Том 7. Глава 1. Серебряный бог

Часть 1

— Он что, опять ревёт?

Богиня прибыла к брату, взяв лишь горстку верных слуг. Стоило им опустить паланкин, как она вслух возмутилась услышанным.

— От его слёз одни неприятности. Природа только расцвела, а он её так всю высушит.

— Сестра, я всё понимаю, но он наш младший брат. Ты не могла бы выражаться тактичнее? — Брат богини усмехнулся и пригласил её в свой двор, весь усыпанный серебряным песком.

Направившись затем ко входу во дворец он ожидал, что сестра последует за ним, но вместо этого она подошла к сложенной из белых камней стене у самого края двора. Выглянув наружу, она увидела под собой редкие облака, а далеко внизу — землю, на которой жил их младший брат.

— Разумеется, до моего дворца этот плач не доносится, но здесь его слышно просто прекрасно.

Брат поравнялся с богиней, опустил взгляд на землю и сказал:

— Я всегда слежу за ним и жду, пока он прекратит плакать, но он не собирается останавливаться…

— Может, хотя бы дашь ему пощёчину?

— Перестань. От этого он заплачет пуще прежнего.

— Тебе ли об этом говорить? Интересно, по чьему совету он в детские годы спрыгнул с дерева, ударился и ревел во всё горло?

— Он сказал, что хочет стать сильным, вот я и попытался тренировать его.

— А в итоге отец отругал даже меня.

— Я честно рассказал ему обо всём, что ты сделала с нашим младшим братом.

Божественные брат и сестра поговорили совсем как люди, а затем даже посмеялись. Это был первый визит сестры в гости с тех пор, как отец распределил между ними территорию. Да, они жили порознь и редко виделись, но не из вражды и не из застенчивости, а просто как два ответственных правителя, живущих под грузом ответственности.

— Ты такой же упрямый и несговорчивый, как раньше. Должно быть, тяжело твоей жене приходится.

— Увы, но она полюбила меня таким, какой я есть.

— Какая странная женщина.

— И наша дочь быстро растёт.

— Надеюсь, она не станет похожей на отца, — сестра усмехнулась, прикрыв рот слегка светящимся рукавом.

Заколка кандзаси в её волосах изысканно зазвенела. Богиня не любила чрезмерно наряжаться, но сегодня нацепила побольше украшений, чтобы продемонстрировать свою власть.

— Жизни богов, людей, зверей, птиц и жуков — ни с чем не сравнимые сокровища. Понимает ли это наш младший брат? — вопросила она.

— Возможно, умом он уже всё понимает, но его тело ещё не успело повзрослеть.

Роскошные чёрные волосы богов всколыхнулись на ветру.

— На самом деле я немного завидую тому, что он может так свободно плакать, — прошептала богиня, соединяя перед собой рукава. — Нынче мне приходится поддерживать баланс между богами и людьми, при этом угождая старикам. У меня просто нет времени на слёзы. Очень трудно играть роль мудрой, проницательной богини.

— Вот как? Мне казалось, что ты мудра от рождения, сестра, — невозмутимо отозвался брат и тут же поймал на себе укоризненный взгляд.

— От властвующего бога ожидают определённого поведения. Если я проявляю настойчивость, за этим следует реакция. Мне приходится лавировать и хитрить, чтобы ущерб от неё был как можно меньше. Давно прошли времена наших с тобой ссор, когда я могла легко поколотить тебя и выйти победителем из любого спора, — богиня тяжело вздохнула и вновь посмотрела на землю. — Сейчас моя власть намного меньше, чем тебе кажется, брат. Какие бы усилия я ни прилагала, они неизменно разбиваются в прах о неприступные стены. Подходят к концу дни, когда я могла целыми днями сидеть в глубинах своего дворца и попивать сладкую амброзию.

Сестра была своенравной женщиной, но в глубине души милосердной, и именно поэтому она больше не могла прибегать к насилию, как в детстве. Она не только была старше братьев, но и лучше них умела останавливать себя. Сейчас она каждый день узнавала мнение старших богов по разным вопросам. Будучи мудрой богиней она, безусловно, сильнее всех страдала от того, что не может принимать решения самостоятельно. Отец наделил её силой свергнуть любое правительство, но сама богиня хотела лишь того, чтобы власть передавалась мирно.

— Кстати, ты ещё помнишь, как младший брат впервые взбунтовался против нас? — Спросила вдруг богиня, повернувшись к брату.

— Разумеется, как я мог это забыть? Сильно же мы с тобой поругались…

— Он буквально заставил нас помириться.

— Я ещё подумал, что он может быть самым сильным среди нас.

— Я тоже.

Боги усмехнулись и вновь прислушались к далёкому плачу младшего брата.

— И самым добрым, — добавила сестра нежным словно перина голосом. — Сейчас я уже понимаю, почему отец решил, что он будет жить на земле.

Брат молча посмотрел на лицо сестры. Её глаза всё так же светились властью, но словно искали защиты.

— И всё-таки он слишком много плачет. Найди подходящий момент, спустись и останови его.

— Хорошо, я дам ему пощёчину. Скажу, что это ты меня надоумила.

— Зная тебя, этим всё не ограничится, и он полетит со скалы.

Воздух вновь наполнился изысканным смехом.

— Интересно, когда мы сможем лично выслушать его жалобы? Придёт ли день, когда мы вновь соберёмся втроём? — задала богиня риторический вопрос.

Сейчас, став правителями, они должны были сосредоточиться на своих обязанностях, а не семейных отношениях. Встречи братьев и сестёр могли подождать.

— Возможно, это случится, когда в небе взойдёт лазурная луна, — ответил брат.

Тишина наполнила двор, залитый лунным светом.

***

Первая половина января осталась позади. Киото уже отметил Новый Год, и на его улицы вернулась обычная жизнь. Впрочем, даже посреди зимы вокруг достопримечательностей международной туристической жемчужины крутились толпы людей. Трудно было куда-то поехать на метро или автобусе и не встретить в транспорте иностранцев. Привычным зрелищем стали даже бэкпекеры<span id="note-1" class="note">[1]</span>, на удивление легко одетые по зимним меркам.

И вот в такой день Ёсихико собирался навестить флигель одного из храмов на улице Сидзё. Тучи над головой выглядели так, словно собирались с минуты на минуту разразиться снегом, и Ёсихико чувствовал характерный для низины пробирающий до костей мороз. Пешком идти было слишком далеко, так что он оказался перед выбором — автобус или частная электричка. В конечном счёте парень сделал выбор в пользу железной дороги и направился к подземной станции. “Придётся пересаживаться, но что уж теперь”, — подумал Ёсихико, стоя на светофоре. Загорелся зелёный, и он вышел на переход вместе с Когане, чтобы раствориться в толпе прохожих…

Но вдруг Ёсихико осознал, что вокруг умолкли и голоса, и шум машин, и стук шагов, и даже свист ветра. Парень замер. Толпа рядом с ним, тоже застыла. Ёсихико попытался говорить с прохожими и махал руками у них перед лицом, но всё тщетно.

— Чего ты всё вынюхиваешь? — спросил вдруг огромный мужчина, ни с того ни с сего появившийся перед встревоженным Ёсихико. — У тебя ко мне вопрос? Так задай его лично.

Это был двухметровый мускулистый верзила с чёрной бородой до груди. Величественный облик подчёркивали свисающий с пояса богато украшенный меч и ожерелье из нефритовых шариков и лазурных магатам на бычьей шее. Его низкий голос будто пронизывал тело насквозь, а от бесстрастного взгляда хотелось поёжиться. От него исходила подавляющая аура чего-то, что не описать даже словом “могущество”.

Ёсихико почувствовал, как его тело постепенно каменеет от небывалого напряжения, начиная с пяток. Его сердце никогда ещё так не сжималось от ужаса перед лицом бога.

— Или для чего тебе рот? Для красоты? — дерзким тоном спросил его легендарный голубой бог по имени Сусаноо-но-микото.

***

— Ты спрашиваешь, чего может хотеть Сусаноо-но-микото?

Подошёл к концу очередной онлайн-поединок. Хитокотонуси-но-оками, сражавшийся плечом к плечу с Ёсихико, удивлённо повторил заданный ему вопрос.

— Да, это моё новое задание. Заказчику хочется отблагодарить Сусаноо-но-микото, но тот не отвечает на вопросы о том, что ему нужно. Поэтому он попросил меня выяснить, что может его обрадовать.

Ёсихико поправил сползающие с головы наушники и бросил взгляд на лежащий возле себя молитвенник. Позавчера в нём появилось новое имя, и лакей немедленно побежал в храм на встречу с богом. Он и подумать не мог, что новый заказ окажется связан с Сусаноо-но-микото.

— Я-то тем более не знаю. Не помню даже, когда в последний раз видел его.

Ёсихико несколько раз в месяц встречался с Хитокотонуси-но-оками в голосовом чате и играл с ним в сетевые игры. Это был отличный способ оставаться в курсе событий, вот только на эти посиделки уходило на удивление много времени.

— Зачем ты спрашиваешь меня, когда у тебя есть более подходящие знакомые? — Раздался из наушников ясный, но слегка разочарованный голос бога.

— Есть-то есть, но…

Ёсихико почесал голову. Действительно, безнадёжным его положение было не назвать. Он лично знал нескольких детей Сусаноо-но-микото.

— Я понятия не имею, как связаться с Отоси-но-ками. Он постоянно где-то ходит, поэтому вряд ли мы в ближайшее время встретимся. А с Мунаката-сандзёсин непонятно даже, как связываться…

Когане, сложившийся калачиком на кровати Ёсихико, неотрывно смотрел на спину лакея. В принципе, божественный лис мог организовать лакею встречу с нужными богами, но на деле вряд ли откликнулся бы на такую просьбу и наверняка заявил, что лакей должен выполнять божественные заказы самостоятельно.

— Даже общение с Хитокотонуси-но-оками по этому вашему интернету — уже ненормально, — проворчал Когане, но Ёсихико сделал вид, что не услышал.

Перед тем, как сесть за игру, он подкупил лиса с помощью кинако-моти, но этого, видимо, оказалось недостаточно.

— А Сусэрибимэ? — спросил Хитокотонуси-но-оками, чавкая какой-то едой.

— Господин, вы испортите аппетит! — раздался на фоне укоризненный голос Окё.

Должно быть, бог наслаждался снеками.

— С ней-то я как раз связался, но…

Ёсихико подпёр подбородок локтём и протяжно вздохнул. Сусэрибимэ была единственным ребёнком Сусаноо-но-микото, с которым лакей имел надёжную связь. К тому же эта богиня была совсем не против пообщаться и без заказов, поэтому разговор завязался легко.

— Ой, Ёсихико, как здорово, что ты позвонил! Обычно ты никогда не связываешься со мной сам!

Однако жизнерадостное начало разговора ни к чему не привело.

— Что? Чего хочет мой отец? В смысле, какой бы он хотел подарок? Ну что ты несёшь, Ёсихико. Разве есть в мире хоть что-то, чего он бы не смог раздобыть сам?

В принципе, Ёсихико предвидел этот насмешливый ответ.

— К тому же у него прекрасная и ласковая жена, а также дочь, которой досталась её красота. Что ещё ему может быть нужно?

Хотя Сусэрибимэ откровенно хвасталась, лакей понимал, что с ней придётся согласиться.

— Однако кое-кто опять пренебрегает своей неописуемо прекрасной женой. Скажи, мой муж случайно не у тебя?

После этого разговор пошёл под откос.

— Как думаешь, сколько времени я слушал, как Сусэрибимэ жалуется на мужа? Два часа! Два! Часа! — Ёсихико схватился за голову, вновь вспоминая пережитый накануне кошмар.

Ему пришлось слушать бесконечное описание интрижек Окунинуси-но-ками. Перебить богиню удалось лишь спустя два часа, и за это время она не дошла даже до конца эпохи богов — то есть до схождения на землю божественного внука. Трудно сказать, сколько суток ушло бы у Сусэрибимэ, чтобы пересказать похождения Окунинуси-но-ками до современности. После такого Ёсихико готов был внимательно слушать обычных пенсионеров, пересказывающих всего несколько десятилетий своей жизни.

— Ничего полезного я так и не узнал…

Лакей подумывал о том, чтобы обратиться к Окунинуси-но-ками, но понял, что такими темпами окажется втянут в семейные разборки богов. Кроме того, Окунинуси-но-ками всегда старался держаться от своего тестя как можно дальше и вряд ли сможет что-то сказать.

— Но вообще Сусэрибимэ права, — прозвучал в наушниках спокойный голос Хитокотонуси-но-оками. — Сусаноо-но-микото столько всего пережил, начиная с эпохи богов, что ему уже в принципе нечего желать.

— Я всё понимаю, но у меня такой заказ.

— Разве твой заказ — не помочь богу отблагодарить Сусаноо-но-микото? Нельзя ли найти какой-то другой способ этого сделать?

— Но заказчик не может покинуть свой храм, поэтому вариантов не так много…

Услышав неуверенность в голосе Ёсихико, Хитокотонуси-но-оками вздохнул и задал долгожданный вопрос:

— И кто же он — автор этого заказа?

Ёсихико снова посмотрел на молитвенник. В последней время он начал понемногу понимать сложный язык “Записок о деяний древности”, но имена богов всё равно давались ему с трудом. Тем не менее, даже он прекрасно знал, как читаются эти иероглифы.

— Цукуёми-но-микото.

На открытой странице чернело имя родного старшего брата Сусаноо-но-микото.

***

Как рассказывают “Записки”, Идзанаги-но-ками отправился в загробный мир Ёми следом за Идзанами-но-ками. Когда он вернулся в мир живых, то провёл обряд очищения, при этом из его левого глаза родилась Аматэрасу-омиками а из правого — Цукуёми-но-микото. Наконец он омыл свой нос, и этим дал жизнь Сусаноо-но-микото. Этих богов называют божественной троицей и особо выделяют на фоне прочих детей Идзанаги-но-ками. Однако старшая Аматэрасу-омиками и младший Сусаноо-но-микото известны гораздо лучше, чем средний Цукуёми-но-микото. Хотя это имя и на слуху, многие люди не представляют, за что отвечает этот бог. Всё дело в том, что в “Записках” и “Нихон Сёки” он упоминается редко и практически не фигурирует в сюжете. За прошедшие несколько дней Ёсихико и сам в этом убедился.

Он пересел на другую линию на станции Кацура, вышел на станции Мацуно и почти сразу оказался перед огромными красными ториями, возвышающимися над дорогой. Но лакей не пошёл в знаменитый храм Мацуно, а направился на юг сквозь спальный район. Сначала дорога вела его мимо парковки для посетителей храма, затем мимо детского сада, по территории которого с визгом бегали дети. Затем пришлось идти между богатых частных домов, пока слева не появился крошечный парк. Искомый храм расположился точно напротив него.

— Прости, незаметно не получилось.

Как только он поднялся и прошёл через ворота, слева показался открытый, без стен, павильон для молитв, посреди которого сидел сребровласый мужчина. Он-то и был нужен лакею.

— Я думал, что смогу всё разузнать не привлекая внимания, но он от кого-то услышал про меня… — продолжил Ёсихико с кислым видом.

Он до сих пор помнил своё восхищение и ужас от встречи с Сусаноо-но-микото. Когда огромный бог вдруг перегородил ему путь, лакей чуть не сбежал. Ёсихико вспомнил, что не успел сказать Сусэрибимэ, чтобы она держала звонок в тайне. Возможно, именно она обо всём рассказала отцу.

— Я не ожидал, что он явится лично, — добавил Когане, помахивая хвостом возле ноги Ёсихико.

Можно сказать, что лакей сохранил самообладание перед лицом Сусаноо-но-микото только благодаря лису, который, будучи одним из древнейших богов, даже не повёл бровью, увидев одного из божественной троицы. Возможно, с точки зрения Когане даже Сусаноо-но-микото — не более чем молодой выскочка.

— Поэтому я думаю, что надо попробовать какой-то другой подход, — сказал Ёсихико.

Мужчина покачал сребровласой головой, положил ладони в чёрных перчатках на колени и медленно поднялся.

— Я, конечно, извиняюсь, но ты кто? — спросил он прерывистым, лишённым всяких эмоций голосом.

Серебристые, под цвет волос, глаза недоумённо моргали.

— Как кто… Ай, точно!

Ёсихико собирался сказать богу, что они виделись три дня назад, но вспомнил, в чём дело: этот мужчина не помнил даже вчерашний день.

— Дневник! Посмотри в дневнике!

— В дневнике?..

— Он у тебя в кармане!

— Здесь?

Цукуёми-но-микото порылся в карманах своего каригину — белого, но посыпанного серебром и блестящего словно луна. Наконец, он нашёл книжку размером с дешёвый роман. Каждый день бог записывал в неё важные события, чтобы не терять важные воспоминания. Цукуёми-но-микото помнил правила бытовой жизни и своё имя, но каждую ночь из его памяти стирались и события прошлого, и содержание разговоров, и даже личности собеседников.

— Трудное это дело, — тоскливо заметил Когане, пока Цукуёми-но-микото листал страницы.

В ясном взгляде серебристых глаз бога не было никаких эмоций. Длинный хвост волос покачивался за спиной. Кожа была белой как снег. Из-за своей внешности бог казался похож одновременно и на молодого человека, и на старика. Двигался при этом всегда медленно и немного неуклюже. Когда Ёсихико впервые увидел Цукуёми-но-микото, он принял его за какого-то робота.

— Понятно. Значит, я попросил тебя об этом три дня назад.

Цукуёми-но-микото наконец-то понял, кто перед ним, и его губы неуклюже согнулись дугой. Ёсихико не сразу понял, что это улыбка.

— Ага, — ответил он. — Но Сусаноо-но-микото узнал, чем я занимаюсь.

— Это было неизбежно, — не меняясь в лице, Цукуёми-но-микото покачал головой. — Мой младший брат проницателен и щепетилен, как никто другой. Он всегда быстро замечает, что именно я делаю.

Единственное, что Цукуёми-но-микото помнил хорошо — это своего родного брата. Ёсихико отметил про себя, что в голосе бога появляется радость, когда речь заходит о Сусаноо-но-микото.

— Щепетилен, говоришь…

Ёсихико скривился, вновь вспоминая бога, который сознательно пытался выглядеть как можно более угрожающим. Определённо, это был совсем не тот образ, который рисовал в своей речи Цукуёми-но-микото. Возможно, он делал брату некоторые скидки как родственнику.

Когда Сусаноо-но-микото неожиданно объявился перед лакеем, Ёсихико удалось собрать волю в кулак и заговорить с богом о заказе:

— Я прошу прощения, если оскорбил тебя своим поведением, однако мой заказчик предположил, что ты не дашь честного ответа, если спросить тебя прямо. Поэтому я обратился за помощью к твоей дочери.

Сначала Сусаноо-но-микото слушал Ёсихико с любопытством в глазах, но всё изменилось, как только он осознал, что заказ принадлежит Цукуёми-но-микото. Его реакция была далека от радости и восторга.

— Ты встречался с моим братом? — спросил он.

— Да, три дня назад… — Ёсихико неуверенно кивнул.

Сусаноо-но-микото задумчиво опустил глаза, но тут же вновь уставился на лакея неизменно пронзительным взглядом.

— Как ты мог заметить, мой брат нездоров. Иногда он бредит.

— Н-но…

— Мне не нужна его благодарность, — перебил Сусаноо-но-микото словами, которые резали не хуже клинка.

Ёсихико даже отступил на шаг, не выдержав давления бездонных глаз бога. Он пытался понять чувства Сусаноо-но-микото, не мог, и от этого наполнялся тревогой. Ему казалось, будто он столкнулся с могущественным пришельцем, с которым не может найти общий язык.

— Больше не вертись вокруг меня, — сказал напоследок Сусаноо-но-микото, взмахнул рукой и пропал с глаз.

В отличие от своего старшего брата, Сусаноо-но-микото не нуждался в дополнительных пояснениях, потому что эпизодов с его участием в “Записках” и “Нихон Сёки” было хоть отбавляй. То он своим плачем устроил засуху, то разорил небесные поля своей сестры Аматэрасу-но-микото, после чего испражнился на них, то без малейшего на то повода убил Огэцухимэ-но-ками. После победы над Ямата-но-ороти он взял себе жену, но вместо того, чтобы стать обрюзгшим семейным мужчиной, всерьёз взялся за воспитание своего зятя Окунинуси-но-ками. Тот, кстати, часто рассказывал лакею о том, как чудом избегал смерти от рук Сусаноо-но-микото. Из-за этого Ёсихико всё больше казалось, что отец Сусэрибимэ, скорее всего, поистине устрашающий бог. Личная встреча показала, что слова “скорее всего” в этом описании лишние.

— Но это стало тебе хорошим уроком, не так ли? — Когда Ёсихико содрогнулся, вспомнив пронизывающий взгляд голубых глаз, раздался самодовольный голос Когане. — Запомни хорошенько, что далеко не все боги желают быть тебе друзьями. Настоящие боги одним своим видом внушают уважение, благоговение и ужас. Тоскливо даже думать о том, что некоторые из них променяли это на интернет и смартфоны…

— О, что я слышу? Этот лис — великий Хоидзин? — Цукуёми-но-микото вновь опустил взгляд на дневник, нашёл в нем свою заметку о Когане и вытаращил глаза.

— Ты только сейчас меня узнал?

— Ай, я прошу прощения. Принял тебя за слугу Инари.

— Допиши там у себя, что у слуг Инари белый мех, а у Хоидзина он блестит роскошным золотом.

— Как скажешь.

Цукуёми-но-микото старательно поклонился и ушёл в храм за кистью.

Прямо за главным зданием начиналась гора, по которой звонко бежал родник.

На самом деле это место считалось всего лишь флигелем огромного храма рядом со станцией, однако у него был основной бог — Цукуёми-но-микото.

Когда Ёсихико впервые пришёл сюда, бог, вооружившись горой своих записей, рассказал — так было не всегда. Когда-то этот храм принадлежал городу Ики и был посвящён мореплаванию и горам. Позднее его перенесли, освятив при этом ещё и в честь бога луны. Сам же Цукуёми-но-микото сейчас ослабел настолько, что вынужден полагаться на брата.

И теперь он решил, что настало время отплатить Сусаноо-но-микото за помощь.

— Но это же не повод так выражаться… — пробормотал Ёсихико, вспоминая, как резко Сусаноо-но-микото отказался от благодарности брата.

Лакей сложил руки на груди и задумался. Что же это получается? Цукуёми-но-микото любит своего младшего брата и доверяет ему, а тот не отвечает взаимностью? Но разве такой суровый мужчина как Сусаноо-но-микото стал бы помогать кому-то, кто ему не нравится?

Открылась дверь, ведущая в комнату, заваленную разными документами. Изнутри появился Цукуёми-но-микото, нашедший чернила и кисть. Он вновь сел на своё место и сделал в дневнике пометку, о которой просил Когане.

— Прошу прощения. Я всё делаю не до конца и доставляю окружающим неудобства, — отложив кисть, Цукуёми-но-микото посмотрел на Ёсихико. — Даже не помню, сколько успел рассказать о себе.

— Достаточно. Во-первых, что ты всё записываешь в дневники. Во-вторых, что ты по очереди посещаешь посвящённые Цукуёми-но-микото храмы по всей стране. В-третьих, что тебя этому научил Сусаноо-но-микото. И в-четвёртых, — загнув очередной палец, Ёсихико заговорил на тон ниже, — что ты потерял аратаму…

Как говорил Когане, на самом деле у Цукуёми-но-микото должны быть чёрные как ночь волосы, а его глаза должны блестеть золотом, словно луна. Сейчас и то, и другое стало серебряным, но причина не только в утрате силы. Бог лишился половины своей души, известной как аратама.

— В каждом боге существуют две души. Одна, нигитама — это душа спокойствия, с помощью которой боги, например, благословляют людей светом солнца и влагой дождя. Вторая, аратама — это душа ярости, с помощью которой они вызывают катаклизмы, эпидемии и так далее. Насколько я понимаю, у тебя сейчас осталась только нигитама. Всё правильно?

До сих пор Ёсихико не имел ни малейшего понятия о нигитамах и аратамах. Сейчас он уже успел выяснить, что бывают храмы, посвящённые, например, только аратаме какого-нибудь бога, но раньше он об этом совершенно не задумывался.

— Да. Это верно, — ответил Цукуёми-но-микото, опуская глаза.

Даже его ресницы были серебристыми и будто бы пропускали свет. Иногда бог потирал одетые в перчатки ладони, словно их сводило от боли. Судя по тому, что в основном он разговаривал сидя, его ноги тоже были не совсем здоровы.

— Возможно, по этой же причине я потерял память. Однажды я вдруг очнулся уже в этом облике. Понятия не имею, куда подевалась моя аратама.

Цукуёми-но-микото относился к знаменитой троице детей Идзанаги-но-ками. Но если у Аматэрасу-но-омиками есть знаменитый храм в Исэ, а Сусаноо-но-микото почитают по всей стране, то средний брат кажется на их фоне больным и затухающим. От этого Ёсихико не мог не проникнуться к нему сочувствием.

— Ну? Что будешь делать дальше? — спросил из-под ног Когане, заинтересованный исключительно в заказе.

— Учитывая, как он высказался… не думаю, что насильно врученный подарок его обрадует… Но сдаётся мне, что оказать ему услугу тоже будет нелегко.

— Лакей, — раздался монотонный голос Цукуёми-но-микото. — Мне жаль, что я доставляю тебе столько хлопот, — не меняясь в лице, бог посмотрел прямо на Ёсихико. — Сусаноо-но-микото — мой дорогой брат, который заботится обо мне. Без него я останусь совсем один.

Цукуёми-но-микото поморщился и посмотрел на стопку дневников. Это была лишь малая часть того, что он написал за долгие годы.

— К счастью ли, к несчастью ли, моя память живёт только день. Вот почему я редко чувствую тоску, но изредка меня вдруг посещает сильнейшее одиночество. Когда так происходит, я всегда думаю о брате, и мне становится легче.

Цукуёми-но-микото положил руку на грудь и медленно моргнул. Ёсихико посмотрел на него в смешанных чувствах. Этот бог терял силу, но всё равно продолжал думать только о брате.

— Я полагал, что смогу его обрадовать, но зря. Я подумаю о другом заказе.

— Но…

Ёсихико хотел возразить и настоять на нынешнем заказе, но замялся. Если Сусаноо-но-микото действительно ничего не нужно, то усилия лакея пойдут вразрез с желаниями Цукуёми-но-микото.

— Другой заказ? Тебе нужно что-то ещё? — удивился Когане, оборачивая хвост вокруг лап.

Цукуёми-но-микото задумался над вопросом. Несомненно, будь у него выбор, он бы предпочёл порадовать брата.

— О, я придумал! — выкрикнул Ёсихико, которого посетила неожиданная мысль. — Может быть, я поищу аратаму?

— Мою… аратаму?

Цукуёми-но-микото отреагировал вяло — видимо, он о такой возможности даже не задумывался. Когане, в противовес ему, сразу наморщил морду.

— Что за глупости? Будь это под силу тебе, Цукуёми-но-микото давно бы уже нашёл её сам. Это ведь частичка его самого.

— А вдруг получится? Ты же не можешь знать наверняка! Может, он просто настолько ослаб, что не может искать её сам! И вообще, Сусаноо-но-микото наверняка тоже обрадуется, если к брату вернётся аратама!

— Мой брат… обрадуется? — переспросил Цукуёми-но-микото, округлив глаза.

— А как же. Очевидно, он будет счастлив, если ты пойдёшь на поправку.

Возможно, аратама не вернёт Цукуёми-но-микото память, но по крайней мере она должна дать его волосам и глазам прежний цвет. А если повезёт, то избавит от боли в руках и ногах и безразличия во взгляде.

— Но! — возразил Когане, увидев колебания во взгляде Цукуёми-но-микото. — Старшие боги одобрили именно заказ на поиск чего-то, что обрадует Сусаноо-но-микото. Его нельзя так просто менять! Лакей ни в коем случае не должен принуждать бога к замене заказа! Пусть Цукуёми-но-микото решает сам. И тем более, почему это поиск аратамы должен обрадовать Сусаноо-но-микото?!

— А? По-моему это ясно как день.

— Ясно только то, что ты выдаёшь желаемое за действительное.

Лис, как обычно, не хотел никаких компромиссов. Увидев, как Ёсихико поморщился, Когане прокашлялся и снова уселся на пол.

— Для начала узнай у Цукуёми-но-микото, чего ему хочется.

Ёсихико и Когане дружно перевели взгляда на отстранённо моргающего бога.

— Чего… хочется мне? — медленно выговорил Цукуёми-но-микото и опустил глаза. — Я никогда не думал о том, чтобы искать аратаму… Наверное, мне казалось, что её нигде уже нет.

Когане взволнованно повёл ушами.

— Может, если она вернётся, я буду меньше досаждать брату…

“По крайней мере, хуже тебе точно не станет”, — хотел поддержать бога Ёсихико, но удержался. Если Когане настаивает, что лакей не должен делать намёков, то придётся ждать, пока у лиса не останется поводов для возмущения.

Немного подумав, Цукуёми-но-микото повернулся к Ёсихико.

— Могу ли я доверить это дело тебе, лакей?

Тот достал из сумки молитвенник.

— Ты уверен? — переспросил Когане.

— Я хочу попросить, чтобы он нашёл аратаму, — Цукуёми-но-микото слегка скривился и кивнул.

Молитвенник в руках лакея вспыхнул и сам собой открылся на странице Цукуёми-но-микото. Закрашенное густыми чернилами имя вспыхнуло, словно кто-то обвёл его. Ёсихико на всякий случай подождал несколько секунд, но имя никуда не исчезло.

— Если чернила остались, значит, боги дали добро?

Скорее всего, если бы старшим богам не понравилось изменение, имя бы снова стало мутным. Ёсихико ухмыльнулся, а Когане отвёл уши назад и посмотрел на него многозначительным взглядом.

Часть 2

Хонока была в тот день дежурной, поэтому во время одной из перемен классный руководитель вызвал её в учительскую и попросил помочь с раздачей распечаток к следующему уроку. Во время перемены учительская наполнялась шумом копиров и запахами кофе и чернил. Какие-то учителя по-отечески разговаривали с пришедшими учениками, какие-то молча работали ручками. Классный руководитель куда-то звонил по настольному телефону и бросал на Хоноку и её собрата по дежурству взгляды, в которых читалось: “Не подведите меня”.

— Я возьму эти. Ёсида, ты остальное.

Они напечатали три стопки бумаг. Одноклассник Хоноки взял две потяжелее, а ей оставил самую лёгкую, где распечатки были размером с тетрадный лист.

— Но я…

“Могу нести больше. Тебе ведь тяжело”, — хотела сказать она, но слова застряли в горле и растворились до того, как девушка смогла их выговорить. Пока она колебалась, парень уже вышел из учительской. Оставшись в одиночестве, Хонока вздохнула и подняла стопку к груди.

На прошлой неделе подошли к концу централизованные экзамены для поступления в вузы, до выпуска из школы оставалось меньше двух месяцев. А ведь казалось бы, она только недавно впервые пришла в эту школу, одетая в новую форму. Рядовые абитуренты всё ещё нервно раздумывали о будущем, но Хонока уже получила внутреннее одобрение на перевод в связанный со школой университет, поэтому ей осталось лишь дождаться весеннего выпуска. После зимних каникул уроки проводились лишь пару-тройку раз в неделю и в основном заканчивались ещё до полудня. Вот и сегодня следующий урок должен стать последним, после чего третьеклассники разойдутся по домам раньше всех.

Хонока шла по коридору обратно в класс и думала о своём товарище по дежурству, который уже давно пропал из виду. Наверное, сегодня последний день их совместного дежурства. Не то чтобы они успели сдружиться, но когда Хонока задумывалась о том, что их знакомство подходит к концу, то чувствовала себя никчёмной. Она даже не смогла сказать “спасибо”. Пожалуй, в школе был только один человек, с которым Хонока более-менее спокойно общалась этот год — Харуто. И даже с ним она по-настоящему познакомилась только во время божественного заказа. Впрочем, подумала Хонока, это всё равно большой шаг вперёд по сравнению со средней школой, в которой она вообще не смогла даже такого. Девушка повернула на углу и стукнулась плечом о проходящего мимо школьника. Бумаги разлетелись во все стороны.

— Прошу прощения! — извинился школьник, судя по виду — на год или два младше Хоноки.

Он тут же бросился собирать распечатки.

— Прости, задумалась о своём…

Хонока тоже всполошилась и села на корточки. Перемена уже подходила к концу. Нужно было скорее собрать распечатки и раздать их, чтобы не подводить одноклассников. Проходящие школьники бросали любопытные взгляды, а Хонока торопливо собирала листки, чтобы никто на них случайно не наступил.

— Вот.

Лишь через несколько секунд Хонока поняла, что ей протягивают бумаги, и подняла голову. В первую очередь в глаза бросились непослушные каштановые волосы. Затем девушка заметила волевой взгляд. Это оказалась девушка. Только красный галстук помог Хоноке понять, что эта школьница — её ровесница.

— А… Спасибо.

Хонока не сразу поняла, что девушка помогла ей собрать бумаги. Она так привыкла уворачиваться от прохожих, что не знала, как себя вести в таких ситуациях.

— Нодзоми! Пошли уже! — крикнули из группы неподалёку.

Обернувшись, Хонока увидела школьниц в коротких, едва не нарушающих дресс-код, юбках и кардиганах вместо пиджаков. У них были подведённые брови и тщательно накрашенные бледной помадой губы. Эти девушки явно выделялись на общем фоне, и Хонока вспомнила, что уже видела их раньше.

Нодзоми тоже на секунду перевела взгляд, затем отдала распечатки Хоноке и встала в полный рост. Она оказалась довольно высокой девушкой с длинными стройными ногами. В отличие от остальных девушек группы, она носила обычную форму и не подкрашивала губы, но при этом всё равно привлекала к себе внимание.

Нодзоми ушла следом за девушками, и Хонока проводила её взглядом. Она точно знала, что видела этих девушек раньше — в конце концов, их трудно не заметить, — но почему-то Нодзоми так и не отложилась в её памяти. Возможно, всё дело в том, что она сильно отличалась от подружек.

— А-а… — подал голос тот школьник, с которым столкнулась Хонока.

Девушка опомнилась, поблагодарила бедолагу и забрала у него распечатки.

Школа — идеальная иллюстрация к фразе “подобное притягивается к подобному”. Особенно это касается девушек, которые тщательно следят за своим положением в коллективе. На вершине иерархии — обаятельные красавицы, на ступень ниже стоят спортсменки из престижных секций, затем не слишком красивые, но общительные девушки, а на социальное дно попадают члены мелких культурных секций и неопрятные школьницы. Эта кастовая система может существовать только в очень ограниченном сообществе, вроде школьного, однако для тех, кто в ней оказался, следование установленным порядкам — вопрос жизни и смерти. Хонока, конечно же, не была исключением. Однако если до окончания средней школы она однозначно находилась на дне иерархии, то в старшей словно вовсе оказалась за её пределами. Когда в классовую систему попадал чужеродный, не поддающийся классификации элемент, его, можно сказать, выбрасывали на обочину. Хонока легко согласилась с негласным уговором: ей никто не будет мешать, но и подруг она тоже не найдёт. Ей казалось, это намного лучше, чем оказаться изгоем со скандалами и насилием.

После уроков, она, будучи дежурной, сходила выбросить мусор. А на обратном пути остановилась у входа в школу и посмотрела на здание, освещённое пробивающимися из туч на западе солнцем. Её уроки закончились в полдень, и после обеда Хонока засиделась в библиотеке, поэтому домой собралась немного позже, чем обычно. Вообще, выкидывать мусор — мужская работа, но когда Хонока заглянула в класс, то увидела полную урну. Видимо, её коллега совсем забыл о нём и ушёл домой, так что девушке пришлось сходить самой.

Хонока выдохнула облачко белого пара на замёрзшие руки, снова взяла урну и пошла внутрь школы.У неё было тайное от всех развлечение — когда никто не видит, она возвращалась в класс длинной дорогой. Для этого она шла через второй корпус, в котором находились специализированные кабинеты и другие классы. Пускай Хонока проучилась в этой школе три года, мысль о скором выпуске превращала привычные коридоры в незнакомые, волшебные места. Пускай со школой девушку связывали далеко не только приятные воспоминания, это всё равно было то место, где она провела свою бесценную молодость.

Все остальные уже разошлись домам, в школе почти никого не осталось. Хонока поднялась с первого этажа на четвёртый, прошла по переходу между зданиями и направилась в свой класс. Проходя по коридору, где находились всевозможные мастерские, она увидела, что в одной из них горит свет.

— Кабинет рисования?

Шёл пятый час вечера, в это время никаких уроков быть уже не могло. Хонока подумала было на секцию рисования, но она никогда не слышала, чтобы её участники настолько увлекались работой. Как бы там ни было, ей было по пути, так что она продолжила идти той же дорогой. У кабинета было выходящее в коридор матовое окно, приоткрытое для проветривания. Поддавшись любопытству, Хонока заглянула в него. Столы и стулья уже были отодвинуты к стенам, посреди огромного пространства стоял одинокий мольберт, а на нём — картина.

— А… — обронила Хонока, машинально открыв окно пошире.

На холсте метровой ширины была изображена женщина в свободных древнекитайских одеждах. Она стояла спиной к зрителю и смотрела на луну. Художник пока не успел нанести яркие цвета, но уже сейчас было видно, с каким тщанием он прорисовал длинные золотистые волосы, отражающие лунные свет, и мельчайшие детали одежды. Однако сильнее всего Хоноку поразила луна, взиравшая на женщину с неба. Это был идеально круглый бело-голубой диск, ярко блестящий на фоне неба, нарисованного в тёмно-синих оттенках. Если с человеческой фигурой художник ещё думал и колебался, то небо уже нарисовано яркими, насыщенными цветами. В этом контрасте чувствовалось, насколько ему важно нарисовать именно ночное небо.

— Тебе что-то нужно?

Прекрасная картина настолько увлекла Хоноку, что когда рядом раздался голос, девушка буквально подпрыгнула на месте. Обернувшись, она увидела школьницу, которая выходила из кладовки с новыми материалами и с подозрением смотрела на Хоноку. Пиджак она где-то сняла, а рукава блузки небрежно закатала. Наспех собранные волосы привлекали внимание необычным золотисто-каштановым цветом.

— А…

Хонока почти сразу узнала эту девушку — именно она помогла ей подобрать распечатки. Вроде бы её звали Нодзоми. Осознав, что Хонока смотрела на картину, Нодзоми подошла к холсту и торопливо повернула его задом к девушке.

— П-прости. Картина была такая красивая, что я засмотрелась, — торопливо извинилась Хонока. Да, окно было приоткрытым, но это не отменяет того, что она подсмотрела в кабинет без спроса. — А-а… — Хонока решила, что должна сказать что-то ещё, но нужные слова никак не хотели приходить. — Это ты нарисовала?

— Да.

— Я никогда ещё не видела настолько красивой луны…

— Спасибо, — сухо ответила девушка и лишь после этого посмотрела на Хоноку. — Только никому не рассказывай, — увидев, что собеседница ничего не поняла, она пояснила: — Про то, что я рисую.

Хонока едва дышала, зачарованная необычным оттенком глаз девушки.

— Почему?..

Разумеется, она и без этого не собиралась никому ничего рассказывать, но настойчивость девушки показалась ей странной. Казалось бы, такой замечательной картиной можно по праву гордиться.

Нодзоми слегка раздражённо отвела взгляд.

— Потому что я не хочу ничего объяснять, — лаконично ответила она и вновь ушла в кладовку. Вернувшись оттуда с новыми материалами, она с недоумением посмотрела на Хоноку. — Тебе ещё что-то нужно?

Хонока мысленно отругала себя за неумение общаться с людьми. Разве не очевидно, что слова “не хочу ничего объяснять” относились в том числе и к этому разговору? Она просто мешает художнице.

— Прости… — повторила Хонока и ушла, практически сбежала.

По пути она осознала, что даже неприязнь Нодзоми не уняла трепета в груди. Ей несказанно повезло увидеть ту чудесную картину. Прекрасная луна глубоко запала в душу Хоноки и не собиралась оттуда уходить.

***

Нодзоми Мацусита.

Как ни странно, полное имя девушки Хонока узнала от Харуто.

— Она из “три-два”, ничего удивительного, что ты её не знаешь. Тем более, она тоже не любит быть на виду.

На следующий день Хонока поговорила в коридоре с Харуто и непринуждённо расспросила его о девушке. Если Нодзоми училась в классе 3-2, то Хонока — в 3-4. Общих уроков у них не было. С учётом того, что Хонока практически ни с кем не дружила, она не удивлялась тому, что не знала о существовании этой девушки.

— Ты её знаешь, Такаока? — поинтересовалась она у Харуто.

Когда Хонока обращала внимание на то, что происходит вокруг неё, то быстро замечала ту группу ярких девушек. Нодзоми тоже туда входила, но Хонока могла об этом и не догадаться, потому что она обычно шла чуть дальше остальных и выглядела не так броско. Кроме того, она иногда ходила одна, без остальных девушек. У Хоноки не было впечатления, что Нодзоми помыкают, как слугой. Она умела постоять за себя и держалась на равных с остальными девушками, просто была не против иногда побыть одной. По крайней мере, именно к такому выводу пришла Хонока.

— Ну как, я с ней учился в одной средней школе. Мы с ней даже попали в один и тот же первый класс…

Харуто обогнул проходившую мимо группу своих одноклассников, увлечённо шутившую на какие-то свои темы, затем поймал ртом соломинку своей пачки сока. Он тоже уже получил добро на поступление в университет, поэтому будет рядом с Хонокой и следующие четыре года.

В кабинетах, где учились выпускные классы, царило постоянное оживление — возможно, из-за того, что школьники стали посещать их намного реже. Они коллекционировали подписи одноклассников, фотографировали друг друга и старались вовсю насладиться последними днями школьной жизни.

— У неё и в средней школе были эти каштановые волосы, поэтому она всегда выделялась и привлекала внимание. Что ещё сказать?.. Наверное, что она здорово рисует. Постоянно получала грамоты за летнюю домашку по рисованию.

“Значит, она всегда была такой”. Хонока осознала, что её догадка была верной. Возможно, Нодзоми когда-то состояла в художественной секции.

— А, вспомнил ещё одну вещь. У неё в нашей школе одно время была кличка: «принцесса Кагуя», — добавил Харуто, и Хонока вытаращила глаза.

— Принцесса Кагуя?.. Та, которая улетела на Луну?

Ей невольно вспомнилась увиденная вчера голубая луна.

— Ага. Ну, в средней школе ведь проходят “Повесть о старике Такэтори” на старояпонском? Вот у нас на уроке Мацуситу вызвали к доске читать вслух, и она расплакалась, пока читала.

Харуто перевёл взгляд. Хонока последовала его примеру и увидела, что в их коридоре как раз появилась пресловутая группа девушек. Их завитые волосы подпрыгивали на плечах, а длинные рукава кардиганов наполовину закрывали ладони. Рядом шла и Нодзоми, о чём-то разговаривая с ярко разодетыми девушками. Она сильно выделялась на их фоне и выглядела как фотомодель, случайно оказавшаяся в толпе популярных певиц.

— Казалось бы, к средней школе все по многу раз слышали и читали историю принцессы Кагуи, да? Но она просто разрыдалась… Вот после этого к ней надолго пристала эта кличка.

Действительно, “Повесть о старике Такэтори” заканчивается сентиметальной сценой, в которой принцесса Кагуя нехотя расстаётся с дедушкой и бабушкой и улетает на луну. Но Хонока действительно не стала бы проливать слёзы над этой историей, читая её в классе.

— Сейчас её уже перестали травить, зато вокруг неё ходят разные слухи. Например, учителя якобы постоянно вызывают её и требуют перекрасить волосы, а она отказывается, — прошептал Харуто, провожая группу девушек взглядом.

Будучи общительным парнем, он разбирался в школьных делах намного лучше Хоноки.

— Но я думаю, большая часть того, что о ней говорят, — полный бред.

Харуто не стал пускаться в подробности — скорее всего, стеснялся перед Хонокой. Но девушка поняла, что речь о далеко не самых лестных слухах.

— Понятно… — Хонока опустила взгляд, вспоминая, что когда-то и о ней в школе распускали глупые сплетни.

Однако у них всё-таки было основание — небесноглазие. Впрочем, в рассказах школьников странности Хоноки быстро обрастали невероятными подробностями и превращались в фантастические истории, не имеющие ничего общего с реальностью.

— Кстати, почему ты вдруг ей заинтересовалась? — Неожиданно прозвучал вопрос.

Хонока замялась с ответом. Нодзоми попросила никому не рассказывать о том, что она рисует, поэтому Харуто нельзя было сказать всю правду.

— В-вчера она помогла мне собрать распечатки… — попыталась спасти она положение, нервно моргая.

Хонока не соврала. Однако по-настоящему Нодзоми заинтересовала её именно рисунком луны.

— Надо же. Даже в ней есть что-то хорошее, — Харуто допил кофе из пачки и прислонился к стене коридора. — Но это всё равно удивительное дело, чтобы ты кем-то заинтересовалась, Ёсида.

— О чём ты?.. — Тут же переспросила Хонока.

— Ну, просто мне казалось, что другие люди тебе безразличны. Даже со мной ты начала говорить совсем недавно. А, но эти загадочность и благородная отстранённость — это как раз то, чем привлекаешь. Как бы это сказать, ты похожа на принцессу, которая не любит водиться с простолюдинами…

Харуто не на шутку разошёлся, но под конец его пламенную речь прервал звонок, объявивший о конце перемены. Свободно гулявшие школьники немедленно начали расходиться по кабинетам.

— Ну ладно, Ёсида, ещё увидимся! — Харуто помахал рукой и пошёл в свой класс.

Хонока бездумно помахала в ответ и проводила парня взглядом.

***

Когане взирал на Киото с крыши офисного здания. Холодок, щипавший его за нос, убедительно доказывал, что до весны ещё далеко. В храме Китано-Тэммангу уже зацвели зимние сливы, но даже им ещё нужно время, прежде чем алый сад станет по-настоящему прекрасным. Небо с самого утра закрывали свинцовые тучи, наверняка засыпавшие снегом Кибунэ к северу от Киото. Даже боги в такие дни предпочитали есть сладости в тёплой комнате.

— Но как бы мне этого ни хотелось…

Северный ветер всколыхнул золотистую шерсть лиса, и он чихнул от холода.

Накануне Ёсихико уговорил Цукуёми-но-микото поменять заказ на поиск аратамы. Сейчас он, должно быть, этим и занимается в свободное от подработки время. Лис спросил у лакея, действительно ли он собирается искать аратаму, и тот ответил, что раз Цукуёми-но-микото правда хочет этого, то менять заказ он не собирается. Скорее всего, уверенности Ёсихико придало и то, что старшие боги одобрили новое решение заказчика.

“Чего ты, Когане? Обычно всегда настаиваешь, что заказ — всё равно что закон, а работа лакея — делать именно то, о чём попросил бог. Почему на этот раз ты такой кислый? Неужели думаешь, что я не справлюсь?”

Раздражённый тоном Ёсихико, Когане от души пнул его по голени, но на душе у него по-прежнему было тоскливо. Нет, он не злился на лакея и не разочаровался в нём. Это была какая-то трудноописуемая мгла, захватившая его разум.

Сам того не замечая, Когане превратился в надсмотрщика Ёсихико и его вечного попутчика. Ёсихико по-прежнему излишне себя баловал, нетвёрдо стоял на ногах и не любил убираться в комнате, однако лис уже не раз видел, как он с удивительной прямотой общается с богами и искренне интересуется их невзгодами.

— Казалось бы, я мог бы промолчать и просто присматривать за ним, как раньше… — пробормотал Когане под нос и вздохнул.

Он вышел из дома Ёсихико рано утром, ещё до пробуждения лакея, и с тех пор не хотел возвращаться. Ему казалось, что если вновь увидит Ёсихико, то опять скажет что-то неуместное. Всё, что должен делать лис — присматривать за лакеем и требовать, чтобы тот переделал его заказ. Ничего другого их связывать не должно. Сейчас Ёсихико уже дорос до того, что его можно предоставить самому себе, и он вряд ли станет пренебрегать заказами. Возможно, лису настало время смириться с тем, что его наставления уже не нужны лакею… пусть это и будет означать, что Хоидзину придётся сделать шаг в бездну.

Когане фыркнул, пытаясь прогнать дурные мысли. Дуновение пошевелило его ус и сообщило, что рядом кто-то есть. Повернув голову, лис увидел, как по тротуару неспешно идёт знакомая ему девушка. В тот же миг он вспомнил, что успел проголодаться.

— Вы что, поругались?

Перед Хонокой неожиданно появился божественный лис и сразу потребовал сладостей, так что девушка зашла в ближайшую сетевую кофейню. Вечером в будний день она была заполнена почти до отказа, но один из посетителей как раз собирался уходить, так что Хоноке повезло. Судя по количеству иностранцев, не меньше половины гостей этого заведения были туристами.

— Это большая редкость, что вы пришли ко мне сами, господин Когане.

Хонока разломила купленный пончик пополам и отдала одну из половинок лису. Когане радостно укусил угощение и уставился в окно, выходящее на улицу.

— Ничего мы не ругались. Просто я хорошенько подумал и почувствовал, что мне больше незачем виться вокруг него. Теперь я сознательно его избегаю, потому что не хочу сказать что-нибудь неуместное, если увижу.

— Неуместное?..

— Насчёт заказа. Будучи богом, я во многом разбираюсь гораздо лучше него.

Хонока недоумённо моргнула, вдруг заметив, что в зелёных глазах лиса сегодня больше тоски, чем обычно. Конечно, такое бывало и раньше, но между ним и Ёсихико определённо что-то произошло.

— Вам нельзя рассказывать ему то, что вы знаете?

— Нельзя, иначе это же чушь получается. Заказы должен исполнять человек исключительно своими силами, — объяснял Когане основы основ, стуча лапой по столу.

Хонока смотрела на него и гадала, приходится ли и Ёсихико слушать такие речи.

— Когда я только узнал, что Ёсихико выбрали лакеем, то подумал: “Ради всего святого, почему он?”. Я убеждал старших богов, что он обязательно бросит работу на полпути…

— Но он продолжает её делать, — закончила за лиса Хонока и улыбнулась, держа в руках кружку латте.

Она ещё давно, вскоре после знакомства с Ёсихико, услышала от него подробности о назначении лакеем и о переселении Когане в его комнату. Хонока хорошо запомнила своё удивление, ведь на тот момент парень не проработал лакеем даже полгода, но при этом уже успел полностью вжиться в роль.

— Когда я впервые увидела Ёсихико, то очень удивилась тому, насколько непринуждённо он разговаривал с вами, господин Когане. Мне даже показалось, что вы друзья, — Хонока углубилась в воспоминания, и её взгляд немного поплыл. — Когда я узнала, что он лакей и может помогать богам, то искренне позавидовала ему. Я даже почувствовала себя ущербной, ведь я ничего не могла для них сделать, а его одарили таким счастьем. Но могла бы я делать то же, что и Ёсихико, если бы стала лакеем?..

Хонока ответила “не уверена”, но не словами, а тяжёлым вздохом.

— Ёсихико всегда входит в положение заказчика, смотрит на ситуацию с его стороны и пытается найти лучшее решение. Далеко не каждый способен на такое.

Хотя Хонока несколько раз помогала Ёсихико, она, в отличие от него, не умела видеть суть заказа так же ясно, как сами боги. От этого порой казалось, что между богами и людьми нет никакой разницы.

— Но рано или поздно этот взгляд может оказаться ошибочным, — сказал доевший пончик Когане, глядя в окно.

На улице уже стемнело, а прохожие шли сгорбленные от холода.

— Даже если он ошибётся, я всё равно буду ему немного завидовать. Ведь он так легко заводит дружбу с богами, — продолжила Хонока, опуская глаза на кружку. — Мне только сегодня кое-кто сказал, что я выгляжу так, будто другие люди мне безразличны.

Небрежные слова Харуто не выходили у неё из головы, как бы она ни убеждала себя, что он не имел в виду ничего плохого.

— Я не знаю, как относиться к тому, что другие видят во мне такого человека…

Она прекрасно осознавала, что пыталась жить без общения с другими людьми. У неё не было настоящих друзей, и всю школьную жизнь она проводила в одиночестве. Причиной тому было то, что в детстве все вокруг смеялись над ней как над ненормальной. Из-за этого у Хоноки появилась привычка излишне остерегаться других людей. Однако это вовсе не означало, что они ей безразличны.

— Действительно, людям трудновато понимать тебя, — подтвердил Когане и пристально посмотрел на девушку. — Хотя в последнее время ты стала лучше выражать эмоции и больше говорить. Чтобы донести до другого человека свои мысли, нужно переступить барьер скромности, и это намного сложнее, чем может показаться. Если, конечно, тебя не подталкивают.

Хонока понимающе кивнула. Действительно, раньше она не умела так открыто выражать своё мнение. Глупо было надеяться, что такого замкнутого человека хоть кто-то поймёт.

Девушке показалось, что её только что заставили посмотреть в лицо своим недостаткам. Она выглянула в окно и увидела, как на противоположной стороне улицы по тротуару идёт школьница.

— А…

Её модельная внешность, пусть и отчасти спрятанная под пальто, привлекала немало внимания.

— Мацусита…

Как и в прошлый раз, её непослушные каштановые волосы были собраны в хвост почти у макушки, и его кончик беззаботно подпрыгивал на каждом шагу. Кое-что Хонока заметила впервые — например, на удивление глубокие и взрослые черты лица. Мацусита будто бы не торопилась, но шагала быстро, ловко лавируя между прохожими.

— Твоя знакомая? — поинтересовался Когане.

— В одной школе учимся…

Хонока задумалась, как объяснить лису свои отношения с ней. Она не то чтобы много знала об этой девушке. Единственное, что она могла сказать с полной уверенностью, это…

— Она очень красиво рисует голубую луну…

Услышав эти слова, Когане вновь поймал взглядом спину девушки за мгновение до того, как она окончательно растворилась в толпе.

***

— Чего желает Сусаноо-но-микото? — переспросил сидевший у храмового пруда Окунинуси-но-ками и посмотрел на свою прекрасную жену.

— Да. Ёсихико ни с того ни с сего заговорил об этом, и я подумала — не случилось ли чего?

Хотя Сусэрибимэ совсем недавно перемывала кости своему гулящему мужу, сейчас она уже кокетливо качала перед ним рукавами китайского платья.

— Значит, его нынешний заказчик — Сусаноо-но-микото?

— Кажется, нет. Но я совсем забыла спросить, кто именно сделал заказ.

Храм, в котором они находились, был важной достопримечательностью, так что через тории нескончаемым потоком шли туристы, а на стоянке припарковалось уже несколько туристических автобусов. Очередная группа спускалась по дороге за экскурсоводом, приближаясь к главному павильону.

— Хороший вопрос. Что может быть нужно такому богу?.. — проговорил Окунинуси-но-ками, глядя на людей, расходящихся по территории храма.

В его задумчивых глазах отражались водные блики, пляшущие на поверхности пруда.

— Вот и я между делом спросила у отца, нет ли у него каких пожеланий.

— Что? Ты обратилась к нему лично?

— Я ничего не сказала про заказ и сделала вид, что спрашиваю просто из вежливости. Подумала, вдруг узнаю что-то полезное и расскажу Ёсихико.

Сусэрибимэ присела рядом с мужем, и тот помог ей сложить платье, чтобы оно не свесилось в пруд.

— И что сказал мой любимый тесть?

— “Какая ты у меня прелесть, я не могу. Не надо было тебя отдавать за того проходимца”.

— Мне всегда нравилось, что у тебя такие прекрасные отношения с отцом, — пробормотал Окунинуси-но-ками и тяжело вздохнул.

Да, Сусэрибимэ поддерживала крепкую дружбу с Сусаноо-но-микото. Но несмотря на всю беззаботность разговора, Окунинуси-но-ками незаметно для жены беспокойно водил взглядом. Он понятия не имел, что за бог попросил Ёсихико о помощи, но появление в заказе Сусаноо-но-микото вызывало у Окунинуси-но-ками лёгкое беспокойство.

— Поэтому я решила тебя заранее предупредить: не удивляйся, если скоро Ёсихико и с тобой свяжется, — решила подвести черту под разговором Сусэрибимэ, заметив, что её зовёт служанка.

— Хорошо, спасибо, — Окунинуси-но-ками чувственно поцеловал изящную бледную ладонь жены.

Сусэрибимэ наклонилась к мужу и прошептала на ухо:

— И я надеюсь, ты мне всё расскажешь, когда мы выйдем на прогулку в следующий раз.

Несмотря на вежливость, тон жены напугал Окунинуси-но-ками до дрожи. Мило улыбнувшись, Сусэрибимэ грациозно встала, развернулась и ушла.

— Сделаю всё, что смогу, — пробормотал Окунинуси-но-ками с кислым видом.

Про себя он считал, что его жена от ревности становится особенно милой, но никогда не говорил этого вслух, потому что иначе руки Сусэрибимэ сжали бы его шею до пены изо рта. В конце концов, она недаром была дочерью Сусаноо-но-микото.

— Неукротимостью она точно вся в него.

Любой, кто знал Сусэрибимэ, согласился бы, что эти слова отлично её описывали, потому что Сусаноо-но-микото прославился на фоне остальных богов именно своим буйным нравом.

Окунинуси-но-ками уже почти не сомневался.

Он смотрел на водную гладь пруда, сидя с низко надвинутым капюшоном толстовки. При жене его взгляд никогда не становился таким хладнокровным, подобающим легендарному королю Идзумо. А сейчас он — ещё большая редкость! — стал глубоко задумчивым.

Окунинуси-но-ками почитался как бог и при этом мог легко жить среди людей, вовсю наслаждаясь прелестями бренного мира. Пускай боги и отличаются от людей, они зависят друг от друга, поэтому Окунинуси-но-ками всегда считал, что между ними не нужно строить дополнительных неприступных барьеров — достаточно и формальных. Поэтому ему нравился Ёсихико — он умел легко перепрыгивать существующие барьеры, не пытаясь их ломать. Но в то же время именно поэтому происходящее так тревожило бога.

— Не нравится мне всё это… — обронил он несколько слов, растворившихся в зимней прохладе. — Ёсихико. Пожалуйста, не копай слишком глубоко…

Окунинуси-но-ками вздохнул и посмотрел в небо. Скорее всего, привязавшийся к лакею Хоидзин как обычно поставит выполнение заказа превыше всего. Его не смутит то, что Ёсихико придётся взвалить на себя груз правды, не известной даже дочери Сусаноо-но-микото.

На редкость пронзительный взгляд Окунинуси-но-ками смотрел в далёкое прошлое — во времена, когда его самого ещё не было. Там остались древние тайны богов, которых даже Окунинуси-но-ками не мог и не должен был знать. Если от Ёсихико требуют углубиться в них, то новый заказ разительно отличается от всех предыдущих.

Он связан со временами настолько мрачными, что человеку не выдержать их тяжести в одиночку.

Окунинуси-но-ками закрыл глаза и вздохнул. Нет, он пока не знал, верна ли его догадка. Возможно, лакею не придётся копать настолько глубоко. Именно об этом сейчас стоит молиться.

— Но в любом случае, собрать побольше информации не помешает, — сказал Окунинуси-но-ками и открыл глаза, к которым вновь вернулся привычный блеск.

Бог встал и хлопнул в ладоши. Вокруг него вспыхнуло множество огоньков.

— Докладывайте мне о действиях Ёсихико. И следите, чтобы Сусэри вас не заметила.

Услышав божественный приказ, духи разлетелись в разные стороны. Окунинуси-но-ками проводил их взглядом и посмотрел на зимнее солнце, лучи которого пронизывали тонкие облака.

***

Утренняя подработка закончилась в обеденное время, и сразу после неё Ёсихико выдвинулся в храм Цукуёми-но-микото. Вчера после возвращения домой он всё тщательно обдумал и пришёл к выводу, что поиски потерявшейся аратамы — задача и правда не из простых. В конце концов, лакей даже не знал, как именно бог потерял её. Возможно, Когане пытался остановить его именно потому, что предвидел трудности с новым заказом?

— Кстати, что-то его с самого утра нигде нет. Куда он подевался?..

Возможно, посещает некое божественное собрание? Ёсихико отнёсся бы к этому спокойно, ведь он мог заниматься заказами и без лиса, но чувствовал себя беспокойно без пушистого ворчуна под боком.

— Цукуёми-но-микото-о!

Сойдя на ближайшей к храму станции, Ёсихико прошёл вчерашней дорогой и позвал бога. Тот сразу же выглянул из молельного павильона и посмотрел на лакея так, будто впервые видел его. Ёсихико показал на карманы бога, намекая, чтобы тот прочитал дневник.

— Лакей?

— Да.

Ёсихико кисло улыбнулся, понимая, что этот же разговор неизбежно будет повторяться снова и снова. Глядя на Цукуёми-но-микото, который внимательно вчитывался в дневник и листал страницы, лакей почувствовал в груди тупую боль. Каково это — просыпаться каждым утром, ничего не помня о вчерашнем дне? Ежедневно начиная жизнь с чистого листа, бог твёрдо держался лишь за память о младшем брате. Должно быть, он и правда был для него особенным.

— Я пришёл уточнить пару вещей, связанных с поиском аратамы, — перешёл Ёсихико к теме своего визита, когда Цукуёми-но-микото разобрался, что к чему. — Ты помнишь, до какого времени в тебе была аратама?

— До какого времени… во мне?

— Ага. Я решил, что начать надо с этого.

Ёсихико предположил, что если уточнить время потери, можно будет предположить, куда именно она подевалась.

Цукуёми-но-микото сделал вид, что задумался, затем неуверенно посмотрел на Ёсихико.

— За достоверным ответом лучше обратиться к моему брату…

— А, ну, я так и думал, но… — Ёсихико смущённо отвёл глаза и почесал затылок.

Сусаноо-но-микото буквально вчера настойчиво попросил не крутиться вокруг него, поэтому Ёсихико обратился бы к нему за помощью только в самом крайнем случае.

— Может быть, ты что-нибудь записал в своих дневниках?

Цукуёми-но-микото оставлял в дневнике напоминания о том, что потерял аратаму. Возможно, где-то написано и то, почему именно она исчезла.

— Я посмотрю, — сказал Цукуёми-но-микото и немедленно повернулся к храму.

Главный павильон казался небольшим, но за дверью скрывалось на удивление глубоко идущее помещение. Правда, почти всё место в нём занимали шкафы, полные книг и свитков.

— Тут должны быть записи за каждый год, — сказал Цукуёми-но-микото, забирая томик с вершины одной из стопок и показывая Ёсихико.

Действительно, на обложке были цифры — видимо, год составления.

— Это брат предложил. Сказал, так будет проще искать.

— Ясно.

Ёсихико до сих пор не мог поверить, что грозный Сусаноо-но-микото, с которым он столкнулся вчера, — тот же заботливый брат, о котором рассказывал Цукуёми-но-микото. Неужели в разговорах с родственниками этот бог меняется до неузнаваемости и становится заботливым и ласковым?

— Вот эти, мне кажется, самые старые, — заключил Ёсихико, изучая свитки в одном из дальних шкафов.

Все они давно выцвели и обветшали, лакей даже сомневался, можно ли их трогать. Как он уже заметил, самые старые дневники были свитками, но в какой-то момент на их место пришли книги.

— Хм?

Пока Ёсихико думал, какой из свитков взять, он заметил, что на одном из них гораздо меньше пыли, чем на соседних. На самой полке тоже были следы, которые говорили о том, что его брали совсем недавно. Заинтригованный, Ёсихико взял свиток и прочитал на нём: “Старик Такэтори”.

— Такэтори… Так это “Повесть о старике Такэтори”?

Это была знаменитейшая история о принцессе Кагуе. Ёсихико ещё помнил, как проходил её в школе на уроках древнеяпонского.

— Что такое? — спросил Цукуёми-но-микото, видя недоумение лакея.

— Ты её читал, потому что тоже связан с луной? — Ёсихико повернулся и протянул свиток богу.

Цукуёми-но-микото озадаченно взял его, медленно развязал шнурок и развернул. Внутри по бумаге бежали каллиграфические знаки. Ёсихико не мог их прочесть — они казались ему больше похожими на червяков, чем на текст.

— Что там написано? — поинтересовался он.

— “Не в наши дни, а давно-давно жил старик Такэтори...”

— О. И правда оно.

Ёсихико улыбнулся, услышав до боли знакомое начало истории. Забавно было осознавать, что даже лунный бог Цукуёми-но-микото читал это произведение.

— “Бродил он по горам и долинам, рубил бамбук и мастерил из него разные изделия на продажу...” — продолжил Цукуёми-но-микото. Вдруг он вскинул голову и начал читать наизусть: — “А настоящее имя его было Сануки-но-мияцукомаро. Вот однажды зашел старик Такэтори в самую глубину бамбуковой чащи и видит: от одного деревца сияние льётся, словно горит в нем огонек. Изумился старик, подошел поближе, смотрит — что за диво! В самой глубине бамбукового ствола сияет ярким светом дитя — прекрасная девочка ростом всего в три вершка…”

Ёсихико потрясённо смотрел на бога, который держал в руках свиток, но уже не смотрел в него.

— Ты что, наизусть всё помнишь?

Цукуёми-но-микото терял всю память с каждым рассветом. Как он мог помнить содержание книги?

— Видимо, да. Продолжение само всплывает у меня в голове, — ответил Цукуёми-но-микото не менее удивлённым голосом и посмотрел на свиток. — Наверное, это была моя любимая история…

— Возможно, ты к ней почему-то привязался? — предположил Ёсихико, робко глядя на Цукуёми-но-микото.

Вызубрить всю “Повесть о старике Такэтори” — это нужно не только большое желание, но и много усилий.

— Возможно… — ответил Цукуёми-но-микото, озадаченно хмурясь.

Возможно, этот свиток был его единственным развлечением, и он перечитывал его, пока текст не выучился сам собой?

Цукуёми-но-микото вернул свиток на полку и снова занялся поисками дневников. Ёсихико последовал его примеру.

— Похоже, это самый старый, — сказал бог беспрестанно чихающему от пыли лакею и достал с полки давно поблекший, практически рассыпающийся свиток.

Чернила уже почти выцвели, но Ёсихико всё же сумел прочитать название: “Касихара-но-мия”.

— Что ещё за Касихара?

— Это храм, где короновали правнука Ниниги-но-микото, первого императора.

— Ты про Дзимму? — спросил Ёсихико, углубившись в смутные воспоминания.

К счастью, ему пришлось изучить историю императора Дзимму ради заказа Амэномитинэ-но-микото, так что она пришла на ум довольно быстро.

Цукуёми-но-микото бережно развернул свиток и начал читать, водя пальцем по бумаге.

— Похоже, именно с этого события, с коронации Дзимму, я и начал вести дневники по совету младшего брата.

Ёсихико попытался заглянуть в свиток, но текст состоял только из иероглифов<span id="note-2" class="note">[2]</span> и чтению не поддавался.

— Он сказал, что я постоянно всё забываю, поэтому должен записывать события.

— То есть ты уже тогда страдал от этого недуга?

Цукуёми-но-микото родился задолго до Дзимму и Ниниги-но-микото. Что же произошло с ним до появления первого императора?

— Да, вот тут есть запись, — Цукуёми-но-микото остановил палец, которым водил по тексту и продолжил слегка меланхоличным голосом: — “Сколько времени прошло с тех пор, как я утратил аратаму? Сейчас я не могу толком вспомнить даже события последних пары дней”... По-видимому, я лишился аратамы ещё до того, как начал вести дневники.

Ёсихико не ожидал, что их поиски завершатся так быстро, и невольно хмыкнул. Пожалуй, узнать, что все дневники вела одна лишь нигитама — уже какой-никакой успех.

— Видимо, ответ знает только Сусаноо-но-микото…

Конечно, можно было бы обратиться за помощью к другим богам, которые хорошо знают Цукуёми-но-микото, но Ёсихико пока не завёл близких друзей среди небожителей, которые застали рождение божественной троицы из тела Идзанаги-но-ками и по сей день держали себя в курсе событий.

— Сдаваться пока рано, лакей.

Пока Ёсихико раздумывал, сложив руки на груди, Цукуёми-но-микото потянулся к другим свиткам.

— Возможно, где-то в моих дневниках всё же записано, почему я потерял аратаму, — предположил бог с неловкой улыбкой на устах.

Посмотрев на него, Ёсихико взял себя в руки и тоже улыбнулся.

— Точно. Давай искать.

Цукуёми-но-микото потерял аратаму, лишился почти всей силы, не мог вспомнить даже вчерашний день, но всё равно не унывал. Нельзя сказать, что его слова прямо таки воодушевили лакея, но, по крайней мере, Ёсихико размял ноющие руки, сделал лицо повеселее и задумался, что ещё может сделать для бога..

— Прости, что тебе приходится помогать. На самом деле я должен выполнять твой заказ самостоятельно.

Они договорились, что Ёсихико будет листать новые дневники, а Цукуёми-но-микото разворачивать старые. Ёсихико не понимал древнеяпонский, но ему достаточно было зацепиться взглядом за слово “аратама”.

— Каждое утро я просматриваю дневники за последний месяц. Если верить им, меня навещает только брат, — размеренно рассказывал Цукуёми-но-микото по ходу работы, разминая одетые в перчатки руки. — Не знаю даже, когда последний раз приходил ещё кто-то, с кем я мог бы поговорить.

— Другие боги совсем не приходят к тебе в гости?

Да, Цукуёми-но-микото не так силён, как раньше, но он один из легендарных детей Идзанаги-но-ками. Казалось бы, у такого божества должна быть куча знакомых.

— Возможно, они не хотят приближаться к этому храму, потому что боятся моего брата. Иногда, кажется, приходят племянница и племянник… Мне так приятно, когда есть, с кем поговорить, — сказал Цукуёми-но-микото беззаботным голосом, и у Ёсихико больно кольнуло в груди. Он готов был поклясться, что в серебристых глазах бога появился огонёк жизни.

— А ты сам ни к кому в гости не ходишь? А то я видел богов, которые по всей Японии путешествуют.

Скорее всего, известный земной бог из Идзумо даже сейчас где-то гуляет. Возможно, Цукуёми-но-микото тяжело надолго покидать храм, но даже в пределах Киото живёт множество других богов. Казалось бы, он вполне мог их посещать.

— Он сказал, чтобы я обходил только свои храмы, а по чужим не ходил. Да и ноги у меня болят.

— Он — это Сусаноо-но-микото?

Цукуёми-но-микото медленно повернул голову к Ёсихико, кивнул и добавил:

— Мне и без этого приходится постоянно посещать храмы Цукуёми-но-микото по всей стране. На прогулки просто нет времени.

И это — тоже вывод, который Сусаноо-но-микото сделал за брата.

Ёсихико опустил глаза на один из дневников в своих руках. Но вместо мыслей о записях голову наполнили вопросы. Он пытался остановиться, обвиняя себя в мнительности, но бесполезно — из-за вчерашнего поведения Сусаноо-но-микото Ёсихико всё больше подозревал, что тот по какой-то причине пытается изолировать брата от остального мира.

— Разве ты недоволен, мой дорогой брат? — раздался вдруг ещё один голос, и Ёсихико показалось, будто кто-то провёл по его затылку ледяным пальцем.

— Могу ли я быть недоволен? — отозвался Цукуёми-но-микото.

Ёсихико медленно перевёл взгляд. В дверном проёме, только что пустовавшем, стоял могучий бог.

— Сусаноо-но-микото… — невольно пробормотал лакей и сглотнул.

Как обычно, он одним своим видом внушал благоговейный ужас. Воздух будто наполнялся электричеством, по коже бежали мурашки. Ожерелье из огромных бусин и магатама, свисавшее с бычьей шеи Сусаноо-но-микото, ослепительно переливались на свету. Ёсихико даже потерял дар речи, не в силах переварить контраст между суровой внешностью бога и невыразимой красотой этого украшения.

— Ты до сих пор не оставил моего старшего брата в покое?

Взгляд тёмно-синих, словно морская пучина, глаз остановился на Ёсихико. Лакей сжал дрожащие ладони в кулаки. Сусаноо-но-микото говорил тихо, но от его голоса всё равно звенело в ушах. К своему удивлению, Ёсихико почувствовал, что ему сейчас ужасно не хватает Когане.

— Разве я не сказал, что мне не нужна его благодарность?

— Д-да, но…

— Брат, — вмешался Цукуёми-но-микото, не дав Ёсихико объяснить. — Я узнал о твоих словах. Поэтому я сделал другой заказ.

Ёсихико кивнул, подтверждая слова бога. Что бы Сусаноо-но-микото ни говорил, новый заказ одобрен старшими богами. Даже ему едва ли под силу спорить с ними.

— Другой заказ? — переспросил Сусаноо-но-микото, насупив брови.

Его рука легла на рукоять меча, ещё сильнее встревожив Ёсихико. Но он решил, что для него, лакея, принципиально важно дать честный ответ на этот вопрос. Ведь он не пытался делать ничего плохого.

— Я ищу аратаму Цукуёми-но-микото.

— Аратаму моего брата?

Однако от слов Ёсихико Сусаноо-но-микото нахмурился ещё сильнее.

— Я подумал, что если верну её, тебе станет легче. Мы с лакеем решили, что так лучше всего, — пояснил Цукуёми-но-микото с привычной невозмутимостью.

Сусаноо-но-микото впился в лицо брата свирепым взглядом. Ёсихико встал между ними, загораживая своего заказчика.

— Д-да и тебе, наверное, было бы приятно увидеть брата в добром здравии, да? Цукуёми-но-микото хочет, чтобы ты был счастлив, поэтому…

Но Ёсихико не смог закончить свою речь.

— Это не твоё дело! — прогремел голос, и лакей невольно поёжился.

Возглас почти сбил его с ног, будто порыв ураганного ветра.

— Как это… не моё?

Ёсихико пытался стоять уверенно, но ноги отнимались, а колени подкашивались сами собой. Взгляд синих глаз постепенно наполнял его грудь неописуемым ужасом. На спине проступил пот, несмотря на зимнюю стужу. Кожа ничего не чувствовала, будто парализованная электричеством. Болели уши. Даже глаза облик бога будто сдавливал.

Сусаноо-но-микото был другим. Ни один из богов, которых встречал Ёсихико, не производил такого грозного впечатления.

— Искать аратаму! Ты, должно быть, шутишь?!

Каждое слово ощущалось словно удар. Ёсихико чувствовал себя под ливнем, от которого нет укрытия.

— Чем ты подкупил старших богов, что они одобрили такой заказ?!

Ёсихико чувствовал, как у него постепенно отключается мозг. Он мог только слушать, но не спорить. Ему казалось, что это бесполезно, хотелось лишь подчиниться и встать на колени перед голубым богом.

— Почему ты так говоришь?

Но всё же Ёсихико устоял и выговорил вопрос. Почему Сусаноо-но-микото считает, что лакей подкупил старших богов? Ладно бы он просто посмеялся над ним, но это уже перебор. Ёсихико не мог обернуться, чтобы посмотреть на Цукуёми-но-микото и узнать, как он реагирует на слова брата. Но он заботился о Сусаноо-но-микото и хотел вернуть аратаму, чтобы не доставлять ему неудобств.

— Что плохого в том, чтобы искать свою аратаму?! — выкрикнул Ёсихико, примешав к голосу раздражение, но все его потуги разбились о ледяной взгляд Сусаноо-но-микото.

Бог слегка покрутил глазами, словно провожая взглядом осколки слов, и вновь вперился в Ёсихико.

— Обыщи хоть весь мир, но аратаму тебе не найти, — сказал он тихо, но твёрдо.

Ёсихико нахмурился. Почему Сусаноо-но-микото был так уверен?

— Брат. Ты знаешь, куда делась моя аратама? — спросил Цукуёми-но-микото.

Сусаноо-но-микото вздохнул и чуть нагнулся, словно собирался говорить с ребёнком.

— Сколько раз я уже рассказывал тебе об этом? — перешёл он на тёплый, мягкий голос, обращаясь к безмятежному младшему брату. — Я захотел владеть королевством ночи, которым ты правил…

И затем он сказал правду:

— Поэтому я съел твою аратаму.

***

— После возвращения из преисподней Идзанаги-но-ками пошёл чистить себя в Химука-но-татибана-но-одо-но-авакихару. Когда он умыл лицо, из его левого глаза родилась Аматэрасу-омиками, из правого — Цукуёми-но-микото, а последним, из носа, появился Сусаноо-но-микото. Идзанаги-но-ками сказал своим детям: пусть Аматэрасу-омиками правит небесами, Цукуёми-но-микото ночью, а Сусаноо-но-микото морем. Конец.

Из-за пасмурной погоды посетителей в храме Онуси почти не было. Никаких напоминаний о праздновании Нового года тоже не осталось, территорией завладели рутина и холод.

— Как конец? И всё? — удивился Ёсихико и посмотрел на своего друга детства, который читал отрывок из “Записок о деяниях древности” по ту сторону прилавка храмового магазина.

— Не знаю, чего ещё ты ожидал, потому что да, это единственный отрывок, в котором Цукуёми-но-микото и Сусаноо-но-микото упоминаются вместе. Ты же, вроде, и сам читал “Записки”? — спросил Котаро, потирая замёрзшее тело.

Судя по лёгкой одежде, большую часть времени он проводил в конторе, где работала печка. Оттуда был прямой проход в помещение за прилавком.

— Читал, но мне казалось, будто я что-то упускаю…

Пушистый поисковик, который обычно выручал лакея в таких ситуациях, до сих пор не объявился. Куда его вообще занесло?

— Если обратиться к “Нихон Сёки”, то там есть другие версии — якобы Цукуёми-но-микото родился от союза Идзанаги-но-ками и Идзанами-но-ками, или что он появился из серебряного зеркала. Но там он с Сусаноо-но-микото вообще не пересекается.

— Ясно…

Надежды Ёсихико быстро пошли прахом, и он тяжело вздохнул. Он полагал, что где-то в книгах могут быть описания неизвестных ему отношений между Цукуёми-но-микото и Сусаноо-но-микото, но едва ли Котаро мог заблуждаться. Ёсихико и сам несколько раз перечитал “Записки”, но там в изобилии приведены только рассказы об Аматэрасу-омиками и Сусаноо-но-микото, а о Цукуёми-но-микото нет почти ни слова. На их страницах увековечены ссоры сестры и младшего брата, но об узах или вражде братьев ничего не сказано. Казалось, будто все забыли о Цукуёми-но-микото и потому не могли о нём говорить.

— Ну? И зачем тебе это вдруг понадобилось? — Котаро пристально посмотрел на приунывшего Ёсихико.

— А, нет, я… п-просто случайно зашёл в святилище Цукуёми-но-микото возле храма Мацуноо. Вот и задумался, нет ли каких-нибудь историй об отношениях Цукуёми-но-микото и Сусаноо-но-микото, — Ёсихико вяло улыбался, стараясь говорить как можно правдивее.

Он до сих пор не оправился от шокирующего признания голубого бога.

Сусаноо-но-микото без тени смущения заявил, что съел аратаму родного брата, и именно поэтому её бесполезно искать.

— Как ты отыщешь то, что давно во мне? Вспорешь мне живот, что ли? — спросил Сусаноо-но-микото, показывая на стальные мышцы своего пресса, и ехидно улыбнулся. — По силам ли это человечишке, которого я могу одним плевком стереть с лица земли?

— То есть… Аратаму Цукуёми-но-микото… — протянул Ёсихико, отчаянно пытаясь не поддаться растерянности.

— Не вернуть, — отрезал Сусаноо-но-микото.

Посмотрев ему в лицо, Ёсихико сжал кулаки, хоть и понимал, что бог ему не ровня.

— Зачем ты так поступил со своим братом?.. Из-за этого Цукуёми-но-микото потерял память и даже внешность…

— Я же только что сказал, — перебил Сусаноо-но-микото и издевательски ухмыльнулся. — Я хотел править ночью, — повторил он медленно, словно разговаривая с глупым ребёнком. — Поэтому я вырвал из брата аратаму, чтобы он стал тихим и послушным.

Ёсихико уже не знал, что отвечать. Он сомневался, действительно ли это существо относится к богам. Как он мог отобрать у брата память и внешность, а затем называть его тихим и послушным?

Мог ли это быть бог, который заботился о людях и о своём младшем брате, разделяя с ними и радость и печаль? Нет.

— Ясно… Значит, дело в этом? — наконец, раздался за спиной Ёсихико тихий голос Цукуёми-но-микото. — Да, ты много раз говорил об этом. Извини.

— Цукуёми-но-микото… — Ёсихико развернулся.

В серебристых глазах бога не было ни печали, ни ярости. Он неотрывно смотрел на брата невозмутимым взглядом.

— И даже вернись ко мне аратама, меня всё равно почти не почитают, поэтому мне не по силам править ночью. Пусть лучше этим занимаешься ты.

— Цукуёми-но-микото! — выпалил Ёсихико, раздражённый излишней сговорчивостью заказчика.

Казалось бы, он имел полное моральное право разозлиться на брата.

— Подумай! Если Сусаноо-но-микото съел твою аратаму и если её больше не вернуть, это означает, что так и будешь жить с этой внешностью и без воспоминаний!

Пытаясь достучаться до бога, Ёсихико подошёл к нему и схватил за плечи. Цукуёми-но-микото молча посмотрел на лакея, затем мягко убрал чужие ладони с плеч.

— Если так хочет мой брат, то ладно, — тихо объявил он.

Ёсихико застыл, как громом пришибленный, и уже не знал, что сказать.

После того разговора Ёсихико решил найти подтверждение слов Сусаноо-но-микото. Он решил, что если тот съел аратаму, то за этим должна стоять другая, более веская причина. Потому что поступать так с родным братом просто ради того, чтобы отобрать его королевство — это, как ни крути, слишком жестоко.

— Это, конечно, не совсем история их отношений, но есть теория, по которой Цукуёми-но-микото и Сусаноо-но-микото — на самом деле один бог.

— Как один? — нахмурился Ёсихико, услышав слова Котаро.

Увы, он уже знал, что это неправда, потому что видел обоих богов собственными глазами.

— Некоторые считают, что это логичное объяснение почти полному отсутствию Цукуёми-но-микото в “Записках” и “Нихон Сёки” и двум эпизодам с убийством Огэцухимэ-но-ками.

— Огэцухимэ-но-ками? Это та богиня, у которой из задницы еда появлялась?..

Ёсихико вспомнил, как Окунинуси-но-ками однажды подарил ему угощения, полученные от этой богини, и тоскливо посмотрел вдаль. Он не ожидал, что вновь услышит это имя, тем более сейчас.

— В “Записках” её убил Сусаноо-но-микото, а в “Нихон Сёки” — Цукуёми-но-микото.

— Но ведь разница между этими книгами — обычное дело.

— Да, есть такое. Но у них есть и другие основания так считать. Например, то, что храмы в честь Сусаноо-но-микото на каждом шагу, а в честь Цукуёми-но-микото раз, два и обчёлся, — заявил Котаро, сложил руки на груди и посмотрел в потолок. — Я, кстати, не утрирую. В Японии где-то семьсот храмов со словом “Цукуёми” в названии, но тех, что с самого начала возводились в его честь — ровно два, насколько мне известно.

— Всего-то?! — невольно воскликнул Ёсихико.

Не потому ли, что о Цукуёми-но-микото мало написано? Возможно, что нынешняя слабость бога — результат не только потери аратамы, но и недостаточного почтения.

— Ещё раз — это только те из тех храмов, которые я знаю.

— Даже тот храм, куда я сегодня ходил, был перенесён из Ики и когда-то посвящался мореплаванию… — пересказал Ёсихико услышанные от Цукуёми-но-микото слова.

— Надо же, вот куда тебя занесло? — Котаро с любопытством посмотрел на друга. — Это одно из мест, которые связаны с кланом Хата.

— Хата?

— Да, это древний клан прибывших из Китая. Они считаются покровителями в том числе храмов Мацуно и Фусими Инари, так что связи с Киото у них глубочайшие. Храм Цукуёми, куда ты ходил, тоже относится к храму Мацуно, который переехал в Киото не без помощи клана Хата. Да и вообще, настоятели этого храма раньше были оттуда.

— Ого, — искренне восхитился Ёсихико.

Он вновь осознал, что многого не знает о Японии, хотя всю жизнь прожил в этой стране.

— У Сусаноо-но-микото храмы по всей стране, а у Цукуёми-но-микото их было всего два… Я могу представить, что второй завидовал бы первому, но наоборот — это вряд ли…

Почему полный сил Сусаноо-но-микото хотел забрать у брата его королевство? Банальная алчность? Жажда власти? Или между братьями вспыхнул неизвестный человечеству конфликт?

— Да откуда я знаю! — воскликнул Ёсихико и схватился за голову.

Уставший от холода Котаро положил руку на стеклянную створку окна и с разрешения друга закрыл её.

— Я напрасно потратил твоё время, лакей.

Когда Сусаноо-но-микото ушёл, Цукуёми-но-микото сказал, что больше ничего не желает и предложил поставить в молитвенник свою печать. Однако Ёсихико отказался.

— Дай мне ещё немного времени.

Он не знал и не верил, что сможет что-либо изменить. Но в то же время не мог позволить, чтобы заказ закончился именно так.

— Я хочу ещё подумать над способом вернуть твою аратаму, — практически взмолился Ёсихико.

Цукуёми-но-микото посмотрел на него растерянным взглядом, в котором читалось: “Как ты вернёшь то, что исчезло в животе Сусаноо-но-микото?”

— Если я сдамся сейчас, то грош мне будет цена как лакею… — сказал Ёсихико и опустил взгляд на молитвенник. — Наверняка ведь есть какой-то смысл в том, что старшие боги одобрили этот заказ.

Ёсихико был лакеем уже второй год и говорил исходя из опыта. Он уже сталкивался с заказами, которые хотелось бросить, потому что они казались невыполнимыми. Но в конце концов усилия всегда оправдывались. Возможно, его настойчивость сможет сдвинуть дело с мёртвой точки.

— Ладно.

После долгих колебаний, Цукуёми-но-микото всё же кивнул и убрал протянутую к молитвеннику руку.

— Спасибо.

Ёсихико поблагодарил серебряного бога и улыбнулся.

Часть 3

На следующий день после неожиданной встречи с Когане Хонока пришла в школу только ранним вечером. На самом деле в этот день у неё вообще не было уроков, однако Когане, неожиданно поселившийся у неё дома, изъявил желание посетить школу, и девушка согласилась.

— Я Вам не обещаю, что она сегодня будет, — напомнила Хонока, пока они поднимались по лестнице.

С улицы доносились голоса футболистов, у которых только что начался матч.

— Это неважно. Если её нет, я хоть посмотрю на картину.

Хонока лёгкой походкой поднималась по лестнице, Когане шёл по пятам. По необъяснимой причине лису захотелось посмотреть на голубую луну, которую похвалила девушка.

— Я сейчас осознал, что постоянно ходил вместе с Ёсихико. Интересно будет посмотреть на мир небесноглазой.

По пути в кабинет рисования Когане с любопытством крутил головой, напоминая Хоноке о визите Окунинуси-но-ками и его жены. Божественную чету тоже больше всего интересовали предметные кабинеты — например, физики.

— В прошлый раз я застала её здесь именно в это время. Не знаю, будет ли она сегодня…

Хонока не торопилась, давая лису время везде побегать и всё посмотреть. Но наконец они поднялись на четвёртый этаж и вышли в безлюдный коридор, ведущий к кабинету рисования. Хотя Хонока уже ходила этой дорогой, она всё равно чувствовала себя неуверенно. Ничего удивительного — в прошлый раз реакцию Нодзоми трудно было назвать дружелюбной. Закат рисовал на линолеуме тени от оконных рам, и от этой картины Хонока невольно начинала тосковать по уходящим школьным временам. Она и сама не замечала, как бесшумно идёт вперёд по оранжево-чёрному полу.

— А… — обронила она, увидев, что окно кабинета рисования приоткрыто точно как в прошлый раз.

Увидев в него ту самую картину, Хонока остановилась. Видимо, Нодзоми снова пришла.

— Эта, что ли? — спросил Когане, поставив передние лапы на оконную раму, а затем и вовсе просочился сквозь стену.

— Господин Когане!

Всполошившись, Хонока открыла дверь, вошла внутрь и тут же зажала рот рукой, увидев Нодзоми. Та сидела со сложенными на груди руками и смотрела на свою картину издалека, чтобы её саму не было видно ни в окно, ни в дверь. Хонока только сейчас вспомнила, что обычные люди не видят Когане, поэтому гнаться за ним не стоило.

— Опять ты? — спросила Нодзоми, окидывая Хоноку недоверчивым взглядом.

— П-прости, я…

Хонока втянула голову в плечи и бросила быстрый взгляд на Когане, который ничуть не стесняясь присел прямо перед картиной. Разумеется, девушка не могла признаться, что вбежала в кабинет из-за божественного лиса.

— Я н-никому не сказала, что рисуешь. И не собираюсь говорить… — слегка запинаясь сказала Хонока, вспомнив вчерашний разговор.

Она собиралась лишь взглянуть одним глазком на картину и не готовилась к разговору с самой художницей.

— Но я очень хотела снова увидеть эту картину и эту луну…

Конечно, вслух об этом желании заявил Когане, но Хонока и сама была не против. Ей хотелось как следует полюбоваться этой картиной, чего в прошлый раз сделать не удалось.

— Можно?.. — тихо спросила она.

Нодзоми смотрела на Хоноку глазами, полными недоумения и подозрений. Наконец, она выдохнула, подошла к мольберту и переставила его так, чтобы Хоноке было удобнее смотреть на картину.

— Если тебе так хочется, то пожалуйста, — сказала она слегка усталым голосом.

— Спасибо… — поблагодарила Хонока и выдохнула с облегчением.

В кабинете повисло безмолвие. Хонока встала напротив картины. Чем больше она смотрела на неё, тем дальше становились и звуки матча на футбольном поле, и духовой оркестр в кабинете музыки. Она будто растворялась в голубой луне, этом прекрасном холодном диске, разбавляющем сумерки. Девушка, нарисованная под ночным светилом, так и осталась чёрно-белой. Но даже сейчас, видя лишь спину фигуры, Хонока с лёгкостью представляла, насколько прекрасной должна быть эта незнакомка.

— Что за сцена тут нарисована? — спросил Когане, уже налюбовавшийся картиной и подошедший к ногам Хоноки.

Та собиралась ответить, но успела себя остановить. Если бы она начала говорить с невидимым созданием, Нодзоми точно сочла бы её ненормальной.

— Можно спросить? Что за сцена тут нарисована? — Хонока слово в слово передала художнице вопрос Когане. — У картины ведь есть какая-то подоплёка?

Нодзоми задумчиво помолчала, затем перевела взгляд на картину, и сказала:

— Не в наши дни, а давно-давно жил старик Такэтори. Бродил он по горам и долинам, рубил бамбук и мастерил из него разные изделия на продажу. А настоящее имя его было Сануки-но Мияцукомаро…

В комнате рисования, залитой золотом заката, раздалось начало знаменитой истории.

— “Повесть о старике Такэтори”?

Каждый японец знал о ней, об истории принцессы Кагуи. Вспомнились слова Харуто о том, что у Нодзоми в своё время была такая кличка.

— Но… — протянула Хонока и снова посмотрела на картину на мольберте.

Она остановила взгляд на нарисованной девушке. Кое-что показалось ей странным: иллюстраторы “Повести о старике Такэтори” в подавляющем большинстве изображают Японию периода Хэйан. Принцесса Кагуя на них — обладательница длинных чёрных волос и многослойного кимоно дзюни-хитоэ. Но картина Нодзоми изображала некую светловолосую девушку, причём в китайском платье. По крайней мере, у него были свободные рукава и стелющиеся по земле полы. Это никак не могла быть аристократка периода Хэйан.

— У “Повести о старике Такэтори” есть иное прочтение, — сказала Нодзоми, поняв немой вопрос Хоноки. — Моя картина изображает сцену из него.

— Иное прочтение “Повести”?..

Хонока никогда не слышала об иных версиях истории. Она тут же перешла на шёпот — ей казалось, что она обсуждает какую-то сокровенную тайну.

— Можешь рассказать о нём?

Новость об ином прочтении “Повести о старике Такэтори” тут же пробудила в девушке любопытство. Она с детства привыкла к тому, что видит и знает вещи, неведомые остальным, а теперь оказалась в противоположной ситуации. Когане под ногами тоже заинтересованно поднял морду.

Нодзоми, которая только что подняла картину с мольберта, повернулась к Хоноке.

— Ты что, поверила?

— А. Так ты пошутила?

Нодзоми вернула картину на мольберт и встала напротив собеседницы.

— Ты Хонока Ёсида, да?

Хонока молча моргнула, удивившись тому, что художница знает её полное имя.

— Когда мы только начали учиться, о тебе ходило множество слухов. Похоже, ты и правда ненормальная, — без прикрас заявила Нодзоми, глядя на Хоноку пристальным взглядом.

— Я ненормальная?..

Хонока с детства привыкла к подобным оскорблениям, поэтому даже сказанные прямо в лоб слова вызвали у неё лишь тупую боль. Куда сильнее было изумление — как Нодзоми могла говорить такие слова в лицо человеку? От её открытости и прямоты стало даже немного приятно.

— Потому что ни один нормальный человек в такое не поверит. Включая меня, — Нодзоми сунула одну руку в карман, второй подвинула к себе стул и села на него. — “Ты знаешь, на Хоноке Ёсиде висит проклятие”. “Слышала, Хонока — не настоящая дочь настоятеля храма Онуси, а приёмная”. “Она себе сделала пластическую операцию”. “Она даёт подпольные концерты”. О тебе было много дурацких слухов, и я не верила ни одному из них. Но то, что ты ненормальная по сравнению с большинством людей, — это, видимо, правда.

Хонока потупила взгляд, смущённая содержанием слухов. Она привыкла слышать о своём “проклятии”, но откуда взялись подпольные концерты? Сильнее всего девушку задел укоризненный взгляд Когане.

— Хотя да, кто бы говорил, — процедила Нодзоми и вздохнула.

Хонока тут же вспомнила, о чем рассказывал Харуто.

— Ты тоже знаешь о них? О слухах? — осторожно поинтересовалась она.

— Тут хочешь не хочешь, а узнаешь. Есть даже добряки, которые делятся со мной этими сплетнями. Но они не такие разнообразные, как у тебя. В основном о том, кем я по ночам подрабатываю, — Нодзоми пожала плечами и посмотрела в пол. — Но мне на это плевать. Хотят люди чушь пороть — их право.

В лучах заката её каштановые волосы блестели словно золото. Что-то в облике Нодзоми показалось Хоноке божественным.

— Это ведь всё неправда, да?

Забавные сплетни, которые расходятся по школе, могут легко стать способом выместить злость, и эти вредные слухи могут надолго впитаться в коллектив.

Нодзоми улыбнулась и наклонила голову.

— А ты как думаешь?

Хонока замешкалась, не ожидав, что девушка ответит вопросом на вопрос. Чем яснее она осознавала, что все слухи о художнице — ложь, тем лучше понимала, что ничего о ней не знает. Но по крайней мере сейчас Нодзоми вовсе не казалась грубиянкой.

— А… Я знаю ещё один слух, — Хонока подняла голову, кое о чём вспомнив. — Говорят, что твои волосы крашеные… Но это ведь натуральный цвет, правда?

— Как догадалась? — Нодзоми вытаращила глаза.

— Я случайно… Говорят, что ты их красишь ещё со средней школы, но я подумала: стала бы ты столько времени держаться за этот цвет?.. — робко объяснила Хонока, опасаясь, что Нодзоми комплексует по поводу волос.

— Мне казалось, вся школа твёрдо уверена, что я крашусь… Не то чтобы я с ними спорила, конечно, — Нодзоми прикоснулась к своим волосам. — Да, они натуральные. Ярче даже, чем у отца.

Если у неё каштановые волосы, то чёрными, как у большинства японцев, они могут стать только от окраски. Вряд ли учителя советовали ей это сделать, но кто-то исказил факты, и теперь школа считает, что она отказывается от требований стать брюнеткой.

— Он же, отец, рассказал мне про другое прочтение “Повести о старике Такэтори”. Якобы это была та версия, которую рассказывали иностранцы, когда-то давно приплывшие в Японию, — Нодзоми вздохнула и посмотрела в потолок. — Давным-давно, где-то на континенте, вдали от моря, упала лунная принцесса и несколько её слуг. Она была настолько прекрасна, что и знать, и король просили её руки, но она не соглашалась и лишь чего-то ждала, день за днём глядя в ночное небо. Её слуги рыдали, скучая по оставшимся на луне семьям, но принцесса сказала им: “Когда взойдёт лазурная луна, мы снова встретимся”. Несмотря на её заверения, слуги умирали один за другим, и в конце концов жизнь принцессы тоже подошла к концу. Скорбящие люди стали молиться о том, чтобы её душа нашла покой на родине, и так возник культ луны. Позднее, когда те люди уплыли в Японию, они взяли с собой и эту историю. Со временем её переделали на японский лад и назвали “Повестью о старике Такэтори”, — договорив, Нодзоми самоуничижительно улыбнулась. — Но это ничем не подтверждено. Возможно, мой отец просто всё выдумал, тем более, я никогда не встречала других людей, которые слышали эту версию. Да, это просто бредни.

— Я так не думаю… — Хонока тут же возразила, покачала головой и сжала кулаки. — Мы ведь не знаем наверняка, насколько правдива та версия, которая дошла до наших дней… Бывают ведь произведения, которые сохраняются в первозданном виде только устно, а не на бумаге…

Она говорила с немалой долей уверенности, потому что и сама встречала примеры подобного в рассказах Ёсихико и в заказах, к которым приложила руку. То, что известно современным людям, — лишь малая часть необъятной истории.

— Правда, если твоя версия “Повести” настоящая, то это очень грустная история…

В ней Кагуя не возвращается на Луну, а лишь скучает о ней и умирает на земле. Хотя насколько это печальнее, чем популярная версия, в которой она расстаётся с воспитавшими её родителями и возвращается на луну, потеряв все воспоминания?

Нодзоми посмотрела на Хоноку ошеломлёнными глазами. Наконец, она не выдержала и засмеялась.

— Да, я так и знала, ты ненормальная.

Хонока осознала, что увлеклась, и съёжилась от стыда. Как бы она ни училась быть обычной, ей не хватало практики. Возможно, не стоило даже пытаться говорить с заурядной школьницей, далёкой от мира небесноглазой и лакея. Всё, чего добилась Хонока — что её стали считать ненормальной.

— Но и я, наверное, не лучше, — пробормотала Нодзоми, глядя себ под ноги.

— Почему?

— Я выросла на этом прочтении, поэтому оно и стало для меня “Повестью”. Но затем узнала про другую концовку, в которой Кагуя возвращается на Луну, и расплакалась. Я так радовалась тому, что ей удалось вернуться, — на мгновение в глазах Нодзоми появилась тоска. Она посмотрела на Хоноку и добавила: — С тех пор я всегда плачу, когда читаю “Повесть о старике Такэтори”.

Нодзоми кисло улыбнулась, и Хонока почувствовала, как сложившийся в её голове образ художницы несколько пошатнулся. Оказывается, у её слёз, о которых рассказывал Харуто, была трогательная причина.

— Наверное, мы с тобой похожи, — продолжила Нодзоми. — И вообще, все люди по-своему странные. У каждого свои заскоки и недостатки, и благодаря этому мы можем найти человека, который идеально нам подходит. Наверное, как раз благодаря этим поискам люди сбиваются в группы. Или им просто неспокойно быть наедине со своими странностями. Те девушки, с которыми я общаюсь, именно такие. Со стороны кажется, что они надменные и самоуверенные, но у каждой есть комплексы, и они изо всех скрывают вещи, которые могут довести их до слёз. Ты тоже, не так ли?

Хонока невольно ахнула. Скрывает ли она что-то от остальных? Да, своё небесноглазие, свои отношения с другими людьми и до недавнего времени даже существование брата. Лишь немногие знают, кто она на самом деле. Возможно, в школе её и правда считают загадочной и непостижимой.

Нодзоми выпрямилась и посмотрела на Хоноку сверху вниз.

— Если уж ты странная, то гордись этим и не скрывай. Из-за попыток быть „как все“ ты ещё больше кажешься белой вороной. А могла бы устроиться гораздо лучше, чем сейчас.

— Н-но ведь я тогда не избавлюсь от клейма ненормальной…

— Да, но мне было бы интереснее общаться с милой, но странной Ёсидой, чем с нормальной, но скучной.

Хонока почувствовала, что покраснела. Почему-то ей было не так уж и обидно слушать, как Нодзоми называет её странной. Обычно люди отвергали Хоноку за странное поведение, но теперь нашёлся человек, который назвал его милым.

— Эту картину я готовлю к школьной выставке, поэтому должна дописать её до конца месяца. Участие платное, но мне очень хочется представить её публике, — Нодзоми коснулась холста на мольберте. — Вот только я до сих пор не решила, как нарисовать эту девушку. Если не успею её доделать, картина навсегда отправится в закрома.

— Ой, это же будет так обидно… — не удержалась Хонока от комментария.

Нодзоми засмеялась. По сравнению с началом разговора, её улыбка и смех стали заметно мягче.

— Твои друзья знают, что ты рисуешь?

— Думаю, нет. Я им не рассказывала, в художественном кружке они не состоят. Я вообще-то тоже, но попросила учителя, чтобы мне разрешили здесь работать, — Нодзоми сложила руки на груди и посмотрела на холст. — Друзьям ведь тоже не всё говорят, правда? Как я только что сказала, мы все что-то скрываем. Я, например, вот это.

— Ты скрываешь картину?..

Что-то в этих словах заставило сердце Хоноки забиться чаще.

— Меня ведь замучают вопросами, если узнают. Мол, чего это ты вдруг рисуешь какую-то ерунду? Я не уверена, что смогу им всё объяснить. Да и не хочется. После всего, что я сделала… — Нодзоми взяла паузу, чтобы найти нужные слова. Наконец, она шёпотом договорила: — Я не хочу выставлять всё напоказ.

Этот ответ лёг в голову Хоноки словно последняя деталь головоломки.

Так вот в чём дело. Эта луна — и есть секрет этой девушки. Искреннее выражение её души, которое она никому не хочет показывать.

Лишь теперь Хонока осознала, какой чести удостоилась, увидев эту картину.

— Почему ты сделала для меня исключение?

В прошлый раз художница перевернула холст, едва заметила чужой взгляд. Поэтому Хонока не удивилась бы, прогони её Нодзоми и сегодня, сказав, что нечего тут смотреть.

— Я и сама считаю, что поступила нелогично, — сказала Нодзоми, и после мучительных раздумий посмотрела на Хоноку. — Но ты так настойчиво попросила увидеть картину, что растрогала меня.

— Растрогала? — недоумённо переспросила Хонока, и Нодзоми улыбнулась.

— Было очень приятно услышать, что ты никогда не видела настолько красивой луны.

В освещённом закатом кабинете вновь раздался смешок. Пахло красками и воском. Где-то вдалеке кричали футболисты.

— Можно я ещё раз приду? — спросила Хонока, когда уже собралась уходить.

— Как хочешь, — бросила Нодзоми даже не оборачиваясь.

Хонока переглянулась с Когане и невольно улыбнулась.

Когда она вышла из кабинета, закат за окном почти сменился сумерками. Спустившись по тёмным коридорам и выйдя на улицу, Хонока посмотрела вверх и увидела, что в кабинете рисования всё ещё горит свет. Должно быть, Нодзоми решила остаться и ещё подумать над своим произведением.

— Небесноглазая, — сказал Когане, садясь и обвивая себя хвостом. — Я понял, что мне нужно кое-куда сходить, так что на этом я тебя покидаю.

Хонока увидела, как лис воспарил в полумраке.

— Вы возвращаетесь к Ёсихико?

— Нет. Но… — немного подумав, Когане отвёл взгляд зелёных глаз. — Пусть лучше ты будешь его союзницей.

— Что?.. — Хонока не поняла смысл сказанного и решила уточнить: — Господин Когане, разве Вы ему не союзник?

— Я уже говорил, что должен сохранять нейтралитет. Лишь один из старших богов действительно на его стороне, — фигура Когане причудливо засветилась в сумерках. — Но если и ты будешь помогать, рано или поздно он тоже увидит лунный свет.

Хонока не успела спросить, что это означает. Подул ветерок, и Когане пропал с глаз девушки. Прижав к голове развевающиеся волосы, Хонока осмотрелась, но лиса уже и след простыл.

— Господин Когане?.. — шёпотом спросила она.

Её слова превратились в облачко белого пара, быстро растаявшего в воздухе.

***

— Чего? Так Когане был у тебя?

Хонока неожиданно позвонила Ёсихико на следующий вечер после визита лакея в храм Онуси.

— Вот гад… Небось надеялся, что ты его не заметишь…

Конечно, Ёсихико не был ему хозяином. Никто не заставлял его ухаживать за лисом. Но лакей всё равно ощутил приступ ревности, узнав о выходке Когане.

— Нет, он ещё вчера появился передо мной…

— Небось потребовал у тебя каких-нибудь сладостей?

— А… Ну, на самом деле…

— Всё-таки потребовал?

— Пончик… — ответила Хонока, и Ёсихико тяжело вздохнул.

Что он прекрасно знал о лисе — так это то, что он всегда будет клянчить еду, куда бы ни пошёл. И Хонока явно преуменьшала, сказав “пончик” в единственном числе.

— С господином Когане что-то случилось? — раздался из телефона взволнованный голос Хоноки.

Ёсихико откинулся на спинку стула и обернулся, чтобы посмотреть на кровать. Обычно на нём лежал пушистый лис, либо свернувшись калачиком, либо повернув живот к потолку, но сегодня его место пустовало.

— Нет, ничего. Да и мы, вроде, особенно не ссорились.

Ёсихико вспомнил день, когда исчез Когане. Да, лис до самого конца ворчал про смену заказа, но это был не повод убегать.

— Он сейчас у тебя?

— А, нет, — Хонока замешкалась, словно вопрос Ёсихико оторвал её от размышлений. — Мы расстались рано вечером, и больше я его не видела…

— Ясно. Он что-нибудь сказал?

Когане часто куда-нибудь отлучался из дома Ёсихико, но никогда ещё не приходил к Хоноке. Немного подумав, девушка ответила:

— Похоже, ему хочется что-то рассказать тебе про заказ, но он не может этого сделать… Возможно, как раз поэтому он решил держаться на расстоянии.

— А-а… — протянул Ёсихико и посмотрел в потолок.

Если так, то в этом нет ничего нового. Когане и сам бог, поэтому прекрасно разбирается в делах своих коллег. Скорее всего, он и во время других заказов часто утаивал от лакея ценные сведения.

— Он из-за этого сбежать решил? — Ёсихико почесал затылок.

Как он вообще столько времени строил из себя надзирателя за лакеем, если его тяготит груз знаний?

— Похоже, он так и не вернулся? — спросила Хонока таким голосом, словно готова была всё бросить и побежать на поиски лиса.

— Нет-нет, ничего страшного, — Ёсихико заволновался за девушку и тут же сосредоточился на разговоре. — Он порой уходит куда-то погулять, да и в конце концов, он же бог. Рано или поздно придёт.

Отчасти он пытался успокоить не только её, но и себя. Вообще, он привёл правильные аргументы. Они не ссорились, и Ёсихико не сделал ничего такого, что могло бы послужить поводом для бегства. Волноваться было не о чем.

— Остановимся на том, что если он снова придёт к тебе, ты мне сообщишь.

— Угу, — ответила Хонока с облегчением в голосе.

Ёсихико улыбнулся. Он не захотел нагружать девушку никакой ответственностью.

— А, да, я ещё хотела поговорить про другое, — торопливо продолжила Хонока, будто опасаясь, что Ёсихико завершит звонок. — Сегодня в школе одна девушка, моя ровесница, сказала, что я ненормальная.

— Ненормальная? — недоумённо переспросил Ёсихико, не ожидавший такой смены темы.

— Ага. Но она сказала, так даже интереснее.

Ёсихико ожидал, что Хонока хочет пожаловаться на травлю, но разговор пошёл по иному пути. Девушка говорила не спеша, тщательно выбирая слова, и Ёсихико заполнял паузы в её речи поддакиванием.

— Она сказала, что раз я странная, то это повод для гордости, а не стыда… Я, конечно, удивилась её словам, но… Они меня… обрадовали, — призналась Хонока еле слышным голосом. — Я всегда считала, что должна быть как все. Что остальные люди никогда не смирятся с моими глазами. Но это ведь не так, да?

Ёсихико вытаращил глаза. Раньше, когда они только познакомились, Хонока не задавалась подобными вопросами. Лакею казалось, небесноглазая девушка смирилась с тем, что из-за своей особенности всегда будет одинокой. Видимо, в преддверии окончания школы она решила изменить отношение к жизни.

— Да. Тебе не обязательно быть нормальной. Тем более, что это вообще такое — нормальность? — сказал Ёсихико, усмехнувшись.

Ему как лакею было проще простого отнестись с пониманием к небесноглазию. Но когда с комплексами Хоноки свыкается кто-то заурядный — это, наверное, одно из самых радостных событий в её жизни. Возможно, она не рассказала ровеснице про небесноглазие, но слова о том, что странности — повод гордиться, всё равно стали чем-то вроде стука в запертую дверь её души. И почему-то мысль об этом тронула Ёсихико гораздо сильнее, чем он ожидал.

— Ещё недавно сказали, что я выгляжу так, будто другие люди мне безразличны… Вот почему я в последнее время очень много думаю о себе, — голос девушки слегка надрывался от волнения. — Всё, что я считала терпимым, понемногу рушится. Мне немного страшно… но я уверена, что это к лучшему…

Спинка стула, на которую откинулся Ёсихико, слегка скрипнула. Он легко представил себе взволнованное лицо девушки.

— Да, к лучшему, — заверил он её.

Он искренне радовался, что мог хотя бы такой поддержкой отблагодарить Хоноку, которая столько ему помогала.

— Это очень важная пора в твоей жизни. Думаю, мы все через такое проходим, — заявил он важным тоном, хотя на самом деле никогда не занимался самоанализом.

Тем не менее он был уверен, что Хоноке и правда важно посмотреть себе в глаза. Но хотя лакей искренне верил во всё, что говорил, когда он сказал эти слова, в его груди что-то кольнуло

— Спасибо, — сказала Хонока, и Ёсихико услышал её вздох облегчения. — Я рада, что поговорила с тобой.

Напоследок девушка пожелала ему спокойной ночи и завершила звонок.

— И тебе, — пробормотал Ёсихико, глядя на экран смартфона.

Его терзало странное чувство. Ему казалось, что он остался в этом мире совершенно один.

1. Самостоятельные бюджетные туристы, которые как правило везде ходят с рюкзаками (backpack).

2. В Японии не всегда были катакана и хирагана, до их изобретения использовали только китайские иероглифы.