Глава 97. На краю обрыва
В торжественных стенах зала военного суда царила атмосфера напряженности, пропитавшая каждый уголок и бросавшая зловещую тень на лица собравшихся зрителей.
Наступила кульминация процесса, и судьба отважного солдата, чья жизнь шатко стояла на краю приговора, теперь находилась в руках председательствующего судьи.
Генерал Роберт Синклер, выдающаяся фигура с седеющими висками и глазами, в которых читалась тяжесть ответственности, сидел прямо за возвышенной скамьей.
Его взгляд, сочетающий в себе твердую решимость и глубокую приверженность справедливости, прошелся по залу, приковывая внимание каждого, кто оказывался на его пути.
Наступило время для заключительных слов судьи и оглашения приговора - момент, затаивший дыхание всех присутствующих.
Не колеблясь, он приступил к оглашению приговора.
-В ходе разбирательства стало совершенно ясно, что вы сознательно ослушались прямых приказов Центрального командования. Это решение, к сожалению, привело к катастрофическому исходу, с которым мы сейчас столкнулись. В свете этих обстоятельств военный трибунал вынес вердикт о вашей виновности по предъявленным вам обвинениям. Последствия ваших действий, безусловно, тяжелы, так как гибель людей - это непоправимая трагедия, которая касается не только ваших погибших товарищей, но и их семей и всей нашей нации. Признавая значительные травмы, полученные вами во время службы нашей стране, этот суд признает, на какие жертвы вы пошли. Мы понимаем, что вы пережили физические и эмоциональные трудности. В связи с этим мы решили проявить к вам снисхождение, сократив срок вашего наказания до двух лет условно вместо тюремного заключения. Однако крайне важно признать, что в данной ситуации имело место серьезное нарушение доверия. Как служащие наших вооруженных сил, мы все должны придерживаться установленной субординации и выполнять приказы, отдаваемые нашими начальниками. Умышленное неповиновение этим приказам привело к тяжелым последствиям, и мы не можем игнорировать этот факт. Поэтому я с тяжелым сердцем вынужден объявить о вашем увольнении из армии с позором. Это увольнение с позором влечет за собой серьезные последствия. Вы будете лишены всех компенсаций за ранение по программе "VA", включая пенсионный фонд, так как эти льготы предназначены только для тех, кто добросовестно выполняет свои обязанности до конца. Решение о лишении этих привилегий не принимается легкомысленно, и это неизбежный результат ваших действий. Джон Смит, произнося этот приговор, я призываю вас глубоко задуматься над событиями, которые привели нас к этому моменту. Я искренне надеюсь, что вы в полной мере осознаете всю серьезность своего выбора и со временем найдете путь к искуплению и исцелению.
Завершая оглашение приговора, судья крепко сжал молоток, и его вес с силой опустился на неподатливый гравий, гулко отдаваясь в зале суда.
Гулкое эхо первого удара молотка наполнило зал суда, символизируя глубокий вес только что вынесенного приговора.
Со вторым гулким ударом судьба всех присутствующих была решена, оставив после себя мрачное напоминание о необратимых последствиях, которые их ожидают.
-ААААА! - Джон Смит резко очнулся от своего сна, пораженный гулким звуком третьего удара молотка в зале суда.
Его грудь вздымалась и опускалась при каждом напряженном вдохе, служа наглядным свидетельством того, что на нем лежит тяжесть. В границах его сна всплывали воспоминания о гибели членов его команды, предательстве своей страны и мучениях, подстегиваемые неумолимой хваткой посттравматического стрессового расстройства.
Они служили жестоким напоминанием о том роковом дне, когда нация, за которую он храбро сражался, та самая нация, которая нанесла ему глубокие раны, решила в свою очередь отказаться от него.
Потратив несколько минут на то, чтобы прийти в себя, он собрался с силами и поднялся с кровати.
Вступив в мимолетную борьбу с собственным телом, он попытался встать во весь рост. Его одна нога, наделенная неограниченной подвижностью, послушно подчинялась его командам. Однако другая нога носила неизгладимые следы повреждения нервов, нанесенного безжалостным взрывом во время предательской миссии. Ограниченная в движении, она оставалась вечным напоминанием о жертвах, которые он самоотверженно принес, выполняя свой долг.
Решительно шагая, он направился на кухню, волоча за собой поврежденную ногу. Добравшись до места назначения, он попытался открыть холодильник, полагаясь исключительно на хватку своей единственной руки.
Взяв бутылку воды, он с трудом добрался до дивана в гостиной и опустился на него. Вздохнув, он включил телевизор, намереваясь провести там остаток ночи, прекрасно понимая, что сон не даст ему покоя после преследующих его остатков сна.
Несмотря на то что телевизор работал в фоновом режиме, а его глаза, казалось, были прикованы к экрану, было очевидно, что его мысли блуждают далеко от образов, которые танцевали перед ним.
Заблудившись в лабиринте собственных мыслей, он оставался физически присутствующим, но эмоционально отстраненным, словно существуя в царстве за пределами гостиной.
Его мысли блуждали, размышляя об обстоятельствах, которые привели его к нынешнему состоянию: позорно уволенный солдат, как физически, так и метафорически, стоящий на последних ногах.
Обычно ему удавалось успокоить свой разум и подавить всплывающие мучительные воспоминания.
Однако сегодня все сложилось иначе: его стали преследовать навязчивые видения. Перед ним материализовались лица его погибших товарищей по злополучной миссии, перемешанные с лицами скорбящих членов их семей, которые считали его ответственным за их трагическую гибель.
В довершение всех мучений перед ним возник образ генерала, который организовал его гибель, чтобы защитить собственную репутацию, и, злобно улыбаясь, насмехался над ним.
Каждое воспоминание, словно зазубренное лезвие, безжалостно резало его сущность, усиливая мучительную боль, которая дремала внутри. Слезы хлынули по щекам ливневым каскадом, и их беззвучное падение передавало глубокую печаль.
Переполненный эмоциями, он заметил, что стоит на грани отчаяния, опираясь на край обрыва.
Набравшись сил, он поднялся со своего места и потянулся за бутылкой обезболивающего, лежащей на столе. Отчаянно пытаясь заглушить муки и спастись от обрыва, он искал утешения в оцепенении, которое они давали.
Открыв бутылочку, он заметил, что она пуста и служит напоминанием о том, что он исчерпал свой запас таблеток и не имеет средств для их пополнения. Переполненный разочарованием и не в силах сдержать эмоции, он в порыве гнева швырнул бутылку через всю комнату.
Терпя мучения более 20 минут, он достиг предела, не в силах больше выносить боль и толчки. Отчаяние охватило его, и он просунул руки в щель между подушками сиденья и подлокотником дивана, чтобы достать спрятанный там пистолет.
Погладив в руках холодную, неумолимую сталь "Heckler and Koch Mark 23 SOCOM", он погрузился в предательскую задумчивость.
Казалось, время остановилось, пока он взвешивал стоящее перед ним решение. Боль, незваный спутник, настойчиво билась на задворках его мыслей, постоянно напоминая о муках, охвативших его.
Спустя несколько минут он вставил патрон в патронник и поднял пистолет к голове. Закрыв глаза, он попытался набраться храбрости, необходимой для того, что ждет его впереди.
Глубоко вздохнув, он начал медленно спускать курок, давая своему разуму возможность сдаться в любой момент.
Как раз в тот момент, когда он собирался нажать на курок и покончить со своей жизнью, тишину комнаты пронзил голос, задавший ему острый вопрос:
-Ты и вправду собираешься это сделать?
Джона Смита охватил страх, он был до глубины души удивлен внезапным появлением человека. Реагируя импульсивно и не задумываясь, он инстинктивно открыл огонь, выпустив шквал пуль в неожиданного незваного гостя.
Он израсходовал весь свой боезапас, после чего снова обратил на него свой взгляд.
-Ты закончил? - произнес мужчина, заставив дрожащего Джона почти упасть. Его осенило: он выпустил все пули из своего пистолета с такого расстояния, которое можно было бы назвать выстрелом в упор, а человек сидел невредимый, казалось, не затронутый шквалом.
-Кто ты? - спросил Джон, его голос дрожал от шока и страха.
Разум Джона пребывал в состоянии размышления и удивления, задаваясь вопросом, погрузился ли он в загробный мир, переживает ли исключительно мощный момент ясности из-за стресса, достигшего предела, или же завеса приоткрылась, позволив ему воспринимать невидимое.