но-микото бережно развернул бумагу, стараясь не повредить её ещё сильнее. В самом конце истории была иллюстрация с Кагуей, которая говорит дедушке и бабушке, что должна вернуться на луну. Когда-то картинка была цветной, но с годами от неё остались только чернильные контуры. Цукуёми-но-микото остановил взгляд на иллюстрации и наизусть прочитал фрагмент истории, всплывший в его памяти:

— Если б я родилась в вашем мире, среди вас, земных людей, то я с радостью осталась бы с вами, мои дорогие родители, чтобы рассеять ваше горе. Никогда, никогда бы я вас не покинула! Но увы! Это невозможно! Сейчас я сброшу платье, которое носила в вашем доме, и оставлю вам как память обо мне. В ясную ночь выходите глядеть на луну…

Она родилась на луне, и поэтому не могла больше оставаться на земле, как бы ей этого ни хотелось. Ровным, меланхоличным голосом Цукуёми-но-микото прочитал по памяти, как она оставила дедушке и бабушке своё платье и попросила их смотреть на луну. После этого она написала письмо микадо, надела небесное платье, от которого забыла всё, что с ней случилось, и вознеслась на небо вместе со слугами.

— Кагуя села в летучую колесницу и в сопровождении сотни посланцев из лунного мира улетела на небо.

Прочитав наизусть концовку истории, Цукуёми-но-микото осознал, что мир перед глазами поплыл, и с запозданием понял, что его глаза полны слёз. Девушка, которую дедушка и бабушка считали почти родной внучкой, навсегда покинула их. Должно быть, они не находили себе места от грусти. Но хотя Цукуёми-но-микото понимал, что это печальная концовка, он не мог связать её с собственными слезами. Что-то подсказывало, что за ними стоит иная причина. Он развернул свиток до самого конца — там была лишь пустота и подпись: “Я всегда плачу, когда читаю это место”. Цукуёми-но-микото невольно поморщился. Похоже, это происходило с ним не только сегодня — он плакал каждый раз, когда дочитывал свиток до конца. Скорее всего, в какой-то момент Сусаноо-но-микото обратил на это внимание и сказал ему сделать на свитке пометку. Неясно, начал ли Цукуёми-но-микото плакать над этой историей до или после того, как выучил её наизусть, но совершенно очевидно, что она имела для него особенное значение.

Вытерев бегущие по щекам капли, бог посмотрел в ночное небо. В “Повести” не сказано, для чего принцесса Кагуя спускалась на землю. Должно быть, её настоящая семья на луне тоже с нетерпением ждала возвращения любимой дочери.

— Семья… — прошептал Цукуёми-но-микото.

Сейчас это слово означало для него в первую очередь младшего брата. Ещё у него была старшая сестра Аматэрасу-омиками, но они уже давно не виделись. А может и виделись, просто бог не мог этого вспомнить.

— Семья… — повторил он отчетливее, и мир вновь покосился.

Из правого глаза вытекла ещё одна слеза. Однако Цукуёми-но-микото недоумённо наклонил голову, вновь не сумев понять причины своей реакции. Раз солнце встаёт — значит, у его сестры всё хорошо. А что до брата, то он здоров как бык и приходил даже сегодня. Отец и мать наверняка живут в мире и спокойствии в своих храмах. Но раз так, почему он плачет?

— Может быть, я что-то забыл?..

Воспоминания покинули его вместе с аратамой. Но Цукуёми-но-микото не был уверен, что вспомнит всё, если его души вновь соединятся. Единственным ключом к прошлому для него оставались рассказы брата.

Цукуёми-но-микото поднял руку к луне, затем вытер свои щёки. Ладонь сквозь перчатку ощутила упругость кожи. Он выглядел не молодым и не стариком, но казался немощным, особенно на фоне Сусаноо-но-микото с его аккуратной чёрной бородкой. Долгое время Цукуёми-но-микото безоговорочно полагал, что ни на что не способен, и поэтому должен лишь слушаться своего брата. Однако лакею удалось разжечь крошечный огонёк в холодных пустошах души бога.

Как он выглядел, пока не потерял аратаму? Как разговаривал? Как смеялся? Как жил? Как правил королевством ночи?

Разве это неправильно — искать ответы на эти вопросы?

Ему казалось, что его мысли постепенно приходят в движение, словно шестерёнки заржавевшей машины. Но это рвение, как и все предыдущие, растает с рассветом. Цукуёми-но-микото развернулся к столу и взял в руку кисть. Заря скоро забрезжит. Нужно успеть записать мысли.

Обмакнув кисть в чернила, бог плавно вывел на бумаге собственное имя. А затем то, чего нельзя забывать: описание лакея, который сказал ему, что в поисках воспоминаний нет ничего плохого.

Часть 2

На следующий день после телефонного разговора с Ёсихико Хонока почему-то с самого утра не находила себе места. Не выдержав сидения дома, она решила сходить в школьную библиотеку. Сегодня у неё не было занятий, поэтому на школе свет клином не сошёлся, но девушка не придумала, куда ещё пойти. Был конец января, воздух в городе насквозь промёрз, небо затянули унылые свинцовые тучи — ладно хоть снег не пошёл! Впрочем, Хонока не питала к зиме ненависти. Да, мороз щипал щёки, но дышать прохладой было приятно. Казалось, холодный воздух чистит лёгкие изнутри.

“Если уж ты странная, то гордись этим”.

Пока Хонока шла, ей вспомнилась недавние слова Нодзоми. Иногда девушка мечтала о том, чтобы у неё были обычные глаза, но возможно, они не так уж и важны. Хонока опустила взгляд на свои руки. Нет, она вовсе не безразлична к другим людям и отмалчивается вовсе не потому, что у неё нет эмоций. Скорее всего, ей лишь не хватало веры в себя, чтобы выражать их.

— Выражать… — прошептала она это слово в намотанный на рот шарф.

Что насчёт Нодзоми? Может, и она выражает свои настоящие чувства только в картине, которую называет своим секретом? Какие эмоции она вложила в ту холодную прекрасную луну?

Хонока, как обычно, добралась до школы на электричках с пересадками. Пройдя мимо спортплощадки, на которой у младшеклассников был урок физкультуры, она поднялась по ступеням главного входа и подняла голову, чтобы посмотреть на окно кабинета рисования. За стеклом будто бы никого не было, но если Нодзоми собиралась представить картину на конкурс, то вполне могла работать над ней даже сегодня. Переодевшись в сменную обувь, Хонока немного поколебалась возле лестницы, но в конце концов решила дойти до кабинета. Однако в нём лишь витал едва уловимый запах красок. Похоже, Нодзоми всё-таки не пришла.

Вопрос о том, хорошо ли она рисует, мог легко привести Хоноку в замешательство. Учитель часто хвалил её за этюды-натюрморты, но как только дело доходило до работ на свободную тему, у девушки опускались руки. Она считала, что никогда не сможет нарисовать голубую луну, как Нодзоми. И по той же причине не понимала, каково это — вкладывать эмоции в картину.

Добравшись до библиотеки, Хонока взяла альбом современного искусства. В нём были не только картины, но ещё гравюры, скульптуры, каллиграфия и многое другое. Сев на еле живой стул, девушка принялась листать страницы, полные похожих на кляксы картин. Она пыталась найти в них ответы на свои вопросы, но пока что ей этого не удавалось.

— Мне кажется, разгадка должна быть гораздо проще…

Почему девушка, которая знает другое прочтение “Повести о старике Такэтори” и рыдает над ним, рисует голубую луну?

Хонока вернула альбом на полку. Вдруг её взгляд упал на стоявший по соседству журнал о японских художниках. Ему было несколько лет, но школьники им особенно не интересовались, поэтому он выглядел почти как новый. Полистав страницы, Хонока поняла, что журнал состоит из энергичных очерков о картинах. Какое-то время она смотрела на них, особенно не вдумываясь, а затем её словно громом поразило. От изумления Хонока зажмурилась.

Луна.

Девушке понадобилось несколько секунд, чтобы переварить увиденное.

Голубая луна.

Медленно открыв глаза, Хонока увидела на странице журнала луну, как две капли воды похожую на ту, что нарисовала Нодзоми.

***

Работа принадлежала некоему Тадаси Хатано. Поискав в телефоне, Хонока выяснила, что у художника нет своего сайта, однако его картины продаются в одной из художественных галерей Киото. Немного подумав, девушка решила сходить туда. Художник мог оказать влияние на Нодзоми, и раз так, лучше увидеть картины Хатано вживую.

Хонока доехала на метро до галереи, приютившейся между старомодным и, кажется, уже не работающим кафе, а также букинистическим магазином с наглухо закрытыми рольставнями. На небрежно отполированной двери было наклеено объявление, написанное почти высохшими чернилами: “Часы работы: 10-19”. За стеклом двери Хонока сразу заметила картину с луной и робко взялась за ручку.

— Прошу прощения, — сказала она, входя внутрь.

Сидевший на диване напротив входа немолодой мужчина — видимо, хозяин галереи — оторвал взгляд от газеты.

— Можно мне посмотреть этот лунный пейзаж?

Она боялась услышать в ответ “нечего тут школьникам шастать”, но мужчина лишь окинул девушку удивлённым взглядом и буркнул:

— Как хочешь.

В небольшом помещении висело несколько картин, и та самая луна нашлась на двух. Обе были пейзажами — одна в парке, другая с кучкой высотных зданий. На обеих ярко горело полнолуние. И выбор цвета, и мазки очень напоминали стиль Нодзоми.

— Кстати, несколько лет назад приходила какая-то девочка из средней школы, тоже их смотрела, — сказал хозяин галереи, складывая газету на столе. Он снял очки и спросил, массируя глаза: — Что вы находите в работах Хатано?

Мужчина встал, взял со стойки возле дивана листовку и отдал Хоноке. На бумаге был изображён мрачноватый мужчина возле холста с кистью в руке. Текст сообщал, что это и есть Тадаси Хатано, и приводил краткую биографию.

— Он так упрямо пытался стать успешным художником, что его бросила жена. Вроде бы их дочь в этом году школу заканчивает — поди, твоя ровесница.

— У него есть дочь?.. — тихо ахнув, спросила Хонока.

— Он говорил, что уже много лет её не видел. Стыдно, наверное, — хозяин галереи посмотрел на холст и вздохнул. — Луна-то у него красивая, да только картины не продаются. У меня их на заднем дворе целая стопка. Вот бы он начал рисовать яркие дневные пейзажи…

Хонока снова посмотрела на картину перед собой. Висящий в раме холст показывал ночной парк. Приглушённые цвета создавали ощущение тишины.

— И ещё он как заведённый пишет полную луну. Ни разу не видел у него ни месяца, ни полумесяца. Луна всегда круглая как блинчик.

“Когда взойдёт лазурная луна, мы снова встретимся”, — ожили в памяти слова из иного прочтения “Повести”.

— Может быть, в этом есть какой-то смысл? — предположила она.

— Да чёрт его знает, — хозяин галереи пожал плечами. — по мне так он просто влюблён в неё как мальчишка.

Хонока ещё долго неподвижно стояла и смотрела на луну, нарисованную точно над турником. Она напоминала окно, открытое в небе.

***

Над длинной дорогой, ведущей к святилищу Хэйан, возвышаются алые двадцатичетырёхметровые тории. Их установили в начале периода Сёва, и когда в городе ещё ходил трамвай, посетители храма определяли по ним, что пора выходить. С тех пор рядом появились художественный музей, библиотека и выставочный центр, которые привлекали не только местных жителей, но и туристов.

— Говорят, этой весной музей закроют на ремонт, — сказал мужчина в толстовке с капюшоном, сидевший в позе лотоса на касаги[1], и показал пальцем на здание справа.

— Жаль, мне он очень нравился, но что поделать, всё со временем ветшает. Вот и мой храм, например, переносят раз в шестьдесят лет.

Казалось бы, сравнивать музей и храм довольно странно, но этот бог никогда не обращал внимания на подобные мелочи. Интереснее было другое — он настолько часто посещал музей, что привязался к старому зданию.

— Зачем я тебе? — спросил Когане, обвив себя хвостом, и укоризненно посмотрел на собеседника. Он тоже сидел на касаги. — Зачем ты нарочно позвал меня туда, где Ёсихико нас не найдёт? Конечно, я и сам догадываюсь, но…

Ветер пробирал до костей. Окунинуси-но-ками посмотрел на машины, проезжающие под ториями, затем поднял голову и невозмутимо улыбнулся.

— Да? Ну, раз догадываешься, то мне же легче.

— Я предполагаю, что ты хочешь поговорить про заказ.

— Именно. Моя личная сеть информаторов уже выяснила, что заказчик, Цукуёми-но-микото, попросил Ёсихико отыскать потерянную аратаму, — Окунинуси-но-ками поставил локоть на колено и прищурился. — Можно я спрошу прямо, Хоидзин? Ты знаешь, куда делась душа Цукуёми-но-микото?

Порыв ветра ударил по ушам.

— Предположим, что я скажу “да”. Ты прикажешь мне рассказать Ёсихико? — Когане неподвижно смотрел в глаза собеседника.

— Нет, я про другое, — Окунинуси-но-ками пожал плечами. — Я не против, пускай разыскивает аратаму самостоятельно. Просто… у меня мурашки по коже при мысли о том, что в ходе этих поисков он может докопаться до правды.

— Какой? — осторожно переспросил лис.

— Ты должен меня понимать, Хоидзин. Ты появился на небесах задолго до этой троицы, поэтому наверняка знаешь об отношениях между братом и сестрой.

Когане слегка повёл ушами. Его больше встревожил не сам вопрос, а то, кто именно его задал.

— Я понимаю, ты недоумеваешь, откуда молодой бог вроде меня может знать о таких вещах, но давай пока не поднимать эту тему, ладно? Ты ведь согласен, что это довольно серьёзное дело? И, зная Ёсихико, он вполне может его раскопать, — Окунинуси-но-ками посмотрел на Когане так, словно заглядывал в самые сокровенные уголки его души, а затем повернул голову и уставился вдаль. — Если это случится… оставишь ли ты его один на один с этим знанием?

Обычно в глазах этого бога мерцал игривый огонёк ухмылки, но сейчас это был холодный, жёсткий свет. Когане вздохнул и возразил:

— И всё же старшие боги не стали мешать заказу.

— Поэтому ты считаешь, что тоже должен помалкивать?

— Верно. Я могу следить за ходом выполнения заказа, но у меня нет причин останавливать Ёсихико, — твёрдо заявил Когане, стараясь не обращать внимания на тупую боль в груди.

Он уже решил держаться подальше от лакея и не собирался передумывать.

— И нет, мне неведомо, куда исчезла аратама Цукуёми-но-микото. В своё время боги, сжалившиеся над ним, приложили к поискам огромные усилия, но так ничего и не нашли. Теперь боги доверили эту задачу Ёсихико — но и только. Они не приказывали ему раскрыть прошлое божественной троицы.

— Ты это сейчас всерьёз говоришь? — взгляд Окунинуси-но-ками вновь остановился на Когане. — Насколько я знаю, аратама Цукуёми-но-микото пропала сразу после того случая. Ни за что не поверю, что они не связаны. Зато запросто поверю, что Ёсихико во время своих поисков нечаянно заглянет за запретную дверь.

— Возможно, но не обязательно.

— У людей есть такой термин: риск-менеджмент.

Когане слегка поморщился и повёл ушами. Как правило, Окунинуси-но-ками избегал какой-либо ответственности, но в этом вопросе проявлял редкую принципиальность. И, если говорить честно, Когане тоже задавался похожими вопросами. Почему спустя столько времени старшие боги вдруг выбрали Цукуёми-но-микото следующим заказчиком? Почему одобрили заказ на поиск аратамы, который мог так легко снять печать с забытых страниц истории? Да, Когане тоже предполагал, что Ёсихико не избежит встречи с этой тайной. То, о чём предупреждал Окунинуси-но-ками, практически неизбежно.

— Возможно… они решили, что Ёсихико это под силу.

Когане почти не верил в свою догадку. Но иных объяснений тому, что старшие боги одобрили заказ, всё равно не было.

— У богов не получилось. Всеведущие создания не смогли отыскать ни аратаму, ни способа спасти правду от искажения. Но…

Что, если это под силу человеку?

— Я могу понять поиски аратамы. Но в чём смысл открывать людям правду о тех событиях спустя столько времени? — задумчиво протянул Окунинуси-но-ками и тихо добавил: — По крайней мере я готов поспорить, что мой тесть точно выступает за то, чтобы статус-кво сохранился.

Когане фыркнул. Теперь и зять заговорил о том же самом.

— Сусаноо-но-микото именно так и сказал, — заявил лис и опустил взгляд. — Но возможно, старшие боги против.

Между богами пронёсся порыв зимнего ветра.

— Понятия не имею, что там задумали старшие боги… — Окунинуси-но-ками смахнул пыль с ладоней и встал. Он сунул руки в карманы толстовки и окинул взглядом улицы Киото. — Но сам я волен делать всё, что захочу.

— Окунинуси-но-ками…

— Знать, но нарочно держать Ёсихико в неведении — это жестоко по отношению к нему.

Когане закрыл глаза.

Окунинуси-но-ками шагнул в воздух, оставив лиса одного. На третьем шаге он растворился в пространстве.

Часть 3

“Записки о деяниях древности” и “Нихон Сёки” изображают Сусаноо-но-микото исключительно неуправляемым богом. То он ревёт и закатывает истерики, совсем как ребёнок, то героически побеждает Ямата-но-ороти, чтобы спасти девушку. “Нихон Сёки” содержит слова о том, что именно Сусаноо-но-микото посадил все деревья, что растут в Японии. Будущие поколения людей придумали и множество других историй об этом многогранном боге.

— Но что-то я не могу представить, чтобы он съел аратаму старшего брата.

Ёсихико сидел на ступенях храма Цукуёми-но-микото, поставив локоть на колено и подперев подбородок. Прошло уже три дня с тех пор, как он заявил, что хочет поискать способ вернуть аратаму заказчику. Чем больше он думал о поведении Сусаноо-но-микото, тем больше укреплялся в своих подозрениях. Заявление о том, что его брат болен, поэтому к его словам не стоит относиться всерьёз; попытки запереть его в храме советами никуда не выходить; настоятельные рекомендации о регулярном визите во все храмы Цукуёми-но-микото, что отнимает у бога всё свободное время — теперь всё это казалось частями большого плана. Сусаноо-но-микото старался подавить в брате интерес к королевству ночи и своему прошлому. Ёсихико продолжал размышлять о способах вернуть аратаму даже во время подработок, но пока ничего путного в голову не приходило. Да, он считал, что опозорится как лакей, если признает поражение, но как можно вернуть то, что съел другой бог? Неужели единственное, что ему остаётся — это упрашивать Сусаноо-но-микото вернуть брату душу? Или человеку под силу сделать новую аратаму?

— Интересно, аратама вообще переваривается? — пробормотал он, но рядом не было лиса, который мог смешно возмутиться этими словами.

Неясно, где именно разгуливал Когане, но Ёсихико не видел его с того самого дня, как поменял заказ на поиск аратамы. Хоноку он больше тоже не посещал. Поэтому лакею не с кем было обсуждать происходящее, и от этого сведения в голове смешивались в кучу-малу. Только сейчас Ёсихико отчётливо ощутил, что божественный лис, несмотря на ворчливость, скорее содействовал работе лакея, чем наоборот.

— Ёсихико, — Цукуёми-но-микото вышел из храма и подошёл к лакею, держась за больные ноги. — Похоже, мой брат вернулся в свой храм в Идзумо.

— Идзумо…

Ёсихико подумывал о том, чтобы снова поговорить с Сусаноо-но-микото, поэтому попросил Цукуёми-но-микото узнать, где тот сейчас находится.

— Спасибо, буду знать, — лакей поднялся и стряхнул песок с джинс. — Сам видишь, мой пушистый компас куда-то подевался. Так бы я у него спросил.

— Ничего страшного, — Цукуёми-но-микото покачал головой с как всегда безразличным видом. — Ты пойдёшь в Идзумо? — спросил он, посмотрев на Ёсихико серебристыми глазами.

Немного поколебавшись, лакей кивнул.

— Я думаю, мы должны поговорить ещё раз… Мне тогда кровь в голову ударила, и спокойного общения не вышло.

Конечно, спокойное общение с легендарным Сусаноо-но-микото — само по себе оксюморон, но Ёсихико предполагал, что на сей раз сможет отвечать богу уравновешеннее.

— Потому что съесть аратаму брата — это ведь сумасшествие! И слова о том, что он хотел править ночью, ничего не меняют. Мне кажется, должна быть какая-то другая причина.

Он проконсультировался с Котаро, ещё раз самостоятельно изучил “Записки” и “Нихон Сёки”, но так и не отыскал записей о конфликтах между братьями. Видимо, речь о некоем происшествии, которое известно только им самим.

— Хотя с учётом того, что он вытворял на небесах, я совершенно не удивлюсь, если он съел аратаму без какого-либо повода, — проворчал Ёсихико.

— На небесах? — Цукуёми-но-микото наклонил голову. — О чём ты говоришь?

— А? А, точно, ты и про это забыл.

Ёсихико нахмурился, вспоминая содержание “Записок”. Ему стало неловко — казалось, он ябедничает старшему брату на младшего.

— Когда Сусаноо-но-микото ходил на небеса навещать Аматэрасу-омиками, он поклялся, что докажет чистоту своей души тем, что разгрызёт свои вещи и вещи своей сестры, и из этого родятся новые боги. Так появились три невинные девы Мунаката-сандзёсин. Гордый собой, Сусаноо-но-микото разорил целое поле, закопал оросительные каналы и разбросал по священному храму собственные испражнения, — перечислил Ёсихико, загибая пальцы. — А да, ещё он пробил дыру в крыше ткацкой мастерской и забросил внутрь освежёванную тушу лошади. Внутри находилась прядильщица, которая умерла от испуга.

— Это всё — мой брат?

— По крайней мере, так написано в “Записках”. Это те истории, которые сохранили о нём люди.

В наказание за эти проделки, Сусаноо-но-микото вырвали ногти на руках и ногах, отрезали волосы и с позором прогнали с небес. Бог спустился в Идзумо, где спас от Ямата-но-ороти свою будущую жену Кусинада-химэ. Ёсихико не думал, что “Записки” — истина в последней инстанции, но другого способа узнать о событиях божественной эпохи у людей всё равно не было.

— Я отказываюсь верить, что мой ласковый добрый брат способен на такое. Должно быть, это какая-то ошибка.

— Он даже твою аратаму съел, а ты до сих пор относишься к нему как раньше?.. Это даже в каком-то смысле качество, достойное уважения… — Ёсихико не выдержал пристального взгляда бога и отвернулся.

Его изумляло, почему Цукуёми-но-микото не осознает, насколько ужасно с ним поступил брат.

— Если хочешь узнать о моём брате из человеческих книг, есть и другие источники, — сказал бог, зашёл в храм и вернулся оттуда с книгой. На её обложке значилось: “Фудоки края Идзумо”. — Я нашёл это сегодня утром в горе дневников.

— Фудоки… Помню, мы проходили это слово в школе… но что оно означает?

— Это описание местности: географии, истории и так далее, — Цукуёми-но-микото раскрыл книгу с помощью вложенной в неё закладки. — “Как говорят умудрённые летами старцы, Суса-но-о овенчался зеленью сасэ да пустился в пляс дюже буйный; и корона его вся облетела. С той поры и повелось землю ту кликать Сасэ”.

Когда Цукуёми-но-микото читал по тексту, в его голосе почти исчезали неловкие паузы.

— И как это понимать?.. — Ёсихико посмотрел на бога робким взглядом.

— Это описание того, что означает имя одной из земель. Однажды Сусаноо-но-микото вставил себе в волосы листья дерева сасэ и стал плясать. От его движений вся листва попадала на землю, которую с тех пор так и называют: Сасэ.

— Сусаноо-но-микото плясал с листьями на голове? — Ёсихико покрутил головой, не в силах представить, как такое возможно. Разве что это был пьяный танец в конце грандиозной попойки.

— Есть и ещё одна история. “По сему случаю Суса-но-о постановил: земля сия невелика, и всё равно достойна. Посему, молвил бог, не дам я имени своего ни деревцу, ни камню, но водружу здесь душу свою на упокоение”. Это значит, что он пришёл в маленькую, но прекрасную землю, и решил, что даст своё имя не какому-нибудь растению, а всему этому краю, — Цукуёми-но-микото оторвался от книги и посмотрел на Ёсихико. — Даже сейчас настоящий дом моего брата именно там — в месте, которое он назвал Суса.

— Суса… — пробормотал Ёсихико.

Это слово наполнило тело свежестью, словно дуновение пронизывающего ветра. Ёсихико впервые испытал к Сусаноо-но-микото нечто помимо благоговейного ужаса. Он знал этого бога как воителя с голубым телом, который неумолимо уничтожал всё, что попадалось ему на пути. Но, возможно, это была лишь одна из сторон характера бога.

— Лакей, я пойду в Идзумо вместе с тобой, — сказал Цукуёми-но-микото, и Ёсихико вытаращил глаза.

— Э-э... Но тебе ведь нельзя покидать храм.

— Как-нибудь выкручусь, — Цукуёми-но-микото нервно улыбнулся. — Два дня назад я записал в дневнике интересную вещь: “Хочу узнать, как я выглядел, разговаривал, улыбался, жил и правил ночью, пока не потерял аратаму”. Думаю, это ты на меня повлиял.

— Я? — Ёсихико почесал голову.

Ему казалось, что он просто пытается доделать заказ.

— А теперь я думаю то же, что и два дня назад.

Бог говорил как никогда уверенно, и его голос заставил лакея выпрямить спину.

— Я хочу своими глазами увидеть место, где поселился мой брат. И к тому же… — Цукуёми-но-микото посмотрел на растерянного лакея безразличным взглядом и как всегда ровно закончил: — Мне надоело просто ждать.

Этот бог не помнил даже вчерашнего дня, поэтому ему не могло ничего надоесть. Секунду постояв с разинутым ртом, Ёсихико посмеялся над тем, что бог всё равно попытался оправдать своё стремление именно этим.

***

Есть много способов попасть из Киото в Идзумо[2], но вечная нехватка денег в кошельке Ёсихико сделала за него выбор в пользу ночного автобуса[3]. Лакей взял билет на один из свободных от подработки будних дней, предполагая, что в такое время в автобусе найдётся свободное местечко и для Цукуёми-но-микото. Ёсихико также оставил записку до сих пор не вернувшемуся Когане, хотя, с учётом божественности лиса, это наверняка было лишним.

В автобусе уже погасили свет, и Ёсихико смотрел на часы смартфона, прикрывая светящийся экран рукой. Решившись на поездку в Идзумо, он подумал над тем, чтобы связаться с Окунинуси-но-ками, но в конечном счёте решил промолчать из опасений, что этот бог затаскает его по разным местам, мешая работать. Тем более, по словам Сусэрибимэ её муж опять неизвестно где гуляет — впрочем, ничего нового в этом не было. Меньше всего Ёсихико хотелось встревать в семейные споры, поэтому он решил никому ничего не рассказывать.

Вздохнув, Ёсихико приподнял занавеску на окне. За матовым стеклом проносились оранжевые огни автомагистрали. Хонока говорила, что Когане хочет что-то рассказать про заказ, но не может. Интересно, что же хотел сообщить ему лис? Возможно, нечто связанное со сменой заказа?

— Вдруг он тоже знал? — пробормотал Ёсихико.

А если Когане слышал, что Сусаноо-но-микото съел аратаму Цукуёми-но-микото, и пытался предупредить лакея, что искать её бесполезно? Вот почему он выглядел таким кислым?

— Уснуть не можешь? — тихо спросил Цукуёми-но-микото с соседнего сиденья.

— Я всегда волнуюсь, когда еду на ночном автобусе, поэтому засыпаю с трудом, — Ёсихико повернулся к богу и кисло улыбнулся. — Но когда уже подъезжаю, меня клонит в сон.

— Я разбужу, когда доедем.

— Спасибо.

Приятно было иметь возле себя надёжный будильник. Цукуёми-но-микото, который по его собственным словам, почти не спал, сложил перед собой ладони и потёр их.

— Болят? — спросил Ёсихико.

Цукуёми-но-микото сжал кончики пальцев. Лакею показалось, будто дыхание бога участилось.

— Когда мы спустились с горы, у меня вдруг заболели пальцы. И в груди какая-то тяжесть появилась. Но это ничего, — Цукуёми-но-микото глубоко вдохнул, выдохнул и посмотрел на Ёсихико серебристыми глазами. — Я, наверное, никогда так долго не покидал своих храмов. Скорее всего, это от волнения.

— Ты, надеюсь, не издеваешься над собой? Сразу скажи, если станет невмоготу.

— Да, спасибо.

Сусаноо-но-микото сказал, чтобы он регулярно навещал храмы по всей стране, но не выходил из них. Скорее всего, Цукуёми-но-микото и правда впервые нарушил этот наказ. Он решил не дожидаться следующего визита брата, а добраться до него самостоятельно. Ёсихико с улыбкой вспомнил, как бог удивлялся автобусам, а потом как ребёнок радовался откидывающемуся креслу. Да, этот бог потерял и аратаму, и власть над королевством ночи, но у него тоже есть право на веселье. Он не обязан сидеть взаперти.

— Чем позавтракаем в Идзумо? — спросил Ёсихико.

— Сóбой.

— Точно, знаменитая соба Идзумо. Наверняка она вкусная.

— Уже предвкушаю.

После этого короткого разговора Ёсихико провалился в дрёму.

***

Ранним утром на центральной станции Идзумо было малолюдно. Местных почти не было — только туристы с чемоданами на колёсиках и иностранцы с огромными рюкзаками. Скорее всего, их привлекали сюда горячие источники. К тому же в самом разгаре был сезон ловли крабов-стригунов, поэтому турист, согревшись в источнике, мог насладиться сладким крабовым мясом — чем не воплощение роскоши?

Не будь неожиданных обстоятельств, он бы и сам прикинулся человеком, поселился в любимой гостинице и вкусил этого наслаждения. Но увы, сейчас ему приходилось стоять здесь с тоскливым видом. Он низко надвинул капюшон толстовки и неотрывно следил за остановкой междугородних автобусов. Там вот-вот должны были появиться лакей и бог. Именно их он и дожидался.

— Мороз-то какой, — проворчал Окунинуси-но-ками, хотя давно уже привык к зимам Идзумо.

Более того, он в принципе страдал от зноя и холода намного меньше людей, однако сегодня ветер почему-то пробирал до костей.

Он пришёл сюда, чтобы остановить Ёсихико. Нельзя ждать, пока лакей откроет запретную дверь. Пока ещё осталось время, нужно сказать ему держаться подальше от этого заказа и отправить восвояси. Но сейчас Окунинуси-но-ками уже понимал, что его решимость дала капитальную трещину.

“Возможно… они решили, что Ёсихико это под силу”.

Слова Когане не выходили у него из головы. Но в то же время становилось совестно от одной мысли о том, что тяжесть давнего конфликта богов ляжет на плечи всего одного человека. И наконец, он всё ещё лелеял надежду, что всё обойдётся. Но что, если он остановит лакея, пока ничего не случилось? Закончится ли всё мирно?

Окунинуси-но-ками на редкость сильно поморщился и пробубнил под нос пару крепких словечек. Мысли никак не приходили в порядок. При желании он мог отправить Ёсихико домой силой. Но это перечеркнёт последнюю возможность вернуть аратаму Цукуёми-но-микото. Окунинуси-но-ками прекрасно знал, что этого бога не устраивает текущее положение дел, и он бы с радостью одобрил любую помощь с поисками аратамы, если бы только они не имели отношения к тому происшествию.

Окунинуси-но-ками, кривясь, слушал голос Когане, который снова и снова эхом раздавался в голове. Божественный лис тоже понимал: замысел старших богов не только в том, чтобы лакей отыскал аратаму. Скорее всего, они нарочно подталкивали Ёсихико к тому, чтобы он раскрыл правду, которую боги старались не трогать, словно больную мозоль. И Окунинуси-но-ками не мог открыто противостоять им — просто потому что не знал наверняка, как эта правда связана с потерей аратамы.

— Может быть, Цукуёми-но-микото придётся свыкнуться со своим прошлым, чтобы вернуть аратаму?

Высказанная гипотеза стала белым паром, растворившимся в воздухе. Если он правильно разгадал замысел старших богов, то они те ещё негодяи. Этот случай явно выходит за рамки работы лакея. И Ёсихико ничем не заслужил такой тяжёлой ноши.

— Окунинуси-но-ками, — он стоял, не скрывая раздражения, и вдруг услышал поблизости голос старой знакомой. — Они почти здесь.

Он не сказал Сусэрибимэ про приезд Ёсихико. Жене наверняка показалось бы странным, что муж стремится прогнать лакея. Она не знала, что скрывал от неё отец, и Окунинуси-но-ками был не вправе раскрывать Сусэрибимэ правду. Это была единственная дань уважения к тестю, который не хотел никаких перемен.

“Да. Он всегда говорил, что его всё устраивает”, — напомнил Окунинуси-но-ками сам себе и поднял голову.

На кольцо перед станцией постепенно выворачивал огромный автобус. Напоследок вдохнув, властитель Идзумо натянул дежурную улыбку и приготовился встречать лакея.

***

— Я ждал тебя, Ёсихико!

Благополучно добравшись до центральной станции Идзумо и выйдя в утреннюю прохладу, Ёсихико столкнулся с горячим приветствием хорошего знакомого.

— Что ж ты мне не сказал, что едешь в Идзумо?! Куда собираешься? В такой мороз, наверное, сразу в горячий источник? Пошли поедим крабов!

Окунинуси-но-ками вцепился в плечи лакея и тряс его, словно не замечая молчаливо стоящего рядом Цукуёми-но-микото.

— А из музеев я тебе советую исторический по соседству с моим домом! Там на стойке информации такая девушка работает — просто отпад! У меня годовой абонемент есть. Пойдёшь?

— Ты не думаешь, что неприлично ради такого покупать абонемент?

Несмотря на сонливость, Ёсихико всё-таки нашёл что ответить богу, затем провёл по своему лицу рукой. Зачем вообще богу покупать годовой абонемент?

— Откуда ты вообще узнал, что я приеду?.. — проворчал лакей.

Он ведь специально приложил такие усилия к тому, чтобы Окунинуси-но-ками ему не мешал.

— Ну что ты, Ёсихико? За кого ты меня держишь? — бог как всегда лучезарно улыбнулся. Его стильность часто вызывала у лакея приступы зависти. — Если я всерьёз захочу, то буду знать о тебе всё, начиная с цвета трусов и заканчивая меню вчерашнего ужина.

— Ты бы лучше делал что-нибудь полезное своими способностями.

— Ничего, даже я не интересуюсь цветом твоего белья.

— И не надо, ради всего святого! — в отчаянии выпалил Ёсихико и устало опустил плечи. Чем он заслужил разговоры с этим остряком с самого утра?

Довольный реакцией Ёсихико, Окунинуси-но-ками повернулся к Цукуёми-но-микото, который до сих пор стоял за спиной лакея.

— Давно не виделись, Цукуёми-но-микото.

Тон Окунинуси-но-ками так резко изменился, что Ёсихико невольно покосился на его частично прикрытое капюшоном лицо. Если Сусаноо-но-микото приходится ему тестем, то и c Цукуёми-но-микото они тоже близкие родственники. Однако Цукуёми-но-микото почти не отреагировал, увидев Окунинуси-но-ками.

— Прости, моя память…

— Ах да, конечно. Ничего страшного. Я Окунинуси-но-ками из Идзумо, зять твоего младшего брата, — Окунинуси-но-ками положил руку на грудь и грациозно поклонился.

— А, так ты… муж дочери моего брата? — Цукуёми-но-микото открыл глаза пошире.

Должно быть, они видели друг друга в прошлом. К тому же Окунинуси-но-ками пришлось пройти тяжёлые испытания, чтобы выпросить руку Сусэрибимэ, и Сусаноо-но-микото наверняка рассказывал об этом брату.

Цукуёми-но-микото выдохнул и слегка улыбнулся.

— Я не думал, что у Ёсихико есть такие близкие друзья среди богов.

— Я столько опекаю его, что мы теперь не разлей вода.

— Ты неправильно воспринимаешь реальность, — сказал Ёсихико, хватая лучезарно улыбающегося Окунинуси-но-ками за плечо.

Да, он был благодарен богу за дружбу и не отрицал, что они оба делали друг другу некоторые одолжения, но об опеке речь точно никогда не шла. И не хватало ещё, чтобы в воспоминания Цукуёми-но-микото попала наглая ложь.

— А вообще, вы наверняка проголодались от поездки? У меня для вас вон там еда есть, — Окунинуси-но-ками сделал вид, что не услышал лакея, отмахнулся от руки и показал вглубь станции.

— Еда? — Ёсихико недоверчиво нахмурился, и Окунинуси-но-ками с улыбкой заявил:

— Я хочу познакомить тебя с одной богиней.

С этими словами Окунинуси-но-ками пошёл в станцию, на ходу зазывая Ёсихико и Цукуёми-но-микото рукой.

Внутри здания была общедоступная зона отдыха со столами и стульями. На одном из столов высилась огромная корзина для пикника, а рядом стояла женщина с пухлыми и немного обвислыми щеками, очаровательными глазами и приветливой улыбкой. Хотя она выглядела не слишком молодо, её кожа была исключительно гладкой и красивой. Нежно-розовое кимоно и собранные в пучок волосы вызывали ассоциации с хозяйкой какой-нибудь традиционной японской гостиницы.

— Я ждала вас, господа Цукуёми-но-микото и лакей.

— А, доброе утро.

Ёсихико был уверен, что Окунинуси-но-ками имел в виду Сусэрибимэ, поэтому растерянно поклонился, услышав голос незнакомой богини.

— Насколько я понял, она очень постаралась ради этой еды, так что угощайся, — заявил Окунинуси-но-ками, проворно открывая корзину.

Заглянув внутрь, Ёсихико увидел, что она доверху полна нарезанных фруктов и сэндвичей с разноцветными овощами, мясом и рыбой.

— Выглядит вкусно… Но кто это?

Хотя вид еды пленил сердце Ёсихико, он всё равно первым делом шёпотом задал вопрос Окунинуси-но-ками. Неужели эта женщина — одна из его любовниц?

— Что, до сих пор не догадался? — тот взял один из сэндвичей и посмотрел на богиню.

Поймав на себе этот взгляд, она поправила воротник кимоно и сказала:

— Я наслышана о вас и всегда мечтала увидеть вживую.

— Кого, меня?.. — недоумённо переспросил Ёсихико, до сих пор не понимавший, кто стоит перед ним.

Богиня слегка наклонилась к нему и игриво улыбнулась.

— Как получился торт из моей пшеницы?

В этих словах было достаточно разрушительной силы, чтобы Ёсихико ненадолго обомлел. В его голове прокрутились события одного летнего дня.

— О… Огэцухимэ-но-ками?!

— Да, — самодовольно ответила богиня, достающая еду из различных частей своего тела.

В тот же миг Цукуёми-но-микото незаметно для всех нахмурился, ощутив в пальцах острую боль.

***

— Ты человек далеко не богатый, но не просто приехал сюда, а ещё и Цукуёми-но-микото с собой взял. Наверное, из-за заказа, да?

Завтрак, приготовленный Огэцухимэ-но-ками оказался безупречно вкусным. Ёсихико принял сознательное решение не спрашивать об источнике продуктов и наслаждался сытостью после долгой поездки. Вслед за едой они выпили тёплого кофе, и лакей практически забыл, зачем вообще приехал.

— Сдаётся мне, ты и про это уже всё знаешь, — ответил Ёсихико, переводя глаза на Окунинуси-но-ками, который только что съел наколотое на зубочистку яблоко и теперь крутил тонкую палочку пальцами.

С учётом того, что бог встретил его прямо на станции, он наверняка знал все обстоятельства поездки.

— Ну, да. Духи подсказали, что ты разыскиваешь аратаму Цукуёми-но-микото. Это правда?

— Стопроцентная.

Огэцухимэ-но-ками вертелась вокруг них, словно официантка, забирая пустые тарелки и использованные салфетки. Окунинуси-но-ками вручил ей зубочистку, поставил локоть на стол и подпёр подбородок.

— Ты всё-таки выбрался в Идзумо. Раз ты здесь, я тут тебе окажу любую посильную помощь. А, но только в таком объёме, чтобы не выполнять за тебя обязанности лакея.

Сбитый с толку неожиданным предложением, Ёсихико посмотрел на сидевшего по соседству Цукуёми-но-микото. Он заявил, что не голоден, поэтому согласился только на кофе, и даже его выпил меньше половины стакана.

— Это плоды твоей добродетели, — сказал бог, посмотрев на Ёсихико серебристыми глазами.

Ёсихико воспринял эти слова как одобрение и снова повернулся к Окунинуси-но-ками. Прямо сейчас он остро нуждался в информации.

— Кто-нибудь из вас что-то знает об аратаме Цукуёми-но-микото? — спросил он, вспомнив, что до сих пор слышал о случившемся только от Сусаноо-но-микото. Что насчёт беспристрастных наблюдателей?

— Я слышала, что эта аратама утрачена… — Огэцухимэ-но-ками задумчиво наклонила голову и посмотрела на Окунинуси-но-ками в поисках поддержки.

— Я тоже, но это всё, что мы знаем, — Окунинуси-но-ками продолжал подпирать подбородок и смотреть на лакея из-под капюшона.

— То есть… Вы понятия не имеете, что с ней стало и где она сейчас? — уточнил Ёсихико.

Огэцухимэ-но-ками нахмурилась. Судя по выражению лица, она и правда не знала ответов. Значит, оставалось поставить вопрос ребром, но Ёсихико сначала посмотрел на Цукуёми-но-микото, не уверенный в том, можно ли это делать.

— Ёсихико, они вправе знать.

— Цукуёми-но-микото…

Ёсихико всё равно колебался, стоит ли рассказывать другим богам нелестные вещи. Поэтому Цукуёми-но-микото сам раскрыл правду безразличным голосом:

— Брат сказал, что съел мою аратаму, потому что хотел владеть королевством ночи.

— Да ладно! — Окунинуси-но-ками нахмурился. — Это что, правда?

Огэцухимэ-но-ками округлила глаза. Переварив новость, она прикрыла ладонью рот.

— Сусаноо-но-микото лично так сказал, — Ёсихико опустил глаза на стакан дымящегося кофе. — Сам Цукуёми-но-микото ничего не помнит, никаких записей тоже нет. Поэтому мы не можем проверить, правда ли это. Но то, что аратамы нет, это однозначно.

Даже рассказывать об этом было неприятно. Проглотить душу бога — это, можно сказать, съесть его заживо. И что самое ужасное, преступником был родной брат заказчика.

— Судя по всему, брат постоянно рассказывал мне об этом… Неужели вы ничего не слышали?

Однотонные серебристые глаза посмотрели на пару гостеприимных богов.

— Я такого не помню. Впервые слышу, — Окунинуси-но-ками опустил глаза на стол. Как и следовало ожидать, новость заставила его задуматься.

— Я тоже не припоминаю. Даже в сплетнях о таком не было речи. Но…

— Но что? — спросил Ёсихико, когда Огэцухимэ-но-ками заколебалась вместо продолжения речи.

Сложив перед собой руки будто в молитве, богиня продолжила:

— Но в это так легко верится. Может, непристойно так говорить перед лицом Цукуёми-но-микото, но… Сусаноо-но-микото — он и правда такой.

— Ты так думаешь? — переспросил Ёсихико.

Огэцухимэ-но-ками молча кивнула, и слово взял Окунинуси-но-ками:

— Просто Сусаноо-но-микото однажды убил её, — прозвучали легкомысленные слова на фоне постепенно нарастающего шума станции.

Перед столом, за которым сидел Ёсихико, проходили туристы, катящие за собой чемоданы, и одетые в форму школьники.

— Я смутно помню тот случай, но вид Сусаноо-но-микото с окровавленным мечом в руке останется в моей памяти навсегда… — сказала Огэцухимэ-но-ками и опустила глаза.

— Ясно. Да, я и забыл…

Ёсихико вспомнил, что Окунинуси-но-ками уже рассказывал об этом. Более того, этот эпизод вошёл даже в “Записки”. Увидев, как богиня достаёт еду изо рта и задницы, Сусаноо-но-микото решил, что она оскверняет его пищу, и убил её, не став ничего слушать.

— Неужели мой брат… — Цукуёми-но-микото поморщился и посмотрел на Огэцухимэ-но-ками. — Я прошу прощения…

— Не берите в голову. Это дела давно минувших дней, — Огэцухимэ-но-ками замотала головой, когда Цукуёми-но-микото виновато поклонился.

Как сказал Котаро, в “Нихон Сёки” сказано, что на самом деле Огэцухимэ-но-ками убил Цукуёми-но-микото. Однако, судя по реакции богини, убийцей всё-таки был Сусаноо-но-микото.

— Если уж речь пошла про выходки Сусаноо-но-микото, то я и сам много от них пострадал. Но перемывать кости — дело бессмысленное. Суть в том, что он и мне никогда не говорил о таком, — Окунинуси-но-ками пожал плечами и откинулся на спинку стула. — Всем хорошо известно, что младший бог троицы — главный нарушитель спокойствия божественного мира. Мы с Огэцухимэ-но-ками — тому пример. Поэтому тебе тоже лучше держаться от него подальше.

Окунинуси-но-ками пытался убедить Ёсихико в своей правоте, и на мгновение в глазах бога мелькнул странный огонёк. Лакей моргнул, решив, что ему померещилось.

— Однако благодаря ему я познакомилась с Окунинуси-но-ками, так что у меня о нём не только плохие воспоминания, — Огэцухимэ-но-ками попыталась разрядить обстановку и улыбнулась. Однако затем её лицо стало озадаченным.

— Что-то случилось? — спросил Ёсихико, однако богиня замотала головой.

— Мне показалось, будто я что-то вспомнила, но уже снова забыла. Это так ужасно, в последнее время моя память ни на что не годится.

Ёсихико встретился с Огэцухимэ-но-ками и улыбнулся от того, насколько человечной была её жалоба.

— Я думал, что помню хотя бы своего брата. Но оказывается, я и про него многое забыл… — Цукуёми-но-микото потёр руки, словно они замёрзли. — Даже не помню, как мы на небесах…

Прервав речь, бог закрыл глаза. Его лицо как никогда побледнело, руки перед грудью вздрогнули.

— Всё хорошо? — спросил Ёсихико, опасаясь, что отрыв от храма всё-таки сказывается на боге.

— Да, ничего страшного, — Цукуёми-но-микото кивнул.

— Может, я поищу вам место, где можно передохнуть? — взволнованно спросила Огэцухимэ-но-ками, обошла Цукуёми-но-микото и помассировала ему спину.

— Нет. Лучше скорее приведите меня к брату, — заявил серебряный бог, медленно открывая глаза.

— Что, всё-таки пойдём к Сусаноо-но-микото? — Окунинуси-но-ками перевёл взгляд на Ёсихико.

— Да, мы здесь для этого. Я хочу вернуть аратаму, чего бы мне это ни стоило.

Это было не только его личное желание, но и суть заказа.

— А перспектива у встречи есть? — спросил Окунинуси-но-микото, глядя на лакея подозрительно хладнокровным взглядом.

На секунду замешкавшись, Ёсихико ответил:

— На самом деле он уже прямым текстом сказал, что аратаму не вернуть. Но я не захотел с этим мириться и решил встретиться ещё раз, чтобы как следует поговорить.

— Ясно, — коротко ответил Окунинуси-но-ками, немного подумал и неожиданно встал из-за стола. — До Сусаноо-но-микото отсюда надо ехать на автобусе, — в его улыбке и глазах больше не было сомнений. — Я с вами.

Он заявил так непринуждённо, что Ёсихико, не задумываясь, кивнул.

1. Верхняя перекладина торий.

2. Город Идзумо находится на северном побережье Кюсю, примерно в 100 километрах к северу от Хиросимы.

3. Автобус между Киото и Идзумо идёт шесть часов, поэтому я не совсем представляю, как он может быть ночным. На 2021 год таких автобусов нет, но, возможно, дело в пандемии.

Глава 2. Стрела, выпущенная в луну

Комментарии