Глава 47. Вероломство. Часть вторая (2)
Вэй У Сянь ответил: «Хань Гуан Цзюнь, а ты заметил, что Цзинь Лин каждый раз отправляется на ночную охоту в одиночестве? Только не говори мне, что Цзян Чэн всегда сопровождает его, родной дядя не считается. Ему ведь где-то около пятнадцати, но я ни разу не видел его в обществе сверстников. Вот мы с тобой в юношестве…» Кончики бровей Лань Ван Цзи слегка поползли верх, и Вэй У Сянь быстро поправился: «Ладно, ладно. Я. Только я. Так вот, разве я в юношестве был таким же?»
Лань Ван Цзи равнодушно ответил: «Ты – это ты. Отнюдь не все тебе подобны».
Вэй У Сянь продолжил: «Но все же дети любят оживленное веселье и многолюдные гуляния? Хань Гуан Цзюнь, как думаешь, Цзинь Лин и впрямь настолько неуживчивый, что не может завести друзей в своем Ордене? Не знаю, что насчет Ордена Юнь Мэн Цзян, но, по-моему, в Ордене Лань Лин Цзинь ни один ученик явно не хочет водиться с ним, а с парой из них он только что подрался. Неужели у Цзинь Гуан Яо нет ни сына, ни дочери, ни хоть кого-то, подходящего ему по возрасту; кого-то, с кем Цзинь Лин сумел бы сблизиться?»
Лань Ван Цзи ответил: «У Цзинь Гуан Яо был сын, но его лишили жизни в юном возрасте».
Вэй У Сянь удивился: «Но ведь речь идет о молодом хозяине Башни Кои. Как же его могли лишить жизни?»
Лань Ван Цзи ответил: «Смотровые башни».
Вэй У Сянь спросил: «Что случилось?»
Задумав возведение смотровых башен, Цзинь Гуан Яо не только столкнулся с немалым количеством скептиков, но и вызвал недовольство целого ряда Орденов. Один из глав подобных упорствующих Орденов, окончательно и бесповоротно проиграв в прениях, пришел в неописуемую ярость и убил единственного сына Цзинь Гуан Яо и Цинь Су – мальчика, горячо и нежно обожаемого родителями и обладавшего послушным и кротким нравом. От горя Цзинь Гуан Яо истребил весь Орден, отомстив за своего ребенка; скорбь же Цинь Су не угасла и по сей день. С тех пор она больше не могла иметь детей.
Немного помолчав, Вэй У Сянь сказал: «Цзинь Лин со своим характером оскорбляет людей, едва раскрыв рот, и ворошит осиное гнездо, едва пошевелив рукой. Цзин И из твоего Ордена называет его «юной госпожой», что, кстати, весьма и весьма верно подмечено. Сколько раз он уже попадал в различные передряги, и если бы мы с тобой не оберегали его, он давно бы испустил дух. Цзян Чэн определенно не из тех, кто разбирается в воспитании детей. А Цзинь Гуан Яо…»
Вспомнив, для чего они прибыли в Башню Кои, Вэй У Сянь испытал острый приступ головной боли и надавил пальцами на виски. Лань Ван Цзи же смотрел на него спокойно, как обычно. Он никогда не произносил слов утешения, но зато всегда внимательно слушал и отвечал на любые вопросы Вэй У Сяня. Тот вздохнул: «Ладно, пойдем обратно».
Мужчины вернулись в гостевые покои, подготовленные для них адептами Ордена Лань Лин Цзинь. Комната оказалась чрезвычайно просторной и богато украшенной. На столе стоял изысканный набор винных чаш, изготовленных из лощенного белого фарфора. Вэй У Сянь присел рядом и залюбовался им, до самой ночи предаваясь этому занятию.
Тем же вечером он порылся в ящиках, отыскал пару ножниц и пачку бумаги, пару раз чикнул и вырезал бумажного человечка высотой с палец взрослого мужчины, с круглой головой и крайне широкими рукавами, напоминающими крылья бабочки. Затем Вэй У Сянь взял со стола кисть, сделал несколько широких мазков, и, отхлебнув из винной чаши, рухнул на кровать. Бумажный же человечек, напротив, внезапно встрепенулся, затрясся всем телом, и, размахивая рукавами, словно крыльями, поднялся в воздух. Фигурка проворно спланировала по комнате и приземлилась на плечо Лань Ван Цзи.
Лань Ван Цзи повернул голову и посмотрел на человечка. Тот, не теряя времени даром, рванул к его щеке и полез наверх; добрался до лобной ленты и принялся играться с нею, словно повязка настолько приглянулась ему, что он отказывался выпускать ее из рук. Лань Ван Цзи позволил человечку немного подергать и покрутить свою ленту, а после протянул руку, намереваясь снять его, но бумажная фигурка торопливо съехала вниз, при этом случайно или же намеренно, врезалась головой в губы Лань Ван Цзи.
Тот на секунду замер, а затем, наконец, изловил человечка двумя пальцами: «Не разыгрывайся чересчур».
Человечек в ответ нетуго обмотался вокруг его тонкого и длинного пальца.
Лань Ван Цзи сказал: «Будь крайне осторожен».
Бумажный человечек кивнул, взмахнул крыльями и спикировал на пол. Распластавшись по земле, он проскользнул сквозь дверную щель и тайком выбрался из гостевой комнаты.
Башня Кои тщательно охранялась, и, разумеется, человеку в свою натуральную величину ни за что не удалось бы свободно разгуливать вокруг. Однако, к счастью, Вэй У Сянь когда-то давно разучил один из приемов темного искусства – бумажное воплощение.
Несмотря на всю свою полезность, метод этот обладал достаточным количеством «но». Во-первых, время пребывания в форме бумажной фигурки строго ограничивалось, а во-вторых, человечек должен был вернуться к своему физическому телу в первоначальном виде, ни малейшая помятость не допускалась. Если же фигурка рвалась или портилась каким-либо иным образом, душа заклинателя получала ровно такие же повреждения – от года в бессознательном состоянии до безумия на всю оставшуюся жизнь. Прибегнувшему к этому способу и в самом деле следовало быть крайне осторожным.
Вэй У Сянь, вселившийся в тело бумажного человечка, порой цеплялся и «ехал» на полах одежд проходивших мимо заклинателей, порой расплющивался и нырял в щели закрытых дверей, а порой расправлял рукава и, притворяясь использованным клочком бумаги, обозревал окружение сверху, словно мотылек, порхающий в ночном небе. В один из таких полетов он внезапно услышал неясный плач, доносившийся снизу. Немного спустившись, он разглядел один из домов Цзинь Гуан Яо — Цветущий Сад.
Вэй У Сянь залетел под карниз и увидел трех мужчин, сидящих в гостиной: Не Хуай Сан, схватив одной рукой Лань Си Чэня, а второй – Цзинь Гуан Яо, бормотал бессвязные пьяные речи, причитая неизвестно о чем. За гостиной располагался рабочий кабинет и, убедившись, что сейчас он пустовал, Вэй У Сянь направился туда. Здесь на столе лежали ворохи чертежей, помеченных красной тушью, а на стенах висели четыре пейзажа, изображающих времена года: весну, лето, осень и зиму. Поначалу Вэй У Сянь не намеревался заострять на них внимание, но окинув картины взглядом, невольно восхитился мастерству художника. И мазки, и выбранные цвета казались совершенно ненавязчивыми и неброскими, но изображения целиком поражали своим размахом: живописец запечатлел лишь по одной сцене на каждом листе бумаги, однако каждая из них словно простиралась на долгие километры вперед. Вэй У Сянь подумал, что подобные способности едва ли не равнялись способностям Лань Си Чэня, и не удержался от еще одного взгляда. Тогда он, наконец, сообразил, что художником всех четырех картин и в самом деле оказался Лань Си Чэнь.
Упорхнув из Цветущего Сада, Вэй У Сянь заметил в отдалении помпезный дворец о пяти гребнях с крышей, покрытой сверкающей черепицей, и тридцатью двумя золотистыми колоннами, подпирающими здание с наружной стороны – зрелище, заставляющее застыть в восторге. Похоже, это была одна из самых охраняемых частей Башни Кои, внутренние покои всех глав Ордена Лань Лин Цзинь – Благоуханный Дворец.Помимо патрулирующих двор заклинателей, одетых в облачения с «Сиянием Средь Снегов» на груди, Вэй У Сянь также ощутил присутствие и несчетного количества воинов, рассредоточенных по всему периметру, как на земле, так и в небе. Подлетев к основанию колонны, украшенной все тем же ажурным пионом, он немного отдохнул, позволив себе небольшую передышку, а затем проскользнул в дверную щель.
В отличие от Цветущего Сада, Благоуханный Дворец представлял собой типичное строение Башни Кои: повсюду виднелись резные балки и расписные стропила, придавая зданию поистине императорский вид. Внутри дворца легкие газовые драпировки многослойными каскадами опускались до земли, а курильницы для благовоний в форме мифических зверей испускали ароматические дымки. Вопиющая роскошь и шик внутренних покоев, помимо всего прочего, навевали также сладковатое и тягучее чувство упадка и морального разложения.
Сейчас Цзинь Гуан Яо находился в Цветущем Саду вместе с Лань Си Чэнем и Не Хуай Саном, а значит, Благоуханный Дворец временно остался без хозяина, что давало Вэй У Сяню возможность тщательно исследовать его. Бумажный человечек отправился в полет по зданию, разыскивая все, что могло бы вызвать подозрение. Внезапно на одном из столов Вэй У Сянь увидел агатовое пресс-папье, под которым покоился конверт.
Конверт оказался уже открытым и неподписанным, без каких-либо гербов или иных опознавательных знаков, но, судя по толщине свертка, в нем определенно что-то лежало. Вэй У Сянь, хлопая рукавами, приземлился на стол, намереваясь заглянуть внутрь, однако, как он ни старался и ни тянул его на себя, вцепившись «руками» в край листа, письмо оставалось на месте.
Его нынешнее тело целиком состояло из бумаги и почти ничего не весило. Он при всем желании не мог сдвинуть тяжелое пресс-папье.
Вэй У Сянь пару раз обошел его, попробовал спихнуть пресс ногами, затем опять руками, лягался и брыкался, но письмо отказывалось поддаваться. Признав временное поражение, человечек решил пока оставить его в покое и продолжить поиски прочих внушающих недоверие предметов, но тут вдруг боковая дверь внутренних покоев слегка приоткрылась.
Встревоженный Вэй У Сянь проворно соскочил вниз и замер, прилипнув ко внутренней стороне столешницы.
В комнату вошла Цинь Су, и Вэй У Сянь догадался, что дворец вовсе не пустовал, просто его госпожа тихо сидела в своих покоях.
В появлении хозяйки Башни Кои в Благоуханном Дворце не нашлось ничего необычного, но состояние самой Цинь Су было крайне далеко от нормального. Лицо ее выглядело белее снега, словно вся кровь разом отхлынула от него, а фигура ощутимо пошатывалась, будто она получила удар чем-то тяжелым и только что очнулась от беспамятства, рискуя в любую минуту вновь провалиться в забытье.
Вэй У Сянь подумал: «Что случилось? Она совсем недавно великолепно себя чувствовала во время пиршества».
Прислонившись к двери, Цинь Су некоторое время оцепенело смотрела перед собой, а затем, двигая рукой по стене, медленно приблизилась к столу. Она посмотрела на письмо, лежащее под агатовым пресс-папье, и потянулась к конверту, словно намереваясь взять его, но на полпути отдернула руку назад. В огнях свечей Вэй У Сянь ясно видел, как дрожали ее губы, а изначально строгие и изящные черты лица едва ли исказились.
Тут она внезапно издала истошный крик, сгребла конверт и швырнула на пол, судорожно вцепившись в ворот платья. Глаза Вэй У Сяня тотчас же загорелись, но он подавил в себе желание немедленно ринуться вперед. Если бы его обнаружила одна лишь Цинь Су, то он бы что-нибудь придумал, но только, если бы она не подняла крик и не позвала на помощь. К тому же, любые повреждения, полученные бумажным человечком, передавались душе Вэй У Сяня.
Неожиданно во внутренних покоях эхом раздался голос: «А-Су, ты где?»
Цинь Су ошалело дернула головой и в паре шагов от себя увидела хорошо знакомую ей фигуру, улыбающуюся привычной, хорошо знакомой ей улыбкой.
Она тут же нырнула вниз и спешно схватила письмо. Вэй У Сяню оставалось лишь посильнее вжаться в угол стола и молчаливо наблюдать, как письмо вновь ускользает из поля его зрения. Цзинь Гуан Яо же, кажется, подошел к ней поближе: «Что у тебя в руке?»
Он говорил своим обычным ласковым и доброжелательным тоном, словно и в самом деле не заметил ни странное письмо, сжатое Цинь Су, ни ее перекошенное лицо, и интересовался каким-то незначительным пустяком. Цинь Су мертвой хваткой вцепилась в конверт и хранила молчание. Цзинь Гуан Яо повторил: «Ты не очень хорошо выглядишь. Что случилось?»
Голос его сочился заботой и беспокойством за жену. Цинь Су, не отпуская письма и дрожа всем телом, насилу ответила: «Я повстречала кое-кого…»
Цзинь Гуан Яо спросил: «Кого?»
Похоже, что Цинь Су совсем не слышала его: «Этот человек рассказал мне кое-что и дал вот это письмо».
Цзинь Гуан Яо невольно рассмеялся: «Так кого же ты повстречала? И неужели ты и в самом деле поверила всему, что тебе наболтали?»
Цинь Су ответила: «Его слова не могли оказаться ложью. Никак не могли».
Вэй У Сянь подумал: «О ком она говорит?» Он даже не понимал, шла ли речь о женщине, или же о мужчине.
Цинь Су продолжила: «То, что здесь написано – это правда?»
Цзинь Гуан Яо удивился: «А-Су, ты же не даешь мне взглянуть на письмо, откуда я могу знать, что там написано?»
Цинь Су протянула ему конверт: «Хорошо, читай!»
Цзинь Гуан Яо сделал еще один шаг вперед, чтобы прочесть текст, и быстро пробежал глазами письмо, по-прежнему зажатое в руке Цинь Су. Взгляд его ничуть не изменился, а по лицу не промелькнуло ни малейшего намека на тень. Цинь Су же, напротив, едва ли не завизжала: «Говори же, говори! Скажи мне, что это неправда! Что все это лишь ложь!»
Цзинь Гуан Яо с искренностью в голосе произнес: «Это неправда. Все это лишь ложь. Полный вздор и клевета».
Цинь Су разразилась слезами: «Ты лжешь! Дело приняло подобный оборот, а ты все равно лжешь мне! Я не верю ни единому твоему слову!»
Цзинь Гуан Яо вздохнул: «А-Су, ты ведь сама сказала, что я должен ответить. А теперь, когда я исполнил твое требование, ты отказываешься мне верить. Я немного озадачен».
Цинь Су вновь швырнула письмо на землю и закрыла лицо руками: «О, Небеса! О Небеса, Небеса! Ты такой, такой… Ты действительно страшный человек! Как ты мог… Как ты мог?!»
Не в силах продолжать, Цинь Су, не отнимая ладоней от лица, навалилась боком на ближайшую колонну. Внезапно женщина схватилась за столб, и ее начало рвать.
Она извергалась, содрогаясь всем телом, словно желала выплюнуть все свои внутренности. При виде настолько бурной реакции Вэй У Сянь застыл от изумления и подумал: «Скорее всего, ее тошнило и в ее покоях. Да что ж такого в том письме? Цзинь Гуан Яо кого-то убил и расчленил? Но ведь всем известно, что во время Аннигиляции Солнца он уничтожил несметное количество народа. К тому же, отец ее также собственноручно лишил жизни немало людей. Тогда, может быть, дело в Мо Сюань Юе? Тоже нет. Цзинь Гуан Яо наверняка не имел к нему никаких чувств, а, скорее, наоборот, Мо Сюань Юя, как еще одного незаконнорожденного сына, прогнали из Башни Кои именно по его замыслу. В любом случае, отреагировала она крайне эмоционально. Ее буквально тошнит от отвращения». Вэй У Сянь не слишком хорошо знал Цинь Су, однако, они, будучи адептами именитых орденов, пару раз встречались в прошлом. Цинь Су, любимая дочь Цинь Цан Е, чистая и невинная по своей природе, всегда жила в достатке и с детства обладала безупречными манерами. Но сейчас она вела себя так, словно находилась в состоянии невыносимого горя, близком к умопомешательству. Подобное поведение никак не вязалось с ее нравом.
Слушая изрыгающие звуки, Цзинь Гуан Яо молча наклонился, подобрал разбросанные листы бумаги, поднес их к резному подсвечнику с изображением девяти лотосов и не спеша спалил дотла.
Глядя, как пепел постепенно осыпается на пол, он слегка удрученно заговорил: «А-Су, мы с тобой муж и жена вот уже много лет. Мы всегда уважали друг друга и жили в любви и согласии. И, как твой супруг, я спрашиваю себя, хорошо ли я относился к тебе. Мне по-настоящему больно видеть тебя в подобном состоянии».
Цинь Су было больше нечем рвать, и она обессиленно всхлипывала, полулежа на полу: «Ты хорошо ко мне относился… Ты и сейчас хорошо ко мне относишься… Но лучше бы… Но лучше бы я никогда не встречала тебя! Неудивительно, что с тех пор ты… с тех пор как… никогда с тех самых пор… Ты оказался способен на такое – так почему бы тебе не убить меня?!»
Цзинь Гуан Яо сказал: «А-Су, но пока ты оставалась в неведении, разве тебе было плохо? Узнав же, ты сразу почувствовала дурноту, и тебя стошнило, хотя все это не стоит даже твоего внимания. И я никогда не смогу причинить тебе вред. Твой рассудок играет с тобой злые шутки».
Цинь Су с серым лицом покачала головой: «Скажи мне правду… А-Сун… Как погиб А-Сун?»
Кто такой А-Сун?
Цзинь Гуан Яо встревожился: «А-Сун? Почему ты спрашиваешь? Тебе ведь давно это известно. А-Суна убили, а я уже отомстил за него и уничтожил его убийц. Почему ты вдруг столь неожиданно упомянула его?»
Цинь Су ответила: «Да, мне это известно. Но теперь я подозреваю, что все, что мне известно, – сплошная ложь».
По лицу Цзинь Гуан Яо пробежала тень усталости: «А-Су, как ты можешь говорить подобное? А-Сун был моим сыном, что, ты думаешь, я сделал с ним? Ты охотнее поверишь кому-то, кто воровато скрывался в тени, письму от неизвестного человека, чем согласишься положиться на меня?»
Цинь Су дернула себя за волосы и пронзительно заверещала: «Ты страшный человек как раз именно потому, что он был твоим сыном! Что, я думаю, ты сделал с ним?! Да ты уже смог сотворить подобное, так есть ли хоть что-то, на что ты неспособен?! И ты еще просишь положиться на тебя?! О, Небеса!»
Цзинь Гуан Яо произнес: «Перестань накручивать себя. Скажи, кого ты сегодня повстречала? Кто дал тебе письмо?»
Цинь Су вцепилась в волосы: «Как… Как ты поступишь?»
Цзинь Гуан Яо ответил: «Если этот человек рассказал все тебе, то может рассказать и другим. Если он написал одно письмо, то может написать второе, третье, пятое и десятое. А как поступишь ты? Позволишь, чтобы все выплыло наружу?.. А-Су, я умоляю тебя. Прошу, ради наших чувств, скажи, где сейчас находится человек, упомянутый в письме. Кто сказал тебе прочитать его?»
Кто? Вэй У Сянь не менее страстно желал услышать ответ Цинь Су. Человек, способный сблизиться с женой Верховного Заклинателя, заслужить ее доверие; способный разоблачить наиболее неблаговидное деяние Цзинь Гуан Яо. В письме говорилось явно не об обычном убийстве. Его содержимое настолько напугало Цинь Су и вызвало у нее столь сильное отвращение, что ее затошнило в буквальном смысле. К тому же, речь шла о чем-то, что не следовало произносить вслух. Даже когда в комнате находились лишь они вдвоем, беседа велась в максимально туманном ключе, и ни один из них не осмелился назвать вещи своими именами. Однако если сейчас Цинь Су и самом деле решит оставаться честной и поведает, кто дал ей это письмо, то поступит крайне опрометчиво. Узнав личность этого человека, Цзинь Гуан Яо, во-первых, разберется с ним, а во-вторых заставить замолчать Цинь Су, и в том, и в другом случае не погнушавшись любыми средствами.
Но, к счастью, Цинь Су, при всей своей наивности, непонимании устройства этого мира, и даже некоторой глупости – качествах, присущих ей с самого детства – больше не верила Цзинь Гуан Яо. Она лишь тупо смотрела на него, сидевшего за столом и сохранявшего полное достоинство; на Верховного Заклинателя и предводителя десятков тысяч воинов; на своего мужа, выглядевшего все таким же красивым и невозмутимым под пламенем свечи. Цзинь Гуан Яо встал и подошел к Цинь Су, намереваясь помочь ей подняться на ноги, но та шлепком отбросила его руку, а затем припала к земле и вновь содрогнулась от рвотных позывов.
Цзинь Гуан Яо повел бровью: «Я настолько отвратителен тебе?»
Цинь Су ответила: «Ты не человек… Ты псих!»
Глаза Цзинь Гуан Яо наполнились печальной теплотой: «А-Су, тогда у меня не было иного пути. Я надеялся всю жизнь держать тебя в неведении и никогда не позволить узнать об этом. Но теперь, из-за того, кто рассказал тебе правду, все пошло прахом. Ты считаешь меня грязным, ты считаешь меня отвратительным — я не в обиде. Но ты моя жена. Что подумают люди? И что они скажут о тебе?»
Цинь Су спрятала лицо в ладонях: «Замолчи, замолчи, прекрати напоминать мне об этом!!! Лучше бы я никогда тебя не знала, лучше бы никогда не стала твоей супругой! Зачем ты вообще сблизился со мной?!»
Цзинь Гуан Яо немного помолчал, а затем ответил: «Знаю, что теперь ты не поверишь ни одному моему слову, но в те годы мои чувства были искренни».
Цинь Су всхлипнула: «Ты продолжаешь сыпать красивыми, но пустыми фразами…»
Цзинь Гуан Яо ответил: «Но это правда. Я постоянно помню, что ты никогда и ничего не говорила ни о моем происхождении, ни о моей матери. За это я буду благодарен тебе до конца своих дней, и хотел бы всегда ценить, любить и уважать тебя. Но тебе следует знать, что даже если бы А-Суна не убили, ему все равно пришлось бы умереть. Он должен был умереть. Если бы он вырос, то ты и я…»
Услышав имя своего сына, Цинь Су больше не могла сдерживаться. Она занесла руку и ударила Цзинь Гуан Яо по щеке: «И чья же это вина?! Есть ли хоть что-то, на что ты не пойдешь ради этого поста?!»
Цзинь Гуан Яо безропотно принял пощечину, и на его белом лице тут же заалел отпечаток женской ладони.
Он на секунду закрыл глаза: «А-Су, так значит, ты не откроешь мне его имени?»
Цинь Су покачала головой: «Зачем? Чтобы ты мог устранить всех свидетелей?»
Цзинь Гуан Яо ответил: «Что ты такое говоришь? Похоже, от недомогания твои мысли стали путаться. Твой отец как раз отправился в духовные странствия. Я отошлю тебя к нему как можно скорее, чтобы ты могла тихо и спокойно отдохнуть в кругу семьи. А сейчас давай-ка заканчивать разговор. Снаружи нас по-прежнему ждут гости, а завтра предстоит Совет Кланов».
Их беседа обернулась подобным образом, а он все равно думал о гостях и грядущем Совете Кланов!
Цзинь Гуан Яо пообещал Цинь Су отдых, но сам проигнорировал все ее попытки отбиться и поднял жену на ноги. Вэй У Сянь не разобрал, что произошло, но она вдруг обмякла, словно разом лишилась всей энергии, и Цзинь Гуан Яо, приобняв жену за плечи, поволок ее за струящуюся тюлевую драпировку. Бумажный человечек украдкой выбрался из-под стола и, последовав за ними, увидел, как Цзинь Гуан Яо положил руку на напольное бронзовое зеркало высотой в человеческий рост, и через мгновение его пальцы провалились внутрь, словно прорвали водную гладь. По лицу Цинь Су по-прежнему катились слезы, и она, лишенная возможности закричать или издать хоть малейший звук, широко распахнутыми глазами смотрела, как муж втаскивает ее в зеркало. Вэй У Сянь понимал, что зеркало определенно открывалось от руки одного лишь Цзинь Гуан Яо, и подобной возможности могло больше не представиться. Он приблизительно рассчитал момент и проворно прошмыгнул внутрь.
За бронзовым зеркалом оказалась потайная комната. Стоило Цзинь Гуан Яо войти, как масляные лампы на стенах зажглись сами собой, и тусклый свет озарил висящие вокруг полки и шкафы самых разнообразных форм и размеров, заваленные книгами, свитками, драгоценными камнями, мечами и прочим оружием. Кроме того, на стойках располагались некоторые оружия пыток: заостренные колья, железные обручи и серебряные крюки, и, несмотря на некоторую занимательность, один лишь их вид бросал в дрожь любого. Вэй У Сянь догадался, что, скорее всего, большую часть этих предметов изготовил сам Цзинь Гуан Яо.
Вэнь Жо Хань, глава Ордена Ци Шань Вэнь, обладал свирепым и переменчивым нравом. Он любил запах свежей крови и порой забавлялся тем, что мучал своих обидчиков. В прошлом Цзинь Гуан Яо, угождая его прихотям, создавал занятные, но бесчеловечные орудия пыток, и таким образом вызвал интерес Вэнь Жо Ханя и втерся к нему в доверие.
У каждого Ордена имелась пара-тройка своих сокровищниц, поэтому в существовании подобного помещения в Благоуханном Дворце не было ничего необычного.
Помимо письменного бюро в комнате также находился черный, как смоль, и холодный, как лед, железный стол прямоугольной формы, чья длина позволяла поместить на него взрослого человека. На его поверхности словно бы темнели подсохшие пятна. Вэй У Сянь подумал: «Идеальный стол, чтобы расчленить кого-нибудь на части».
Цзинь Гуан Яо аккуратно уложил бледную, будто приведение, Цинь Су на этот стол и нежно расправил слегка спутанные пряди ее волос: «Не бойся. Тебе не следует разгуливать по дворцу в подобном состоянии, ведь к нам приехало столько важных гостей. Лучше немного отдохни. А когда ты скажешь мне, кто дал тебе письмо, то сможешь выйти отсюда и продолжишь веселиться с остальными. Кивни, если уже готова назвать его имя. Я запечатал не все твои <i>меридианы</i>. У тебя обязательно получится кивнуть».
Цинь Су подняла глаза на своего супруга, по-прежнему внимательного и заботливого, и в зрачках ее стояли ужас, боль и отчаяние.
Тут Вэй У Сянь неожиданно заметил, что одна из полок скрывалась за шторкой, исписанной зловещими, кроваво-красными рунами – крайне могущественным сдерживающим заклятием.
Бумажный человечек принялся беззвучно ползти вверх по стене. Еще чуть-чуть, и еще… Цзинь Гуан Яо, все тем же воркующим голосом просящий Цинь Су назвать имя, вдруг замолк и настороженно обернулся, словно что-то почувствовал.
В потайной комнате находились лишь он и Цинь Су, и никого третьего Цзинь Гуан Яо не увидел, но на всякий случай поднялся на ноги и тщательно обшарил все вокруг, и, не обнаружив ничего подозрительного, вернулся на место.
Безусловно, Цзинь Гуан Яо не мог знать, что когда он обернулся, Вэй У Сянь как раз успел добраться до полки с книгами, а заметив слабое движение его шеи, мгновенно юркнул в книгу, втиснув свое бумажное тело между страниц, будто закладку, и упершись глазами в чью-то рукопись. К счастью, Цзинь Гуан Яо, даже при всей своей чрезвычайной бдительности, не додумался пролистать книги и проверить, не спрятался ли кто-то внутри.
Внезапно Вэй У Сянь сообразил, что иероглифы, очутившиеся перед его взглядом, были ему немного знакомы. Он долгое время рассматривал их и так, и сяк, а затем мысленно выругался – ну, конечно же, они были ему немного знакомы! Это ведь его иероглифы!
Цзян Фэн Мянь называл его почерк «небрежным, но четким» – написанное определенно принадлежало кисти Вэй У Сяня. Он с еще большим усердием попытался прочесть текст, но сумел разобрать лишь пару слов: «противоположное захвату тела», «отмщение», «принудительный контракт», а все остальные оказались либо размыты до нечитабельности, либо стерты. В конце концов, Вэй У Сянь заключил, что он спрятался в своей собственной рукописи, и, судя по обрывкам фраз, она повествовала о пожертвовании тела.
Когда-то давно он работал над немалым количеством подобных рукописей, разбрасывая листы по пещере на горе Луань Цзан, служившей ему местом для ночлега. Некоторые из них сгорели в огне осады, а некоторые победители забрали в качестве военных трофеев. То же случилось и с его мечом.
Вэй У Сянь с самого начала ломал голову, откуда же Мо Сюань Юй узнал о запрещенном ритуале, и вот, наконец, нашел ответ.
Ритуал находился под запретом, а Цзинь Гуан Яо хранил у себя его поврежденную копию, поэтому возможность того, что он позволил бы обнаружить его посторонним, сразу же отметалась. Похоже, что даже если Мо Сюань Юй и Цзинь Гуан Яо и не состояли в любовной связи, все же они поддерживали весьма близкие отношения.
Его размышления прервал голос Цзинь Гуан Яо: «А-Су, мне пора возвращаться к гостям. Увидимся позже».
Вэй У Сянь уже успел изловчиться и, извившись, выкарабкаться из книги, но, услышав голос, немедленно нырнул обратно. Однако на этот раз он затаился вовсе не в своей рукописи, а посреди двух… бумаг, подтверждающих право владения усадьбами и землей?
Вэй У Сянь изумился до крайности: как простые документы могли быть настолько ценны, что их держали в одном месте с рукописями Старейшины И Лин? Он тщательно изучил их со всех сторон, но листы оказались лишь обычными правовыми бумагами, составленными согласно букве закона и безо всяких тайных шифров; страницы их местами уже пожелтели, а кое-где даже виднелись кляксы от туши. Тем не менее, Вэй У Сянь сомневался, что Цзинь Гуан Яо поместил их сюда случайно, и поэтому запомнил адрес дома, находящегося где-то в городе Юнь Пин в Юнь Мэне. Он подумал, что если представится возможность, он заглянет туда в будущем, и, вероятно, отыщет что-нибудь любопытное.
После нескольких минут тишины Вэй У Сянь продолжил ползти вверх по стене и вскоре достиг полки, завешанной шторой со сдерживающим заклятием. Однако едва он вознамерился рассмотреть все, как следует, перед глазами его неожиданно вспыхнул свет.
Цзинь Гуан Яо подошел к шкафу и поднял занавеску.
На долю секунду Вэй У Сянь решил, что попался. Но когда слабый огонек свечи проник за штору, бумажный человек неожиданно обнаружил себя скрытым в тени. Вэй У Сяня загородил какой-то круглый предмет.
Цзинь Гуан Яо стоял неподвижно, словно вглядывался в глаза того, что находилось в глубине полки.
Через мгновение он спросил: «Это ты сейчас смотрел на меня?»
Ответа, конечно же, последовать не могло. Цзинь Гуан Яо помолчал еще какое-то время, а затем опустил драпировку и ушел.
Вэй У Сянь осторожно коснулся предмета. Тот был холодным и твердым, кажется, похожим на шлем. Вэй У Сянь обошел его спереди и, увидев мертвенно-бледное лицо, подтвердил свои догадки. Кто-то явно желал, чтобы голова ничего не видела, ничего не слышала и ничего не говорила: восковая кожа оказалась сплошь покрыта заклинаниями, а глаза, уши и рот – накрепко запечатаны.
Вэй У Сянь мысленно приветствовал ее: «Рад знакомству, Чи Фэн Цзунь».
Примечания.
Подробнее см. арты, отдаленно напоминает бокгеон, но с бортом, проходящим лишь по задней части. Цзинь Гуан Яо – самый низкий взрослый в новелле (170 см), поэтому высокая шапка – весьма обоснованный выбор для него.
Цинь Су — дословно: «искреннее чувство».
Меридианы — энергетические каналы в восточной медицине.