Том 6. Сцена 4. Пирсинг в 15 лет (3)
95. Синий фон
КОКОНЕ (монолог) Пожалуйста… 96. Белый фон
КОКОНЕ (монолог) Пусть Дайя обретет истинное счастье. 97. Черный фон
98. Красный фон
♦♦♦ Дайя Омине – 11 сентября, пятница, 23.40 ♦♦♦
Я схожу с ума.
Происходящее на экране убивает все мои попытки думать и отправляет меня в прошлое, заставляя вспоминать прежнего себя. Мое мышление возвращается к тому, что было раньше. Я теряю чувство времени и места. Я в кресле? На экране? В прошлом? Меня это даже уже не волнует.
Я-на-экране, ученик средней школы, сидит, обхватив голову руками.
Он молчит, но я помню, что тогда творилось у меня в голове. И сейчас, вернувшись в прошлое, я повторяю те же мысли.
…Что я* [1] должен был делать?
…Что я* должен был делать?
…Что я* должен был делать?
Может, я сейчас и на пределе своих возможностей, но я по-прежнему помню свою цель. И буду упрямо цепляться за свою цель, так что реагировать на все буду автоматически, в каком бы хаосе ни пребывали мои чувства.
Кадзуки Хосино направляется сюда.
Я собираюсь победить его и вырвать Аю из его когтей.
А потом мы изменим мир.
И тут дверь открывается.
Мои глаза вновь обретают фокус и смотрят в одну точку.
– Такое чувство, будто мы сто лет не виделись.
Там стоит Кадзуки Хосино.
Я тоже встаю, сражаясь с бессилием, нагоняемым «Кинотеатром». В норме, думаю, встать мне было бы проблематично. Я трогаю серьгу, чтобы прибавить себе сил, и поворачиваюсь к Кадзу.
– Да, у меня такое же ощущение, – отвечает Кадзу с равнодушной улыбкой.
Он держит в руках простой пластиковый контейнер. Что еще он мне приготовил? Я решаю не тратить время на обдумывание: все равно у него есть главное оружие – способность уничтожать «шкатулки».
Невольно у меня возникает мысль о состоянии его такой сильной, но покрасневшей правой руки.
– Кадзу, что у тебя с рукой?
Его правая кисть перебинтована. И кровь проступает сквозь бинты.
– …Это символ, – коротко отвечает он и замолкает.
– Он вдруг ни с того ни с сего порезал себе руку ножом. Наверняка останется шрам… Честно, я понятия не имею, зачем Хосии это сделал, – вместо Кадзу объясняет Харуаки.
Я нарочно ничего ему не отвечаю и отвожу взгляд.
И вижу – Коконе Кирино.
…Скрип.
Ничего удивительного, что, едва я вижу ее, мое сердце начинает болеть – чуть не останавливается. Оно, бедное, и так уже натерпелось из-за того, что рядом со мной сидит фальшивая кукла Кири; так что моя реакция на нее настоящую вполне понятна.
Однако мои чувства значения не имеют.
– И что ты собираешься делать теперь, Кадзу? Победить ты уже не можешь, и ты это знаешь. Ая Отонаси стала моим [рабом], – говорю я, исходя из предположения, что Янаги держала его в курсе событий.
Кадзу отвечает, даже бровью не шевельнув:
– Твое бледное лицо само говорит, чего стоят твои заявления, Дайя.
Это может звучать как провокация, но на самом деле он так выражает жалость.
Кадзу делает шаг вперед.
Мы стоим лицом к лицу.
Аа…
Сомнений больше нет.
Сражение, начатое нами еще в «Игре бездельников», закончится здесь.
– Ладно, давай уточним наши позиции, идет?
Кадзу лишь молча смотрит на меня.
– Сперва я собираюсь уничтожить «Кинотеатр гибели желаний». А потом я заставлю Аю воспользоваться «Ущербным блаженством» и забыть тебя.
Сначала я использую силу самого Кадзу, чтобы раздавить «шкатулку» Кири, а потом использую на Кири «Ущербное блаженство».
– А ты что собираешься делать, Кадзу?
– Я раздавлю твою «Тень греха и возмездие» – либо силой, либо дождусь конца дня. И ту копию, что ты дал Марии, я тоже раздавлю, – заявляет он, вынудив Аю приподнять бровь. – А потом я заберу Марию.
Ая отвечает с непроницаемым лицом:
– Это невозможно. Что бы ни случилось, я к тебе не вернусь.
Кадзу на миг прикусывает губу, но его пристальный взгляд, устремленный на меня, остается таким же твердым.
– Я… – он сжимает свой кровоточащий бинт, – …не отступлю.
Его ненормальное поведение меня несколько тревожит. Однако, прежде чем я успеваю ответить, происходит нечто неожиданное.
– Кадзуки-сан! – с этим воплем Янаги вскакивает с места и бросается к Кадзу. Поспешно перебираясь через разделяющие их кресла, она продолжает: – Убей мою «Тень»!
Несмотря на то, что для Кадзу это наверняка неожиданность, он реагирует устрашающе быстро. Без тени колебаний он протягивает перебинтованную руку в сторону Янаги.
И вонзает ее Янаги в грудь.
– Мм… аа… АА! – стонет она.
Кадзу извлекает руку. Он сжимает очень колючую на вид, смахивающую на шипастый орех черную «шкатулку» размером с ладонь.
– Аааа… – Янаги теряет сознание и оседает на пол.
Кадзу смотрит на нее.
Его движения кажутся какими-то роботоподобными – запрограммированными.
Короткое молчание.
С запозданием до меня доходит, чего добивалась Янаги. Она хотела избавиться от «Тени греха и возмездия», чтобы я не мог [приказывать] ей. Она действовала быстро, чтобы дать Кадзу как можно большее преимущество.
Предвидеть ее действия я не мог; Янаги предположительно не должна была знать о новой способности Кадзу. Должно быть, она подслушала мой разговор с «О», но до сих пор скрывала свои знания.
Да, тут она меня сделала; впрочем, я все равно не собирался ее использовать. Ее поступок никак не повлиял на мои планы.
Однако, когда я увидел это, меня малость бросило в пот.
– Способность давить «шкатулки»…
Увидеть собственными глазами столь читерскую способность…
Есть колоссальная разница между тем, чтобы слышать о ней, и тем, чтобы реально наблюдать. Это как если бы он ткнул мне в лицо автоматом, держа палец на спусковом крючке.
Один неверный шаг – и моей «шкатулке» конец.
Но его невероятное умение действовать без колебаний, его безразличие, которое он демонстрирует после применения своей силы, вновь заставляет меня понять: Кадзу перестал быть тем моим другом, какого я знал когда-то. Идиотская рана, которую он нанес сам себе, доказывает, что он полностью изменился, что он переродился.
Как существо, разрушающее «шкатулки».
Как существо, противостоящее «О».
И именно поэтому он может улыбаться ровно так же, как улыбается «О».
Но, хотя свою силу он применил и глазом не моргнул, его лицо искажается, когда начинает говорить некая девушка.
– Что это за способность? – полный ужаса голос Аи. – Кадзуки Хосино, откуда у тебя такая – нет, это неважно. То, что я сейчас увидела, еще больше убедило меня, – и с горечью в голосе она выплевывает: – Ты враг.
Кадзу кусает губу.
Это, должно быть, больно – когда тебя называет врагом та, кого ты пытаешься спасти.
– Ая, мне необязательно говорить это тебе, но на всякий случай: держись от него подальше. Он уничтожит твою «Тень греха и возмездие» с легкостью.
– …Ты прав. Похоже, ему надо всего-навсего дотронуться до моей груди. «Ущербное блаженство» тоже в опасности.
– Нет, «Ущербное блаженство» Кадзу давить не станет. Он должен понимать, что если сделает это, то твое «я» развалится окончательно и бесповоротно, – судя по выражению лица Кадзу, я прав. – Конечно, и я не буду приближаться к нему.
Итак, я дал ему это понять. Теперь надо без единой ошибки перейти к следующей части плана.
– Кадзу, я требую, чтобы ты уничтожил «шкатулку» Кири.
– Дайя… – шепчет Коконе.
Я продолжаю излагать свой приказ, пока мои чувства не вырвались наружу:
– Ты ведь знаешь, что будет, если ты не подчинишься, да? Повторюсь: Ая Отонаси – мой [раб]. Я могу заставить ее сделать абсолютно все. Кадзу, даже и не думай выкинуть какой-нибудь фокус. Я назначаю крайний срок. Сейчас без двадцати двенадцать; «шкатулка» Кири должна быть уничтожена до без четверти!
– …
Кадзу молчит.
Его единственный выход – найти дыру в моей защите и уничтожить «Тень греха и возмездие».
Вот почему он взял с собой Коконе и Харуаки.
Он будет пытаться найти дыру, а я буду делать все, чтобы парировать эти попытки. Так наш бой и будет идти.
Его атака начинается.
– Дайян, давай уже прекратим это все. Я больше не могу на это смотреть.
Как я и ожидал, атака начинается с попытки Харуаки переубедить меня.
– Зачем ты все это делаешь? Кому от этого станет лучше? Тебе? Кири? Что за дерьмо – просто посмотри на себя! Если так и продолжишь, просто угробишь и себя, и Кири!
Но, хоть я и ожидал этого, хоть я и был готов к этому – слова Харуаки действуют; они ведь идут от самого сердца.
– Пожалуйста, прекрати! И ради Кири тоже!
Я не отвечаю.
– Пожалуйста… пожалуйста… – начинает плакать он, умоляя меня от всей души.
И снова я думаю…
Харуаки так сияет – я чувствую, что никогда не сравнюсь с ним.
Он первый человек, на которого я когда-либо смотрел снизу вверх. Не только из-за бейсбольных талантов – но за его прямой, искренний и решительный характер. Этот характер позволяет ему всегда выбирать то, что он считает правильным, – даже ценой своего шикарного будущего в бейсболе или девушки, которую он любит. Харуаки всегда обладал достоинствами, которые мне и не снились.
Вот почему я не смог заставить себя сделать его [рабом].
Эх, Харуаки… я уважаю тебя сильнее, чем ты можешь себе представить.
– Ну скажи же что-нибудь, Дайян!
Но все равно.
Я не могу отказаться от своего «желания».
– Кто-то должен действовать, – без колебаний отвечаю я. – Кто виноват в том, что произошло с Кири? Я? Сама Кири? Рино? Да, мы все виноваты, но корень проблемы в другом. И поэтому я собираюсь изменить мир. Это мой путь.
Харуаки запинается, потом все же возражает:
– Это просто нелепо. Даже со «шкатулкой» у тебя ничего не выйдет!
– Выйдет или нет – я просто сделаю это.
– Для чего тебе это, Дайян? Для чего тебе еще больше страдать?
– Я принял решение принести себя в жертву.
– А о моих чувствах ты подумал?! Я не хочу смотреть, как ты и Кири разваливаетесь на части! Эти чувства ты тоже решил принести в жертву, да, Дайян?!
Я отвечаю мгновенно.
– Да.
У Харуаки глаза на лоб лезут.
– Это и называется «приносить себя в жертву».
Я оставляю его в полной растерянности.
Да, это и называется «приносить себя в жертву». Я это прекрасно знаю.
Жертвовать приходится и чувствами других ко мне.
Вот почему я разорвал все связи с ними обоими – с Коконе и с Харуаки.
– Ты же это не серьезно… – бормочет он, сжимая дрожащие руки в кулаки. – Блин, ну ты же не можешь это серьезно… Дайян…
Похоже, атака Харуаки на этом заканчивается.
Я отворачиваюсь от него и мрачно смотрю на Кадзу.
– Кадзу, не тормози. Давай дави «Кинотеатр» побыстрее.
Я незаметно вытираю холодный пот со лба.
Хоть я и держусь спокойно и неприступно, на самом деле я понес урон.
Из-за откровенной мольбы Харуаки «тени греха» внутри меня начинают бушевать. Вот-вот они вырвутся из своих оков и разорвут мое тело в клочья.
Мой разум на краю пропасти. Одно-единственное слово может скинуть его за этот край.
Отшвырнуть все прочь – какая приятная мысль.
Но я –
Я смотрю на Аю Отонаси.
Я собираюсь умереть вместе со всеми этими «грехами».
Я жестко давлю на собственную разрывающуюся от боли грудь.
Я должен приготовиться…
Следующая атака уже на подходе. Он сожрет меня, стоит мне лишь на секунду расслабиться.
…к главной атаке.
– Дайя, спасибо тебе за мэйл.
Коконе Кирино.
Кири идет ко мне.
– Это была всего лишь ловушка, чтобы заманить тебя сюда. А ты попалась, – выдавливаю я, стискивая себе грудь.
– Я знала, что это ловушка.
– Я так и думал.
И все равно она пришла – ее привели невероятные чувства, которые она ко мне испытывает.
Шаг за шагом она подходит ближе.
И с каждым ее шагом все новые воспоминания о нашем прошлом мелькают у меня в голове.
4 года – в детском саду мы ссоримся из-за какой-то конфеты, и она начинает плакать. Я тоже начинаю плакать, когда воспитатель меня ругает.
7 лет – мы на море; я спасаю Кири, бросив ей спасательный круг. Она плачет, я утешаю ее.
9 лет – во время праздника я нахожу ее сжавшейся в комочек на обочине и плачущей в свою юкату, потому что она потерялась. Я беру ее за руку и отвожу домой.
11 лет – чтобы надо мной не издевались одноклассники, я говорю ей разные гадости, от которых она плачет; позже я прихожу к ней домой и извиняюсь.
12 лет – Кири начинает прогуливать уроки, когда я говорю ей, что мне разрешили поступать в знаменитую частную среднюю школу. Она плачет от облегчения, когда я сообщаю ей, что не пойду туда.
14 лет – мы впервые поцеловались. Сразу после этого она разревелась; я не знал, что делать, и потому лишь гладил ее по голове, пока она не перестала плакать.
Почему-то в каждом из этих воспоминаний она плакала. Мои самые сильные воспоминания о ней – те, где она на меня опиралась.
Аах, как же это больно.
Каждое из этих воспоминаний превращается в атаку, которая пытается приковать меня к нормальной жизни. Каждое из них добавляет веса на мои плечи.
Пока я мучаюсь, Коконе Кирино подходит ко мне и останавливается перед соседним с моим креслом – перед оболочкой самой себя, созданной «Кинотеатром гибели желаний».
Я вижу ее лицо в ее двойнике.
Настоящая Кири склоняет голову чуть набок и заглядывает мне в глаза.
– Дайя, позволь мне ответить на твой мэйл.
И она…
– Я тоже тебя люблю.
…о б н и м а е т м е н я.
– Чт!..
Она же не может этого делать.
У нее не должно получаться заключать меня в объятия.
Когда она делает это, она тут же вспоминает ужасы своего прошлого, раны на спине и в конце концов сдается тошноте и рвоте.
И все же Кири обнимает меня.
Неужели она… сама справилась со своей травмой?
Однако Кири тут же отметает этот вариант.
– Знаешь, Дайя, я на самом деле совсем не поправилась. Я все равно чувствую себя уродиной и не знаю, что с этим делать.
Тогда – как же она меня обнимает?
– Но я поняла кое-что, – продолжает Кири. – Ты для меня все.
Ее шатает. Как она и сказала, она вовсе не справилась со своим прошлым; лишь терпя мучительную боль, которая грызет ее всю, она может держаться за меня.
Лишь так она способна меня обнимать.
– Я люблю тебя! Я люблю тебя! …Я… люблю тебя!
Да… чем мы ближе, тем сильнее раним друг друга.
Но что если бы мы смогли как-то пересилить наше прошлое, что если бы мы продолжали верить друг в друга?
Это было бы – то единственное, чего я желал бы превыше всего.
– Гг…
Еще одно воспоминание проплывает в моей голове – тот день, когда я решил изменить мир.
«Ты холодный».
Купаясь в вечернем солнце, паря в холодной красной реке, Кири отвергла меня. Я был беспомощен – даже обнять ее не мог; я был приговорен ощущать, как нашим телам становится все холоднее и холоднее.
Но если я могу обнимать ее…
Если я наконец-то, пусть с опозданием, могу согреть ее…
– У… гг…
К о к о н е.
Я* тоже хочу избавиться от этого груза!
Мне* правда можно просто быть самим собой? Я* сделаю для тебя все, К о к о н е. Я* ничего не пожалею, чтобы ты была счастлива.
К о к о н е продолжает.
– Я все для тебя сделаю, Дайя!
Наконец-то я беру себя в руки.
Хватаю ее за плечи и отталкиваю.
– Дайя?..
Кири готова сделать для меня все?
Я готов сделать все для Кири?
Оба утверждения верны.
И п о э т о м у - т о о н и н е и з л е ч и м о н е в е р н ы.
Они нездоровые – более того, аномальные.
Мы не всегда были такими; мы были нормальной парой; каждый из нас был совершенно нормальным влюбленным, который не стал бы приносить себя в жертву и действовать исключительно ради другого.
Наше изменение – и есть доказательство того, что мы не смогли жить нормальной жизнью.
Мы продолжаем разрушать друг друга тем, что жертвуем собой друг ради друга. Такова наша реальность. Это тем более верно, если учесть ее заявление, что я для нее все.
Да. В конечном итоге – нам таки не вернуться.
Нам не вернуться в то время, когда наши отношения были чисты.
…У тебя есть желание?
Есть.
У меня есть желание.
Я хочу разнести этот богом проклятый мир, который запятнал все наши воспоминания.
В тот день, стоя в красной-красной воде, я поклялся:
«Я изменю этот мир».
Я не брошу моего нового себя.
Я не уберу эти серьги.
Вместо этого я выброшу те чувства, те воспоминания.
– Кири, – громко произношу я. – Научись жить в мире, в котором нет меня.
Таков мой ответ.
Слезы бегут по ее щекам.
Я отвожу глаза и хмуро смотрю на Кадзу.
…Я отбил его атаки. У него больше нет патронов.
Я гляжу на часы. Сейчас 23.44.
– Пора. Раздави «Кинотеатр» Кири. Иначе ты знаешь, что будет с Аей Отонаси.
– Какая жалость, – шепчет Кадзу. – Какая жалость, что все должно закончиться так.
На глазах у Кадзу тоже появляются слезы, он опускается на колени.
– Уу… гхх…
До Кири окончательно доходит, что заставить меня передумать невозможно. Она шатаясь отходит от меня к экрану.
Кадзу встает и направляется туда же.
Мой взгляд автоматически прыгает на экран.
«Я отдам все ради того, чтобы Дайя был счастлив, – с пустым лицом произносит Кири на экране. – Если я буду мешать тебе стать счастливым, тебе ведь будет легче отбросить меня, да?»
– Дайя, – произносит реальная Кири. Она стоит перед экраном посередине, заслоняя изображение. – Ты твердо решил уничтожить себя, да?
– Думаю, так. Мне скоро придет конец, – небрежно отвечаю я.
– И ты думаешь, я тебе позволю?
– А зачем мне твое –
– Н е п о з в о л ю!
С этим выкриком –
К и р и в т ы к а е т с е б е в ж и в о т н о ж.
Кровь брызжет на экран.
– Э? – только и могу выдавить я, точно придурок.
Стыдно признаться, но я в полной растерянности; я могу лишь смотреть, как ее кровь медленно стекает по экрану.
Кадзу действует без промедления. Он бросается к Кири.
Естественно, я решаю, что он хочет ее спасти, но тут он устраивает мне сюрприз…
– Мне действительно жаль, Дайя, что ты не оставил мне выбора!
…Он подбежал к Кири, чтобы заслонить ее собой.