Глава 27. Бойня

Он знал, что это был сон, однако все вокруг казалось слишком реалистичным. Северный ветер касался его маски, но он не чувствовал холода; он прождал в этом месте очень долго, спокойный настолько, что даже пульс замедлился. А солнце тем временем миновало мир людей, и наступила ночь.

Чжоу Цзышу смотрел вокруг, по привычке отстраняясь от всего. Он умел убивать в себе личность – личность с совестью и чувствами. Это была своего рода самозащита и только это спасало его от того, чтобы сойти с ума.

Процветание страны подобно красиво обшитому рукаву, однако ладонь в нем всегда скрыта от взглядов людей. Он был опорой, на которой держалось королевство Дацинь, пропитанной кровью ладонью в ее рукаве. До тех пор, пока смута и война не закончатся, и вся ее гниль не исчезнет, сменяясь миром и переворачивая новую страницу истории...

Чжоу Цзышу опустил голову. Хоть лица людей во сне и были размыты, ему показалось, что он видит маленькую девочку, сидящую на руках у своей няни. Женщина была похожа на беспомощного ягненка, однако все еще пыталась защитить ребенка, хоть лицо ее и выражало полное отчаяние.

Девочка подняла голову и прошептала:

— Мой отец – хороший человек, мой старший брат и я тоже хорошие люди. Все мы хорошие. Вы не должны нас убивать.

Он вспомнил. Когда прошлый император еще был жив, для того чтобы нанести второму принцу последний удар, Тянь Чуану было приказано вырезать недавно ушедшего в отставку и собиравшегося покинуть столицу чиновника Цзян Чжэнцзяна и всю его семью. Его младшей дочери Чжан Сюэнянь было всего четыре года, но она уже была невероятно умна. Если бы у нее был шанс повзрослеть, то какой бы она выросла?

Чжоу Цзышу ощутил, как поднимает собственную руку. Пронзительный крик женщины прорезал ночное небо. Длинный меч прошел сквозь ее грудь, а затем и сквозь тело маленькой девочки. В нем не было ни отвращения к самому себе, ни печали – заняв этот пост, подобное стало для него обыденностью.

Все вы хорошие, все вы преданные, но что с того? Кто сказал, что хороший человек не может умереть в переулке, лишив свой род будущего?

В воздухе раздался вздох, и кто-то бесконечно медленно произнес:

«За убийства всегда платят жизнью...»

Острая боль пронзила грудь Чжоу Цзышу, и он, тотчас распахнув глаза, проснулся и сел.

Пару секунд спустя он медленно наклонился вперед и схватился за грудь, крепко стиснув зубы, чтобы заглушить болезненные стоны. Его бледные от напряжения пальцы вцепились в угол одеяла, волосы были растрепаны, а лицо выражало какую-то униженность. Находясь в эпицентре непрекращающейся боли, он тупо подумал: «Чжоу Цзышу, ты тупица и настоящий ублюдок, и именно из-за этого и умрешь».

Эта ночь лишила сна Чжоу Цзышу, Вэнь Кэсина и Е Байи.

Вэнь Кэсин не выходил из комнаты и лишь в молчании сидел лицом к окну. Гу Сян стояла неподалеку от него – ее обычно неграмотное и оживленное лицо сейчас имело вид торжественный и даже немного строгий. Она выглянула в окно и посмотрела на по-обычному угрюмое ночное небо; безмолвие сделало ее голову похожей на причудливый, но красивый ночной фонарик.

Незакрытое окно впустило в комнату поток холодного ветра, который развил волосы и одежды Гу Сян. Пару страниц эротической книги, что лежала на столе, перевернулись, создавая шелестящие звуки. Вэнь Кэсин вдруг расплылся в медленной улыбке и тихо произнес:

— Я ждал этого двадцать лет.

Гу Сян молча взглянула на него. Лицо его выражало какое-то непередаваемое облегчение, граничащее с едва ли не сумасшедшей улыбкой; в окружающей их тьме оно даже перестало напоминать человеческое, приводя девушку в благоговейный трепет.

Вэнь Кэсин протянул руку и сжал кулак так, будто бы хотел схватить ветер, проникший в окно:

— В этом мире нет ничего, что сможет помешать мне, плевать, будь то человек, призрак, монстр или даже божество ... Я хочу, чтобы вся эта нечисть, все, кого не должно быть в этом мире, вернулись обратно в свой ад.

В другой руке он держал лист пожелтевшей бумаги. Гу Сян заметила на нем нарисованную маску призрака – техника была странной, будто бы это нарисовал ребенок. Вэнь Кэсин встал и зажег свечу, а затем, подставив к ней бумагу, неторопливо сжег ее дотла.

Лицо его при этом выглядело так, словно он приносил жертву какому-то богу.

По непонятной для себя причине Е Байи проснулся около полуночи, в глазах его, однако, не было и намека на ту туманность, что присуща недавно еще спящим людям. По-прежнему продолжая лежать на кровати, он медленно поднял висящий на шее маленький кулон и стал вертеть его. Присмотревшись повнимательнее, становилось ясно, что подвеска была очень изящной и представляла собой точную миниатюру «Веления Гор и Рек»*.

*  山河令 [shānhé lìng] – дословно переводится как «Горы и Реки приказывают». Является одним и трех кулонов для созыва Собрания Героев. Такие есть у Гао Чуна, Школы Шаолинь и Монаха Гу с горы Чанмин

Е Байи закрыл глаза и пробормотал сам себе:

— Чанцин*, у меня плохое предчувствие из-за всего этого, почему же тебя здесь больше нет...

*  长青 [chángqīng] - «неувядающий»

Был бы этот мир спокойнее, если бы в нем не было «Веления Гор и Рек», Долины Призраков, Драгоценной Глазури или Тянь Чуана?

Раннее утро, помимо рассвета, одарило всех трупами людей.

Всего их было девять, разложенные по кругу, они располагались недалеко от поместья Гао. В центре этого своеобразного круга кровью был начерчен иероглиф «Призрак» именно в том месте, где еще вчера был казнен злой призрак. Вся эта сцена была не менее десяти метров в ширину и длину и перекрывала целую улицу.

К тому моменту, когда Чжоу Цзышу добрался туда, личности почти все умерших уже успели установить. Надо сказать, призраки поступили довольно справедливо, добившись того, чтобы каждая из великих школ получила свою долю. Восемь главных орденов и орден клана Гао – всего девять трупов, и все разного пола, возраста и положения.

Один из них был учеником Гао Чуна. У Чжоу Цзышу не сложилось четкого впечатления о нем. Он помнил только, что этот парень не был таким выдающимся, как Дэн Куань, он был очень молчаливым и просто иногда помогал гостям в их вопросах. Гао Сяолянь уже плакала так, что почти потеряла сознание, но Гао Чун не мог сейчас утешить свою любимую дочь, он попросил Дэн Куаня остаться с ней, а сам направился к настоятелю Цы Му, чтобы осмотреть тела.

Один задушен шелковой нитью, у другого смертельный отпечаток ладони на теле, кого-то обескровили, а кого-то разделили на части... Все они были убиты по-разному.

Чжоу Цзышу услышал, как кто-то вздохнул рядом с ним:

— Похоже все призраки с хребта Цинчжу явились в одночасье.

Он обернулся и увидел, что говорящим был Е Байи. Чжоу Цзышу с удивлением обнаружил пелену печали на лице этого любителя поесть, из-за которой тот напоминал фарфоровую статуэтку Гуаньинь (богиня милосердия и сострадания).

Чжоу Цзышу неосознанно переспросил:

— Что?

Е Байи искоса взглянул на него и без какого-либо выражения на лице произнес:

— Ты что, глухой?

Чжоу Цзышу тут же отвернулся, чтобы не навлечь на себе еще большие неприятности. В этот момент рука Е Байи опустилась ему на плечо, и он заговорил без намека на неловкость:

— Выходи сегодня вечером, я хочу показать тебе одно место.

Тон его ничем не отличался от того, каким накануне вечером говорил с Чжан Чэнлином Чжоу Цзышу.

Чжоу Цзышу решил было, что будет игнорировать этого по фамилии Е до тех пор, пока тот не научится говорить по-человечески, но в итоге не удержался и кивнул в ответ.

Кивнув, однако, он сразу пожалел об этом, досадуя, что не может в эту же секунду открутить свою надоедливую голову от тела. В глубине души он подумал, станет ли ему легче, если он прямо сейчас убьет этого ученика старого монаха Гу?

Внезапно из толпы раздался чей-то голос:

— Почему убиты только эти люди? Все собравшиеся здесь открыто осуждают Долину Призраков. Эти призраки прокрались вчера ночью, когда мы все не ожидали этого, так отчего же они нацелились лишь на эти девять школ? Неужто они столь глупы, что решили бросить вызов всему заклинательскому миру? Или Великие Герои что-то от нас скрывают?

Услышав это, Гао Чун поднялся с места, выглядя при этом изможденно и даже болезненно. Он слегка пошатнулся на месте, но, когда Дэн Куань поспешил ему на помощь, оттолкнул его, отмахнувшись рукой. Его взгляд медленно прошелся по покрытым злобой и горечью лицам заклинателей разных школ, а затем дошел до тех, кто с подозрением шептался вдали.

Его взгляд, казалось, нес на себе тяжесть, заставившую всех присутствующих замолчать.

Они смотрели на человека, который уже на протяжении двадцати лет считался легендой в заклинательском мире — с сереброй в волосах и выражением лица строгим и почтительным. Гао Чун медленно открыл рот и тихо произнес сам себе:

— Это кровавый долг.

Затем он склонил голову, долго вглядываясь в девять трупов, внезапно повысил голос и сказал:

— Кровавый долг... Долг, который они должны моему поместью Гао, долг, который они должны всем орденам, всему миру... Кровавый долг, что они должны всем добросовестным людям мира!

Казалось, ему не хватало дыхания. Настоятель Цы Му перевел четки в руках и произнес «Будда Амитабха», закрыл глаза и начал бормотать себе что-то в устах, вероятно, произнося молитвы за безвинно умерших. Дэн Куань беспокойно посмотрел на своего уже немолодого учителя, внутренне желая вновь броситься помочь ему, но, посчитав такое поведение неуважительным, все же сдержался.

Гао Чун ненадолго опустил взгляд, а когда поднял его, в его глазах уже виднелись слезы. Он указал на погибшего юношу из своего ордена:

— Этот мой ученик был сиротой с самого детства, поэтому, когда он присоединился к нашему ордену, я дал ему свою фамилию. Гао Хуэй. Так его звали. Он не был разговорчивым, и из-за этого другие дети потешались над ним, называя Тоскливым Стариной...

Казалось, он хотел улыбнуться, но у него не вышло, потому что вокруг беспрестанно плакали ученицы его ордена.

Сделав небольшую паузу, Гао Чун продолжил:

— Мой маленький Тоскливый Старина был очень хорошим ребенком, многие, верно, видели его в эти дни. Он мог выглядеть слегка задумчивым или апатичным, но он действительно был хорошим мальчиком, много работал, не жаловался и не ругался с другими. У него есть бабушка, которая в детстве подобрала его с улицы. Сейчас ей уже больше восьмидесяти, она ослепла и стала плохо соображать, Гао Хуэя и то не всегда узнает... Как мне рассказать ей обо всем? Все вы, Великие Герои, пожалуйста, подскажите, будьте так добры, как мне объяснить ей все это!

Уныло шумел осенний ветер в Дунтине, подымая озерные волны, среди людей же стояла неимоверная тишина, будто бы вокруг не было ни единой живой души. Лишь Гао Чун – этот уже пожилой и уважаемый человек – стоял там, склоняясь пред остальными в ожидание ответа. Как ему все ей объяснить?

Даже этот тупица Фэн Сяофэн стоял молча, не смея заговорить. В такой момент, если бы кто-то произнес что-то по смыслу ненужное, то его посчитали бы настоящим скотом.

Первым, кто подал голос, оказался Хуа Цинсун* – новый глава ордена горы Тайшань:

— Пока все эти чертовы призраки не будут уничтожены, мир боевых искусств не сможет спать спокойно. Отныне наш орден горы Тайшань будет находиться под командованием Великого Героя Гао, без никаких возражений! Мы поставим свои жизни, но отомстим за смерть нашего бывшего главы и отомстим за безвинные смерти наших братьев и сестер!

*  华青松 [huáqīngsōng] – цветущая зеленая сосна

После смерти главы ордена горы Тайшань, они остались без предводителя. Хуа Цинсуну было всего двадцать с небольшим лет. Очень молодой и импульсивный, он и понятия не имел, что стоит ему это произнести, и другим также придется вторить ему, дабы казаться праведными. Лидеры нескольких крупных школ вышли вперед и тоже выразили свои позиции.

Во второй половине того же дня под руководством Гао Чуна были проведены грандиозные похороны погибших. Весь Дунтин был окутан мрачным духом смерти, а все то оживление, что еще недавно царило вокруг, было подавлено, словно на них вот-вот собирались напасть враги.

Гао Чун был очень талантливым человеком – ему удалось объединить вместе всех тех, кто раньше действовал только сам по себе.

В ту ночь, отослав обратно Чжан Чэнлина, вновь тайком прибежавшего к нему в комнату, Чжоу Цзышу встретил еще одного незваного гостя, которым оказался Е Байи. Этот человек был настолько беззаботным, что даже не потрудился переодеться ради маскировки в темные одежды. Бесстыдно и упрямо постучав в окно, он позвал:

— Ты, следуй за мной.

Идея избавиться от этого человека, пришедшая еще днем, так и не успела реализоваться, так что поздно было о чем-то жалеть, оставалось лишь последовать за ним на улицу.

Комната Вэнь Кэсина находилась по соседству. Стоило ему услышать какое-то шуршание за стеной, как он тотчас же недовольно нахмурился и скрестил руки на груди с совершенно неприветливым выражением на лице.

Гу Сян, изначально висевшая вниз головой на балке крыши с закрытыми глазами, была разбужена его шумом. Она зевнула и невнятно спросила:

— Господин, раньше вы говорили, что у этого Чжоу Сюя таинственное прошлое, и что он не такой поверхностный, как кажется. Вы беспокоились, что он нарушить ваши планы. Прошло несколько дней с тех пор, как вы начали за ним следить, вы ведь уже не боитесь, что он испортит планы, так почему все еще не спускаете с него глаз?