Том 4. Глава 6. Операция «Рагнарёк»

«Порядка ста миллионов человек и миллион кораблей».

Эти слова передавались шёпотом из уст в уста в залах Имперского генерального штаба после сурового объявления войны Союзу Свободных Планет и «законному правительству Империи» главнокомандующим флота герцогом Райнхардом фон Лоэнграммом. После того, как были произнесены слова «привести к порядку военной силой», молодые люди незнатного происхождения, которые не подлежали призыву, бросали свои работы и школы и толпами сбегались в призывные пункты флота. Среди них было много и таких, кто оставил службу и временно вернулся в родные города, а теперь ушёл от мирной жизни, чтобы занять своё место в строю.

Райнхарду удалось разжечь среди простых людей ненависть к деспотизму элит династии Голденбаумов, и тем самым с новой силой пробудить враждебность к Союзу Свободных Планет.

«Долой недобитую аристократию! Не дадим им вновь поработить нас! Защитим права народа!»

«Долой сообщников недобитой аристократии, так называемый Союз Свободных Планет!»

Не прошло и недели, как эти лозунги оказались у всех на устах. Зерно, посеянное Райнхардом, попало в благодатную почву: лозунги пробудились в народе. Объявив войну, Райнхард вовсе не призывал народ Империи к оружию прямо. Во всяком случае, он предпочёл скрыть тот факт, что Союз Свободных Планет не был непосредственным инициатором объединения с высшей аристократией, дабы это выглядело как осмысленный шаг. И, наконец, самое главное: он скрыл своё участие в похищении императора. Люди же руководствовались собственным ощущением угрозы. У них из рук уже некогда забрали социальную и экономическую справедливость, поэтому они не могли не бояться возвращения привилегированного класса к власти.

Впервые за долгое время адмирал имперского флота Нейхардт Мюллер появился в адмиральском клубе «Морской орёл» в первую субботу сентября. Этим утром, только покинув больницу после продолжительного лечения, Мюллер произнёс речь перед советом Райнхарда, получил уведомление о возвращении на действительную службу и немедленно отправился прямо в клуб, где его товарищи, несомненно, проводили время. Он был одним из лучших среди адмиралов имперского флота и, если не считать Райнхарда, самым молодым. Кроме того, он не был женат, поэтому ему не надо было бежать домой со словами: «Я уж было думал, что навсегда буду прикован к больничной койке. Надеюсь, ты не слишком волновалась».

Он улыбнулся, когда Миттермайер и Ройенталь встали из-за небольшого покерного стола, чтобы поприветствовать его. «Ураганный волк» заказал у студента академии, работающего в клубе официантом, кофе и пожал Мюллеру руку.

— И все же я с трудом выписался из больницы. Все эти разговоры о «порядка ста миллионов человек и миллиона кораблей» стали отличным пинком, в котором я так нуждался. Они распространяются словно лесной пожар, — сказал Мюллер, усаживаясь за стол.

— Но единственный ли это способ мобилизовать народ?

Разноцветные глаза Ройенталя блеснули.

— Ну, количественно это вполне возможно. Но на практике это совсем другая история. Первой стоит проблема снабжения. Непростая задача — прокормить сто миллионов человек.

— На практике всегда всё сложнее, чем на бумаге.

Каждый из них мог бы подписаться под словами Миттермайера. Постоянные задержки и перебои в снабжении на линии фронта всегда выводили их из себя, поэтому они слишком хорошо знали, что войну нельзя вести только на бумаге. Трудно было выразить их гнев и досаду каждый раз, когда они видели горы провизии, испорченной по недосмотру, поскольку недостаток транспорта в очередной раз срывал планы снабжения. Нехватка провизии заставляла их отступать с тщательно укреплённых баз и возвращаться домой чаще, чем им хотелось бы признавать.

После недолгой беседы, Ройенталь поднялся из-за стола и попрощался с двумя своими товарищами. Глядя на то, как его элегантная фигура исчезает за дверью, Мюллер улыбнулся «Ураганному волку»:

— Я слышал, адмирал Ройенталь завёл себе новую любовницу.

— Похоже на то, — ответил с усмешкой Миттермайер, но выражение его лица говорило, что голова его занята гораздо менее приземлёнными мыслями.

Все знали, что Ройенталь — бабник, но его отличала одна особенность – его можно было назвать серийным однолюбом. Хотя ни одни его отношения не были продолжительными, каждый раз, когда у него образовывалась с женщиной связь, он не обращал внимания на других женщин. Может быть, именно по этой причине женщины, которых он так безразлично вычёркивал из своей жизни, всё ещё верили, что его сердце принадлежит им, и поэтому случаи, когда они затаивали на него обиду, были удивительно редки. Хотя его и не волновало, что о нём думают.

«Ройенталь меняет женщин словно перчатки».

«Прошло уже пять месяцев».

Адмирал Меклингер, человек искусства, любил записывать циничные фразы вроде «Прошлогодние цветы не расцветут снова в этом году» на полях своей записной книжки. Само собой, на критику или цинизм Ройенталь не обращал никакого внимания. Миттермайер знал, что распутство его товарища было результатом тяжелой моральной травмы — мать пыталась выколоть ему правый глаз, — но он не собирался раскрывать эту тайну. Поэтому Миттермайер маскировал её за туманными заявлениями вроде: «Любая женщина, что влюбляется в него, испорченная настолько же, насколько и он».

— Почему женщины во время грозы прижимаются к подушке?» — с невозмутимым лицом спросил однажды Ройенталь.

Вопрос озадачил даже Миттермайера.

— Думаю, потому что они испуганы, — только и смог выдавить он.

Ройенталь не согласился:

— Почему они прижимаются к подушке, когда могут прижиматься ко мне? Думают, подушка их спасёт?

Бессмысленно было искать рациональное объяснение, но, как и в вопросе военной тактики, молодой адмирал с разноцветными глазами пытался его найти:

— В этом все женщины. Бесполезно задавать вопросы. Они даже сами себя не понимают.

Миттермайер сдался. Свечку он не держал, поэтому не был в курсе всех побед своего товарища вне поля боя. У него самого была дома семья, но в такие моменты Ройенталь не признавал авторитет женатого мужчины:

— Спустись на землю. Не может быть такого, чтобы ты понимал женщин лучше меня.

После такого ситуация начинала накаляться.

— Я понимаю Евангелину. А Евангелина — женщина.

— Твоя жена не в счёт.

— А откуда ты это всё знаешь?

Поставив пивную кружку, Ройенталь понизил голос и сказал:

— Постоянно «Евангелина то, Евангелина сё». Тебе нравится быть привязанным к одной женщине? Это лишь ограничивает твои возможности. Мне этого не понять.

Сказать, что подобным разговорам между командующими, которых считали самыми одарёнными и лучшими во всем имперском флоте, недоставало благородства, было бы преуменьшением. Последний такой разговор закончился дракой. Впрочем, они не помнили, что произошло. А свидетели держали язык за зубами, поэтому на следующий день они лишь задавались вопросом, почему они все в синяках?

— Когда адмирал Ройенталь берётся за дело, красивых женщин на всех не хватает, — сказал Мюллер без малейшей злобы, и сделал глоток кофе, принесённого ему студентом-официантом. Ходили слухи, что он пережил тяжёлое расставание в свою бытность младшим лейтенантом, но он лишь молча глупо улыбался, не подтверждая и не опровергая эти слухи. Но для молодого человека, которого вскоре все будут называть не иначе как «Железная Стена Мюллер», путь к славе лежал лишь через поле боя.

II Изначально, на Высшем военном совете 19-го сентября в адмиралтействе Лоэнграмма должно было присутствовать 17 человек: Имперский гросс-адмирал Райнхард фон Лоэнграмм, его главный адъютант коммодор Штрейт, второй адъютант лейтенант Рюке, адмиралы флота Оберштайн, Ройенталь и Миттермайер, а также адмиралы Вален, Мюллер, Фаренхайт, Лютц, Кесслер, Биттенфельд, Меклингер, Штайнметц, Ренненкампф и Айзенах.

В зону ответственности Кесслера входило поддержание порядка в столице, в связи с чем его допросили по поводу его связи с побегом императора. Ему влепили выговор, урезали жалованье и поместили под временный домашний арест, но вскоре он был снят, и Кесслера восстановили в должности.

Весь имперский флот находился в полной боевой готовности и, если бы главнокомандующий Лоэнграмм отдал такой приказ, весь громадный флот в составе почти 150 000 боевых кораблей, больших и малых, мог прибыть к планете Один в течение 24-х часов.

Высокая элегантная фигура Райнхарда заняла почётное место. Его золотые волосы роскошно блестели, словно львиная грива, когда адмиралы салютовали ему.

— Я собрал вас всех сегодня, чтобы услышать, что вы думаете об этих мятежниках, что называют себя Союзом Свободных Планет, и выслушать конкретные идеи, как наказать их, применив военную силу.

И тут же, предваряя дальнейшее обсуждение, Райнхард сделал важное объявление, ставшее ключевым:

— Но сперва позвольте мне объяснить вам мой план, а его суть состоит следующем: оставить попытки захвата крепости Изерлон, что мы пытались сделать раньше, и атаковать через другой коридор. Говоря проще, мы вторгнемся на территорию Союза через Феззанский коридор. Феззан откажется от политического и военного нейтралитета и перейдёт в наш лагерь.

На мгновение зал совещаний охватила безмолвная суматоха, адмиралы поражённо переглядывались друг с другом. Райнхард мягко поднял руку, призывая к порядку.

Взоры адмиралов обратились на открытую дверь, и каждый отреагировал, как было свойственно его характеру.

Рядом с личным охранником Райнхарда, Гюнтером Кисслингом, стоял знакомый всем в зале человек: представитель Феззана в Империи, Николас Болтек.

— Он согласился оказать нам содействие. Разумеется, не просто так.

Формально представив Болтека всем присутствующим, Райнхард развеял весь скептицизм. Он заключил тайный договор с посланником. Болтек воспользуется своим положением и предоставит имперскому флоту проход через Феззанский коридор, а Райнхард снимет с должности правителя Феззана Рубинского и заменит его Болтеком. И хотя Райнхард не посвятил адмиралов во все детали плана, им не понадобилось много времени, что сложить всю картину.

— Вы хотите сказать, что он продает собственный народ? — спросил Биттенфельд, едва скрывая отвращение к Болтеку.

Посланник горестно вздохнул:

— При всём моем уважении, единственное, что я продаю — номинальная независимость Феззана. В этом поступке нет ничего, что противоречило бы выгоде и самой сути Феззана. Покончив с этой бесполезной формальностью, Феззан лишь выиграет.

— Называйте это как вам будет угодно. В конечном счёте, вы найдете повод продать родителей или предать друзей.

— Довольно, Биттенфельд, — этими словами молодой главнокомандующий заставил язвительного адмирала замолчать. — Если бы не его содействие, нам было бы непросто провести флот через Феззанские врата. И я намерен отплатить за его помощь соразмерным вознаграждением и любезностью. Но я собрал вас всех здесь сегодня, чтобы услышать ваше мнение, конечно же. Что скажете вы, Ройенталь?

— Простите мне мои слова, но я не уверен, что стоит полностью доверять феззанцу-интригану, — с вежливым безразличием заявил Ройенталь. — Как только мы пройдём через Феззанский коридор и вторгнемся на территорию Союза, то, стоит им решить предать нас и перекрыть коридор, и мы станем легкой добычей. Не зная толком территории противника, мы подвергнем большой опасности наши линии снабжения и коммуникации, разве не так?

Биттенфельд возразил:

— Опасения Ройенталя естественны, но даже если бы Феззан пошёл на такой трусливый шаг, разве бы у нас не хватило сил, чтобы одним ударом поставить их на место?

— Хотите сказать, что нам пришлось бы вновь повернуть флот на Феззанский коридор?

— Да, военная мощь Феззана с нашей не идёт ни в какое сравнение. Уверен, что мы могли бы сломать все их планы достаточно безболезненно.

— А если силы Союза ударят как раз в тот момент, когда мы повернём флот и оголим тылы? — спросил Ройенталь. — Это поставит нас в невыгодное положение. Не думаю, что мы потерпим поражение, но мы не можем идти на такие жертвы.

Нередко солдата, который произносил такие слова, считавшиеся отголоском консервативной теории, называли трусом, но во всём имперском флоте не нашлось бы человека, который бы решился обвинить в трусости адмирала Ройенталя. Биттенфельд был мрачен и молчалив, и никто из адмиралов не хотел с ним спорить. Слово взял Райнхард:

— В словах Ройенталя есть смысл, но я уже твёрдо решил, что вторжение пойдёт через Феззанский коридор. Предположение, что Изерлонский коридор — единственный путь для вторжения, что сокращает нам выбор стратегии, поставит в глупое положение Союз Свободных Планет, ведь они проложили путь к крепости телами своих людей. Лишь человеческая прихоть запрещает использовать Феззанский коридор для вторжения, а не какой-то закон, что существует с незапамятных времён. Мы не обязаны пребывать в той же иллюзии, что и Союз. Проход через Феззанский коридор — лучшее решение хотя бы потому, что оно даст нашему вторжению элемент неожиданности.

Райнхард осмотрелся, чтобы убедиться, что его мысль дошла до всех, прежде чем продолжить:

— Теперь к делу. Сначала мы пошлём флот в направлении Изерлонского коридора, как они и ожидают. Гораздо большее число кораблей, чем этой весной под командованием Кемпфа и Мюллера. Естественно, это будет отвлекающий маневр.

Белые щеки Райнхарда вспыхнули. Это была не политика и не хитрость, а чистая стратегия и тактика, от которых вся натура его приходила в полный восторг.

— Пока внимание Союза будет обращено к Изерлону, наши главные силы пройдут через Феззанский коридор и вторгнутся на их территорию. Ян Вэнли находится в Изерлоне. Любые другие подразделения и командующие не представляют для нас угрозы.

— Я думаю, всё так, как вы и говорите, — произнёс Ураганный Волк с лёгким сомнением. — Но всё же остаётся проблема Яна Вэнли. Мы обязаны принять во внимание возможность того, что он совершит долгий переход из Изерлона и нанесёт ответный удар по основным нашим силам.

— В такой ситуации нам следует ударить его в тыл и превратить в мученика за дело демократии.

После гордой речи Райнхарда большинство адмиралов выразили своё согласие, лишь Оберштайн смотрел в пустоту своими искусственными глазами.

— Думаете, это будет так просто? — спросил Ройенталь.

Вольфганг Миттермайер бросил на него быстрый взгляд. Поддаваться тревоге было несвойственно для такого прямолинейного человека, как Ройенталь. Но этого, похоже, никто не заметил.

— Я бы хотел, чтобы всё прошло по плану.

Сознательно или нет, Райнхард отреагировал на слова фон Ройенталя, элегантно, едва заметно, улыбнувшись. Красоту этой улыбки отказывались признавать лишь те, кто питал ненависть к Райнхарду и не признавал его гений.

— Как и я.

Молодой адмирал с разноцветными глазами искренне улыбнулся. Миттермайер почувствовал облегчение: ощущение тревоги отступило от сердца. Сразу после того, как Карл Густав Кемпф погиб в битве за Изерлон, Ройенталь удивил Миттермайера, высказав сомнение в Райнхарде. На следующий день он отшутился, что всё дело в выпивке, но, хотя Миттермайеру хотелось верить в это оправдание, он не мог не впустить в душу беспокойство. Ройенталь не любил держать обиды, но не любил и посвящать в них других людей. По крайней мере, так он мог быть уверен, что не сказал и не сделал ничего лишнего.

— А какое название получит эта грандиозная операция? — спросил Мюллер.

Райнхард удовлетворённо улыбнулся. Он взмахнул своими золотыми волосами и почти пропел:

— Я дал ей название «Операция Рагнарёк».

— «Рагнарёк?» — пробормотали адмиралы. Само звучание этого названия заставляло их дрожать от странного возбуждения. Если бы эти опытные и храбрые воины хоть на миг решили, что мир, каким они его знают, обречён на гибель, они не смогли бы придумать для своего завоевания лучшего названия. Оно само гарантировало успех, по крайней мере, так им казалось в этот момент. Они знали, что перед ними стоит задача не из лёгких, и их лица приобрели суровый вид, но честолюбие и пыл, какой охватывает солдат в сложные минуты, вновь загорелись в их сердцах. Этого у них было не отнять.

Адмиралы по очереди заговорили. Каждый требовал участия в этой операции, подобной которой Галактика еще не видела, понимая, что его имя будет навсегда вписано в последнюю главу двухсотпятидесятилетней истории Союза Свободных Планет.

III Адмиралы разошлись, лишь адмирал флота Оберштайн остался, чтобы подробнее обсудить детали следующего совещания.

— Нам следует проявить осторожность в отношении Болтека, ваше превосходительство.

Райнхард поднял свои красивые брови.

— По крайней мере, Болтека будет проще контролировать, чем Чёрного Лиса Рубинского.

— Несомненно, но так мы столкнёмся с ещё одной проблемой. А именно: сможет ли Болтек контролировать Феззан? Он создан быть на вторых ролях — во всём остальном он лишь хитрец, паразитирующий на талантах Черного Лиса.

— Хотите сказать, что у него не хватит умения править?

— Я был бы равным образом обеспокоен, если бы он был для этого создан. Но если он не сможет собрать вокруг себя силы, чтобы подавить недовольных, то в конце концов встанет на пути нашего флота.

В ответ на пессимистическое мнение своего начальника штаба Райнхард рассмеялся.

— С таким же успехом мы можем ожидать, что он обладает достаточным авторитетом и властью, чтобы решить эту задачу. Способен или неспособен, ему придётся носиться как угорелому, чтобы подавить всех недовольных, если он хочет сохранить свой пост и авторитет. Именно он станет объектом ненависти и сопротивления. Если я позабочусь о нём до того, как всё выйдет из-под контроля, я смогу эффективно справиться с тем, кто его заменит. И при этом не опасаться, как на это отреагируют.

— Понятно. Получается, вы продумали всё заранее?

Начальник штаба даже не пытался скрыть, насколько он впечатлён.

— Простите меня. Я не должен был сомневаться ни секунды. Пожалуйста, действуйте, как вы считаете нужным.

На восхищение Оберштайна имперский гросс-адмирал не обратил внимания. Мыслями он уже был где-то в другом месте.

— Я думаю, что мы используем его именно так, когда завоюем Союз Свободных Планет. Вы со мной согласны, начальник штаба?

— Согласен, — кивнул Оберштайн. — Несомненно, найдутся и те, кто захочет занять пост генерального секретаря Союза, чтобы поддержать власть новой Империи и её военную мощь. Стоит ли нам озаботиться выбором кандидата?

Райнхард молча кивнул, в его воображении появилась одинокая фигура.

Ян Вэнли. Самый молодой и изобретательный командующий Вооруженных Сил Союза. Военным, награждённым в таком молодом возрасте, обычно завидовали и за меньшее. Если предположить, что он смирится с тем, что его вынудят занять пост генерального секретаря новой Империи, будет ли он сохранять верность своей демократической стране? Это был важный момент.