Том 6. Сцена 4. Пирсинг в 15 лет (2) (2)
– Это потому, что пользуюсь ей я, – возражаю я, вновь привлекая ее взгляд. – Ты права; когда я ее использую, эта «шкатулка» жертвует другими, потому что так я пытаюсь изменить мир. Однако ясно же, что ты с помощью нее сможешь сделать куда больше, чем просто создавать «людей-собак». По сути своей она дает силу управлять другими. Нет, такое выражение дает плохую окраску. Если говорить твоими словами –
Я заглядываю в ее упрямые глаза и произношу:
– Она дает силу направлять других.
Выражение лица Аи меняется.
Ага, я так и думал. Ей интересна моя «шкатулка».
– В ней есть сила, которую ты ищешь, – с убежденностью говорю я. – С и л а н а п р а в л я т ь д р у г и х к с ч а с т ь ю.
– Не может быть… но… но…
Она по-прежнему пытается отрицать это пустой логикой, но на самом-то деле она уже поняла –
Что я говорю правду.
Что именно мою «шкатулку» она искала.
Я подхожу к Ае Отонаси.
Бессилие, создаваемое «Кинотеатром гибели желаний», по-прежнему впивается в меня. Кроме того, с каждым моим шагом «тени греха» кусают меня все сильнее. Я иду шатаясь, хватаюсь за кресла, чтобы не упасть, – но иду, пробираясь туда, где сидит Ая.
– …Хе-хе.
Несмотря на ужасное самочувствие, я не в силах подавить набухающую во мне радость.
Я ведь нашел наконец ответ.
С того самого момента, как я заполучил «Тень греха и возмездие», я был готов заплатить за эту «шкатулку» жизнью. Я был готов к тому, что в недалеком будущем сойду с ума и умру позорной смертью.
Эта «шкатулка» по природе своей должна передаваться другим.
Но кому предстоит стать моим наследником?
Возможно, я знал ответ все это время.
В конце концов, не я ли недавно назвал Аю источником надежды?
Не знаю – то ли из-за того, что мы сотрудничали в «Комнате отмены», то ли просто потому, что я заметил ее непостижимость, – так или иначе, уверен, какой-то уголок моего мозга решил, к кому перейдет эта «шкатулка», уже тогда, когда я ее взял.
Если так, значит, на самом деле «Тень греха и возмездие» –
«ш к а т у л к а», с о з д а н н а я, ч т о б ы б ы т ь п е р е д а н н о й А е О т о н а с и.
– …Хааа, хааа…
Наконец-то я возле ее кресла.
Ая в явной нерешительности, но все же не пытается сбежать.
– Встань, Ая.
Она смотрит на меня снизу вверх.
– Встань и прими «шкатулку», которую ты искала!
Проходит несколько секунд.
Наконец Ая встает.
Она встает, прекрасно понимая, что именно я собираюсь сделать. В отраженном от экрана свете она о т б р а с ы в а е т н е б о л ь ш у ю т е н ь.
Я смотрю ей в глаза.
В них больше нет колебаний.
Она уже приготовилась впустить в себя «шкатулку».
– Очень хорошо.
Сначала я должен ее принять.
– Покажи мне свои грехи, Ая Отонаси!
И, провозгласив сие, я ступаю на ее тень.
– …А.
Шагнув на нее, я вижу грех.
Грех Аи Отонаси… нет, Марии Отонаси.
Это,
это –
– …
…
…
…
Я рухнул.
На мгновение я потерял сознание.
Я кричал? Нет, наверное, я и на это был не способен?
Я размышляю о том, что только что увидел.
Это был не самый серьезный из тысяч грехов, что я видел, и не самый жестокий. Но серьезность греха и все такое прочее не очень связаны с той болью, которая этот грех сопровождает; уровень боли, которую я испытал, был таким же, какой испытала она, когда совершила свой грех, и к объективной тяжести греха это никакого отношения не имело.
Вот, значит, как тогда страдала Ая Отонаси?
Жалящая боль, словно тысяча ножей вонзилась мне в сердце, глазные яблоки плющат плоскогубцами, пальцы отрывают один за другим, кишки бросили в блендер, гвозди вбивают в каждую пору моего тела, и плюс ко всему еще каждый квадратный сантиметр кожи в огне. Ее грех – как расплавленная сталь, которая и мое тело постепенно плавит.
Какого черта?
Мои руки трясутся, глаза выпучены от шока.
Она –
Она несет такой груз все это время?
– …Гх!
Я с трудом поднимаюсь на ноги и смотрю на Аю Отонаси.
Чтобы сделать ее [повелителем], сперва я должен временно сделать ее [рабом]. Для этого мне надо проглотить ее «тень греха».
И если я это сделаю, Ая переживет свой грех заново.
Но сможет ли она вытерпеть боль?
Однако отступать уже поздно.
– Поехали.
Я хватаю ее «тень греха», которую взял, когда наступил на ее тень, и проглатываю ее.
– !..
Ая напрягается и хватается за грудь.
Но и только.
Я не могу скрыть изумления.
– …Как ты можешь быть в порядке?
Ая Отонаси стоит на месте как ни в чем не бывало.
– Я не в порядке.
Приглядевшись, я вижу капли пота на ее лице. Она стискивает зубы. Но я-то, прикоснувшись к ее греху, вообще потерял сознание, и мне трудно поверить, что это вся ее реакция.
– Как ты вообще можешь стоять? Это же просто невыносимо. Я сам это испытал – я знаю.
– Если я не ошибаюсь, твоя «шкатулка» заставляет людей вспоминать свои грехи? – уточняет Ая. Она смотрит на меня, и в глазах ее читается стальная воля, хотя бисеринки пота и стекают по щекам.
– Да, и ты просто не можешь вытерпеть свой грех, когда сталкиваешься с ним лицом к лицу так внезапно.
– Это не было внезапно.
– Что?
Ая отводит руки от груди и успокаивает дыхание. Она практически вернулась в прежнюю, боевую форму.
– Я терплю эту боль постоянно. Я привыкла к ней.
Бессмыслица какая-то.
Если принять ее слова на веру, получается нечто абсурдное.
Моя «шкатулка» заставляет людей вспоминать свои грехи, точнее – свои чувства, когда они грешили. Грешники, как правило, загоняют свои самые черные воспоминания куда подальше, чтобы жить в мире с собой.
Но что если Ая не сделала этого? Что если она ни на секунду не забыла о своей травме?
– Я всегда помню свой грех.
Если так, она должна была привыкнуть к этому адскому страданию, оно должно было стать частью ее повседневной жизни.
Если она всегда жила с этой болью, естественно, наивно ждать, что она рухнет, если ей показать ее грех.
– Мне нет прощения. Вот почему –
Но, э? Как вообще человеческое существо может жить так?
Нет… я понимаю.
И м е н н о п о э т о м у.
– Именно поэтому – я не могу жить как человек.
Именно поэтому она смогла стать «Аей Отонаси».
Она постоянно осознает, что она грешница. Отказываясь забыть свой грех, она постоянно наказывает себя.
Вот это – этичный способ наказания за грех.
Но это и отбросило все то, что было в ней человеческого, и превратило ее в «шкатулку» – в «Аю Отонаси».
Агрессивно подавляя истинную себя, она может сосредоточиться на одном-единственном «желании». Она может посвятить всю себя одной-единственной цели.
Во имя счастья всех остальных.
Она внушает уважение, зависть, восторг, благоговение.
Она живое воплощение печального исхода, который ожидает истинного «владельца» в конце пути.
Но именно поэтому не существует никого, кто бы лучше подходил для передачи моей силы.
Ая Отонаси.
Пожалуйста, живи во имя нашего «желания».
Прости, Кадзу, но я категорически отказываюсь вернуть тебе «Марию Отонаси».
Я категорически отказываюсь позволить тебе раздавить наше «желание».
– Я даю тебе свою силу. Я даю тебе все «тени греха», которыми владею.
То, что я отдаю ей «тени греха», на меня никак не действует. Я по-прежнему могу управлять своими [рабами].
Моя миссия, однако, изменилась.
Задача номер один – избавиться от Кадзуки Хосино, имеющего на нее большее влияние, чем кто-либо другой, и вдобавок обладающего силой уничтожать «шкатулки». Я должен помогать ей жить ради нашего «желания».
– Ты готова? – спрашиваю я, но Ая не обращает на меня внимания. Она смотрит прямо перед собой.
– Я всегда пыталась представить, – шепчет она, – как я могу сделать людей счастливыми, какая «шкатулка» мне для этого понадобится. Счастье – это ведь не то, что я могу создать и скинуть на них. И оно не получится, если дать им жить в раю и освободить от печалей и забот. В конце концов я пришла к выводу, что безущербное блаженство возможно лишь, если ты четко представляешь себе свою собственную форму счастья и идешь к ней, – она бессильно сжимает кулак и произносит с чувством: – Все, что мне было нужно, – сила направлять людей. Не могу поверить, что мне пришлось всего лишь чуть изменить угол зрения, чтобы это понять.
Наконец она поднимает на меня глаза.
– Омине. Я раньше не думала особо над тем, что мы с тобой смотрим в одну сторону, но мое мнение изменилось. Ты научил меня, что такие чудеса возможны… ясно, вот что значит «быть родственными душами».
– Родственные души… да, – отвечаю я и передаю ей «тени греха».
Если вспомнить – когда я дал Синдо несколько «теней греха», мне в голову пришла мысль: лишь истинно сильная натура сможет спокойно впитать чужие «тени греха»; хотя если бы так вышло, это поколебало бы мою уверенность, что я гожусь на роль короля.
– …Хм.
Ая Отонаси с легкостью проглатывает 998 «теней греха».
Так она становится [повелителем] и, как я и планировал изначально, моим 999-м [рабом].
– Омине, – произносит новоиспеченный «владелец» «Тени греха и возмездия». – Спасибо тебе.
Однако ни намека на радость не появляется на ее роботоподобном лице.
✵ Периодически хватаясь за спинки кресел, я с трудом преодолеваю путь до собственного места.
Бессилие тут же набрасывается на меня, повисает тяжким грузом на плечах, высасывает волю двигаться.
Однако отключать голову пока что нельзя.
Теперь, когда Ая стала [рабом], осталось преодолеть лишь одно препятствие, чтобы мои условия победы были достигнуты.
Необходимо доставить сюда Кири – «владельца» «Кинотеатра гибели желаний».
Когда она окажется здесь, я просто пригрожу Кадзу и заставлю его раздавить ее «шкатулку».
«Коконе, я люблю тебя!»
Мой голос звучит из динамиков, я просто не могу не среагировать.
Я уже какое-то время смотрю на то, что происходит на экране; сейчас я в классе, весь в слезах, обнимаю Кири.
Однако Кири лишь стоит в напряженной позе, ее руки свисают, как у безжизненной марионетки.
Позапрошлогодний я повторяет свой крик:
«Коконе, я люблю тебя!»
Так я ее пытал.
Я пытал ее, пытаясь напрямую передать ей свои чувства. В ее пустых глазах появились слезы.
Но мои чувства не достигали ее как любовь; они казались ей продуктом одержимого, больного разума.
«…Не бросай меня, когда я так тебя люблю!»
Должно быть, для нее мои слова звучали как… как угроза, как запрет меняться; как будто я заставлял ее оставаться прежней собой, которую она считала уродливой и никчемной.
Я был ужасен.
Я не мог оставаться таким.
Я должен был изменить мир вокруг нас.
Я должен был преобразовать людей, которые издевались над ней, из-за которых она была в таком состоянии. Не злых людей, от которых необходимо избавляться, – Рино и ее сообщницы не были злыми, – а безмозглых идиотов. Они видят лишь то, что прямо перед их глазами, они не понимают последствий своих поступков. Я должен был исправить это. Если я это исправлю, трагедий, таких, как с Кири, больше не будет.
Коконе Кирино смогла бы оставаться такой, какая была.
Да?
Для справедливого мира.
Ничто больше не имеет значения.
Мое счастье, счастье Кири – не имеют значения.
– …Аах.
Я понял.
Я просто заставлю Коконе Кирино воспользоваться «Ущербным блаженством».
Ее сердце уже разбито, так что она наверняка примет эту «шкатулку». И тогда память Аи сотрется, а воля Кадзуки Хосино будет сломлена.
…Нет ли в этом плане чего-то фундаментально неправильного? Нету ведь, верно?
Как только я подумал о том, чтобы использовать Кири, тут же сам собой придумался легкий способ заманить ее сюда.
Нет, на самом деле все просто. Я ее давний друг и бывший парень – вполне естественно, что я могу придумать уйму способов ее сюда притащить. Скорее уж мне следовало бы подумать, почему мне это не пришло в голову раньше! Я что, незаметно от самого себя сдерживался, или что?
Я [приказываю] одному из моих фанатов-поклонников: «Отправь е-мэйл по этому адресу… – я диктую ее адрес, который давным-давно запомнил наизусть, – и напиши вот что».
Кири не придет, если я просто скажу ей прийти.
Но она наверняка придет, если подумает, что я молю ее о помощи. Она придет, если подумает, что я на пределе. Это в ее характере – она поставит мое счастье превыше своего.
Я решаю, какой текст наиболее эффективно передаст ей мою мольбу о помощи, и [приказываю] своему [рабу] отослать его. Это ужасное послание – та самая кошмарная строка, которая только что была в фильме. «Коконе, я люблю тебя!»
А кстати…
Да.
Я действительно на пределе.
◊◊◊ Кадзуки Хосино – 11 сентября, пятница, 23.02 ◊◊◊– Мария стала [рабом]? – как попугай, переспрашиваю я то, что услышал от Моги-сан.
– Касуми… что это значит? П-почему Мария-тян?.. – спрашивает Харуаки, подняв голову, но по-прежнему сидя на коленях.
– Я, я только повторила то, что мне сказала Янаги-сан, так что я больше ничего не знаю…
Как такое могло произойти?
«Шкатулка» Дайи не сработала, когда Ироха-сан наступила на мою тень; когда Дайя наступает на тень Марии, это должно быть так же бесполезно.
Пока она не захочет принять «шкатулку» добровольно.
– !..
Неожиданно бибикает мой мобильник, сообщая мне, что пришел мэйл. Я его достаю – и в этот миг он бибикает второй раз.
– …К-какого?
В нашей ситуации получать несколько мэйлов подряд – плохая примета.
Адреса отправителей мне не знакомы. Я открываю второй мэйл, но там всего лишь буква «А». Пока я ее читаю, приходит третий мэйл.
Потом я получаю еще семь мэйлов с незнакомых адресов – по одной штуке каждые пять секунд. Все они содержат лишь по одной букве; если читать в хронологическом порядке, получается вот что:
«З»
«А»
«Б»
«У»
«Д»
«Ь»
«М»
«Е»
«Н»
«Я»
Личность отправителя яснее ясного.
– Мария!..
Значит, это правда.
Она действительно стала [рабом].
Нет, все еще хуже.
– Мария раздала [приказы] как минимум десяти людям…
Мария стала [повелителем].
– …Как же… так получилось?..
Я все еще пытаюсь прийти в себя, когда приходит следующий мэйл. Адрес отправителя опять незнакомый, но на этот раз в письме больше одной буквы.
«Включи новости»
Затаив дыхание, я запускаю приложение 1seg на моем мобильнике.
То, что она имела в виду, я нахожу мгновенно. Диктор читает текст:
«Последние новости: Кацуя Тамура, жертва так называемого феномена "людей-собак", только что пришел в себя. Это первый известный случай выздоровления. Согласно официальному заявлению полиции, они взяли Тамуру-сана под опеку; он спокоен и не демонстрирует признаков замешательства. Более того, он заявляет, что не помнит, как был "человеком-собакой", а также, что он убил своих родителей и готов понести любое наказание. …Только что мы получили новое сенсационное сообщение. Ясуми Исикава, еще один "человек-собака", также пришел в себя и –»
Что происходит? Почему Дайя решил освободить «людей-собак» именно сейчас? Разве он не собирался заставить людей всего мира задуматься об этичности своих поступков, массово превращая преступников в «людей-собак»? Разве то, что он их выпускает, не отправляет все его усилия коту под хвост?
Или же это все делает Мария?
Но тогда почему Дайя это ей позволяет?
Можно подумать, что Мария взяла «Тень греха и возмездие» под полный контроль!
– …Господи боже мой.
Неужели такое возможно?
Неужели Мария действительно сама пожелала заполучить «Тень греха и возмездие»? Неужели Мария стала [рабом] и [повелителем] ради того, чтобы самой использовать ее силу?
Если все так, то почему?
– …Нет, это…
Ясно как день.
Если все так, то ее мотив очевиден.
Ее единственное «желание» – приносить другим счастье. Остальное ее не волнует. И то, что она делает сейчас, тоже служит ее конечной цели.
Иными словами – Мария решила, что «Тень греха и возмездие» способна приносить счастье.
Я знаю, она давно уже ищет «шкатулку».
И вот она выбрала себе «шкатулку», и это – «Тень греха и возмездие»? Сила контроля над людьми?
– Какого… черта…
Я стискиваю зубы.
Следует ли это так понимать, что именно Дайя лучше всех понимает Марию и больше всех в ней нуждается?
Только –
– Только через мой труп.
Я знаю, что она собирается делать дальше.
В отличие от Дайи, она не будет устраивать больших шоу. Она будет подходить к людям по одному и, когда сочтет необходимым, подталкивать их на более счастливый путь.
Этот план невыполним и бесконечен.
Трата всей жизни на служение другим.
Но Мария с радостью посвятит всю свою жизнь счастью других.
Она будет в восторге от того, что смогла наконец сделать шаг вперед.
– Только через мой труп, – повторяю я себе под нос.
Она ведет себя так, потому что одержима «Аей Отонаси».
Она совершенно забросила себя.
– Я…
Если так, мое решение выглядит вполне очевидным.
– Я раздавлю и…
Я не оставлю ей ни капли надежды как «Ае Отонаси».
Единственное, что получит от меня «Ая Отонаси», – отчаяние.
– Я раздавлю и эту копию «Тени греха и возмездия», за которую ты цепляешься!
Это и есть луч надежды, который ты нашла спустя столько лет?
Мне насрать!
Плачь сколько хочешь – я не постесняюсь раздавить твою «шкатулку».
Я принял решение.
Вопрос теперь в том, как мне осуществить свои планы.
Дайя может [приказывать] Марии. Он может угрожать мне чем угодно. Он может пригрозить, что использует «Ущербное блаженство» на Юри-сан, и получить от меня все, что захочет. Если он прикажет мне уничтожить «Кинотеатр гибели желаний», мне придется его уничтожить. Если он прикажет мне отпустить Марию, мне придется ее отпустить.
– Нгг…
Что же я могу сделать?
Дайя по-прежнему стоит между мной и Марией. Если я не найду, как ему противодействовать, вернуть Марию мне не удастся, и я проиграю.
…Как ему противодействовать. Как ему противодействовать!..
В голову приходит –
Мой взгляд обращается к Харуаки, который совсем недавно просил у меня кое-что. Он хотел, чтобы я взял его и Коконе с собой в «Кинотеатр».
– Харуаки.
Да, в конечном итоге она – единственное слабое место Дайи.
– Пойдем встретимся с Коконе.
Мурашки бегут у меня по спине.
Мурашки бегут у меня по спине из-за того, что я планирую сделать.
✵ Моги-сан сказала, что хочет меня поддержать, но мы не можем просто взять ее с собой в «Кинотеатр гибели желаний»; поэтому мы поспешно вернули ее в больницу. А потом встретились с Коконе.
Мы позвонили ей заранее, так что она уже ждала нас на парковке возле общежития.
Едва увидев нас, Коконе прыгнула мне в объятия и прижалась к моей груди.
– Дайя только что прислал мэйл, – говорит она дрожащим голосом. – Он написал, что любит меня.
Она не поднимает головы.
Даже если бы она не дрожала, как осиновый лист, я легко догадался бы, что она плачет.
– Он впервые мне такое сказал с тех пор, как понял, что я изменилась.
Харуаки кусает губу, молча слушая ее слова.
– Я сделала выбор. И я не отступлюсь, – произносит она, подняв голову и глядя на меня красными глазами. – Я пойду и спасу Дайю.
Ее решимость непоколебима.
– Коконе…
Он, видимо, через е-мэйл непрямо дал ей понять, что любит ее. Очевидная ловушка, но ее это не останавливает.
Однако это льет воду на мою мельницу.
– Ты сделаешь это любой ценой?
– Да. Я отдам собственную жизнь, если потребуется.
Этот ответ я и хотел услышать.
Этот ответ я и хотел услышать; теперь я могу использовать Коконе, чтобы взять верх над Дайей.
– Коконе. Харуаки. Мы отправляемся в «Кинотеатр гибели желаний».
Я использую любовь Коконе к Дайе, но исключительно во имя возвращения моей Марии.
И все же Харуаки улыбается мне.
– Ты берешь нас с собой? Огромное тебе спасибо, Хосии! – и он стискивает мне руки. Крепко.
– Б-больно, Харуаки.
Но он не ослабляет хватку; его глаза неотрывно смотрят на меня, и по щекам начинают стекать слезы.
– Спасибо, Хосии!
А ведь то, что я возьму Коконе, вовсе не означает, что Дайя будет спасен.
По правде сказать, Харуаки, скорее всего, доведется увидеть конец Дайи. И все же он льет слезы облегчения, ошибочно полагая, что я принял это решение ради спасения Коконе и Дайи.
Наконец он отпускает мои руки.
Они горят.
– Ах…
Мое сердце внезапно раскаляется. Настолько сильно, что это почти невыносимо.
Чистые слезы, которые они проливают за Дайю, набрасываются на меня.
Они заставляют меня понять.
– Угг… гх…
Я смотрю на свои руки, нагревшиеся от крепкого захвата Харуаки. Эти руки обладают способностью давить «шкатулки» и уничтожать «желания» других людей.
Эти руки доказывают, что я сошел с пути человечности.
Мое намерение использовать чувства этих двоих во имя Марии доказывает, что я сошел с правильного пути.
Ибо то, что я собираюсь сделать, – это…
– Аааа…
Когда же я так заблудился? Нет – уже моя попытка убить Ироху-сан разве не свидетельствует, что у меня не все винтики на месте? У меня уже тогда были проблемы с психикой; я просто их не заметил, потому что Ироха-сан осталась жива.
Я хочу молиться за Дайю. Я хочу молиться за счастье Дайи вместе с Коконе и Харуаки. Я хочу плакать вместе с ними. Я хочу разделить их чувства, хочу вместе отправиться на выручку.
Но я не могу.
Я верну Марию. Я просто не могу не поставить ее возвращение превыше всего остального. Ничего тут не поделаешь.
Я изменился навсегда.
Заполучив «Пустую шкатулку», я превратился в чудовище.
– Уу… уууууу…
На моем лице слезы.
Но это не прекрасные слезы, пролитые за другого, как у Коконе и Харуаки. Это страшные, эгоистичные слезы; я оплакиваю то, чем я стал.
– Харуаки, Коконе.
Все, что я могу, – облечь свои истинные чувства в слова.
– Я правда люблю вас обоих.
Это единственное, что я могу произнести честно и искренне.
Харуаки обнимает нас.
Коконе рыдает.
Проливать такие ужасные слезы, как у меня, – величайший грех. Слезы Коконе стекают мне на щеку, их чистота словно молча обвиняет меня. От этого мне еще печальнее.
– Я люблю вас, но, возможно, я предам вас.
Они смотрят на меня круглыми глазами.
– Простите. Что бы ни произошло, я буду делать все, чтобы спасти Марию. Я даже использую ваши чувства, чтобы ее вернуть. Возможно, я не сумею спасти Дайю. Возможно, я загоню его в угол. Но я правда, правда думаю, что хочу спасти его. Простите. Но я не могу желать этого всем сердцем. Простите. Простите, что я не могу желать его спасения всем сердцем, – мои слезы все не останавливаются. – Пожалуйста, простите меня.
Какое-то время мы стоим молча, обнимая друг друга.
Молчание нарушает Коконе.
– Ничего, – произносит она и всхлипывает. – У меня то же самое. Я могу делать что-либо только ради Дайи. Не ради самой себя, хоть Харуаки и хочет этого.
Она отодвигается от моей груди, выскальзывает из объятий и улыбается мне.
– Я прощаю тебя, Кадзу-кун, поэтому прости и ты меня.
Глядя на их слезы, я могу сказать лишь одно.
Как и у тех четырех фильмов, которые смотрит Дайя, я просто не могу представить себе, чтобы у этой истории был счастливый конец.
Где я допустил решающую ошибку?
Когда все пошло не так?
Если я ошибался с самого начала, значит, Дайя прав в своих попытках переделать мир?
Я не знаю.
Я не знаю, но нам надо идти.
К торговому центру, где расположен вход в «Кинотеатр гибели желаний».
К Дайе.
К Марии.
Но прежде я врежу в свое тело напоминание о том, что я сбился с пути.
Да, я сделаю это с той частью меня, которая обладает силой давить «шкатулки». С правой рукой.
А потом –
Я пойду смотреть финальные титры этой истории.