Глава 4. Киллер Кейдж
1
— Дерьмо, начинается! Смотрите, чтобы вам не отстрелили яйца, господа!
Сражение 159
Я метнулся вперёд. Доплер Жилета выкрутил на максимум.
Я находил цель, стрелял, пригибался. Над головой просвистело копьё.
— Кто это? Ты ушёл слишком далеко вперёд! Хочешь, чтобы тебя убили?
Лейтенант говорил каждый раз одно и то же. Я смахнул песок со своего шлема. Снаряды, расчерчивающие небо, изрыгали гром. Я глянул на Феррела и кивнул.
В этот раз бой закончится. Если я стану на месте и буду смотреть, как умирают Ёнабару и Феррел, они уже не вернутся. Всё сведётся к этому. Бой больше не повторится. Страх, что вцепился когтями в моё нутро, был страхом не смерти, а неизвестности. Мне захотелось выкинуть винтовку с топором и забиться куда-нибудь под кровать.
Нормальная реакция — мир не возражал против повторений. Я ухмыльнулся, несмотря на мандраж. Я боролся с тем же страхом, что и все, поставил на кон свою жизнь — единственную в наличии.
— На самом деле ты не попал во временную петлю, — объяснила мне Рита. Реальным остался опыт 158‑ми предыдущих сражений; меня, прошедшего через них, реальности не существовало. Кто бы ни пережил мучительную боль, безнадёжность и струю горячей мочи внутри Жилета, теперь он обратился лишь обрывистым воспоминанием.
Рита рассказала, что с точки зрения человека, хранящего воспоминания, не существовало разницы между настоящим опытом и воспоминанием об этом. Для меня её слова звучали как философский выкидыш. Хотя и сама Рита на поверку не так уж хорошо в теме разбиралась.
Я помню, как читал комикс, из тех времён, когда я ещё читал комиксы. О парне, который с помощью машины времени хотел изменить прошлое. Как мне казалось, если прошлое изменится, парень из будущего, отправившийся назад во времени, должен будет исчезнуть — как паренёк в старом фильме «Назад в будущее» — но в комиксе эти детали обошли стороной.
Я стал безвольным соглядатаем снов Мимиков. В самом первом бою, где мою жизнь спасла Рита, я без задней мысли убил Мимика из числа тех, кого она звала «серверами». С тех пор в каждом бою, начиная со второго и кончая 158‑м, Рита убивала сервер. Но связь между мной и сервером уже установилась в тот момент, когда я убил его. А это означало, что только меня заперло во временной петле, а Рита осталась вне её.
Мимики использовали петлю, чтобы изменять будущее ради собственного преимущества. Копьё, что промазало по Ёнабару во втором бою, предназначалось мне. Моя случайная встреча с Мимиком, когда я убежал с базы, не имела никакого отношения к случайности. Они с самого начала охотились за мной. Если бы не Рита, они ели бы меня на завтрак, обед и ужин.
Сражение продолжалось. По полю боя погуливал Хаос.
Я соскользнул в кратер с остальным своим отрядом, чтобы меня не кокнуло снайперское копьё. Отряд приблизился на сто метров ближе к побережью с начала боя. Коническая дыра, в которой мы укрылись, была подарком от вчерашней ночной GPS-управляемой бомбардировки. Рядом с моей ногой приземлился шальной снаряд, подняв песчаные брызги.
— Прям как Окинава, — заметил Феррел, прижавшись спиной к земляной стене.
Ёнабару выдавил очередной выстрел.
— Поди адовая была стычка.
— Нас окружили, как сейчас. Боеприпасы закончились, и дела приняли совсем дурной оборот.
— Накаркаешь.
— Не знаю. — Феррел высунулся за край воронки, выстрелил из винтовки, затем откинулся обратно к земле. — У меня щёлкнуло в голове, что эта битва куда-то не туда зайдёт. Просто такое чувство.
— Дерьмо, сержант толкует о чём-то весёлом. Лучше будьте настороже, чтобы вас не шарахнуло молнией.
— Если гложет сомнение, просто посмотри на нашего рекрута в деле, — сказал Феррел. — Не удивлюсь, если он вскочит на ноги и примется танцевать джиттербаг [1] , только чтобы унизить Мимиков.
— Я не знаю джиттербаг, — сказал я.
— Ясен хуй.
— Может, я опробую этот твой прикольный топор. — Ёнабару кивнул на мерцающий кусок победита в руке моего Жилета.
— Ты только ранишь себя.
— Это дискриминация, вот что это такое.
Всё по-старому, всё по-старому. Каждый занят разговором, никто не слушает.
— Пугала на два часа!
— Наш тридцать пятый клиент за сегодня!
— Чья жопа отправила мне этот здоровенный файл? Мы в эпицентре ёбаной войны, если вы ещё не врубились!
— Чувак, мне бы прикурить.
— Завали ебальник и стреляй!
Передняя линия высунулась из укрытия и вскинула винтовки, целясь в приближающуюся толпу. Пули пронзили воздух, но наступление Мимиков продолжалось. Я сжал рукоять топора.
Без какого-либо предупреждения с неба упала бомба. Средство поражения с лазерным наведением врезалось в породу, глубоко ушло в землю и взорвалось. Мимики повалились в кратер.
Посреди ливня из почвы и глины появился кармазинный Жилет. По размашистым конечностям и плотным, лягушачьим торсам ударили победитовым топором. Спустя несколько минут уже никто здесь не двигался. Никто из пришельцев.
Статические помехи заполнили мои уши, а потом раздался её голос.
— Простите за опоздание. — В центре нашего взвода песочного цвета стояла Боевая Сука, удерживающая на весу монструозный боевой топор. Её латунно-красная броня сверкала на солнце.
Я поднял руку, и она смогла выхватить меня из толпы.
— Мы сами только что сюда добрались.
— Что тут делает Боевая Сука? — Ёнабару вовсе позабыл прятаться в укрытии и тупо таращился на её Жилет. Я бы даже заплатил приличные деньги, чтобы увидеть выражение на его физиономии.
Рита обратилась к Феррелу.
— Я должна поговорить с кем-нибудь, кто в ответе за этот взвод. Подключите меня.
Феррел установил канал связи между Ритой и лейтенантом.
— Прошу, готово.
— Это Рита Вратаски. У меня есть просьба к офицеру, отвечающему за 3‑й взвод 17‑й роты 3‑го Батальона 12‑го полка 301‑й Бронепехотной дивизии. Мне нужно забрать Кэйдзи Кирию. Не возражаете?
Она не назвала своё звание и дивизию. В армейской культуре, где цвет неба такой, как сказал вышестоящий офицер, только Валькирия могла свободно действовать вне цепочки приказов. Даже в первом бою, пока я лежал при смерти, голову мне придерживала отнюдь не Боевая Сука. Это была Рита Вратаски.
Ответ лейтенанта прозвучал неуверенно.
— Кирия? Может, вы предпочтёте кого-то более опытного, кого-то...
— Добро или нет?
— Ну, эээ, добро.
— Я признательна за вашу помощь. Сержант, что скажете? Не против, если я позаимствую Кирию?
Феррел отмахнулся в знак согласия — его закованное в Жилет плечо поднялось, словно морская волна.
— Спасибо, сержант.
— Смотри, чтобы он не вздумал танцевать джиттербаг возле нашего отряда.
— Джиттербаг? Это какой-то код? — спросила Рита.
— Просто фигура речи.
— Кэйдзи, о чём вообще речь?
— Простите, сержант. Я объясню позже, — сказал я.
— Мы ударим по ним на двенадцать часов.
— А, ага.
— Эй, Кэйдзи! Если увидишь торговый автомат, прихвати для меня сигарет! — кинул Ёнабару непосредственно перед тем, как я разорвал общую связь.
Рита хихикнула на остроту Нидзё.
— Ты угодил в отличный отряд. Готов?
— Будь со мной нежна.
— Я всегда нежна.
— Я другое о тебе слышал.
— Лучше думай о Мимиках, лады?
Бросаясь к высоким краям ударного кратера, карабкаясь и наконец перебираясь в воронку, Мимики начали вытеснять нас из дыры, проделанной в земле Ритой. Мы понеслись на них без лишнего приглашения. Распухших лягушек там было пруд пруди.
Беги. Стреляй. Повторяй. Смени магазин. Беги ещё немного. Стреляй. Дыши.
Наводящиеся бомбы выискивали Мимиков в их укрытиях. Дым поднимался спиралью над теми местами, где бомбы настигали свою добычу. Песок и пыль следовали за дымом вверх, поблизости валялись куски плоти Мимиков. Мы рванули в кратер и прихватили все оставшиеся бомбы. Искоренить врагов, выкосить их всех.
Даже когда просто повторяешь какой-то день снова и снова, жизнь на поле боя может быть чем угодно, но не рутиной. Если твой взмах отклонится от нужного курса на градус, это может привести к цепочке событий, которая полностью изменит исход боя. Мимик, которому ты дал ускользнуть, в следующую минуту, возможно, будет перемалывать кости твоему другу. С каждым погибшим таким образом солдатом линия становится слабее, пока в итоге совсем не прогнётся под натиском. А всё из-за того, что твой топор полетел под углом сорок семь градусов вместо сорока восьми.
Там появилось больше Мимиков, чем я мог сосчитать. Экран Доплера заполнился точками. Чтобы вынести одного Мимика, требовался отряд примерно из десяти Жилетов. И это с поправкой, что они будут поливать выстрелами этих засранцев, пока пули не иссякнут.
Рита находилась в постоянном движении. Она махала топором так же просто, как ребёнок машет игрушечным мечом. Части тел Мимиков подлетали в воздух. Новый шаг, новый взмах, новая конечность. Вымой, высуши и повтори.
Я никогда не видел ничего подобного. Копья по воздуху несли смерть. Я находился достаточно близко, чтобы, протянув руку, коснуться почти любого из кучи Мимиков. Окружённый со всех сторон враждебными тварями, я ощущал сверхъестественное спокойствие. Было кому прикрыть мне спину. Рита служила фильтром, что опреснял и обезвреживал страх. Я находился в долине смерти, здесь не могло быть двух мнений, но рядом со мной стояла Рита.
Я научился выживать, копируя стиль Риты в обращении с топором, и в процессе узнал каждое её движение — с какой ноги она ступит в следующий миг, какого Мимика она поразит первым, если попадёт в окружение. Я знал, когда она махнёт топором, а когда побежит. Всё это, и немного больше, прочно закодировалось в моей операционной системе.
Рита уклонялась от ударов и двигалась сквозь ряды врагов, выписывая для их умерщвления идеально выверенные круги. Оставляла она только тех особей, с которыми не хотела заморачиваться. Я только рад был подчищать за ней. Мы никогда не тренировались вместе, но двигались, словно близнецы, ветераны бесконечных боёв, пройденных бок о бок.
Четверо Мимиков разом пошли на Риту — плохой расклад, даже для Валькирии. Она не восстановила баланс после предыдущего взмаха. Я нежно подтолкнул её свободной рукой. Долю секунды она пребывала в оцепенении, но очень быстро поняла мои намерения.
Она в самом деле была мастером. Менее чем за пять минут Рита научилась работать в тандеме со мной. Когда она поняла, что я могу использовать свободную руку или ногу, чтобы толкать её после атаки, то повернулась лицом к следующему врагу без какого-либо намерения уворачиваться. Передняя лапа Мимика прошла на расстоянии руки от её лица, а она даже не дрогнула.
Мы работали как единая система. Мы врывались во врага с устрашающей мощью, постоянно держа Жилеты друг друга в пределах видимости. Нам не требовались слова или жесты. Каждое движение, каждый шаг говорил всё, что мы хотели друг другу сказать.
Наши враги могли развить способность перематывать время, но человечество само придумало несколько хитростей. Одни люди могли поддерживать Жилеты в превосходном состоянии, другие могли разрабатывать стратегии и заниматься материально-техническим обеспечением, третьи могли заниматься поддержкой линии фронта, и последние, но не менее значимые люди выступали в роли прирождённых убийц. Люди могли приспосабливаться к условиям среды и незнакомым явлениям, как заблагорассудится. Враг, который мог заглянуть в будущее и узреть опасность, пал жертвой собственной эволюционной атрофии. Мы учились быстрее, чем они.
Я пережил смерть 158 раз, чтобы достичь тех высот, каких не достичь ни одному созданию на нашей планете за одну жизнь. А Рита Вратаски поднялась ещё выше. Мы убежали далеко вперёд от остальных сил, мы образовали собственную армию. Наши Жилеты вырисовывали по часовой стрелке изящные спирали, прижимаясь друг к другу, — привычка, которую я перенял у Риты. После себя мы оставляли одни только дрожащие нагромождения мертвечины.
Спустя сорок две минуты боя мы нашли его. Мимика, лежащего в корне всей заебавшей временной петли. Нить, что спутывала нас. Если бы не этот сервер, мне бы не пришлось десятки раз валяться в луже собственной крови и смотреть, как мои внутренности вываливаются на землю, не пришлось бы бесцельно скитаться по этому Аду, не имея возможности найти выход. Если бы не сервер, я бы никогда не встретил Риту Вратаски.
— Вот он, Кэйдзи. Именно ты должен разобраться с ним.
С удовольствием. Помни: сперва антенна, потом резервные узлы, потом сервер. И потом мы отправимся домой? Не совсем. Когда петля закончится, начнётся настоящее сражение. Оно не закончится, пока не останется ни одного Мимика. Ничто не даётся просто.
Геноцид был единственным способом выиграть эту войну. Ты не мог выкосить треть их сил и заявить о победе. Надо уничтожить самого последнего из них. Уничтожь сервер, и война продолжится. Всё, что Рита и я могли сделать, это вывести наши войска из трясины временных петель Мимиков. Основательная победа потребует больше сил, чем два солдата смогут когда-либо продемонстрировать. Но в день, когда мы выиграем, любой из нас может умереть: я, Ритаь, Ёнабару, Феррел и остальной наш отряд, даже те пиздорожие уебаны из 4‑го могут — и бой уже никогда не повторится. На Земле наступит новый день.
Рита велела разобраться с Мимиком-сервером так, словно попросила открыть консервную банку. Просто нужна открывалка. Загвоздка в том, что до недавнего времени она была единственным человеком на планете, у кого такая имелась.
Люди Земли, возрадуйтесь! Кэйдзи Кирия только что нашёл ещё одну открывалку! Закажите сейчас, и за каждую открывалку под маркой Риты Вратаски вы получите вторую под маркой Кэйдзи Кирии БЕЗ ДОПОЛНИТЕЛЬНОЙ ПЛАТЫ!
Само собой, вы не можете приобрести нас отдельно. Полагаю, мне и Рите не удалось бы стать честными торгашами. Что эта кошмарная временная петля из недр ада сочетала, того человек да не разлучает [2] . Только мы с Ритой могли понять одиночество друг друга, и мы будем стоять бок о бок, нарезая Мимиков на маленькие ломтики вплоть до грустного финала.
— С антенной покончено!
— К резервным узлам.
— Понял.
Я поднял боевой топор и пустил его в стремительный, ловкий удар...
Я открыл глаза, лёжа в кровати. Взял ручку и написал «160» на тыльной стороне ладони. Затем изо всех сил пнул стену.
2 Не так-то просто рассказывать человеку то, от чего он, как тебе известно, расплачется, тем более рассказывать на публике. И, если в числе зевак был Дзин Ёнабару, ты оказывался в щекотливом положении, будто угодил в бетонное каноэ с дыркой в днище.
В прошлый раз прозвучало слишком навязчиво. Я пытался найти лучший способ донести мысли, но не мог придумать, как ясно и коротко объяснить ей, что я тоже переживаю временные петли. Может, мне просто всё ей рассказать. Чёрт, лучше идеи не нашлось.
Я никогда не блистал особым умом, и маленькие мозги в моей башке пытались изо всех своих скудных сил понять, почему же я не вырвался из временной петли согласно плану. Я сделал в точности, как сказала мне Рита, но очутился в своём 160‑м дне перед боем.
Небо над тренировочным полем № 1 в 160‑й раз было таким же чистым, как и в первый раз. Утреннее солнце вдарило по нам без какой-либо жалости. ФП только что закончилась, и тёмные пятна пота усеяли тени, идущие от наших ног.
Я опять стал полным незнакомцем для девушки с ржавыми волосами и непомерно бледной для солдата кожей.
Её карие глаза остановились на мне.
— Так ты хотел поговорить? О чём?
Я упустил время, а свежие идеи закончились. Надо было перехватить Риту ещё до начала ФП. Теперь слишком поздно.
Я посмотрел на Риту и сказал то же самое про зелёный чай, что и раньше. Эй, теперь получилось не так плохо, подумалось мне. Может, в этот раз она не станет... ну пиздец.
По щекам Риты побежали и закапали с кончика подбородка слёзы, а потом они стали разлетаться брызгами, приземляясь мне на руку, которую я выставил, чтобы поймать их. Я ещё пылал жаром после упражнения, но слёзы жгли, словно 20‑миллиметровые сердечники. Сердце бешено заколотилось. Я почувствовал себя старшеклассником, пригласившим девушку на танец. Даже во время боя у меня так не подскакивало давление.
Рита стиснула подол моей рубахи, сжала его так сильно, что кончики её пальцев побелели. На поле боя я мог увидеть каждое движение, которое она только собиралась делать, но здесь и сейчас я оказался беспомощен. Я запрограммировал себя на непринуждённое уклонение от атак тысячи Мимиков, но насколько хорошо работала моя ОС, когда я в ней действительно нуждался? Разум метался в поисках выхода. Интересно, не промокла ли от пота моя рубаха в том месте, где она схватилась за меня.
В прошлый раз я стоял, словно статуя в парке, пока Рита не вернула своё самообладание и не заговорила. Может, спустя десять или больше путешествий через петлю это всё станет рутиной. Я знал, какими словами утешить её, прижав нежно к своему плечу. Но это означало бы низвести моё взаимодействие с единственным человеком в мире, который понимал меня, до автоматизма. Что-то подсказало мне: сейчас лучше было просто стоять и ждать.
Ёнабару глазел на нас так, как глазеют туристы в зоопарке на медведя, который внезапно встал на задние лапы и начал вальсировать.Наконец-то я отыскал способ заткнуть его. Феррел тактично отвёл глаза, но только частично. И как-то так вёл себя остальной взвод. Охуеть. Я — танцующий медведь. Не смотрите. Ничего не говорите. Просто кидайте ваши денежки в банку и топайте дальше.
Что там надо делать, когда нервничаешь — представлять всех голыми? Нет, это годится только для публичных обращений. Во время тренировок нас учили брать себя в руки, думая о чём-то приятном. О чём-то, что делает тебя счастливым. Вероятно, как раз нынешнюю ситуацию можно было бы себе представлять во время боя для успокоения, но тогда почему у меня так натянуты нервы? Если бы Бог и знал ответ, он не сказал бы.
Я взял Риту за запястье. Она выглядела потерянной.
— Я Кэйдзи Кирия.
— Рита. Рита Вратаски.
— Полагаю, я должен сказать «приятно познакомиться»?
— Почему ты улыбаешься?
— Не знаю. Просто радуюсь, наверно, — сказал я.
— Ты странный малый. — Лицо Риты смягчилось.
— Давай сделаем перерыв. — Мои глаза скользнули по её плечу. — На 2 часа от меня. Готова?
Мы с Ритой пустились в спринт, заставив людей на поле чесать затылки. Мы проскользнули через сетчатое ограждение, очерчивающее тренировочное поле. Бриз, дувший с океана, обдавал холодом нашу кожу. Некоторое время мы бежали ради того, чтобы бежать. Вдалеке слева от нас простиралась линия берега, кобальтовая вода тянулась за бессмысленной баррикадой из колючей проволоки, огораживающей берег. Океан всё ещё синий, потому что мы силой поддерживаем его таким. Параллельно нам маршрут прокладывала патрульная лодка, отставляя белый след вдоль резкой линии, разделяющей воду и небо.
Низкие крики солдат растворились вдали. Единственными звуками остались завывание моря, отдалённое шарканье армейских башмаков на асфальте, моё разбушевавшееся сердце и вздохи Риты.
Я резко остановился и стал молчать, прям как перед нашей пробежкой. Рита не смогла вовремя сбавить скорость и понеслась в меня. Ещё одна ошибка ОС. Я сделал несколько неуклюжих шагов. Рита оступилась, восстанавливая равновесие. Мы схватились друг за друга, чтобы удержаться от падения. Моя рука обвилась вокруг тела Риты, а её — вокруг моего.
Такое столкновение нарушало целый перечень пунктов из устава. Её тонированная плоть прижалась ко мне, словно реактивная броня. Мне в нос ударил приятный запах. Без Жилета я беззащитен перед летучими химикатами, попавшими в воздух.
— Эээ, прости. — Первая извинилась Рита.
— Нет, моя вина. Мне не следовало тормозить.
— Нет. В смысле, прости, но... — сказала она.
— Тебе не нужно извиняться.
— Я не пытаюсь извиниться. Просто... не мог бы ты отпустить мою руку?
— А. — Там, где мои пальцы сжимали запястье Риты, появилось красное кольцо. — Извини.
Для меня Рита была давним другом, компаньоном множества боёв. Но для неё Кэйдзи Кирия — незнакомец, которого она только что встретила. Не более чем пепельный силуэт из другого времени. Только я помнил облегчение, которое мы испытывали, прижимаясь друг к другу спиной. Только я испытал электричество, тёкшее между нами, когда наши глаза встречались в бессловесном понимании. Только я чувствовал страсть и привязанность.
До армии я видел передачу о мужчине, который любил женщину, потерявшую память из-за несчастного случая. Наверное, он прошёл через то же, что и я. Смотреть безо всякой надежды на то, как всё любимое в этом мире уносит прочь ветер, а ты не в силах предотвратить неизбежное.
— Я — ну... — Я даже не знал, что ей теперь сказать, несмотря на опыт предыдущей петли.
— Это твой хитрый способ увести нас оттуда?
— Ага. Полагаю.
— Хорошо. Где мы? — Рита прокрутилась на пятке, осматривая окружение.
Мы стояли на просторной площадке, огороженной с одной стороны баррикадой из колючей проволоки и сетчатой изгородью с трёх других. Сквозь трещины в асфальте, покрывавшем участок площадью приблизительно десять тысяч квадратных метров, пускали зелёные побеги сорняки.
— Тренировочное поле № 3.
Я умудрился притащить нас с одного тренировочного поля на другое. Ловко. Я проводил слишком много времени с Феррелом. Его любовь к тренировкам граничила с серьёзным душевным расстройством, и это отразилось на мне.
Рита повернулась в мою сторону.
— Тут довольно уныло.
— Прости.
— Нет, мне нравятся заброшенные места.
— У тебя необычные вкусы.
— Вряд ли дело во вкусе. Я росла в совершенно заброшенном месте. Хотя около нас не было никаких океанов. Небо здесь — оно так сверкает, — сказала она, запрокинув голову назад.
— Тебе нравится? Небо?
— Не столько небо, сколько его цвет. Этот мерцающий синий.
— Тогда почему твой Жилет красный?
Пролетело несколько мгновений тишины, прежде чем мы заговорили вновь.
— Небо в Питтсфилде такое размытое. Как вода, в которой промыли кисть с синей краской. Словно вся вода земли хлынула в небо и разбавила его. — Я глядел на Риту. Она взглянула на меня в ответ, устремляя карие глаза в мои. — Прости. Забудь, что я сказала.
— Почему?
— Это не то, что к лицу говорить Рите Вратаски.
— Ничего про такое не знаю.
— А я знаю.
— Ну, я думал, это мило, — сказал я.
Рита широко распахнула глаза. На мгновение в них промелькнул взгляд Боевой Суки. Остальное её лицо осталось неподвижным.
— Что ты сказал?
— Я сказал, что это мило.
От такого заявления она удивилась. Прядь ржавых волос упала ей на лоб, и она подняла руку, чтобы поиграть с ней. Я поймал её взгляд, проскальзывающий сквозь пальцы. Он полнился странным светом. Она выглядела как девочка, чьи струны сердца начали распутываться, как ребёнок, чья ложь всплыла наружу под пронзающим взглядом матери.
Я нарушил неловкую тишину.
— Что-то не так?
— Нет.
— Я не смеялся над тобой. Просто хотелось это сказать. Полагаю, момент я выбрал не лучший.
— Ведь у нас уже был подобный разговор в предыдущую временную петлю? Но помнишь только ты, — сказала Рита.
— Ага. Прости.
— Нет, это меня не напрягает, — сказала она, мотая головой.
— Тогда что не так?
— Скажи, что ты планируешь.
— Ну, я не понимаю еще так много, — сказал я. — Мне нужно, чтобы ты объяснила, как закончить петлю. Проведи курс для начинающих.
— Я спрашиваю, что ты планируешь делать дальше. Мне не нужно ни о чём думать.
— Ты шутишь? — спросил я.
— Я до одури серьёзна.
— Но ты Рита Вратаски. Ты всегда знаешь, что делать.
— Будет весело для разнообразия побыть вне петли.
— По мне, не так уж и весело, — сказал я. Мне стало интересно, что она имела в виду под «будет»; я думал, она уже освободилась из петли, прожив во Флориде тридцатичасовой виток 211 раз подряд. Я открыл рот, чтобы спросить, но она прервала меня.
— Думаю, я заслужила право посидеть и посмотреть, — сказала она.— Я слишком долго возилась со всем этим дерьмом. Твой черёд. Чем раньше ты примешь это, тем лучше.
Я вздохнул.
— Я знаю.
— Слышь, не вини меня.
— Ладно тогда, ещё немного рано, но моя следующая остановка — столовая. Надеюсь, ты готова к японской еде.
В столовой оказалось шумно. В одном углу компания солдат соревновалась, кто мог больше отжаться за три минуты. Другая компания, мимо которой мы прошли, устраивала гастрономические эксперименты с курицей и загадочной жидкостью, которая выглядела как смесь из кетчупа, горчицы и апельсинового сока. В дальнем углу комнаты какой-то тип пел народную песню — или же это начальная заставка из старого аниме, которая была популярна как минимум семьдесят лет назад,— под аккомпанемент банджо. Одна из тех песен, которую религиозники использовали в качестве антивоенной пропаганды, но такие подробности не волновали парней, вступивших в ОСО. Мотив легко запоминался, и только благодаря этому песенка стала хитом среди пилотов Жилетов.
Давайте вступим в ар—мию!
Давайте вступим в ар—мию!
Давайте вступим в ар—мию!
И кого-нибудь прибьём!
Я видел всё это уже 159 раз. Но, поскольку был заперт в петле, я едва ли замечал события, которые не влияли напрямую на меня и не помогали найти выход. Я незаметно сел в далёком, тихом углу и методически запихивал в рот безвкусную еду.
Даже если бы завтрашний бой прошёл удачно, не все солдаты вернулись бы. Если бы он прошел неважно, то вернулось бы ещё меньше. Все знали это. Бронепехота являла собой Санта Клауса, а сражение — наше Рождество. Что ещё делать эльфам в сочельник, если не сбросить напряжение и не выпить немного эг-нога [3 ] .
Рита Вратаски сидела напротив меня, поедая один и тот же обед в 160‑й раз. Конкретно сейчас она рассматривала свою 160‑ю умэбоси.
— Что это?
— Умэбоси. Умэ — люди называют её сливой, но это скорее абрикос — его высушили на солнце и замариновали. Давай ешь.
— Какая она на вкус?
— Еда — это как война. Ты должна сама её познать.
Рита ткнула в подозрительный объект палочками для еды два или три раза, потом отбросила сомнение и положила вкусняшку целиком в рот. Кислый вкус ударил по ней, словно удар бойца в тяжёлом весе. Девушка сложилась пополам и схватилась за горло и грудь. Я видел, как на её спине задёргались мышцы.
— Нравится?
Рита двигала ртом, не поднимая взгляда. Её шея напряглась. Что-то вылетело из её рта — на лотке забуксовала идеально чистая косточка. Задыхаясь, Рита вытерла края рта.
— Совсем не кислая.
— Чего ещё ожидать от этой столовой, — сказал я. — Слишком много людей из-за моря. Прогуляйся по округе, если хочешь распробовать настоящую.
Я подцепил умэбоси с лотка, закинул себе в рот и показушно посмаковал привкус. По правде говоря, она оказалась достаточно кислой, чтобы перекосить мой рот в форме задницы краба во время отлива, но я не позволил бы Суке насладиться такой картиной.
— Неплохо, — прочмокал я.
Рита встала на ноги, изобразив на лице неподдельную ярость, оставила меня сидеть за столом и протопала по коридору между столами, минула толпу солдат и оказалась у стойки выдачи. Там Рэйчел говорила с гориллоподобным мужчиной, который мог поднять руку и коснуться потолка, при этом даже не потянувшись — с той самой гориллой из 4‑го, с чьим кулаком столкнулась моя челюсть много временных петель тому назад. Красавица и чудовище по понятным причинам удивились, увидев, что человек из их разговора направляется к ним. Вся столовая чувствовала, что что-то начинается; разговоры притихли, а музыка банджо остановилась. Слава Богу.
Рита прочистила горло.
— Можно ещё сушёной маринованной сливы?
— Умэбоси?
— Ага, их.
— Ну, ага, если тебе нравится.
Рэйчел вытащила маленькое блюдце и принялась наваливать туда умэбоси из большой пластиковой бадьи.
— Мне не нужна тарелка.
— Прости?
— Эта штука у тебя в левой руке. Ага, бадья. Я возьму их все.
— Эээ, обычно люди столько не едят, — сказала Рэйчел.
— Какая-то проблема?
— Нет, полагаю, нет...
— Спасибо за помощь.
С бадьёй в руке Рита ликующе направилась обратно и водрузила её на стол прямо передо мной.
В диаметре контейнер составлял около тридцати сантиметров — достаточно большой чан, чтобы обслужить где-то двести человек, поскольку никто никогда не брал больше одной, и до верху заполненный ярко-красными умэбоси. Достаточно большой, чтобы утопить маленькую кошку. От одного только его вида у меня заболел корень языка. Тем временем Рита самоотверженно вытащила свои палочки для еды.
Она отделила один из морщинистых, красноватых фруктов из бадьи и закинула себе в рот. Прожевала. Проглотила. Наружу вернулась косточка.
— Совсем не кислая. — Её глаза увлажнились.
Рита толчком передала бочонок мне. Моя очередь. Я подцепил самую маленькую, какую мог найти, и положил себе в рот. Съел её и выплюнул косточку.
— И моя.
Мы играли в свою собственную гастрономическую игру. Кончики палочек Риты дрожали, когда она погружала их обратно в бочонок. Она дважды пыталась подцепить ими другую умэбоси, прежде чем не сдалась, в итоге насадила проказницу на одну палочку и подняла ко рту. От фрукта полетели капли розовой жидкости и запачкали лоток в месте своего приземления.
Вокруг нас начала собираться толпа зевак. Поначалу они наблюдали в беспокойном молчании, но возбуждение ощутимо нарастало с каждой выплюнутой на лоток косточкой.
Пот скапливался гроздьями на нашей коже, словно конденсат на банке с пивом в жаркий день. Омерзительная кучка обглоданных косточек росла. Рэйчел ушла в сторону, наблюдая с тревожной улыбкой за действом. В толпе я приметил и своего друга из 4‑го. Он неплохо веселился, наблюдая за моими страданиями. Каждый раз, когда Рита или я клали другую умэ себе в рот, по толпе разбегалась волна выкриков.
— Давайте же, ускоряйтесь!
— Теперь нет пути назад, трескайте их дальше!
— Ты ведь не позволишь маленькой девочке уделать себя?
— Блять, ты думаешь, он может сделать Риту? Ты спятил!
— Жри! Жри! Жри!
— Следите за дверьми, не хочу, чтобы кто-то помешал! Я поставил десять баксов на костлявого парня! — последовало тут же: — Двадцать на Риту! — потом закричал кто-то другой. — Где моя жареная креветка? Я потерял жареную креветку!
Было жарко, было шумно, и в каком-то необъяснимом смысле отдавало домашним уютом. Присутствовала невидимая связь, какой не чувствовалось во время моих предыдущих временных петель. Я ощутил привкус того, что может завтра произойти, и внезапно все мелкие вещи, что творились с нашими жизнями, и ежедневные мелочи приобрели новое значение. Быть частью общего балагана доставляло удовольствие.
В итоге мы съели все умэбоси в бочонке, уложенные туда в промышленных масштабах. Рите досталась последняя. Я ратовал за равный счёт, но, раз Рита вышла первая, она настаивала, что победа за ней. Когда я возразил, Рита ухмыльнулась и предложила навернуть ещё один бочонок. Сложно сказать, что означала её ухмылка. Сука помешалась на поединке, или же переизбыток кислой еды её в каком-то смысле веселил. Горилла из 4‑го принёс из Ада другой полный бочонок красных фруктов и звучно поставил его в центр стола.
К тому моменту у меня появилось ощущение, будто я состою из умэбоси от талии до пяток. Если бы я не замахал белым флагом, он поднялся бы сам.
Затем я разговаривал с Ритой обо всём подряд: о Ёнабару, который никогда не затыкается, о сержанте Ферреле и его помешательстве на тренировках, о соперничестве между нашим взводом и 4‑м. Со своей стороны Рита рассказывала мне о том, что не успела сделать во время своей временной петли. Находясь вне Жилета, дивчина носила робкую улыбку, что очень ей шла. Её пальцы пахли машинной смазкой, маринованной сливой и толикой кофе.
Не знаю, что за варианты ответов такие я выбрал на этот раз, но в 160‑ю петлю мои отношения с Ритой углубились как никогда раньше. На следующее утро капрал Дзин Ёнабару не проснулся на верхней койке. Он проснулся на полу.
3 Сон не принёс мне спокойствия. Мимик оборвал мою жизнь, или я отрубился в середине сражения. После этого — ничего. Потом без какого-либо предупреждения ничто исчезло без следа. Палец, что сжимал спусковой крючок винтовки, теперь отделял три четверти страниц моей книжонки. Я понял, что лежу на кровати, окружённый её трубчатым каркасом, слушая оглушительный голос диджея, передающего погоду на сегодня. На островах ясно и солнечно, как и вчера, предупреждают об УФ-лучах после полудня. Каждое слово червём прокладывало себе путь в мой череп и застревало там.
При слове «островах» я брал ручку, при слове «солнечно» я писал число на руке, а во время предупреждения об «УФ-лучах» выбирался из кровати и направлялся в арсенал. Моя утренняя рутина.
Сон в ночь перед боем служил продолжением тренировки. Отчего-то в моём теле не нарастала усталость. С собой я прихватывал только воспоминания и полученные навыки. Я провёл прошлую ночь, ворочаясь с боку на бок, мой разум проигрывал моменты, выученные за предыдущий день, словно это программа, вживлённая в мой мозг. Я должен сделать то, что не смог во время предыдущей петли — убить Мимиков, которых не смог убить, спасти друзей, которых не смог спасти. Словно мысленный изо-отжим. Моя собственная еженощная пытка.
Я активировал боевой режим. Как пилот, щёлкающий переключатели перед отлётом, я инспектировал одну свою часть за другой, проверяя, не завязалась ли какая мышца за ночь узлом. Не пропустил даже мизинец на ноге.
Прокрутившись на девяносто градусов на заднице, я вскочил с кровати и открыл глаза. Я заморгал. Зрение затуманилось. Комната была другой. Голова премьер-министра не таращилась на меня с тела модели в купальнике. К тому времени, как я приметил, оказалось уже поздно: моя нога не нашла пол под собой, и я по инерции плюхнулся с кровати. Голова врезалась в плиточный пол, и я наконец понял, где нахожусь.
Сквозь многослойное взрывостойкое стекло лился солнечный свет и заливал пустую комнату. По моему телу сочился искусственный ветерок из очистителя, пока я валялся раскорякой на полу. Толстые стены и стекло полностью блокировали звуки базы, которые обычно так громко били мне по ушам.
Небесная гостиная, никак иначе. На базе с обнажённой сталью и огнеупорным деревом цвета хаки нормально обставили только эту комнату. Изначально комната предназначалась для офицерских встреч и выполняла функции зала приёма, и помимо всего прочего предоставляла прекрасный обзор на Утибо через многослойное окно. За подобный номер могли бы драть приличные деньги.
Насколько хорош отсюда вид, настолько же паршиво тут просыпаться, если только ты не горный козёл или просвещённый отшельник с любовью к высоте. Или ты мог быть Ёнабару. Я слышал, он устроил себе тайное место на этаж выше того, куда допускались только офицеры. «Его любовное гнёздышко», — так мы звали его.
Больше похоже на любовный насест.
Глядя на океан, я видел лёгкий изгиб горизонта. Через утреннюю дымку смутно проглядывал пляж Утибо. Треугольные волны росли, превращались в пену и вновь растворялись в море. За волнами лежал остров, который Мимики сделали местом своего нереста. На миг мне показалось, что я увидел яркий зелёный побег, пробивающийся сквозь прибой. Я заморгал — это лишь отблеск солнца на воде.
— Ты очень даже хорошо спал прошлой ночью, — Рита стояла надо мной, придя из другой комнаты.
Я медленно поднял голову с плиточного пола.
— Такое чувство, что прошли годы.
— Годы?
— С тех пор, как я хорошо спал ночью. Чуть не забыл, насколько это классно.
— Болтовня о временных петлях чуть с ума не свела.
— Тебе надо знать.
Рита в знак солидарности помахала рукой.
Наш спаситель, Боевая Сука, выглядела этим утром куда спокойнее, чем я когда-либо видел. Её лицо немного растеряло жёсткости в прохладном утреннем сиянии, и под солнечным светом ржавые волосы светились оранжевым. Рита одарила меня таким взглядом, каким могла посмотреть на щенка, который поплёлся за ней к её дому. Ею овладела безмятежность, сродная монаху дзэн. А красотой Рита была сродни дикой розе.
Комната внезапно стала слишком яркой, и я прищурился.