Том 7. Глава 4 (2)
– Я не умру, даже если умрет мое тело, Мария. Я завладею тобой и буду жить через тебя. Когда я тобой завладею, для тебя места уже не останется. Ты станешь существом, единственная цель которого – исполнить мое «желание». А если ты отбросишь мое «желание», то превратишься в пустую, бездушную оболочку.
Она права.
Я не Мария Отонаси. Я Ая.
Кадзуки показал мне сладкий сон, но я уже не могу снова стать Марией.
Конечно, я уничтожу «Ущербное блаженство» и выпущу его. Это я решила твердо.
Но большего я сделать не смогу. Я не смогу быть рядом с –
(Мария, п_е_р_е_д___т_о_б_о_й___н_е___А_я___О_т_о_н_а_с_и.)
Мои глаза распахиваются от изумления.
Я смотрю на то, что осталось от Кадзуки, на этот «осадок» возле меня.
(Прекрати изобретать удобную ложь об Ае Отонаси. Прекрати сбегать от реальности.)
– …Я сбегаю, говоришь? Это нонсенс, даже если так говоришь ты, Кадзуки. Боже, ведь Ая Отонаси меня посадила в клетку! Что же в этом удобного? Нонсенс, говорю же. Я, знаешь ли, тоже не хотела страдать. Я не просила всего этого!..
(Прекрати обожествлять Аю Отонаси.)
Наш диалог бессвязен. Вполне естественно – «осадок» ведь не может реагировать на мои фразы.
– Ая Отонаси особенная. И всегда была особенной – с самой первой нашей встречи. Думаю, слово «сверхчеловек» к ней вполне подходит, – говорю я с самоуничижительной улыбкой. – Она заранее знала и то, что завладеет мной, и что умрет в свой день рождения. И действовала. Все ее пророчества сбылись, все до единого. Ая Отонаси вышла за пределы человеческих способностей. Она действительно особенная.
Несколько секунд «осадок» молчит.
Тем временем верхняя половина Аи Отонаси схватила «меня» среднешкольного образца. Она вцепилась в «меня» окровавленными руками.
«Осадок» вновь начинает говорить.
(Я ходил туда, где ты жила с семьей, и пытался разузнать как можно больше. Я без проблем выяснил, что у вас были необычные обстоятельства, но конкретно о тебе, Мария, я мало что узнал. Никто мне ничего не рассказывал.)
– Ну да, я была застенчивым ребенком, у меня совсем не было друзей.
(Зато про Аю они все могли говорить часами. «Умная» и «красивая» – такими словами они ее описывали. Но еще я узнал, что она была источником множества проблем. Она не создавала их сама, но вокруг нее постоянно что-то случалось, и чем старше она становилась, тем серьезнее были эти происшествия.)
– Да, Ая Отонаси была такой, но что с того? К чему ты клонишь? – спрашиваю я чуть раздраженно, хотя сама не понимаю, что именно меня раздражает.
(Ая постоянно говорила, что хочет сделать всех в мире счастливыми. Даже ее тогдашний учитель об этом знал. Когда он понял, что она абсолютно серьезна и действительно хочет помочь всему миру, он решил не отговаривать ее, а помочь в ее планах.)
Планах?
Искажение пространства продолжает:
(Он поддержал ее решение отправиться в Нью-Йорк, когда ей исполнится четырнадцать, и продолжить обучение там.)
– А? Что?..
(По-видимому, он хотел сформировать у нее более широкие взгляды на жизнь, чтобы она могла действительно сделать мир лучше. После Америки она собиралась посетить и множество других стран. Она даже не знала, когда вернется. Ее учитель рассказал мне, что ей кое-как удалось уговорить родителей, но рассказать все своей привязчивой сестренке она не смогла себя заставить.)
«Мария, когда мне будет четырнадцать, я тебя покину».
– К-кончай… кончай нести чушь! Ая Отонаси убила себя и родителей в свой день рождения! Этим она отомстила за себя и одновременно захватила меня! Уехать за границу? Она никогда –
Не строила такие ординарные планы.
Я хочу так думать?.. Да… Похоже, я и вправду повернута на ее обожествлении…
Почему? Я… я не знаю. И не знаю, почему я сейчас так взволнована.
(Она всегда искренне хотела помочь людям всего мира. Она была очень умна и постоянно изобретала и тестировала методы достижения своей цели. Но, в конце концов, она была всего лишь тринадцатилетней девочкой; ее жизненный опыт был ограничен школой, а моральные принципы – недоразвиты. Однако она знала об этих своих недостатках и решила раздвинуть свой горизонт, отправившись в новые миры.)
Я полностью сбита с толку, но «осадок» продолжает, не давая мне даже дух перевести:
(Ты серьезно считаешь, что такая амбициозная девочка могла убить себя и своих родителей ради мести? Ты серьезно думаешь, что она составляла бы такие безумные и бездумные планы, как «поместить свою душу» в твое тело?)
– Но она так и сделала! Ая Отонаси могла и это, и многое другое!
Она особое создание; обычному человеку вроде меня ее не понять.
– Я четко помню ее пророчества! Она предсказала, что я стану ей! И я стала! Я посвятила всю себя ее «желанию». Твои слова с этим никак не согласуются, Кадзуки!
(Мне рассказали, что Ая очень беспокоилась за свою младшую сестру Марию, потому что Мария, в отличие от Аи, не замечала отсутствия родительской любви и все время пыталась сбежать от правды. Для Аи было невыносимо смотреть, как ее сестра становится безразличной и недоверчивой, как ей не удается заводить друзей и находить для себя жизненные цели. Она не хотела, чтобы ты, Мария, вела пустую жизнь. Она хотела, чтобы ты развивалась. Чтобы ты жила ярко. Да, ярко, к_а_к___ж_и_л_а___о_н_а___с_а_м_а.)
«Мария Отонаси станет Аей Отонаси».
– Ах…
(Вот почему она показала тебе свою жизнь, в том числе ее ошибочные и неприглядные стороны. Она хотела показать всем, какой полной жизнью могут жить она и ее сестра. Вот каковы истинные чувства Аи Отонаси к ее младшей сестре.)
«Давай начнем, Мария! Мы не должны ни к кому испытывать враждебность, однако у нас есть враг. Этот враг не имеет формы, однако он терзает наш разум. Его имя – пустота. Так давай покажем ему…
Нашу месть!»
– …Прекрати.
«Осадок» собирается пошатнуть самые основы моего мировоззрения; от его слов во мне все трясется.
– Прекрати. Это всего лишь твои взгляды на нее! Не трожь мои!
(Ты, конечно же, мне не поверишь и будешь утверждать, что Ая особенная или сверхъестественная, но в глубине своей памяти ты наверняка найдешь воспоминания о ней как о нормальном ребенке. Пусть она и вела себя не на свой возраст, но тем не менее она была всего лишь тринадцатилетней девочкой.)
– Ничего такого я не помню! С_е_с_т_р_и_ч_к_а___А_я всегда была особенной и –
– У… уу… ууу…
Картина передо мной меняется. В любом случае, она иллюзорная, так что удивляться нечему. Однако то, что я вижу теперь, меня потрясает.
Это то место, где мы когда-то жили; точнее – комната сестрички Аи. Я ощущаю смесь запахов: ароматические масла и прочие душистые вещества.
Мы с сестричкой Аей вдвоем; нам обеим лет по десять. Сестричка Ая лежит на кровати, а моя десятилетняя версия смотрит на нее встревоженно.
– Что с тобой, сестричка? – спрашивает младшая «я», тряся Аю. Однако та по-прежнему лежит без движения и отказывается поворачиваться лицом.
Некоторое время спустя она наконец выдавливает:
– Я проиграла…
– А?
– Общие экзамены – у тебя в школе они ведь тоже были, да? Я проиграла кое-кому из моего класса, хотя раньше никогда не проигрывала…
– Что? И все? Ну, такое бывает иногда. Чего из-за этого огорчаться так?
– Ты ничего не понимаешь, Мария, – отвечает она тихим, полным раздражения голосом, который «меня» мгновенно затыкает. – Ты не понимаешь, насколько это тяжело. Тяжесть поражения! Я никому не должна проигрывать. Я должна доказать, что я достойнее всех. Я должна быть всем нужна, иначе…
…Лучше бы я никогда не рождалась.
– Иначе я не отомщу Ринко-сан.
Она вжимается лицом в подушку и кричит:
– Иначе я не могу гордиться тем, что родилась!..
– Сестричка Ая… – срывается у меня с губ, когда я смотрю на эту картину.
Тогда, в прошлом, я понятия не имела, что происходит. Я понятия не имела, из-за чего страдала сестричка Ая. Но теперь я понимаю.
Ая Отонаси вела свою битву.
Битву с фактом, что она – нежданный ребенок.
Ая Отонаси, которая в глазах большинства была «бедным ребенком», на самом деле была – кто бы мог подумать – действительно всего лишь «бедным ребенком». Она не могла сбежать от данности, что ни Ринко-сан, ни ее новым родителям она была не нужна, и потому пыталась продемонстрировать свою нужность, став кем-то особенным. Иногда она переходила грань разумного и вела себя откровенно безрассудно, однако всегда, сдерживая слезы, брала себя в руки и сражалась дальше. Единственным, что заставляло сестричку Аю чувствовать себя живой, была похвала.
Она трудилась усерднее, чем кто бы то ни было, и шла вперед без единой жалобы. За то, что она выросла такой сильной, она заслужила мое колоссальное уважение.
Но в то же время под маской уверенности в себе таилась несомненная слабость и хрупкость.
(А_я___О_т_о_н_а_с_и___б_ы_л_а___в_с_е_г_о___л_и_ш_ь___ч_е_л_о_в_е_к_о_м.)
– Нет… – и я упрямо трясу головой на эти слова «осадка».
Я сознаю, что веду себя по-детски, но сдаться просто не могу.
– Сестричка Ая была особенная. Она была настоящим монстром. Она спланировала собственную смерть. Должна была спланировать! Иначе это значило бы, что ее просто бессмысленно убил тот одержимый психопат! Я так не хочу. Я не хочу, чтобы ее смерть была бессмысленной. Сестричка Ая захватила мое тело. Она смогла это сделать, потому что была монстром. Можно мы это так и оставим? Ведь если не оставим –
– Сестричка Ая умрет окончательно.
Я глазом не успела моргнуть, как вновь очутилась на месте аварии – но она слегка изменилась.
Сестричка Ая не лезет по обрыву, как раньше, – она застряла в машине. Она отчаянно колотит по ветровому стеклу, пытаясь его разбить; двери машины от удара заклинило, и они не открываются. Она уже получила смертельные травмы, и потому в ее кулаках нет силы; они лишь еле слышно стучат по стеклу.
– Я не хочу умирать… спасите… не хочу кончать вот так… – слабым голосом хнычет она. – Мне больно… мне больно! Я не хочу умирать… Мария! Я пока не… хочу умирать!..
Излишне говорить, что она совершенно не улыбается.
Младшая «я» смотрит с обрыва вниз, держа в руках букет цветов. Она не видит свою умоляющую сестру.
В смысле… на самом деле ведь меня там не было, когда все это случилось. Я туда пришла только на следующий день.
Младшая «я» бросает букет с обрыва и с пустыми глазами шепчет:
– Я этого не приму.
– Я не приму смерть сестрички Аи.
– Сестричка Ая не может умереть, ведь она высшее существо. – Никто не может ее убить. – Она мной завладела. – Я не хочу оставаться одна. – Если я стану сестричкой Аей, я не буду одна. – Я не одна.
Я вспоминаю, что говорили мои родственники, для которых я всегда была лишь обузой.
…Если сестрички Аи нет…
_Я___н_и_к_о_м_у___н_е___н_у_ж_н_а.
Для меня это совершенно невыносимо. Я хочу быть нужной ей, пусть даже она всего лишь призрак. Я возьму на себя ее «желание». Я скажу, что она мной завладела. С_е_с_т_р_и_ч_к_е___А_е___б_ы_л_о___н_у_ж_н_о___м_о_е___т_е_л_о, поэтому я должна жить во имя ее цели сделать всех людей счастливыми. И_н_а_ч_е___э_т_о___о_з_н_а_ч_а_л_о___б_ы,___ч_т_о___и___е_й___я___н_а___с_а_м_о_м___д_е_л_е___т_о_ж_е___б_ы_л_а___н_е___н_у_ж_н_а.
Я не одна.
Сестричка Ая живет во мне.
Однако «осадок» – Кадзуки – бросает мне в лицо правду.
«"Желание" Марии Отонаси и ее сестры никогда не заключалось в том, чтобы сделать всех на свете счастливыми».
Верно.
Наше истинное «желание» –
Наши родители не любили нас, мы были одиноки, и потому наше истинное «желание» –
«Быть кому-то нужными».
– Быть кому-то нужными.
Мои слезы текут без остановки. Что мне делать? Я должна убить сестричку Аю, но если я это сделаю, то останусь совсем одна. Я буду никому не нужна. Если я оставлю свою «шкатулку», то потеряю всякую надежду и волю к жизни. Кто-нибудь, помогите мне! Кто-нибудь, спасите меня! Кто меня спасет? Никто. Зачем кому-то существовать только ради меня? С чего мне быть такой везучей, чтобы у меня был собственный ры-…
– …О господи.
– Он есть. Есть тот, кто существует ради меня.
Да.
У меня есть спаситель.
Я такая везучая, что у меня есть спаситель.
«Ты нужна мне, Мария!»
…К_а_д_з_у_к_и___Х_о_с_и_н_о.
Кадзуки сказал то, что я хотела услышать больше всего.
То, что он сказал, было несомненной правдой: если я не отправлюсь к нему, он так и будет колотить по стене, не в силах выбраться из бесконечной петли повторов.
Я единственная, кто может спасти Кадзуки.
Кадзуки единственный, кто может спасти меня.
К_а_д_з_у_к_и___о_т_ч_а_я_н_н_о___н_у_ж_д_а_е_т_с_я___в_о___м_н_е.
_Я___о_т_ч_а_я_н_н_о___н_у_ж_д_а_ю_с_ь___в___К_а_д_з_у_к_и.
Я стираю слезы.
Нам пришлось сделать громадный крюк, чтобы оказаться там, где мы есть, не так ли?
Мне надо было всего лишь быть честной с самой собой и признать, что я не хочу с ним расставаться.
Это все.
Это все, что мне надо было сделать –
– …Чтобы мое «желание» исполнилось.
Теперь я могу спокойно уничтожить «Ущербное блаженство».
Я ведь только что заполучила настоящее.
Чтобы осуществить свое истинное «желание», я должна раздавить фальшивое. Я должна убить монстра, которого сделала из сестрички Аи собственными руками.
Я подхожу к сестричке Ае, до сих пор пытающейся выбраться из разбитой машины.
Она не выживет. Как бы она сейчас ни старалась, какое бы блестящее будущее ей ни светило, она не выживет. Она умрет жуткой и бессмысленной смертью.
– Сестричка Ая.
Я не могу воздействовать на прошлое, и потому мой голос ее не достигает.
Однако она прекращает стучать по стеклу машины. Закрывает глаза и опускается на сиденье.
Она решила принять свою судьбу.
– Прости, что так долго держала тебя взаперти в таком ужасном месте. Прости, что не понимала тебя все это время. Я использовала тебя как повод, чтобы отворачиваться от реальности… но хватит уже. Я отпущу тебя.
Я достаю из кармана бутылочку.
– Вот мой подарок тебе на день рождения.
Я выливаю на землю ароматическое масло, которое собиралась подарить ей. В воздухе начинает расходиться мятный запах.
Наконец мое время снова пойдет.
Сестричка Ая никак не может почувствовать мятный запах, однако на лице ее появляется слабая улыбка; ее глаза по-прежнему закрыты.
Вряд ли она была удовлетворена своей жизнью. Наверняка она много о чем сожалела. Наверняка ее грызли гнев и раскаяние, когда она умирала.
Однако…
Это всего лишь мое ощущение, но, думаю, она была чуть-чуть счастлива, что скрыла от меня свои планы учиться за границей. Потому что благодаря этому –
О_н_а___с_м_о_г_л_а___с_п_а_с_т_и___с_в_о_ю___с_е_с_т_р_е_н_к_у.
– Мария… будь счастлива…
С этими словами она впадает в вечный сон.
– Прощай, «О»сестричка.
Мой давний враг, «О», безмолвно растворяется в воздухе и исчезает.
Монстра внутри меня больше нет.
Я снова ныряю в море. Погружаюсь все глубже, туда, откуда доносится плач. Я уже не боюсь, хоть и не вижу, что впереди. Чем глубже я погружаюсь, тем больше воспоминаний ко мне возвращается.
Ах… все они о вещах, которые мне не хотелось вспоминать, но больше я от них сбегать не буду. Я продолжаю плыть, чтобы встретиться лицом к лицу со своим прошлым.
Когда я начала здесь плакать? Наверное, с самого начала. С того самого момента, когда заполучила «шкатулку», я плакала здесь от одиночества. Изначальная, слабая «я» стояла на пути моего плана стать Аей Отонаси; вот почему я отправила ее сюда, в самую глубь моря.
Однако пока я не заберу отсюда свою вторую половинку, я не смогу разрушить «Ущербное блаженство».
Шаря в темноте в поисках плачущей «меня», я продолжаю блуждать. Плач доносится откуда-то совсем рядом, но я никого не вижу. «Мария», – зову я и вытягиваю руку.
Кончики пальцев чего-то касаются.
– Мария, это ты?
Я хватаю ее за запястье и тяну к себе.
Нас окружают пятнышки света и разгоняют черноту. Плачущая девочка похожа на меня, когда мне было тринадцать.
– Ты нулевая Мария?
Она – прошлое, оставленное мной позади; она – мое прежнее «я». Мое слабое «я». Мое робкое и недоверчивое «я».
Нулевая Мария поднимает голову и смотрит на меня с удивлением.
(Теперь ты можешь меня видеть?)
Ее слова стали для меня неожиданностью. Но она права… все это время я не видела ее.
– Да! Я тебя вижу.
(Теперь ты будешь со мной?)
– Я буду с тобой всегда, – отвечаю я и сжимаю ее ладонь. – Я больше не буду убегать от тебя. Я больше не буду убегать от своего прошлого.
Я смотрю ей в глаза и ласково улыбаюсь.
– Пожалуйста, вернись ко мне.
Нулевая Мария, однако, явно колеблется. Ничего удивительного: это ведь я пытала ее так долго.
(…Ты должна пообещать несколько вещей.)
– Каких именно?
(Плачь, когда тебе грустно. Смейся, когда тебе радостно. Сердись, когда тебе что-то не нравится. Полагайся на кого-то, когда ты в унынии. Заботься о себе, а потом уже о других. Не ненавидь никого. Гордись собой.)
Все то, что она перечисляет, было для меня чем-то невозможным, но, как только она упоминает последнее обещание, у меня появляется странная уверенность, что я без проблем смогу выполнить их все.
(Будь верна, когда влюбишься.)
– Да, я обещаю. Можешь во мне не сомневаться.
(Честно?)
Я киваю. Я абсолютно уверена, что смогу сдержать слово.
(Здорово! Тогда я возвращаюсь!)
Нулевая Мария перестает плакать и улыбается. А потом начинает сливаться со мной.
– Уу, аа…
То, что я узнала и приняла правду, не делает процесс менее неприятным; все мое тело охватывает тошнотворное ощущение, будто кровь вдруг потекла в обратном направлении. Я больше не сильная. Я даже притворяться сильной не могу. Моя слабая половинка, вернувшаяся ко мне, беспомощна, у нее ничего нет.
Все мое прошлое вплывает в меня, атакует меня печальными воспоминаниями. Даже сейчас, прекратив сбегать, я все же не могу заставить себя радоваться этому миру; я потеряла счет, сколько раз он заставлял меня страдать. В этом мире нет ни крупицы ласковости.
Реальность сурова, неблагодарна, зла, капризна, несправедлива, страшна…
…Но.
Но я больше не одна.
– Верно, Кадзуки?
Вот почему я могу снова стать Марией Отонаси.
***
Я поднимаюсь с морского дна и прихожу в себя в моей бывшей квартире.
«О» здесь больше нет. Взамен в руках у меня красивый, но хрупкий прозрачный кубик.
И я не одна.
– Ах…
От одного его присутствия у меня на глаза наворачиваются слезы. Я плачу от облегчения. Не хочется признавать, но такова истинная я.
– Ах… Кадзуки.
Он сидит на полу. Я крепко обнимаю его, но он не реагирует. Смотрит в пространство пустым взглядом.
Пройдя через безумное число повторов, Кадзуки потерял все. Абсолютное одиночество отняло у него разум и память, превратило его в безжизненную оболочку. Даже его душу преобразила моя жуткая «шкатулка». Вряд ли он когда-нибудь снова станет прежним.
Реальность сурова, как всегда. Жизнь подкидывает мне все новые испытания.
Однако я не буду больше полагаться на «шкатулки».
Плача, я пытаюсь создать на лице лучшую улыбку, на какую только способна, и обращаюсь к Кадзуки:
– Слушай, Кадзуки… Ты помнишь тот раз в «Комнате отмены», когда я совсем упала духом? Ты тогда протянул мне руку и сказал: «Я пришел, чтобы встретиться с вами, о миледи Мария». И потом ты сказал, что будешь защищать меня, даже если ради этого тебе придется всех предать. С тех самых пор ты всегда делал то, что пообещал тогда. Ты всегда пытался спасти меня, когда я сидела в плену на морском дне и притворялась сильной. И ты сдержал свое слово. Чтобы спасти меня, ты действительно нырнул в морские глубины. Чтобы найти меня, ты действительно предал всех, не считаясь с болью, которую тебе это причиняло.
Я кладу прозрачную «шкатулку» на пол и нежно обхватываю обеими руками ладонь Кадзуки. Его пальцы слегка дергаются, но, похоже, это только рефлекс.
– Пожалуйста, прости меня. Я только одно могу сделать, чтобы как-то искупить свою вину.
Я глажу его руку.
– Я буду с тобой до конца своих дней.
Кадзуки никак не реагирует.
– На этот раз я не сдамся. Я буду ждать твоего возвращения. Это ничто по сравнению с тем, сколько ты ждал моего, верно? Нет… не совсем так. Дело не в том, чтобы ждать или не ждать. Судьба сделала нас неразделимыми. Я всегда буду рядом с тобой – других вариантов просто не существует.
Я улыбаюсь ему.
– Потому что это наша повседневная жизнь.
На его ладонь падает слеза. Не могу отрицать: мне больно, что он смотрит в пространство, а не на меня.
– Тогда все будет хорошо, верно? Ты ведь сам говорил, что нет такого отчаяния, от которого не может исцелить повседневная жизнь, верно? – произношу я дрожащим голосом. – Я верю в тебя. Ведь ты победил Аю Отонаси.
Кадзуки вернется.
Но, честно говоря, этот обратный путь кажется таким бесконечным и трудным, что меня охватывает тоска.
– Ты узнаешь меня?
– Ты понимаешь меня?
– Ты видишь меня?
– Ты ощущаешь меня?
– Ты помнишь меня?
Все мои вопросы остаются без ответа.
Должна признать, я почти упала духом, но все же пытаюсь удержать улыбку. Надежда еще есть.
– Не бойся. Если ты забыл меня, я буду звать тебя по имени, как ты звал меня, пока ты не найдешь меня заново.
– Кадзуки, – произношу я.
– Кадзуки, – произношу я со слезами в голосе.
– Кадзуки, – произношу я ласково.
– Кадзуки, – произношу я бодро.
– Кадзуки.
– Кадзуки.
– Кадзуки.
Я продолжаю звать его по имени.
Солнце село. Все это время Кадзуки вовсе не сидел без движения: он вставал, ходил, даже молча прикасался к моему лицу и телу. Однако за этими движениями не было мысли. Но, как ни странно, он ни разу не ударил кулаком по стене.
– Кадзуки.
Я, наверное, уже тысячи раз сегодня назвала его по имени, но я совершенно не против. От одного произнесения этого слова я счастлива.
Внезапно Кадзуки садится на корточки. Похоже, он заметил прозрачную «шкатулку». Он подбирает ее и пристально смотрит, не двигая ни единым мускулом.
– Кадзуки?.. Что случилось?
Кадзуки сжимает «Ущербное блаженство» раненой правой рукой, которая по-прежнему обладает силой уничтожать «шкатулки» – силой «Пустой шкатулки».
Хрупкий прозрачный кубик разбивается без малейшего сопротивления.
«Ущербное блаженство» уничтожено раз и навсегда, и «Пустая шкатулка» Кадзуки тоже теряет силу.
Все кончено. Я уверена, в наши жизни никогда больше не вмешаются «шкатулки»; Кадзуки продержался до конца и истребил своего врага.
Кадзуки победил «шкатулки».
Он поворачивается ко мне. В его глазах нет разума, и они меня не видят. Думаю, он даже себя не осознает.
Однако Кадзуки не отводит от меня взгляда.
Почему-то мне кажется, что я знаю, чтО он сейчас произнесет. Он сейчас совершит чудо.
– …Мария.
Мое имя, должно быть, прижилось у него во рту, после того как он столько раз его произнес.
Я не должна надеяться на многое, говорю я себе. Я не должна просить большего счастья, чем то, которое имею сейчас.
Однако мое сердце не слушается. Меня охватывает такая радость, что я всхлипываю.
Как можно меня винить?
Я ведь уже не воительница Ая Отонаси. Я Мария Отонаси, плакса.