Том 1. Глава 3. Русалка Агохамы (2)
Что интересно, если записи не врут, "Русалка Агохамы" появилась на два столетия раньше "Русалочки". И опять же, если сравнить эти две истории, первая расскажет, как всё выглядело со стороны ведьмы, а не русалки. Именно поэтому в Минагисе безуспешно пытаются привлечь туристов, строя повсюду статуи русалок и называя город "русалочьим". Но я ни разу не видел здесь хоть какого-нибудь количества приезжих.
Легенда рассказывает, будто бы перед смертью Яо Бикуни вернула себе облик пятнадцати-шестнадцатилетней девушки. Русалочка влюбилась в человека в свой пятнадцатый день рождения. Это ещё одна причина выбрать на роль русалки Агохамы старшеклассницу.
Мне показалось, что титул Мисс Минагисы больше подходит Чигусе, потому как ореол невезения, которым она была окружена, хорошо сочетался с трагической натурой русалки. Естественно, я не говорил ей этого в лицо. Скорее всего, ей не будет приятно получить подобный комплимент.
Нагахора заметил верно: в конце обеденного перерыва по школьной радиосвязи объявили результаты выборов Мисс Минагисы. Голос после небольшого вступления назвал имя победительницы.
«Чигуса Огиэ из класса 1-3».
Лицо Чигусы застыло.
На мгновенье в кабинете воцарилась тишина. Но в неё вдруг врезались аплодисменты Нагахоры. Большая часть класса, ведомая его действиями, сделала то же самое.
Казалось, каждый в глубине души радовался её победе, настолько эти аплодисменты были громкие. Они выбрали её не чтобы насолить. Хотя и я оказывался в центре внимания не по злому умыслу, пришло мне на ум. Нет, они все проголосовали за неё, поняв, что Чигуса, прекрасная, но немного невезучая, является лучшей кандидаткой на роль печальной героини. То же увидели в ней я и Нагахора.
Сама же Чигуса посреди всего этого шума склонила голову и побледнела. Мы окликнули её несколько раз, но она не ответила. Я решил подойти с другой стороны. Мы обычно звали её Огиэ, а я назвал её Чигусой.
Она вдруг подняла глаза на меня.
«Прости, я была немного ошарашена. Всё в порядке».
«Если не хочешь выступать перед толпой, ты можешь отказаться. Никто не будет винить тебя», — сказал я ей.
«Мне не трудно. Я просто удивилась, вот и всё».
«Не нужно волноваться, — игриво вставил Нагахора, — если ты не захочешь, я тебя заменю».
«Что-то ты не похож на незамужнюю девушку», — ответила она, страдальчески улыбнувшись. Но благодаря нему ей немного полегчало.
Остаток дня Чигуса, казалось, была далеко отсюда. Во время занятий она была невнимательна, и всё время смотрела в окно с хмурым выражением лица. К концу шестого урока она так и не пришла в норму. Когда же я сказал ей: «Что ж, увидимся завтра», — она встряхнулась, будто возвратилась к реальности, но затем лишь натянуто улыбнулась и помахала рукой: «Да, увидимся».
В тот раз я решил, что ей поплохело от мысли, что придётся выступать перед людьми. Но чуть позже мне стало ясно, что я ошибся, но ничего уже не мог с этим поделать. Мысль о том, что я смогу в полной мере представить, каково ей было, в самом деле была на грани абсурда.
Да, Чигуса так побледнела не только от того, что её избрали на пост Мисс Минагисы. На это повлияло столько всего, о чём я на тот момент даже не подозревал. Подсказки были разбросаны повсюду, но у меня не было достаточно времени, чтобы уделить каждой достаточно внимания.
❈
Курение на самом деле сильно ездит по нервам. Необычайно трудно найти место, где тебя никто не увидит, даже несмотря на небольшое население — такова сущность сельских городов. Люди настолько изголодались по чему-то неожиданному, что проводят дни напролёт, сидя у окна и наблюдая за прохожими, и радостно выбегают на улицу при виде малейших изменений. И как только выскочит один человек, остальные почуют, что грядёт нечто интересное, и начнут подтягиваться один за другим. И тогда вы проведёте незабываемые несколько часов посреди шумной толпы, не до конца уверенные в том, реально ли всё это или просто какая-то ошибка.
Я затушил ногой сигарету и, выйдя из общественного туалета, в котором ужасно сильно воняло аммиаком, вдохнул полную грудь свежего воздуха. Асфальт под ногами источал удушливый запах, а придорожные заросли пахли чем-то приторно-горьким. Я стёр пот, стекающий по щеке, и продолжил искать дом Хаджикано.
Я помню звук дождя. То был не абы какой дождик, а такой, в который вымокнешь до нитки, даже если возьмёшь с собой зонтик. Впервые я пришёл к ней домой в похожий дождь в середине июля, которая прославилась своей переменчивой погодой.
В тот день случился сильный шторм, ставший неожиданностью даже для метеорологов. Ленивые люди вроде меня, которые не хотели каждый раз таскать зонты из дома, просто оставляли их в школе, но таковых было немного, поэтому большая часть учеников была вынуждена ждать родителей.
Хаджикано, как правило, уносила все свои вещи домой, так что она оказалась в числе последних. Но когда она обнаружила, что у меня есть зонт, она стала повторять: «Я точно была бы счастлива, если бы кто-нибудь проводил меня домой… Стоять здесь два часа, пока папа не приедет, очень скучно!»
Поэтому я решил довести Хаджикано до дома. Большинство мальчишек отчаялись пойти домой и отправились в спортзал; большинство девочек разбрелись по группам и болтали; те, у кого не было друзей, смылись в библиотеку; а те, что с шилом в заднице, босиком носились по мокрому полу. Но изо всех этих людей только я и Хаджикано направились к выходу.
В тот раз, что довольно нечасто происходило, мы… не то чтобы подрались, но немного повздорили, и оказались в ситуации, когда заговорить друг с другом было сложно. Я долго злился на неё, прежде чем простить, но всё же искал путь к примирению.
Думаю, она находилась в похожем положении. А затем начался ливень. И, когда я смотрел в окно, Хаджикано подошла ко мне чуть ближе, чем всегда. «Прогноз соврал», — сказала она. «Сегодня я наконец вспомнил, что нужно взять зонт», — ответил я.
Пару минут спустя мы уже находились на обычном расстоянии друг от друга.
Мы вышли из школы, и я открыл зонтик. Хаджикано шмыгнула под него и рассмеялась, будто ей было щекотно.
Только мы вышли из-под козырька, крупные капли дождя застучали по зонту. Вода окатывала наши ноги при каждом шаге, и каждый порыв ветра наклонял зонт и стряхивал с него воду. По дороге, на которой среди возвращающихся домой школьников обычно было не продохнуть, шли мы одни.
Если бы не дождь, думаю, мы бы помирились гораздо позже.
Время от времени её левая рука касалась моего бока, но сильнее всего запомнилось ощущение хлюпающей воды в ботинках. Я ещё не мог нормально заговорить с Хаджикано, но тогда почему-то думал о цикадах. Куда они деваются во время ливней? Конечно, я не знал этого и о воробьях, бабочках, кошках и медведях, но больше всего я беспокоился за цикад. Каково им, когда целый день их жизни оказывается испорчен дождём? Они ведь живут даже меньше месяца.
Было уже три часа дня, а видимость оставалась настолько плохой, что проезжающие мимо велосипедисты были вынуждены включать ближний свет. Подниматься и спускаться по склону было терпимо, но когда мы вышли на ровную дорогу, не прошло и пяти минут, как нас три раза окатило водой из-под колёс проезжающих мимо машин. В первый раз я оказался ближе к автомобилю, выступая в качестве стены для Хаджикано, так что она не промокла. Но после второго мы так вымокли, что раскрывать зонтик вообще казалось дурацкой идеей. На третий раз мы уже ничего по поводу этого не думали.
Но я так и не выпустил из рук зонт, и только прижался к Хаджикано. Дождь размывал окружающие нас предметы, и я мог даже забыть о родинке, уверенный, что никто не смотрит. Вот бы мир всегда был таким, думал я. Жизнь становится только сложнее, когда видишь некоторые вещи чётко. Если бы мир был чуть более тусклым и расплывчатым, может, люди стали бы чуть справедливее судить окружающих, лишённые возможности опираться на то, что видят их глаза.
«Вот здесь», — произнесла Хаджикано, и я остановился. По обе стороны от калитки под тяжестью капель дождя раскачивались цветы гортензии разных цветов. Очевидно, это и был её дом.
«Спасибо за то, что сопроводил меня», — склонила она голову.
«Но от зонтика не было никакого смысла, хах. Мы выглядим так, будто только что из реки вынырнули».
«Да всё в порядке. Было весело».
Хаджикано открыла дверь, но вдруг вспомнила о чём-то и обернулась.
«Может, переждёшь внутри?»
«Спасибо, но нет. До моего дома бегом совсем недолго».
Я же не мог сказать, что сомневаюсь, будут ли её родители рады тому, что она пригласила войти мальчишку с отвратительной родинкой на лице, назвав его своим другом.
«Ладно… Надеюсь, это будет честно», — она почесала пальцем подбородок.
«Конечно. До завтра».
Когда я повернулся, чтобы уйти, Хаджикано вцепилась в мой рукав.
Она шепнула мне на ухо: «Ты не злишься?»
«Ни в жизнь. А ты?» — спросил я её в ответ.
«Я вообще не злилась», — и она отпустила меня, а в её взгляде читалось облегчение.
«Счастливо оставаться».
«Ум-гу. Береги себя».
После расставания дождь сразу как-то поутих и меньше чем за пять минут прекратился вообще. Но я особо не думал о чём-то вроде: «Если бы я посидел в школе ещё немного, то не промок бы совсем».
С того случая, как бы незначителен он ни был, наша дружба стала крепчать. Например, мы начали ходить в школу вместе. Каждое утро я заходил за Хаджикано. Проходило не больше дести секунд после того, как я нажимал на кнопку звонка, и она выходила. Когда дверь открывалась, до меня всегда доносился необычный запах. Каждый дом пахнет по-своему, но запах, что исходил из дома Хаджикано, делал меня чуть счастливее (почему-то я считал именно так). Я думал, что если бы счастье имело свой аромат, то он был бы примерно таким.
Хаджикано надевала туфли, проверяла, всё ли в порядке, и никогда не забывала крикнуть родителям в гостиной, что она ушла. С первого взгляда её одежда казалась достаточно взрослой, и можно было заметить, что она выглядит более изящно, чем любые другие вещи, которые продаются в округе. Мне было любопытно, относится ли к ней её мама, как к разодетой куколке. Любой, имея подобную дочь, испытывал бы желание пройтись по магазинам.Я приходил к Хаджикано каждое утро, но никогда не заходил дальше входной двери. Если бы я сказал, что хочу войти, она наверняка позволила бы. И если бы она пригласила меня, я бы так и сделал. Но необходимости пока не возникало. На самом деле мне казалось, что если мы сможем спокойно заходить домой друг к другу, наши отношения только упадут в цене. И поэтому я никогда не видел её родителей. Я решил, что если они никогда не узнают, что их дочка дружит с кем-то настолько противным, им не будет больно.
Почему я так трясся о нашей с Хаджикано дружбе? Может, я просто не хотел, чтобы эта хрупкая телепатическая связь между нами обуславливалась лишь нашей близостью. Другими словами, я хотел, чтобы наши отношения можно было описать словами: «…Но всё же мы понимаем друг друга», — вместо: «…Поэтому мы понимаем друг друга». Чем дальше люди находятся друг от друга, тем ощутимее становится связь между ними.
Хотя ничего особо и не изменилось, прийти домой к Хаджикано впервые за четыре года было так же сложно, как прийти домой к абсолютно незнакомому человеку. Этот тёмный деревянный домик в традиционном японском стиле неплохо содержался, но с течением времени кое-где неизбежно появились пятна и трещины.
Когда я позвонил в дверь, на сердце стало только тяжелее. Я расправил рукава рубашки, ожидая ответа, но никто так и не откликнулся. Я позвонил во второй раз и опёрся на косяк.
Рядом с дверным звонком висела табличка, на которой были выведены имена всех членов семьи. Огромное дерево в саду облюбовали цикады, и их стрёкот, доносившийся с кроны, казалось, раскачивает ствол. Я решил, что, возможно, в тот ненастный день они нашли укрытие здесь. Мне хотелось потянуться в сумку за сигаретой, но я не мог быть уверен на сто процентов, что мама Хаджикано не откроет дверь в ту же секунду, как я закурю. Поэтому я терпеливо ждал под палящим солнцем, пока кто-нибудь покажется.
Наконец я услышал, как кто-то спускается по лестнице. Девушка лет двадцати открыла дверь. Её волнистые каштановые волосы были спутаны, лицо измазано в косметике, а рубашка ужасно измята — она создавала впечатление неряшливого человека. На секунду я подумал, что эта заспанная девушка и Хаджикано как-то связаны, предположил, что это её подруга, но потом вспомнил список имён на табличке. Скорее всего, это её старшая сестра.
Она протёрла глаза и сонно произнесла: «Чего тебе?»
«Юи Хаджикано сейчас дома?»
«Кто знает. Может и так, — она сладко зевнула и вгляделась в меня. — Ты её парень?»
«Нет», — твёрдо заявил я.
«Тогда сталкер?»
«Просто друг. Мы вместе учились в начальной школе».
«Друг, ха, — насмешливо сказала она и почесала затылок. — Если вы с Юи давние друзья, то ты тем более не должен видеть её сейчас. Не знаю, как объяснить, короче, Юи Хаджикано, которую ты знал, здесь больше нет».
«Да, я понимаю, — кивнул я. — Поэтому я и пришёл сюда, чтобы кое-что прояснить».
«Скажи сейчас. Я передам ей, что это от тебя».
«Мне хотелось бы поговорить с ней напрямую. Хотя бы скажите ей, что Ёсуки Фукамачи пришёл с ней повидаться».
Она только покачала головой. «Прямо сейчас Юи не хочет никого видеть».
«И это мне тоже известно. Однако я хочу встретиться с ней именно потому, что она этого не хочет».
Повисла тишина. Взглянув на эту девушку, можно было понять, что она всё взвешивает.
«Ну ладно, — фыркнула она, — мы и так уже намучились с ней. Ёсуке, да? Если думаешь, что сможешь что-то сделать, то вперёд! Хотя я очень в этом сомневаюсь».
«Спасибо вам огромное».
Я снова взглянул на дверную табличку. Рядом с именем "Юи", было написано: «Ая». Ая Хаджикано. Так её зовут.
«Я проспала целый день. Я уже вечность не брала отгул».
Провожая меня, Ая призналась, что спит с самого полудня.
«Я застряла в лаборатории почти на полмесяца. Прошлой ночью всё устаканилось, и я подумала, что теперь смогу спокойно выспаться… А потом заявился ты. Прямо-таки подорвал меня».
«Извините», — я должен был попросить прощения.
«Дал бы мне отдохнуть хоть денёк. Не мог ты подождать пару дней?»
«Не мог».
Внезапно она принюхалась ко мне: «От тебя пахнет дымом. Разве ты не в старшей школе?»
«У меня вся родня курит. Скорее всего, поэтому».
«Знаешь, мне не охота обсуждать твои проблемы».
Поднявшись по лестнице, Ая остановилась у двери.
«Это комната Юи, — сообщила она мне. — Хвост не поджал ещё?»
«Конечно нет».
Ая постучала: «Юи! Ты же там?»
Ответа не последовало.
«Так сложились обстоятельства. Мне нужно, чтобы ты открыла, — она продолжила колотить в дверь. — У тебя минута, и я открываю дверь. Это не пустая угроза, я её правда открою. Дошло?»
Как и ожидалось, нет ответа. Ая досадливо щелкнула языком, чтобы было слышно за дверью.
«Игнорирует меня. И так со всей семьёй».
Мне сложно было даже представить, как Хаджикано, которую я знал, игнорирует своих родственников. То, что она кардинально изменилась, стало ясно по истечении десяти минут после нашей встречи прошлой ночью, но, услышав об этом от её сестры, я признал, что всё приняло несколько другой оборот. Кто же знал, что когда-нибудь настанет день, когда нашу Хаджикано будут считать обузой?
Я продолжил сверяться с часами, но на 52 секунде Ая сказала: «Я вхожу», — и открыла дверь. А она сильна, поражённо подумал я, следуя за ней. Я и не сомневался, что она сможет распахнуть её, даже закрытую.
Комната выглядела отталкивающе: в ней было невообразимо темно для середины дня, крайне жарко и душно. Шторы были задёрнуты, все светильники выключены, но из коридора пробивалось достаточно света, чтобы что-то разглядеть. Комната Хаджикано была полностью выполнена в японском стиле, что необычно для девочки-подростка, и слегка пахла тростником.
Хаджикано лежала на футоне спиной к нам. На её худых плечах болтались лямки от серой майки, тонкие хлопчатобумажные шорты совершенно не скрывали, насколько бледны её ноги, а блестящие чёрные волосы рисовали на простынях плавные кривые. Просто взглянув на неё сзади, я увидел ту её красоту, которая достигла своего пика, но продолжила расти, не ограничиваемая ничем, кроме одного изъяна.
Дверь позади меня закрылась. Я обернулся и увидел, что нас оставили одних. Ая была ужасно деликатна.
«Что это такое?» — произнесла Хаджикано и обернулась, уверенная в том, что в комнату заходила только её сестра.
«Это я».
Повисла тишина.
Нахождение в тёмной комнате посреди лета навевало воспоминания о том, как нам в младшей школе в спортзале показывали фильм, занавесив окна. Я совершенно забыл, о чём он был, помню только, что в сценах без звука присутствовало постоянное жужжание. Когда фильм закончился, занавески сняли, и сквозь окна внутрь полился свет… Шведская стенка, баскетбольное кольцо, футбольные ворота, волейбольный мяч, застрявший в обшивке под потолком — я будто видел это впервые, хоть всё и казалось знакомым. Будто темнота и фильм сговорились перекрасить реальность.
Монотонное пение цикад прекратилось будто бы по команде. Хаджикано устало перевернулась на другой бок и взглянула на меня, словно на солнце. Её волосы прилипли к щеке и рассыпались по майке, но она не обратила на это никакого внимания.
Было сложно разглядеть что-то в темноте, но родинка на лице оставалась неизменной.
Хаджикано вяло поднялась и подошла ко мне неуверенной походкой. Она остановилась так близко, что мы могли ощутить тепло, исходящее от наших тел.
Она медленно протянула руку и дотронулась до моей щеки. Её холодные нежные пальцы касались меня чуть ниже глаза. Она ощупывала это место снова и снова, пытаясь отыскать то, чего там уже не было. Может, она решила, что если продолжит, то ненастоящая кожа сойдёт и откроет точно такое же родимое пятно, что есть и у неё. Сначала она просто мягко поглаживала, но теперь напрягала пальцы всё сильнее.
Внезапно я ощутил жжение. Я быстро понял, что она впилась в мою щёку ногтями. Когда моё лицо исказила боль, Хаджикано одёрнула руку, придя в чувство. Она отступила на пару шагов и рухнула на татами. Яркая полоска, пробивающаяся сквозь занавески, осветила ту половину её лица, на которой отметины не было. Я заметил маленькую точку у неё под глазом.
Послышались всхлипы. Хаджикано сидела на коленях, растопырив ноги, и плакала, стараясь не издавать ни звука. Я сильно сомневался, что она плачет из-за того, что сделала мне больно.
Я покорно ожидал, пока её рыдания прекратятся. Я не придумал ничего лучше, чем просто ждать. Я коснулся царапины и почувствовал кровь на пальцах. В комнате было невыносимо душно, и я распахнул окно, оставив шторы закрытыми. Я понимал её стремление остаться в темноте: она находила в ней то же утешение, что и я во время сильных ливней.
Занавески всколыхнулись, и внутрь ворвался прохладный ветерок, зашелестев страницами блокнота, который лежал на столе. Хаджикано встала, закрыла его и убрала в ящик. Она немного порылась в нём, взяла что-то и подошла ко мне. Я был готов к чему угодно, но в её руке оказался всего лишь пластырь. Она осторожно наклеила его поверх моей царапины и тихо сказала: «Прости».
Я почувствовал, что сейчас она готова выслушать меня.
«Я слышал, что ты не приходишь в школу, потому что не хочешь находиться со мной в одном классе. Это правда?»
«Да, — ответила она, успокоившись. — Раз ты уже знаешь, тем лучше. Я не желаю видеть твоё лицо, Ёсуке. Пожалуйста, уходи».
Я подготовил себя к подобному, но от столь резкого заявления у меня перехватило дыхание.
«Ты можешь хотя бы сказать мне, почему?»
«Нет особой причины. Это не твоя вина. Я просто решила возненавидеть тебя».
Она практически выплёвывала слова. Но я не хотел сдаваться.
«Почему ты попыталась сделать то, что сделала прошлой ночью?»
Ответа на мой вопрос не последовало.
«Всё из-за этого?» — спросил я.
«Тебе необязательно это знать, — произнесла Хаджикано. — …Ты вылечил свою родинку. Это хорошо. Что ж, до свидания».
Её слова не были направлены на то, чтобы ранить меня, но от них у меня в сердце закололо. К тому же, слово "вылечил" сюда совершенно не подходило.
Я повернулся к Хаджикано спиной и уже собирался покинуть комнату, но прежде чем сделать шаг за дверь, я спросил у неё напоследок:
«Эй, Хаджикано, ты помнишь, что ты сказала о моей родинке в младшей школе?»
Она медленно покачала головой:
«Нет».
Этим словом она разбила в дребезги это святое воспоминание, и я буквально вылетел прочь из комнаты. Ая ждала меня снаружи и смотрела на меня, будто спрашивая: «Ну, как прошло?» Я обессиленно мотнул головой. Она пожала плечами, а взгляд ответил: «Разве я не говорила?»
❈
Я и Ая сидели на крыльце и курили.
«Ужасает, правда? — сказала она. — Это пятно вдруг появилось зимой, когда она училась на втором году в средней школе. Юи полностью изменилась с тех пор. Летом третьего года… она начала прогуливать занятия. Она не так много пропустила, чтобы не выпуститься, но ей пришлось смириться с тем, что ей придётся учиться в школе намного хуже желаемой. Подобные взлёты и падения показывают, как много значит внешность для людей».
Зима, второй год в средней школе… — повторялось в моей голове. Даже если женщина из телефона видела будущее и знала, что я соглашусь на пари (или вернулась назад во времени, чтобы взять залог), налеплять родинку на лицо Хаджикано за полтора года до сделки было бы слишком рано. Возможно, все мои мысли по поводу того, что пятно передалось от меня к ней — сплошное заблуждение.
«Не нужно больше ей досаждать, — Ая затушила сигарету в блюдце со спиралью от комаров. — Может, вы и были раньше хорошими друзьями, но от прежней Юи осталась только оболочка. Встречи с ней только лишь разрушат твои светлые воспоминания».
«Иди, когда закончишь», — сказала она мне и ушла. Я скурил ещё сигарету, бросил обе на блюдце, осторожно коснулся лейкопластыря и направился прочь оттуда.
По пути домой я услышал звон из телефонной кабинки на углу улицы в жилом районе. Теперь это даже не удивляло. Я зашёл туда и ответил на звонок.
«Алло?»
«Итак, каковы твои мысли после встречи с Хаджикано? — спросила женщина. — Способен ли ты полюбить её такую, какая она сейчас — отвратительную?»
Я хлопнул трубкой и вышел. Могу ли я любить безобразную теперь Хаджикано? Конечно могу. Как будто я влюбился в неё просто за то, как она выглядит. То, смогу ли я полюбить её с родинкой — не основная проблема. Главная загвоздка в том, сможет ли она полюбить меня без неё.
Из динамиков по всему городу доносилась мелодия, которую играют каждый день в 5 вечера, на мотив Русалочьей песни. До заката оставался час или чуть больше. Вокруг верхушек деревьев сновали вороны, и ободряюще трещали цикады. Какой-то кучке детей объясняли правила пожарной безопасности.
Я понял, что если подумать, то всё, что происходило прежде, кажется необычным. Дружба с Хаджикано является результатом обыкновенных совпадений, поэтому в действительности довольно естественно, что она так ко мне относится. Даже мысль, что я могу её любить и такой, не сможет утешить Хаджикано так же. Думая, что она "принадлежит мне", я показываю лишь неосведомлённость о текущем положении вещей.
Казалось, я вполне мог оправиться от её отказа. Эта мысль заставила меня ощутить себя совершенно бесхребетным. Некогда сверкающее прошлое сменило свой цвет: я столько всего повидал в одиночку, и для Хаджикано никогда ничего не значил как друг.
Вся моя самоуверенность испарилась в один миг, и я почти отчаялся выиграть в этом споре. Конечно, конечно, я знаю, что вы пытаетесь мне сказать. Исчезновение моей родинки не воплотит мою мечту в реальность. Это не так просто. Это лишь игра, в которой я не смею даже надеяться на победу. И я осознавал это, когда соглашался на пари.
Но если взглянуть с другой стороны, всё может пойти по-другому: показав свою беспомощность во всей красе, в обмен я получил замечательный шанс. На данный момент моё положение в школе не такое уж и плохое. Если я построю крепкие доверительные отношения с Чигусой и Нагахорой, то, возможно, смогу сохранить эту связь, когда моё родимое пятно всё же вернётся. Да, это просто идеальная возможность.
Та женщина сказала, что крайний срок — 31 августа. Так что мои страдания откладываются почти на месяц. Я получил достаточно времени.
Я представил себе, как Чигуса и Нагахора принимают меня даже с родинкой на лице и я наконец могу забыть о ней и беззаботно смеяться со своими одноклассниками.
Подобное будущее не так уж и ужасно.
❈
Я был наивен. Когда женщина из телефона объясняла условия пари, она — возможно, намеренно — не упомянула об одном важном моменте. Она ничего не сказала по поводу наказания, которое я получу, если проиграю. Она знала, что если расскажет это, я не буду с ней сотрудничать.
Вспомним историю о русалке. Не о русалке Агохамы. Не о Яо Бикуни. О сказке Ганса Христиана Андерсена.
Его жизнь была полна горя и разочарований, и в его ранних работах у него особенно ярко проявляется тенденция писать трагедии, которые оканчиваются смертью главного героя. "Русалочка" — наглядный тому пример. С точки зрения самого Андрсена в то время, его талант был малоизвестен и находился в упадке, поэтому неудивительно то, что в этой сказке смерть изображается единственным спасением. Столь пессимистичный взгляд на мир несомненно отразится на работе.
Насколько я помню, история о Русалочке начинается так:
На своё пятнадцатилетие русалка впервые всплывает на поверхность моря и влюбляется в принца на корабле. Им запрещено показываться перед людьми, но она не хочет отказываться от своей любви к нему. Поэтому она приходит с просьбой к ведьме и в обмен на свой прекрасный голос обретает человеческое тело. И ведьма предупреждает её: «Если принц женится на другой девушке, ты превратишься в морскую пену».
Разве я не нахожусь в похожем положении?
И как закончится эта сказка о Русалочке?
Это пусть пока остаётся без ответа.