Том 5. Глава 6
Очутившись в реальном мире после битвы за территорию, Харуюки вновь ощутил тяжесть своего тела. Сразу открыть глаза он не решился.
Разомкнув веки, он еще секунд десять сидел, уставившись в пол, прежде чем поднять голову.
В шесть часов вечера в зале его квартиры было так тихо, что те разговоры и тот смех, что он слышал совсем недавно, уже казались ему иллюзиями.
Дело шло к закату, и в комнате уже начало темнеть. Занавески были раскрыты, и в окне виднелось вечернее небо свинцового цвета. Перед глазами двигались лишь стрелки старомодных настенных часов, игравших, скорее, роль украшения.
Сидевший на диване Харуюки вздохнул, а затем прилег.
Обычно на время субботних битв за территорию они старались собираться в реальности, но это получалось не всегда, и порой им приходилось погружаться поодиночке из разных мест. Пусть одна битва в Брейн Бёрсте занимала не более 1,8 секунд реального времени, оборона территории требовала как минимум 10 сражений и, с учетом перерывов, занимала около 10 минут. Черноснежка не пришла сегодня потому, что не могла оторваться от дел школьного совета. Скай Рейкер же жила в Сибуе, и она погружалась удаленно практически каждую неделю.
Но несмотря на все это, Харуюки никак не мог привыкнуть к участию в битвах за территорию, во время которых он находился дома в одиночестве. И причина была проста. После 10 битв, наполненных страстью и азартом, после всех радостей побед и горечей поражения, которые он разделял со своими друзьями, он вдруг оказывался в одиночестве в своей квартире, и на него тут же нападало сильнейшее чувство одиночества.
До прошлой осени, до того дня, когда он встретился с Черноснежкой и получил от нее Брейн Бёрст, он никогда не страдал от одиночества. Напротив, ему нравилось быть одному. Каждый день после окончания уроков он вылетал из школы с такой скоростью, словно сбегал из заточения, запирался у себя в комнате и погружался в мир игр, аниме и комиксов. Для него было мукой разговаривать с другими людьми, находиться с ними в одном помещении. Да, это касалось даже Тиюри и Такуму.
Это было лишь 8 месяцев назад.
С того дня, когда он стал бёрст линкером, прошло всего лишь 8 месяцев. Но теперь, стоило Харуюки попрощаться с друзьями по Легиону, как ему вновь всем сердцем захотелось увидеться с ними опять. Да что там, он был бы рад встретиться хотя бы с Нико, Пард или Аш Роллером. Да даже с Фрост Хорном. Он хотел сразиться в дружеской дуэли под бурные обсуждения зрителей, а затем увидеться в реальности, чтобы поболтать о всяких глупостях.
— Что со мной стало?.. — прошептал Харуюки и зарылся головой в подушку.
Тут же послышался стандартный звук оповещения, и перед лицом открылось какое-то окно. Харуюки даже не стал в него смотреть, взмахнув правой рукой в том месте, где должна была находиться кнопка подтверждения. Он догадывался, что это наверняка было письмо от матери, где она сообщала, что задерживается. Харуюки быстро забыл об оповещении и продолжил размышлять.
«Становлюсь ли я сильнее? Или слабее?»
Возможно, он перестал бояться других людей потому что стал сильнее. Но, быть может, это было потому, что он стал больше от них зависеть.
Когда он проводил все дни в одиночестве, ему нечего было терять.
Но за эти 8 месяцев он обрел, пусть и скромные, но все же и отношения, и боялся однажды потерять их.
А главное, в глубине его сердца все еще существовала уходившая куда-то вдаль блестящая нить из черного шелка…
Харуюки понимал опасность таких мыслей, но не мог остановиться. Продолжая лежать на диване в полутемной комнате, он крепко зажмурился, затем положил обе руки на голову и продолжил думать.
На другом конце этой нити был, конечно же, человек, спасший его, его «родитель» Черноснежка.
Она училась уже в третьем классе средней школы. И уже прошла половина первой четверти этого учебного года. А значит, оставалось всего 10 месяцев. Через каких-то 300 дней Черноснежка закончит среднюю школу. Он никогда не спрашивал у нее, куда он пойдет дальше. Он боялся ответа.
Время текло мгновение за мгновением, секунда за секундой, но Харуюки казалось, будто оно текло в тысячу раз быстрее обычного. Если бы он мог, он бы все эти 10 месяцев провел вместе с Черноснежкой в Ускоренном Мире. Там они превратились бы в 820 лет. Это время казалось вечностью, и в то же время Харуюки думал, что ему не хватит и этого.
— Семпай… — прошептал он, вжимаясь в края подушки.
— М? Что? — послышался голос совсем рядом.
Харуюки, не поднимая головы, ответил ее тем же словом:
— Семпай…
— Да что такое, Харуюки?
В ее голосе не было не то что нежности, в нем сквозило самое настоящее недовольство. Харуюки, удивляясь мощности своего бреда, повернулся на левый бок.
Перед собой, в полуметре от дивана, он увидел две ноги в черных чулках.
Харуюки удивленно заморгал и перевел взгляд выше. Изысканная юбка, немного не доходившая до колен. Блестящая черная футболка с короткими рукавами. Карминово-красная лента.
На ее тонкой шее был закреплен лаково-черный нейролинкер, а ее блестящие длинные волосы ниспадали на плечи. Бледное лицо ее, немного наклоненное от удивления, было настолько красиво, что казалось волшебным. Она выглядела такой настоящей, что совершенно ошеломила зрение Харуюки.
«Да-а… нельзя недооценивать силу моего бреда. Вот какие четкие галлюцинации пошли. Или я случайно открыл фотографию со своего нейролинкера? Хотя откуда у меня фотография в таком разрешении?..»
Погруженный в эти мысли, Харуюки на автомате протянул вперед правую руку, ухватил видение за подол юбки и потянул.
Ощущение ткани на пальцах тоже было ошеломляюще реалистичным. Кончики пальцев почувствовали под тканью совершенно человеческую упругость. Харуюки еще раз удивился, и тут…
— Нья-а?! — послышался вдруг вопль, и его руку тут же сбросили с юбки. А затем, — Ч… что ты творишь, дурак?!
На него словно из детонировавшей мины полились ругательства. Затем фигура протянула к нему руку и ухватила тремя пальцами за щеку, безжалостно оттянув ее.
— Ф… фа-а-э-э?! — закричал от боли и изумления Харуюки. И тут он понял.
Она была настоящей. Это была не галлюцинация, не фотография, не объект дополненной реальности. У него дома в зале внезапно оказалась Черноснежка собственной персоной и хмурила свои прекрасные брови. Но как? Почему? Она что, телепортировалась? Эффект квантовой когерентности?
Примерно через полминуты Черноснежке надоело дергать Харуюки за щеку. Она села на диване напротив него и объяснила, в чем секрет фокуса:
— Слушай, я ведь и в дверь позвонила! А ты открыл даже не поздоровавшись! Мне пришлось зайти самой. Я попыталась позвать тебя с порога, но ты опять не ответил!
— Э…
Действительно, он лежал на диване, заткнув уши, чтобы ничто не мешало его мыслям. Он вспомнил, что перед ним выскакивало какое-то окно, которое он тут же с подтверждением закрыл, решив, что это письмо от матери. Видимо, это было окно, извещавшее о приходе гостя.
Осознав произошедшее, Харуюки пообещал сменить звук этого оповещения на что-нибудь другое, чтобы больше не путать гостей с письмами. Выпрямившись, он сказал:
— Э-э, ну, раз так… д, добрый вечер, семпай.
— Угу. Здравствуй.
Все еще поджимая губы, она поправила юбку. Харуюки утешил себя тем, что могло быть и хуже: если бы вместо того, чтобы потянуть юбку вниз, он попытался бы задрать ее, Черноснежка точно не ограничилась бы хваткой за щеку.
Затем Харуюки осознал, что его мысли вновь движутся в неправильном направлении. Вопрос был не в этом, и даже не в том, как именно Черноснежка оказалась у него дома. Он хотел понять лишь одно:
— Т-так вот, э-э… почему ты вдруг зашла ко мне?.. — осторожно спросил он.
Черноснежка была в школьной форме, а рядом с ней, на полу, стояла ее школьная сумка. Было очевидно, что она пришла сюда прямиком из школы. Но если ей что-то нужно было сказать, она могла сделать это во время обсуждения после окончания битв за территорию. В конце концов, она могла написать письмо или позвонить. Если она этого не сделала, значит, она пришла по поводу, для которого этих методов было недостаточно.
— Ты… хочешь поговорить о чем-то, что требует предельной конфиденциальности?.. — добавил Харуюки, пытаясь предугадать ее мысли, но Черноснежка лишь слегка наклонила голову и пожала плечами.
— Да нет, ничего подобного… а что, мне уже нельзя иногда просто без причины к тебе зайти? Кажется, Такуму и Тиюри у тебя бывают довольно часто, нет?
К концу своей фразы она снова надулась, и Харуюки резко замотал головой.
— Н-н-н-нет, конечно, можно! Я о-о-о-очень рад тебе. Можешь заходить хоть каждый день, можешь даже у меня жить остаться, ох, что я говорю, а-а, т-т-точно, я забыл про чай! Сейчас сделаю, присядь пока. Ой, извини, ты же уже и так сидишь!
Окончательно загнав себя словами в угол, Харуюки вскочил с дивана и сбежал на кухню. Позади себя он услышал смешок и тихую фразу: «Хорошо, не откажусь». От нее Харуюки, наконец, немного полегчало.
Она пришла не потому, что ей нужно было обсудить какие-то сверхсекретные дела Легиона. Она просто зашла по пути из школы. Просто как его одноклассница. Как самая обычная школьница.
Харуюки с большим трудом удержал стремление глупо улыбнуться от этих мыслей. Он полез в шкаф, в котором его мать хранила коллекцию кофейных зерен, потянулся к самому дорогому на вид пакету и высыпал его содержимое в кофеварку.
Харуюки самозабвенно разговаривал с ней, а цвет неба за окном постепенно менялся со свинцового на чернильный. Наступала ночь.
Они говорили о сегодняшних битвах. О последних новостях ускоренного мира. О завтрашней гонке.
Но далеко не весь их разговор крутился вокруг Брейн Бёрста. Они обсудили школьные дела и слухи, новости района Сугинами, а потом и вовсе перешли к обсуждению новый моделей нейролинкеров из модельного ряда лета 2047, и Харуюки все никак не мог остановиться.
— Но мне, если честно, кажется, что озабоченность увеличением нейролинкеров и повышением функциональности ведет нас не туда, куда нужно. С самого начала смысл разработки нейролинкеров был в создании устройства, которое было бы так удобно носить, что о его существовании вообще можно было забыть, разве нет? А теперь вон Хитас предлагают модели, к которым прилагается внешний карманный модуль в качестве базового компонента!
— Хе-хе, да, я понимаю твое негодование, но ты видел характеристики этих моделей? Поскольку им удалось вынести все слоты и коннекторы на внешний модуль, в самих нейролинкерах нашлось место для полноразмерных процессоров.
— Э-э, н-но нам-то какая разница? Более мощный процессор не дает преимущества в дуэлях Брейн Бёрста.
— М-м, тут ты, конечно, прав, но я слышала, что на линкерах новых моделей графика выглядит еще лучше…
— Серьезно?! Но ведь это нечестно!
— Почему? Игра, может, и выглядит красивее, но ведь на шансы на победу это никак не влияет. Кстати, я в следующем месяце куплю новую модель от Ректа.
— А-а, так совсем нечестно! Т-ты же дашь мне его поносить?..
— Эй, ты что? Нельзя использовать чужие линкеры. Кроме того, боюсь, на твою шею он, хе-хе-хе, не налезет…
Ему было весело.
От одной мысли о том, что он был наедине с сидевшей напротив него на диване Черноснежке, которая с чашкой кофе в руке весело разговаривала с ним, Харуюки охватывало такое счастье, что он ощущал себя на небесах.
Живой разговор в реальности, роскошь по меркам современного мира, еще полгода назад не принес бы Харуюки никакой радости, один лишь стресс. Но сейчас он продолжал самозабвенно упиваться общением. Но эта эйфория не дала ему заметить тень печали, то и дело проскакивавшую в глазах Черноснежки.
Прошло два часа.
Харуюки хотел, чтобы этот разговор длился вечно, но его все же перебил гул, донесшийся из его собственного живота.
— Ох… смотри, сколько времени. Что-то я засиделась у тебя, уже время ужина, — сказала Черноснежка, но Харуюки резко замотал головой.
— Н-нет, ничего страшного! Я еще совсем не голоден.
«Гр-р», — вновь послышался недовольный звук, предавший слова Харуюки.
«Вот за это я свое тело и ненавижу!» — подумал Харуюки, прижимая живот руками и умоляя его больше не действовать против воли хозяина.
— Хех, не мучай себя. У нас сегодня были масштабные битвы за территорию, и ты наверняка вымотался. К завтрашнему дню тебе нужно восполнить силы.
Черноснежка улыбнулась и начала вставать. Харуюки хотел остановить ее и предложить поужинать вместе, но из еды у него была только замороженная пицца, замороженные креветки и замороженный рис. Словом, не та еда, которой подобает угощать гостя.
А пока Харуюки сокрушался, Черноснежка подобрала с пола сумку и пошла к выходу из зала.
«Ее походка…»
Харуюки ощутил, что ее поступь была немного тяжелее той воздушной походки, которой она обычно перемещалась. Его голову пронзила догадка:
«Может быть, она пришла, потому что хотела поговорить о чем-то другом?
А вместо этого я всю нашу встречу протараторил, впустую потратив время? Я был так ослеплен счастьем и радостью, что не заметил самого важного?..»
Забыв о чувстве голода, Харуюки открыл рот.
Но не смог ничего произнести. Ведь не мог же он просто спросить ее вдогонку: «Кстати, тебя ведь что-то беспокоит?». Он должен был заметить это еще час, да хотя бы полчаса назад. Закрыв рот обратно, он понял, что ему остается лишь ждать ее слов.
Черноснежка уже подошла к стеклянной двери, ведущей в коридор, а Харуюки все не отрывал глаз от ее спины. Он изо всех сил молил бога о том, чтобы тот дал ему шанс.
И тут издалека послышался рокочущий гул.
И это был не живот Харуюки. Гром. Тут же повернувшись к окну, Харуюки увидел в тусклом свете уличных фонарей плотные облака. Где-то в глубине сверкнули еще две вспышки. За ними последовали новые раскаты грома, уже ближе.
По стеклу начали стучать капли. Не отрывая взгляд от неонового света за окном, Харуюки хрипло сказал:
— А-а… семпай… там ливень.
Черноснежка остановилась и, повернувшись боком, тихо произнесла:
— По прогнозу шансы осадков во второй половине дня были менее 10%… так сильно они ошибаются нечасто.
— А-а… у тебя есть зонт?
— Увы, но твои глаза тебя не обманывают. Прошу прощения, но… — Черноснежка развела руками, и Харуюки изо всех сил молился, чтобы она закончила словами «можно я пережду дождь у тебя?», но, увы. — …Можно одолжить у тебя зонт?
— А… да, конечно, разумеется.
Харуюки послушно кивнул и нехотя поплелся ко входной двери. Но тут кое-что еще заставило его остановиться. В правой части поля зрения выскочило окно, помеченное желтой предупреждающей иконкой.
— О… предупреждение о грозовой опасности в Сугинами и Сетагае. Также наблюдаются нарушения в работе сети.
— И правда. Не думаю, что в меня попадет молния, но… без сети по дороге идти неприятно… — нахмурившись, сказала Черноснежка.
Во время пеших прогулок, нейролинкер снабжал пользователя информацией с помощью дополненной реальности: прокладывался визуальный маршрут до точки назначения, сообщалась информация о дорожно-транспортной обстановке, оставшееся и пройденное расстояния, количество сожженных калорий и так далее. Это, конечно, было очень удобно, но из-за ошибок в работе сети пользоваться этим интерфейсом в грозу было неприятно.
— Хм-м… но уже действительно поздно…
Голос Черноснежки, решительного человека, моментально принимающего решения, звучал на редкость неуверенно. Харуюки тоже скосил взгляд в нижний правый угол виртуального интерфейса. Восемь часов семь минут. Странное время: его нельзя было назвать ни ранним, ни поздним.
От окна доносились звуки капель и тихие раскаты грома. Черноснежка и Харуюки продолжали стоять в неловких позах.
Харуюки несколько раз пытался вдохнуть и открыть рот. Но он так и не смог ничего произнести. Он понимал, что в ситуации не было ничего необычного. Черноснежке действительно следовало задержаться у него, пока не пройдет дождь. Да хотя бы пока не стихнет гром. Ничего предосудительного в этом не было — это было бы самым очевидным решением. И все же, сердце Харуюки отчего-то билось гораздо быстрее обычного.
Он не мог понять выражения лица Черноснежки, стоявшей от него в какой-то паре метров. На нем была видна то ли нерешительность, то ли апатия, то ли напряженность… а может, ожидание чего-то…
Звук.
Стандартный звук интерфейса, похожий на гудок, заставил Харуюки встрепенуться.
Перед ним открылось окно, и в этот раз это действительно было извещение о новом сообщении на домашнем сервере. Отправитель: «Мать». Тема: «До завтрашнего вечера». Сообщение: «Меня не будет, побудь один».
Это можно было бы назвать третьим чудом, случившимся в тот вечер. Но, на самом деле, в этом не было ничего удивительного. Примерно половину выходных его мать возвращалась домой неожиданно из-за изменений в планах, а другую половину не возвращалась вовсе. Но для Харуюки эта новость была как нельзя кстати. Он закрыл окно и кое-как выдавил из себя сдавленный голос:
— А, а, э-э… н-ничего страшного, если ты у меня еще побудешь. Тут, видишь, э-э, а-а…
А пока Харуюки думал, как поестественнее преподнести содержимое письма от матери, Черноснежка попала своим ответом точно в яблочко:
— Нет, скоро вернется твой родитель, и я точно буду некстати. Поэтому я…
И едва Харуюки услышал эти слова, как в его голове словно сорвало предохранители, и с языка сами собой сорвались слова:
— Нет, ничего страшного! Моя мать с-с-с-сегодня, похоже, не придет!
«Ох, черт, это было слишком очевидно, я почти прямым текстом сказал ей, что хочу, чтобы она осталась переждать дождь у меня», — начал паниковать Харуюки еще сильнее…
Но услышав его слова, Черноснежка лишь слегка дрогнула. Затем она повернулась в другую сторону и, все еще стоя к нему боком, тихо произнесла:
— Ясно… тогда, можно попросить тебя приютить меня?
— К-к-к-конечно, п-п-п-пожалуйста! — ответил Харуюки, отчаянно кивая.
В мыслях он изо всех сил благодарил мать за твердое следование доктрине безразличности. Теперь ему оставалось вымолить то, чтобы грозовые тучи задержались на небе подольше. Еще на часик. Хотя бы на полчаса…
Но тут Черноснежка снова заговорила, чуть более быстрым голосом:
— Я тут подумала, завтра мы ведь все равно собираемся у тебя дома. Возвращаться домой, а потом идти обратно как-то глупо.
— К-конечно. Это совершенно неэффективно…
«…Что?
Она считает, что бессмысленно идти домой, если завтра ей все равно идти сюда? Что она пытается сказать?»
Харуюки, все еще стоявший в неестественной позе, совсем застыл. Черноснежка на его глазах поставила школьную сумку на стул и сказала:
— Тогда я схожу до магазина.
И с этими словами вышла из квартиры.
Они поужинали самой вкусной пиццой, припрятанной в глубине холодильника, выпили еще по чашке кофе и посмотрели вечерние новости, сидя на диване. Но Харуюки почти ничего из этого не помнил.
Он пришел в себя, сидя в одиночестве в зале.
Он был готов поверить в то, что случившееся было лишь его фантазиями, но с другой стороны коридора, из ванной комнаты, доносился звук работавшего фена.
Наконец, спустя два с лишним часа, работавший на холостом ходу мозг Харуюки перезапустился и снова пустился в раздумья.
«Бессмысленно идти домой. Значит ли это, что она вообще не собирается уходить отсюда до завтрашней гонки? А отсюда выходит, что Черноснежка будет вынуждена провести в этом доме и ночь? Другими словами, она будет здесь ночевать? Разве мораль и закон позволяют такое школьникам? Но какие еще могут быть варианты?
Стоп, нет, нельзя волноваться! Что бы ни случилось, я смогу хладнокровно и спокойно с этим справиться! Ведь это уже не первый раз, когда она так случайно ночует у меня. Правда, в тот раз здесь была еще и Нико, и уснули мы прямо в зале после долгого чемпионата по старым играм…»
— Спасибо, что разрешил помыться.
Дверь зала неожиданно открылась. Харуюки подпрыгнул на месте, а затем, едва не вывихнув позвоночник, резко повернулся на звук.
Она была одета в простую пижаму теплого серого цвета, которую, как и в прошлый раз, купила в супермаркете на первом этаже дома. Собирая волосы на затылке резинкой, Черноснежка усмехнулась и сказала:
— Что-то у меня все больше пижам становится.
— А, а-а… ну, ты можешь оставить одну здесь, — на автомате произнес Харуюки, и тут же понял, что именно сказал. — А, н, нет-нет, я не это имел в виду, я в-в-вовсе не хочу сказать, что хочу, чтобы ты сегодня из-за грозы ночевала у меня, а-а-а, н-нет, то есть, я, конечно, ничуть не против, но, э-э, э-э-э…
Харуюки беспорядочно дергал руками и головой. Черноснежка широко улыбнулась и бросила ему спасательный круг:
— Лучше сходи в ванную, пока вода не остыла.
— Хорошо! Сейчас!
Сойдя (скорее, свалившись) с дивана, Харуюки пулей вылетел из зала.
Даже ванна, от которой все еще шел пар, не смогла полностью избавить его мысли от путаницы. О том, что ему делать, он подумал, уже переодеваясь в свитер, в котором собирался сегодня спать.
Наконец, он пришел к ответу…
— Семпай, слушай, можешь спать в комнате моей мамы! Она в конце коридора! И с-с-спокойной ночи! — проговорил он в дверях зала, а затем тут же убрался в свою комнату стелить постель. Выглядело это немного… нет, весьма жалко.
Он смутно догадывался, что Черноснежка пришла к нему, потому что хотела о чем-то поговорить. Но Харуюки отчетливо понимал, что даже если ему удастся завести разговор с уже переодетой в пижаму Черноснежкой, спокойно с ней говорить он не сможет. Он был уверен, что его мозг, как и раньше, перегреется, и он наговорит ей такого, о чем и заикаться не стоило. Более того, он, вероятно, упал бы в обморок от обезвоживания или аритмии задолго до этого.
И поэтому он решил, что лучше всего будет убраться в свою комнату и лечь спать. По крайней мере, таким образом он обезопасит себя от сцен, которые без содроганий и не вспомнишь.
Харуюки словно вновь вернулся к тем временам, когда он сбегал от всего подряд и прятался в своей комнате. Ощущая, что все его мысли о том, что он стал сильнее, были напрасны, Харуюки снова начал наполняться ненавистью к себе, стиснул зубы и свернулся на постели калачиком.
Но через десять минут он сильно удивился. Не тому, что в дверь его комнаты вдруг постучали, не голосу, произнесшему: «Можно с тобой поговорить?», а тому, что он не стал прикидываться спящим.
Вместо этого Харуюки сел на кровать и глубоко вдохнул. Воздух словно прогнал засевшую в нем трусость, и он хрипло, но уверенно ответил: «Конечно».
Беззвучно открылась дверь, и в комнату зашла Черноснежка. В руках она почему-то сжимала подушку, которую прихватила с дивана, стоявшего в зале. Обведя комнату взглядом, она подошла к краю кровати и села на нее.
— Я думала, ты ответишь отказом, — тихо сказала она, сидя к нему спиной.
Харуюки вздохнул.
— …Мне тоже казалось, что я так отвечу.
— Почему ты передумал?
— М-м… ну-у…
Он чувствовал себя на удивление спокойно. Более того, эта совершенно немыслимая ситуация почему-то действовала на него успокаивающе. Возможно, где-то в глубине души Харуюки казалось, что он только что смог избежать огромной ошибки.
— …Я понял, что ты пришла поговорить со мной о чем-то важном.
— Но если ты заметил, то почему попытался пойти спать?
Увидев, как дернулась ее спина, Харуюки почесал голову и извинился:
— П, прости.
— …Ладно, раз уж ты разрешил мне зайти в свою комнату, я тебя прощаю.
Черноснежка вновь расслабилась, а затем немного повернулась и посмотрела на сидевшего в центре кровати Харуюки. Выражение ее лица, как всегда, выражало доброту, но та грусть, что весь день мелькала в ее глазах, до сих пор не исчезла.
Она подняла палец и погладила им черный нейролинкер на своей шее. Вместе с этим раздался ее тихий шепот:
— «Человек, потерявший все очки и насильно лишившийся Брейн Бёрста, теряет и все связанные с ним воспоминания».
Харуюки ахнул. О существовании этого закона они узнали всего два месяца назад, и именно он позволял поддерживать существование Брейн Бёрста в тайне. Для проигравшего в Брейн Бёрст человека это было одновременно и абсолютным спасением, и безжалостным наказанием.
Опустив руку, Черноснежка многозначительно улыбнулась.
— Когда существование этого финального правила, о котором говорили лишь на уровне слухов, окончательно подтвердилась, я не на шутку испугалась. Потому что если я вдруг проиграю в бою хотя бы одному из «Королей», то я мгновенно забуду о том, кто я такая. Но знаешь, Харуюки. В то же самое время, я… ощутила и облегчение…
Смысл ее слов Харуюки уловил не сразу, и потому смутился. Черноснежка вновь обняла подушку, лежавшую на ее коленях и, низко склонив голову, продолжила:
— Два с половиной года назад… я неожиданным ударом во время обсуждения навсегда изгнала одного из «Королей» из Ускоренного Мира. С тех пор мое сердце никогда не покидал страх. Я думала… о глубине той ненависти, которую испытывал ко мне парень, бывший Первым Красным Королем, Рэд Райдером.
Харуюки вновь ахнул.
Легенды об этом происшествии он слышал не раз. Более того, оно видел его лично, на записи. Ему казалось, что он понимает, насколько глубокий шрам на сердце Черноснежки оставил этот случай, но в то же время, в нем всегда теплилась надежда, что она сумела побороть эту боль.
Забывшись, Харуюки подался в сторону сидевшей на краю кровати Черноснежки и, словно на автомате, произнес:
— Н-но… пусть это и была неожиданная атака… ты ведь победила его честным, разрешенным системой способом. Кроме того, даже если твой противник и был лидером другого Легиона, пакта о взаимном ненападении на тот момент еще не существовало. Поэтому, я не вижу, за что он мог тебя ненавидеть…
Черноснежка мягко, но уверенно качнула головой, прерывая отчаянную речь Харуюки.
— Это не совсем так, Харуюки.
— Э?.. Не совсем… так?..