Глава 18. Дунтин

В Дунтине было по истине оживленно. Всего за несколько дней сюда стеклось бесчисленное множество людей со всего мира заклинателей: взрослые и дети, женщины и мужчины; представители всех учений и школ собрались вместе, представились друг перед другом, а затем разбрелись кто-куда, каждый неся в уме свои скрытые мотивы.

Поев в двух забегаловках по пути, Чжоу Цзышу и его спутники успели стать свидетелями по меньшей мере трех драк. И это всего за один день.

Это место походило на собачий рынок, в котором люди, будто лая, кричали друг на друга, соревнуясь и дерясь по пустякам. Чжоу Цзышу думал о том, чем же в конце концов закончится это «Собрание Героев».

Как только они прибыли, Дэн Куань и Гао Сяолянь повели их встретиться с Гао Чуном. Во всем заклинательском мире Поднебесной было трое добродетельных властителя. Монастырь Шаолинь держался за счет своей неимоверной силы, Монах Гу с горы Чанмин хоть и был неуловим, словно ветер, однако, появившись хоть на миг, показывал всем такую мощь, что им восхищались, и лишь этот Великий Герой Гао единственный имел достаточный круг приятелей среди орденов, и поэтому наибольшее влияние среди них троих было именно у него.

Он не был молодым и изящным красавцем, коими представало большинство великих героев, не выглядел он и коварно злым. Напротив, это был мужчина в возрасте, седой на висках, тучный по телосложению и невысокий. Когда он говорил, то был полон энергии, а смех его лился особой сердечностью.

Стоило только с ним встретиться, и Чжоу Цзышу понял, отчего Гао Чун достиг своего нынешнего статуса.

Каждый человек обладал своим уникальным характером, поэтому люди делили других на группы, основываясь на отдельных чертах этого невидимого элемента.

Например, стоило взять хотя бы Чжоу Цзышу и Вэнь Кэсина. На первый взгляд они казались одного поля ягодами – один выглядел будто изголодавшийся и больной попрошайка, а другой словно легкомысленный и скользкий на словах проститут. Казалось, ничего примечательного в их характерах и быть не могло, однако, стоило только познакомиться с ними чуть ближе, и начинали остро чувствоваться тонкие различия в их характерах. От них веяло какой-то таинственностью.

При желании и Чжоу Цзышу и Вэнь Кэсин могли спокойно слиться с толпой, однако никто из них никогда «по-настоящему» не являлся частью общества, поэтому они и не старались смешиваться с ней. Да и это превратило бы их в неинтересный и обычный человеческий фон.

При каждом приближении Вэнь Кэсина Чжоу Цзышу всегда почему-то подсознательно напрягался, да и сам Вэнь Кэсин при их первой встрече предупредил Гу Сян, чтобы та не провоцировала мужчину. Это было сродни инстинктивного определения опасным человеком другого такого же опасного человека.

Однако, с Гао Чуном ничего подобного не происходило. Он мог побрататься с любым человеком на свете, и тот, в свою очередь, совершенно забывал и о его возрасте, и о положении в обществе. Молодые или старые, из знаменитого рода или же просто блудные странники – все они ощущали незримую близость к нему, из-за которой создавалось ощущение, будто бы они были одного возраста и действительно уже многое пережили вместе.

Чжоу Цзышу и Вэнь Кэсин оба невольно замолчали, прекратив свой бессмысленный треп, и стали наблюдать за этим известным и прославленным Великим Героем Гао, случай от случая подавая голос, чтобы вежливо ответить на заданные вопросы.

Чжоу Цзышу не мог не подумать, что если бы такой талант, как он, попал в Тянь Чуан...

И все же в этом мире был только один Гао Чун.

Они прибыли довольно рано. В течении следующих нескольких дней непрерывной чередой приезжали представители известных орденов, и берег озера Дунтин внезапно превратился в «Собрание Названных Родственников». Каждый устраивал какие-то встречи и отовсюду слышалось: «А! Вы и вправду тот-то, тот-то, я много слышал о Вас... Помилуйте, Вы мне льстите... Да, Долина Призраков принесла слишком много зла в наш мир, все это понимают, они заслужили правосудия, поэтому нам необходимо объединить все усилия ради восстановления справедливости и праведности...».

За прошедшие дни он столько раз уже слышал подобное, что это намозолило уши. Ему было невероятно скучно, к тому же Вэнь Кэсин куда-то испарился. Без звука его болтовни, он действительно почувствовал себя немного заброшенным.

Он прогуливался по улице, облаченный в новые одеяния, предоставленные семьей Гао. Очевидно, были и плюсы от нахождения в обществе Цао Вэйнина и его окружения, ведь они остановились в роскошной резиденции Гао, где условия были хорошими, а еда отменной. Ко всему прочему ему, наконец, удалось сменить свои лохмотья на новые одеяния. После длительного ношения простой одежды из грубой ткани, расшитый атлас казался непривычно скользким и холодным, будто все его тело покрыла корка тающего льда.

Посмотрев на желтоватые, тощие ладони и такое же желтоватое худое лицо, Чжоу Цзышу покачал головой, насмехаясь над собой в душе. Это высушенное проклятыми гвоздями тело, казалось, было неспособно выдержать и несколько слоев одежды, оно выглядело будто скелет, готовый вот-вот рухнуть под весом обычной ткани. Он и сам чувствовал, что крайне жалок – стоило случайно бросить взгляд на зеркало и от презрения терялось всякое желание смотреть вновь. По истине, одна только императорская мантия не может сделать человека императором.

В глубине души он подумал, что у Вэнь Кэсина, наглухо приклеившегося к нему во время их путешествия, попросту не было времени для встреч со своими цветочными мальчиками и их расписными платками, оттого-то он, очевидно сильно изголодавшийся по вниманию, целыми днями жужжал Чжоу Цзышу в уши всякий вздор. Разве не говорят в народе, что «На третьем году в армии и свинья покажется несметной красавицей»? Чжоу Цзышу подумал, что это походило на ситуацию Вэнь Кэсина, только вот его дорогого друга интересовала не свинья, а один дряхлый хряк.

Он пошел поесть один, выбрал место у окна и, заказав несколько закусок и чайничек рисового вина, стал медленно выпивать, греясь в лучах солнечного света.

Стоило только Вэнь Кэсину войти в двери закусочной, как его взору предстал знакомый силуэт. Мужчина сидел к нему спиной. Неизвестно отчего, но он чувствовал, что силуэт Чжоу Цзышу был каким-то совершенно особенным, настолько, что даже в тысячной толпе он бы узнал его с первого взгляда.

Чжоу Цзышу не всегда сидел прямо – чаще всего его спина изгибалась в ленивой дуге, которая отнюдь не лишала его элегантности, а лишь придавала некое ощущение особенного комфорта. Вэнь Кэсин замечал, что стоило просто взглянуть на него, и все тяготеющие ранее мысли и вопросы тут же куда-то исчезали, наполняя разум особой ленивой безмятежностью.

Он невольно замер на месте, какое-то время глупо уставившись на праздный силуэт Чжоу Цзышу. Внезапно душой он почувствовал некий странный неприятный осадок. Казалось, этот человек намеренно создавал вокруг себя вид безмятежности, чтобы поиздеваться над самим Вэнь Кэсинем, который крутился в бешеном потоке событий, подавляя в своем сердце мысли и чувства и притворяясь, что все в порядке.

«Ах, Чжоу Сюй, — подумал он, — характер твой легкомыслен, словно ряска на воде, а тело изящно, будто ивовый пух».

В этом необъятном мире, полном радости и печали, какой еще человек станет путешествовать совершенно один, игнорируя все вокруг и ни о чем не беспокоясь?

И все же он не был равнодушен – он чувствовал и радость, и гнев, и печаль, но все эти эмоции приходили и уходили так быстро, что, казалось, они для него ничего не стоили.

Вэнь Кэсин глубоко вздохнул и потупил глаза на мгновение, а потом на его лице расцвела яркая и слегка раздражающая улыбка. С неторопливым видом он подошел к Чжоу Цзышу и уселся напротив, а затем бесцеремонно забрал чарку и чайник с вином из его рук, налил вино и, отпив, прокомментировал:

— Это вино не такое уж и плохое.

Чжоу Цзышу лениво взглянул на него, а затем обратился к подавальщику:

— Принеси еще чайник хорошего вина и два фирменных блюда. Оплачивать будет он.

Вэнь Кэсин безмолвно уставился на него. Чжоу Цзышу мягко улыбнулся в ответ, а чтобы показать, что он не скряга, которому жалко угостить друга выпивкой, объяснил:

— Ты ведь все еще должен мне три серебряных, если выплатишь их пораньше, то и процентов не будет. Это выгодно.

Долгое молчание спустя Вэнь Кэсин наконец смог ответить:

— ...большое спасибо.

Чжоу Цзышу сощурил глаза в улыбке:

— Не за что, братец Вэнь.

Вэнь Кэсин загорелся ужасным желанием попристовать и побесить его, однако в этот момент двери забегаловки отворились за спиной у Чжоу Цзышу, и кто-то произнес:

— Давай-ка передохнем здесь, перекусим, а уже после обеда отправимся на встречу с братом Гао.

В ответ раздался уже знакомый юношеский голос:

— Хорошо, как вы скажете, дядя.

Вэнь Кэсин стал свидетелем весьма занимательной сцены. Его бывший заимодавец, который в абсолютной трезвости минуту назад разглагольствовал о выгоде, вдруг, зашатался из стороны в сторону и «абсолютно пьяно» грохнулся на стол. Пальцы его все еще сжимали чарку, а лицо прижалось к столу в направлении окна; выглядел он так, будто изо всех сил старается встать, но не знает, как это сделать. Он сердито прохрипел:

— Не пьян... Я могу выпить еще...

Во время их с Чжан Чэнлином путешествия Вэнь Кэсин и Гу Сян неотступно следовали за ними, но они делали это скрытно, потому об этом знал лишь Чжоу Цзышу. В то время Чжан Чэнлин был убит горем, так что не обращал особо ни на что внимания, и, хотя он и видел Вэнь Кэсина в том заброшенном храме, однако впечатления тот особо никакого после себя не оставил.

Чжоу Цзышу рухнул на стол как раз в тот момент, когда Чжан Чэнлин и Чжао Цзин проходили мимо них. Конечно же, они не обратили на него никакого внимания и прямо направились по лестнице на второй этаж.

Как раз после того, как эти двое поднялись наверх, вернулся подавальщик с вином и едой. Взглянув на мужчину, он удивленно спросил:

— Разве этот господин не был совершенно трезв пару минут назад, как же он так быстро напился...

Не успел подавальщик вдоволь удивиться, как Чжоу Цзышу вновь выпрямился и, даже не взглянув на еду, забрал у него чайник с вином.

Подавальщик ошарашено глядел на него, а Чжоу Цзышу лишь махнул рукой:

— Разве я только что не сказал, что не пьян и могу выпить еще? Я никогда не шучу на этот счет.

К счастью, этот подавальщик уже многое повидал, так что он просто развернулся и оторопело ушел.

Вэнь Кэсин улыбнулся и тихо спросил:

— Ты что, испугался этого ребенка?

Чжоу Цзышу даже не взглянул на него:

— С чего бы мне его пугаться?

— Зачем тогда ты прятался?

Чжоу Цзышу неторопливо закинул в рот арахис, выпил вино, а затем неопределенно ответил:

— От лишних хлопот. Если этот сорванец увидит меня, то непременно начнется «Учитель это», «Учитель то», он прилипучий, словно маленькая девочка.

Вэнь Кэсин приподнял брови и вновь спросил:

— Чего ради тогда ты решил помочь ему? Еще и продал себя за два серебряных.

Чжоу Цзышу долго жевал арахис, прежде чем медленно проговорить:

— Мне стало его жалко.

Услышав это, Вэнь Кэсин замолчал, а потом вдруг вынул из-за пазухи мешочек, вытащил несколько монет и, тщательно пересчитав, протянул ему:

— Здесь пять серебряных. Три – это те, что я тебе должен. А за остальные два я хочу тебя купить. Обещаю, что буду хорошо заботиться и не позволю никому преследовать тебя.

Чжоу Цзышу опустил взгляд на блестящее серебро, одной рукой взял чарку с вином, с большим удовольствием выпил и лишь после этого отодвинул три серебряных:

— Этого как раз хватит, чтобы оплатить сегодняшнее вино.

Подумав еще немного, он отодвинул и оставшиеся два серебряных:

— И я не продаюсь.

На лице Вэнь Кэсина расцвела странная улыбка:

— Почему нет?

Ответ Чжоу Цзышу был откровенно прост:

— Ты выглядишь раздражающе.

Вэнь Кэсин рассмеялся, будто бы это был комплимент.

Полмесяца спустя все герои мира собрались в Дунтин. Гао Чун использовал большой монастырь неподалеку, решив провести собрание именно там. Еще полдня спустя прибыл настоятель Цы Му* с несколькими своими учениками, представляя вторую область мира заклинателей.

* 慈睦 [cí mù] — переводится как «Доброта»

Как и ожидалось, монах Гу с горы Чанмин самолично не явился. Вместо этого он отправил своего двадцатилетнего, выглядящего как великий заклинатель, ученика, дабы тот представил последнюю область.

В ночь, когда все три области заклинательского мира, наконец, объединились, поместье клана Гао вспыхнуло огнем.