Глава 7. Разумный выбор

Меня разбудили раскаты грома. Сев, чтобы посмотреть на часы, я почувствовал боль во всем теле. Меня ужасно трясло, голова раскалывалась. Мной овладела вялость, словно мне нужна была группа поддержки, даже чтобы просто пошевелить пальцем.

Я не помнил точно, но мне казалось, что я вновь видел тот сон, в котором я был в парке аттракционов. Возможно, я просто был из тех людей, которых после серьезных потрясений охватывает ностальгия по детству.

В этом сне вновь был кто-то, державший меня за руку. По какой-то причине, когда мы с этим человеком шли, многие люди смотрели нам вслед. Было ли что-то не так с нашими лицами? Или само наше присутствие в этом месте почему-то было странным? В любом случае, я просто покачал головой, сказав: «Идем, идем; думаешь, мне не все равно?», и демонстративно потянул другого человека за руку. На этом моменте мой сон оборвался. Музыка фотоплеера продолжила звучать в моей голове.

Внезапно у меня появилось предположение. Возможно, это был не второй и даже не третий раз, когда я видел этот сон. Чувство дежавю было слишком сильным. Должно быть, я посещал этот парк в своих снах вновь и вновь, но просто забывал об этом. Неужели меня так сильно тянуло к паркам аттракционов? Или, возможно, этот парк воплощал собой мою нереализованную юность?

На часах было около двух часов. Небо было затянуто плотными облаками, став достаточно мрачным, чтобы возникло ощущение того, что на улице была глубокая ночь, но на самом деле было два часа дня, а не ночи.

— Кажется, мы спали действительно долго.

Девушка посмотрела на меня, положив подбородок на руки, лежащие на столе, и кивнула в ответ. От ее ночной доброты не осталось и следа, и она вновь стала колючей.

Умывшись, я вернулся в комнату и спросил:

— Кто станет твоей сегодняшней жертвой?

Девушка, услышав это, быстро встала и потрогала мой лоб:

— У тебя жар?

— Да, есть немного. Наверное, я простыл.

Девушка покачала головой:

— После серьезных побоев может появиться жар. Со мной такое случалось.

— Хм, — заметил я, потрогав свой лоб. — Ну, не волнуйся, не думаю, что это настолько серьезно, чтобы я не мог двигаться. Так куда я еду сегодня?

— В постель.

Девушка оттолкнула меня. Я не удержался на ногах и легко упал, приземлившись на кровать.

— Пожалуйста, отдыхай, пока твой жар не пройдет. В таком состоянии ты мне не поможешь.

— Как минимум, я могу вести машину…

— Какую машину?

Я вспомнил, что вчера мы лишились машины.

— С такой температурой, в такой ливень, выход на улицу тебя просто добьет. Да и нормально воспользоваться общественным транспортом ты не сможешь. Сегодня лучше остаться здесь.

— Ты не против?

— Я не могу сказать, что мне это нравится. Но я не думаю, что у нас есть лучший выбор.

Она была права. На данный момент лучшим вариантом был отдых.

Я лег на бок и позволил энергии покинуть мое тело; Девушка подняла простыни, аккуратно сложенные у моих ног.

— Прости, что заставил тебя беспокоиться. Но спасибо, Акадзуки, — обыденно сказал я.

— Если хочешь, можешь извиняться, — начала она, повернувшись ко мне спиной. — Но, когда я покончу с четвертым человеком, настанет твой черед. Не забывай об этом.

— Я знаю.

— И, пожалуйста, не зови меня так. Я ненавижу эту фамилию.

— Понял. — Мне казалось, она звучит приятно, но, выходит, Девушку злила ее фамилия?

— Вот и хорошо. Я куплю чего-нибудь на завтрак. Тебе нужно что-нибудь еще?

— Бинты и жаропонижающее. Но, думаю, тебе стоит подождать, пока дождь не стихнет, и только потом идти.

— Нет повода ждать, что что-то кончится само собой. Ни дождь, ни что-то другое.

С этими словами она покинула комнату.

Не позже, чем через минуту, я услышал, что дверь открылась. Я подумал, что Девушка, должно быть, забыла что-то, но это даже была не она. В комнату зашла студентка, живущая в соседней квартире.

— Ого! Выглядишь ты, конечно, ужасно. — Она заметила по моему лицу.

На ней были вязаные вещи, выглядевшие теплыми, которые контрастировали с ее худыми ногами, торчавшими из-под коротких штанов; из-за этих вещей ее ноги казались худыми как никогда.

— Хотя бы звони в звонок, — посоветовал я.

— Меня попросила та девушка, — сообщила студентка с оттенком раздражения. — Мы встретились на лестнице и поздоровались, после чего она расплакалась и начала умолять: «У него жар, ему так больно!»

— Врешь.

— Ага, так и есть. Но то, что она попросила меня, — правда. Она зашла ко мне и спросила: «Можешь присмотреть за ним, пока я в магазине?»

Я немного подумал.

— Опять врешь, верно?

— Не-а, все так и было. Я хочу сказать, я ведь не из тех, кто сам начинает разговор, так?

Она наклонилась, чтобы поближе рассмотреть мое лицо; затем ее взгляд переместился на мою правую руку, торчавшую из-под одеяла, и у нее вырвалось «Ой».

— Ну и ужас. У нее тоже были нехорошие повреждения, но твоя рана выглядит хуже, чем все они, вместе взятые. Только не говори, что у тебя такие повсюду?

— На руке самая серьезная. Остальные — ерунда.

— Хм. Даже если все так, эта рана действительно плохая. Подожди, я возьму у себя аптечку.

Студентка торопливо вышла из комнаты, затем быстро подошла обратно; она срезала ножницами пропитавшиеся кровью бинты и осмотрела мизинец.

— Ты мыл его?

— Да. Очень аккуратно, в проточной воде.

— И сразу спрошу, ты собираешься идти в больницу?

— Не-а.

— Я догадывалась.

В ее обращении с раной был явно заметен опыт.

— У тебя хорошо получается, — отметил я, глядя на перебинтованную рану.

— Мой младший брат в детстве постоянно травмировался. Я читала книжки у себя в комнате, а он забегал ко мне и заявлял: «Сестренка, у меня рана», с гордостью показывая свою рану мне. Таким образом, приходилось заботилось о его ранах. Не припомню, чтобы у него были такие, как у тебя. Только ему не говори, а то он, наверное, будет ревновать.

Проверив остальные мои повреждения, она покачала головой и сказал:

— Ну, и что вообще случилось с вами двоими?

— Мы вдвоем сильно упали с лестницы.

— Хм-м-м? — студентка с подозрением прищурилась. — И, ударившись, ты как-то получил две раны на мизинце, словно тебя резали чем-то острым?

— Именно.

Студентка, не сказав ни слова, ударила меня по мизинцу и удовлетворенно улыбнулась, увидев, как я вздрогнул от неожиданной боли.

— Вы планируете в ближайшее время снова падать с лестницы?

— У меня нет уверенности в обратном.

— Вы двое как-то связаны с теми двумя женщинами, которых зарезали за последние дни?

Я бросил взгляд на ножницы для шитья, оставленные на столе, — это было чрезвычайно беспечно. Но, казалось, студентка не заметила неестественных движений моих глаз. Я мысленно похвалил ее за хорошую интуицию.

— Опасные сейчас времена, да? Ну, мы будем осторожны.

— Вы правда не связаны с этим?

— К сожалению, нет.

— Хм… Это скучно, — она надулась. — Я подумала, если бы вы были убийцами, зарезавшими двоих людей, возможно, вы и меня убили бы, пока занимаетесь этим.

— Что ты имеешь в виду? — спросил я.

— Ну, для начала, если бы я обнаружила, что ты убийца, я бы угрожала тебе; «Не важно, какие у тебя на это причины, я не могу закрыть глаза на то, что мой друг творит зло. Я сообщу полиции!» — так сказала бы я, отправившись в участок. Ты бы попытался остановить меня любой ценой, но моя решимость была бы непоколебимой, так что ты решил бы, что ты просто должен убить и меня; тогда ты бы зарезал меня так же, как и других женщин. Счастливый финал.

Я заговорил, обвиняя:

— Я не спрашивал, как это произошло бы. Почему ты хотела бы быть убита?

— Это так же, как если бы ты спросил меня: «Почему ты хотела бы жить?» — Она пожала плечами. — Для меня ты был кем-то, кто, между нами говоря, не хотел бы жить. Но неужели я оказалась не права? Неужели твой взгляд в последнее время изменился из-за того, что эта девушка дала тебе что-то, ради чего стоит жить?

Я молчал. Вскоре я услышал шум на пороге; Девушка вернулась.

Войдя в комнату с сумками, она почувствовала напряжение, наполнившее комнату и замерла. Взгляд студентки перебегал с Девушки на меня и обратно, затем она подскочила к Девушке и взяла ее за руку.

— Эй, я могу привести твою прическу в порядок, — сказала студентка, пробежавшись пальцами по волосам Девушки.

— Не волнуйся, я не покусаю ее, — эту фразу она шепотом адресовала уже мне.

— Я доверяю твоему парикмахерскому мастерству, но сначала лучше спросить ее, — посоветовал я соседке.

— Ты подстрижешь меня? — Девушка спросила, опешив.

— Да, в этом деле ты можешь положиться на меня.

— Понятно, спасибо. Давай приступим прямо сейчас.

Я не был уверен, что это хорошее решение, но решил оставить выбор за Девушкой. Мне казалось, что ее не очень волнует прическа, так что подобный исход меня несколько удивил. У меня вызывало некоторое беспокойство то, что студентка может сделать с Девушкой, и то, что она может при этом наговорить; с другой стороны, я был готов довериться парикмахерским навыкам соседки, и с нетерпением ждал Девушку с новой прической. В любом случае, всегда приятно видеть, как что-то становится красивее, чем был.

Они исчезли в комнате студентки. Я убрал сумки с покупками в холодильник, поставил «Chaos and Creation in the Backyard» в CD-плеер, включил музыку потише и упал на кровать. Я больше не слышал звуков грозы, но мне казалось, что дождь усилился. Капли непрерывно барабанили по стеклу.

Впервые за довольно долгое время я остался совсем один.

Будучи болезненным ребенком, я часто проводил будние дни, глядя в потолок или окно, как сейчас. Дождливые дни, в которые я пропускал школу и в одиночестве спал целый день, заставляли меня чувствовать себя отрезанным от мира. Иногда я начинал волноваться, что мир за пределами моей квартиры остановился, и, не в силах выносить тишину, включал телевизор, радиоприемник, будильник, — всю технику, которая была дома.

Сейчас я знал, что мир не настолько великодушен, чтобы остановиться, так что не стал включать технику, чтобы слышать хоть что-то.

Вместо этого я сел писать письмо.

_______________

Я уже почти успел забыть об этом, но все, что случилось за последние дни, началось с моей переписки с Кирико. Из-за того, что я, разорвав наши отношения, спустя столь долгое время намеревался восстановить их, сейчас я помогал Девушке убивать людей и лежал в кровати, избитый.

Возможно, это не самый правильный способ описать произошедшее, но… Правда в том, что даже после того, как я разорвал наши отношения с Кирико, я продолжал писать письма. И, если вы спросите меня, кому они были адресованы, я отвечу — Кирико. Однако, я лишь писал по паре писем в год и, разумеется, никогда не опускал их в почтовый ящик.

Когда я мог сообщить о чем-то радостном или о чем-то грустном, когда мне было невыносимо одиноко, когда все казалось мне бессмысленным. Чтобы мой разум обрел устойчивость, я писал письма, не собираясь отправлять их; я даже приклеивал марку на конверт, но все же убирал письмо в стол. Я понимал, насколько это странно, но не знал, как утешить себя по-другому.

Итак, я решил вновь сделать это, впервые за долгое время. Я положил письменные принадлежности на стол и взял ручку. Я не думал о том, что я буду писать, но, начав писать о событиях последних дней, я понял, что не могу остановиться.

Я писал о том, как сел пьяным за руль и сбил человека. О том, что сбитая мной девушка оказалась невредимой. О ее способности «откладывать» события. О том, как стал помогать ей мстить. О том, как она без колебаний била своих обидчиков ножницами. Как после убийств ее ноги отказывали, ее рвало, а сама она теряла сон. Как мы наслаждались игрой в боулинг и ужином на месте убийства нашей второй жертвы. О весьма болезненной контратаке третьей жертвы. И, конечно, о том, как мы, избитые и окровавленные, вернулись домой без проблем, благодаря Хэллоуину.

«И, думаю, со мной ничего из этого не произошло бы, если бы не мое желание встретиться с тобой.»

Завершив письмо на этом, я вышел на балкон покурить. Затем я вернулся в кровать, чтобы вздремнуть. Несмотря на грозу, день был мирным. Было в нем что-то светлое.

Что бы я делал сейчас, если бы девушка не «отменила» аварию?

Раньше я пытался избегать серьезных мыслей об этом, но сейчас, оставшись наедине с самим собой, я не мог не задуматься о самом насущном для себя вопросе.

Если бы я сдался сразу после аварии, сейчас бы прошло четыре дня с момента моего ареста. Следователь с прокурором уже завершили бы свое расследование, и я либо готовился бы к допросу в суде, либо — после суда — уже смотрел бы в потолок тюремной камеры.

Впрочем, это был оптимистичный вариант. Возможно, в мире после «отсрочки» я уже давно покончил с собой. Искренне разочаровавшись в жизни в тот момент, когда я сбил девушку, возможно, я нашел достаточно крепкое дерево неподалеку от места аварии и повесился на нем.

Эту сцену было легко представить. Засунув свою шею в петлю, я провел несколько секунд, обдумывая прошлое, и эта пустота подтолкнула меня к краю. Ветка скрипела под весом моего тела.

Многие люди считают, что самоубийство требует смелости. Но мне кажется, только те, кто не был близок к самоубийству, могут так думать. Будет ошибкой сказать что-то вроде «Если у тебя есть смелость покончить с собой, ты можешь направить ее на что-то другое».

Самоубийство не требует мужества — лишь небольшого отчаяния и краткого смятения. Просто недолгое — секунда или две — замешательство может подтолкнуть к суициду. На самом деле, самоубийство совершают не люди, обладающие смелостью умереть, а люди, у которых нет мужества, чтобы жить.

Тюремная камера или петля (или, возможно, уже крематорий). В любом случае, удручающие мысли. Так что то, что я мог лежать в постели и слушать свою любимую музыку, было настоящим чудом.

Диск начал играть по второму кругу. Я насвистывал «Jenny Wren» вместе с Полом Маккартни.

Дождь лил весь день.

_______________

Около шести вечера я проснулся от голода. Это напомнило мне о том, что я целый день не ел. Я поднялся и направился в кухню, где открыл одной рукой банку куриного супа от «Campbell», купленную Девушкой, вылил суп в чашку, добавил воды и подогрел его. После этого вернулась Девушка.

Длинные волосы, с которыми она у меня стойко ассоциировалась, были обрезаны, достигая лишь основания шеи. Челка, когда-то почти закрывавшая глаза, осталась достаточно длинной, чтобы не привлекать лишнее внимание к ране на лице, и приобрела освежающую легкость. Я был впечатлен парикмахерскими навыками студентки, отметив мысленно: «Хорошая работа».

— Я все сделаю, иди в постель, — сказала Девушка, заметив, что я делаю, и толкнула меня в спальню.

Я заметил, что синяки исчезли с ее лица. Я подумал, что, возможно, она «отменила» их, но мне все же казалось, что это не так; наверное, студентка просто скрыла их с помощью макияжа.

— Она сказала тебе что-нибудь странное? — спросил я.

— Нет, она была очень дружелюбна. Думаю, она хороший человек. Хоть в ее комнате и легкий беспорядок.

Я подумывал объяснить, что это не «беспорядок» как таковой, но решил воздержаться от этого; в этом просто не было смысла.

— Она хороша, правда? Однажды она меня стригла, и у нее вышло намного лучше, чем у плохого парикмахера. У нее всегда была неистребимая ненависть к походам в парикмахерскую или, возможно, ненависть к парикмахерам, так что она сама стрижет себя и, в конце концов, достигла в этом определенных успехов.

— Пожалуйста, прекрати болтать. Такими темпами твой жар никогда не пройдет.

Спустя несколько минут Девушка зашла в комнату с чашкой супа.

— Спасибо, — сказал я, протянув руку, но она оттолкнула ее.

— Открой рот, — строго велела она.

— Тебе не нужно заходить так далеко…

— Делай, что говорю. Твоя рука ведь ранена, разве не так?

Не дав мне времени, чтобы объяснить, что повреждена только правая рука, а я левша, Девушка поднесла ложку с супом к моему рту. Я нехотя открыл рот, и она залила в него суп. Суп не был ни настолько горячим, чтобы обжечь мой рот, ни ужасным, чтобы меня вырвало; тот факт, что это был совершенно нормальный «успокаивающий» куриный суп с лапшой, заставил меня почувствовать неловкость.

— Не слишком горячо? — спросила Девушка.

— Чуть-чуть, — ответил я.

Она зачерпнула суп ложкой и подула на него, после чего поднесла ложку к моему рту. Идеальная температура. Ложка покинула мой рот. Хлюп. Глоток.

— Так, насчет следующей цели… — я начал говорить, но она прервала меня, засунув в рот ложку. Хлюп. Глоток.

— Ешь молча, — сказала Девушка. Хлюп. Глоток.

Мысль о том, что за мной ухаживал человек, которого я убил из-за собственной небрежности, была невыносима.

— … Я правда не подхожу для такого, да? — спросила Девушка, когда с супом было покончено.

— Нет, думаю, ты справилась здорово, — я ответил, слегка колеблясь, и Девушка наклонила голову.

— Думаю, ты не так меня понял. Я говорила о мести.

— О, да? Я думал, ты об уходе за мной.

Девушка опустила голову еще ниже и уставилась на пустую чашку.

— Если честно, мысль о следующей мести пугает меня.

— Любого испугало бы убийство человека. Так не только с тобой, — я попытался подбодрить ее. — Кроме того, ты убила уже трех человек. Ты не можешь сказать, что «не подходишь» для этого, как думаешь?

Девушка медленно покачала головой:

— Именно те три убийства заставили меня почувствовать, что я достигла своего предела.

— Хм, а ты робкая. Выходит, ты хочешь отказаться от мести, забыть свою ненависть и просто прожить оставшиеся дни в мире?

Я сказал это, чтобы спровоцировать ее, но, вопреки моему замыслу, Девушка, казалось, поняла меня буквально.

— … Если честно, это был бы разумный выбор, разве нет? В конце концов, — она тихо пробормотала. — Как ты и говорил, месть просто бессмысленна.

_______________

Первое ноября. Прошло шесть дней с момента аварии, убившей Девушку; минула уже половина от предполагаемого срока действия «отсрочки» в десять дней. Девушка, несмотря на это, не двигалась все утро. Мой жар прошел, ливень перешел в моросящий дождик, но она сразу после завтрака вернулась в кровать и накрылась одеялом с головой.

— Мне нехорошо, — сказала она. — Я отлежусь какое-то время.

Девушка явно симулировала болезнь и даже не пыталась скрыть это, так что я спросил ее прямо:

— Ты отказалась от мести?

— … Не совсем. Я просто чувствую себя не лучшим образом. Пожалуйста, оставь меня в покое.

— Понятно. Скажешь, если передумаешь.

Я сел на диван и взял музыкальный журнал с пола, открыв его на странице с интервью с артистом, о котором я никогда не слышал. Я не мог перестать беспокоиться. В такой ситуации у меня не было причин просто расслабиться и читать. Прочитав пятистраничное интервью, я пролистал назад, чтобы начать читать его сначала; на этот раз я считал, как часто в тексте встречается слово «жалкий». Я насчитал двадцать один раз — на мой взгляд, очень много — и тоже почувствовал себя жалким из-за того, что вообще считал это. Неужели мне нечем было заняться, кроме этого?

Девушка высунула голову из-под одеяла:

— Эм, мог бы ты погулять где-нибудь? Я хочу остаться одна.

— Хорошо. Как долго?

— Хотя бы пять или шесть часов.

— Позвони мне, если что. Снаружи есть общественный телефон, но я уверен, моя соседка с удовольствием одолжит тебе свой.

— Поняла.

У меня не было зонта, так что я натянул на голову капюшон своего пальто, надел свои незабываемые солнечные очки и вышел из квартиры. Дождь, похожий на туман, медленно пропитывал мое пальто. Люди, ехавшие по дорогам, вели машины осторожно, включив противотуманные фары.

Не имея цели, я встал на автобусной остановке и сел в автобус, пришедший через двенадцать минут.

Автобус был переполнен; из-за смешения запахов тел пассажиров в нем стоял затхлый запах. По пути автобус сильно трясло, и я, со своей слабостью в ногах, множество раз был близок к потере равновесия. На запотевших окнах детским почерком были написаны разные непристойности.

В торговом квартале я вышел из автобуса, но особо не задумывался о том, что мне делать здесь пять часов — можно сказать, что я вообще не думал об этом. Я зашел в кафе и заказал кофе, чтобы обдумать, чем же заняться; однако мне в голову не пришло ни одной хорошей идеи.

Чем бы я ни занимался, от этого не останется и следа, когда закончится «отсрочка». На самом деле я сейчас либо был в тюрьме, либо уже давно умер. Я мог творить добро или зло, мог швыряться деньгами, мог пренебречь своим здоровьем — в момент смерти Девушки все это будет аннулировано. У меня была полная свобода.

Я могу делать все, что хочу, так что я спросил себя: «А чего я хочу?» Но у меня не было ответа. Не было дел, которыми я хотел бы заняться, не было мест, которые я хотел бы посетить. Мне ничего не хотелось.

Чем я наслаждался в прошлом? Фильмы, музыка, книги… Возможно, все это было мне совсем чуть-чуть более интересно, чем обычному человеку, но ничто из этого не вселяло в меня страсть; я не мог сказать, что не могу жить без этих вещей. Наверное, я наслаждался этим, потому что в определенный момент эти вещи заполнили зияющую пустоту во мне. Я ценил эти развлечения за то, что они спасали меня от скуки и сонливости, словно принятие горького лекарства.

Но все, что я в конце концов получил, — осознание необъятности и глубины пустоты во мне.

Раньше я думал, когда люди говорят о «дыре» в них, они имеют в виду незаполненное пространство, которое должно быть заполнено. Но недавно мое восприятие этого изменилось. Это была бездонная яма, заставлявшая исчезнуть все, что бы ты в нее ни кинул. Бесконечное ничто, которое нельзя было назвать даже «нулем». Я пришел к выводу, что во мне было нечто такое.

Сама мысль о том, чтобы заполнить эту пустоту, была бессмысленной. Мне не оставалось ничего, кроме того, чтобы обнести ее стеной и никогда к ней не притрагиваться.

Когда я это понял, мои увлечения сменились с «заполняющих» на «возводящие стены». Я начал больше ценить занятия, направленные исключительно на красоту и удовольствие, чем то, что направлено на самопознание. Это не означало, что я мог по-настоящему наслаждаться исключительно красотой или удовольствием; просто такие хобби были предпочтительнее, чем столкновение с внутренней пустотой.

Но сейчас, учитывая то, что я, возможно, уже несколько дней мертв, мне не хотелось, чтобы «стены» оставались на месте. Я словно ребенок, получивший новую игрушку, — разве я не должен получать более искреннее удовольствие от нее?