Том 3. Глава 2. Мобильная крепость

I

Хотя битва, вспыхнувшая в Изерлонском коридоре в январе 798-го года КЭ (489-го года по Имперскому календарю), была довольно крупной, по своей сути она всё же оставалась не более чем пограничной стычкой.

Адмирал Ян Вэнли, командующий крепостью Изерлон и человек, ответственный за действия войск Союза, вскоре вернулся в крепость, не собираясь обострять конфликт.

Со стороны же Империи за этот район космоса отвечал Карл-Густав Кемпф. Хотя он принёс извинения как за сам инцидент, так и за то, что его подчинённым не удалось уничтожить врага, главнокомандующий всеми вооружёнными силами Империи, гросс-адмирал Лоэнграмм, лишь отмахнулся от этого, сказав: «Нельзя ожидать, что в сотне битв будет одержано сто побед. Вам нет нужды извиняться за каждую неудачу».

Конечно, если бы речь шла о крупном сражении, от которого зависела бы судьба государства, всё было бы иначе. Кроме того, в данный момент у Райнхарда были другие дела. Всё своё время и энергию он вынужден был посвятить другим своим обязанностям в качестве премьер-министра Империи, улучшая внутреннюю обстановку в государстве и накапливая силы. Возможности разбираться с небольшим локальным столкновением, не имевшим особого политического или стратегического значения, у него не было.

Райнхарду исполнилось двадцать два года, и к его природной красоте добавились достоинство правителя и лёгкий оттенок меланхолии на лице, окончательно сделав его похожим на некоего полубога. Солдаты относились к нему с благоговейным страхом, как к объекту религиозной веры. Одной из причин этого был его образ жизни.

После того, как уехала его сестра Аннерозе, Райнхард оставил их поместье в Шварцене и перебрался в один из офицерских домов. И этот дом, хоть и был рассчитан на высокопоставленного офицера, для фактического правителя нескольких тысяч звёздных систем, населённых более чем двадцатью пятью миллиардами жителей, был очень скромным. В нём были кабинет, спальня, гостиная, ванная комната, столовая и кухня, а также отдельная комната для личного слуги – и это всё, если не считать домика охраны в одном из углов сада.

– Это слишком уж непрезентабельное жилище для премьер-министра Империи. Я не предлагаю ничего экстравагантного, но вам не кажется, что стоит выбрать нечто более подходящее вашему статусу? – подобные предложения нередко раздавались в окружении Райнхарда, но лёгкая равнодушная улыбка была единственным ответом, который он когда-либо на них давал.

Непритязательность в том, что касалось материальных благ, была одной из общих черт Райнхарда и Яна Вэнли. Райнхард жаждал славы и власти, но эти вещи не имели для него осязаемой формы. Хотя власть, конечно, сопровождалась исполнением любых материальных желаний. Если бы он только захотел, Райнхард мог бы жить в мраморном дворце, населённом послушными любому капризу красавицами, и купаться в золоте и драгоценностях, но это сделало бы его неприглядной карикатурой на Рудольфа Великого. Рудольф был человеком с непреодолимым стремлением продемонстрировать свою огромную власть в виде материальных богатств. Помимо роскошного дворца Нойе Сан-Суси, вершины его великолепия, он владел множеством охотничьих угодий и усадеб, бесценных картин и скульптур, шикарными яхтами для путешествий по Империи, сокровищницами, полными драгоценных металлов и камней, личными телохранителями и художниками-портретистами, оркестром, винодельнями, а также бесчисленными слугами и фрейлинами… Рудольф присваивал себе всё самое лучшее. Прочие аристократы толпились вокруг него, удерживая на лицах восхищённое выражение, какими бы безделушками он их ни одаривал. В каком-то смысле они хорошо знали своё место, живя в подчинении гиганта – первого, кому удалось стать правителем всего человечества – на положении всё же скорее рабов, а не скота. Хотя единственной причиной, по которой они не виляли хвостами перед Рудольфом, заключалась в отсутствии хвостов. Время от времени Рудольф отдавал прекрасных женщин из своего гарема кому-нибудь из придворных. Так как эти женщины обычно обладали титулами, поместьями драгоценностями и прочим, то придворные с радостью принимали их и хвастались перед прочими аристократами благосклонностью Его Императорского Величества.

Райнхард же в настоящее время полностью оторвался от подобной духовной гнили. Не было в мире человека, который бы видел Райнхарда иначе как предприимчивого государственного деятеля с творческим подходом, как бы сильно он лично ни презирал его.

– Если две вещи, необходимые для того, что граждане доверяли системе: справедливые суды и равноправное налогообложение. Только эти две.

Этими словами Райнхард продемонстрировал, что помимо полководческого дара у него есть и дар к управлению страной. Пусть даже это возникло из того же колодца личных амбиций, он, тем не менее, делал именно то, чего жаждало большинство.

Пока Райнхард продвигал налоговые реформы и работал над созданием справедливых гражданского и уголовного кодексов, он бесплатно предоставил фермерам огромные поместья, принадлежавшие старой аристократии, и освободил крепостных. Особняки многих дворян, погибших после присоединения к лагерю герцога Брауншвейга, также были отданы жителям, прекратившись в больницы и объекты социального обеспечения. Аристократы держали под замком имеющиеся у них картины, скульптуры, изделия из фарфора и другие произведения искусства, но теперь всё это было присвоено государством и отдано в общественные музеи.

«…Прекрасные сады растоптаны ногами низкородных мерзавцев, дорогие ковры покрыла грязь с их грязных ботинок, а на кроватях с балдахинами, где прежде разрешено было спать лишь благородным, теперь марают слюни их гадких детишек. Некогда великое государство пало в руки полузверей, неспособных постичь ни красоты, ни благородства. Ах, как бы мне хотелось, чтобы это позорное и жалкое зрелище оказалось лишь бредовым кошмаром…» – с гневом и ненавистью, капающими с кончика пера, написал в своём дневнике один из аристократов, лишённый состояния и привилегий. Дворяне отказывались признать тот факт, что изобильный образ жизни, который они с удовольствием вели, был обусловлен несправедливостью социальной системы, поддерживаемой трудом и жертвами «низкородных мерзавцев». Точно так же им и в голову не приходило, что именно их неспособность задуматься над реформированием этой системы привела к потере опоры под их ногами, а затем и падению.

Пока его врагами были лишь такие желающие вернуть былую славу, Райнхарду нечего было опасаться. Самое большее, что они могли сделать – это совершать террористические атаки, которые найдут поддержку разве что у проаристократически настроенных экстремистов, но никогда не привлекут на их сторону обычных людей.

В данный момент народ был на стороне Райнхарда, а на бывших аристократов люди смотрели глазами, горящими ненавистью и жаждой мести. Прежние правители оказались заперты в невидимой клетке.

Беспощадные реформы Райнхарда распространялись не только на финансовую и правовую, но и на административную систему. Министерство внутренних дел, бюро поддержания общественного порядка – эти печально знаменитые палачи имперской полиции, которые столь долго наводили на людей страх и подавляли независимую мысль, были распущены спустя пятьсот лет своего существования. Начальник Бюро Гейдрих Ланг был помещён Оберштайном под круглосуточное наблюдение, а все политические и инакомыслящие заключённые, помимо террористов и радикальных сторонников республиканского правительства, были отпущены. Ряду газет и журналов, чьи публикации оказались при прошлом правительстве под запретом, было также разрешено возобновить печать.

Особые финансовые учреждения, доступные прежде лишь дворянам, были упразднены, а вместо них появились Фермерские Банки, предоставлявшие под низкий процент кредиты для освобождённых крестьян.

«Райнхард Освободитель!», «Райнхард Реформатор!» – хвалебные крики граждан становились всё громче.

– Герцог Лоэнграмм не просто талантливый полководец. Он действительно знает, как угодить толпе, – прошептал Карл Брэке, глава фракции Цивилизации и Просвещения, который помогал Райнхарду с его реформами, своему другу и соратнику Ойгену Рихтеру.

– Это правда. Он преуспел в том, чтобы добиться благосклонности народа. Однако прежний аристократический режим не делал и этого. Они лишь выжимали из людей всё, что те имели. По сравнению с этим нынешнее положение, несомненно, является прогрессом и улучшением.

– И всё же, – произнёс Брэке. – Можно ли и в самом деле назвать это прогрессом, если в результате власть так и не окажется в руках народа?

– Прогресс есть прогресс, – ответил Рихтер, с некоторым раздражением, направленным на догматизм Брэке. – Даже если за этим стоит авторитарный правитель, когда народ получит большие права, ему будет непросто взять и отобрать их назад. Поэтому в данный момент лучшим вариантом для нас является поддержка герцога Лоэнграмма и продвижение этих реформ. Разве вы с этим не согласны?

Брэке кивнул, но в его глазах не было ни удовлетворения, ни согласия…

II

Генерал-полковник технической службы Антон Хилмер фон Шафт, инспектор Научно-технического отдела, был пятидесятилетним мужчиной, имеющим докторские степени по инженерному делу и философии. Линия его волос отступила к затылку, но тёмно-рыжие брови и бакенбарды были широкими и мохнатыми. В сочетании с красным носом и пухлым телосложением это создавало о нём ошибочное впечатление, как о владельце пивной.

Однако столь острый взгляд хозяину пивной принадлежать не мог. Помимо его инженерских навыков, ходили слухи, что этот генерал добился своего положения не только благодаря своему таланту, но и за счёт умения сваливать начальников, обходить коллег и придерживать подчинённых. Также говорили, что его амбиции простираются настолько далеко, что он хочет стать первым в истории Империи гросс-адмиралом, добившимся этой должности в качестве военного учёного, а не флотоводца или составителя планов боевых операций.

В тот день, когда Шафт пришёл в адмиралтейство Лоэнграмма, Райнхард как раз обедал, закончив утреннюю часть работы. Узнав имя посетителя, он нахмурился. Руководя всеми научными разработками в течение последних шести лет, Шафт сохранял своё положение, используя политические рычаги, мало чего добившись в работе с направленными зефир-частицами. Поэтому было вполне естественным, что Райнхард недолюбливал этого человека.

Уже неоднократно Райнхард прикидывал, как можно перекроить состав и систему Научно-технического отдела. Однако за шесть лет своего правления Шафт избавился ото всех, кто мог бы составить ему конкуренцию, а на ключевые должности назначил своих людей. Разумеется, Райнхард всё равно мог снять Шафта с должности и реорганизовать его фракцию, но это, безусловно, привело бы к многочисленным сбоям в работе отдела. Кроме того, немаловажен был ещё и тот факт, что Шафт давно демонстрировал готовность сотрудничать и с Райнхардом, а не только с аристократами.

Короче говоря, Райнхард хотел убрать Шафта, но до сих пор не нашёл для этого достаточной причины. Он приказал своим людям потихоньку искать замену, а сам выжидал, пока Шафт не совершит какой-нибудь ошибки или не смешает работу и личные дела. Однако это был всего-навсего один человек, и в напряжённом графике молодого правителя не было на него времени. Империя отчаянно нуждалась в созидательной стороне гения Райнхарда.

Вот и в тот день послеобеденное время Райнхарда было занято встречами с различными высокопоставленными местными чиновниками, целью которых было разобраться с рядом сложных вопросов, касающихся прав собственности на земли, принадлежавшие прежде аристократам, правил налогообложения на планетарном уровне, полномочий судебных органов полиции, а также реорганизации центральных правительственных учреждений. Поскольку это были вопросы, находящиеся в ведении премьер-министра Империи, то Райнхард должен был после обеда покинуть адмиралтейство и отправиться в резиденцию премьера. Хотя ему достаточно было просто сказать, и все эти высокопоставленные чиновники пришли бы к нему в адмиралтейство, но то ли упрямство, то ли требовательность к себе не давали молодому человеку делать себе поблажек в таких делах.

– Я приму его, но смогу уделить только пятнадцать минут.

Однако у Шафта было другое мнение на этот счёт. Надеясь увлечь молодого гросс-адмирала, он пустился в длинный, страстный монолог, нарушивший расписание Райнхарда и заставивший чиновников ждать его рядом с кабинетом премьер-министра.

– …Итак. Иными словами, – дослушав, уточнил Райнхард, – вы хотите сказать, что наша военная промышленность может сконструировать и построить крепость, которая сможет служить оплотом для наших войск прямо напротив Изерлона?

– Именно так, ваше превосходительство, – с серьёзным видом кивнул инспектор Научно-технического отдела. Он явно ожидал похвалы, но тем, что он увидел на красивом лице молодого правителя, были отвращение и разочарование.

Райнхарду хотелось сказать, что даже пятнадцати минут, уделённых этому человеку, было бы слишком много, но сказал он другое:

– Сам план имеет смысл. Вот только для его исполнения необходимо выполнить одно условие.

– Какое же?

– Военные Союза должны сидеть сложа руки и молча смотреть, как мы строим крепость у них под носом.

Генерал промолчал. Казалось, он не знал, что ответить.

– Нет, я не хочу сказать, что идея непривлекательна, – добавил Райнхард. – Я лишь говорю, что её трудно назвать реалистичной. Как насчёт того, чтобы вернуться к этому предложению позже, когда вы придумаете, как его исправить?

И Райнхард начал вставать, давая понять, что аудиенция окончена. Если ему придётся ещё хоть минуту общаться с этим надменным и неприятным человеком, то стресс может заставить его сказать то, чего не следует.

– Прошу вас, всего один момент, – остановил его Шафт. – В выполнении этого условия нет необходимости. Почему, спросите вы? Потому что моя идея… – на этом месте он театрально поднял голос. – …заключается в том, чтобы привести в Изерлонский коридор уже готовую крепость.

Райнхард повернулся и прямо посмотрел в лицо Шафта. На лице, которое пронзил его взгляд, была написана непоколебимая уверенность в своих словах. В льдисто-голубых глазах Райнхарда появился огонёк интереса, и он снова опустился в кресло.

– Могу я услышать подробности?

Победное выражение сверкнуло во взгляде инспектора Научно-технического отдела и добавило румянца на его щёки. Хоть Райнхарду и неприятен был этот вид, но всё же его интерес пересилил раздражение.

III

Никто и никогда не описывал адмирала Карла-Густава Кемпфа как человека, обладающего завистливым и ревнивым характером, и не было предпосылок к тому, чтобы это изменилось. Он был справедлив и отличался широкими взглядами, а также считался выдающимся командиром, как в плане тактики, так и в личном мужестве.

Тем не менее, у Кемпфа была своя гордость, и он знал, что такое дух соперничества. В прошлогодней Липпштадтской войне Миттермайер и Ройенталь добились выдающихся боевых достижений, за что были произведены в адмиралы флота, в то время как сам Кемпф так и остался просто адмиралом. Хоть он и не считал такое решение несправедливым, но всё же сожалел об упущенной возможности. В конце концов, ему исполнилось уже тридцать шесть лет, и он был старше, чем они.

Затем, в самом начале нового года, один из флотов, находящихся под его командованием, оказался втянут в тяжёлый бой во время пограничной стычки в Изерлонском коридоре. Гордость адмирала была задета этим инцидентом, и Кемпф стал искать шанс восстановить свою честь – иными словами, ещё одну битву. Но и просто так ввязаться в бой он тоже не мог, поэтому вынужден был проводить день за днём, выполняя обязанности по патрулированию границы и обучению солдат.

Этим он и занимался, когда получил от Райнхарда сообщение с приказом возвращаться на столичную планету и прибыть в адмиралтейство Лоэнграмма.

Кемпф, прибыв в адмиралтейство вместе со своим адъютантом, лейтенантом Любичем, был встречен там лейтенантом Рюке. Этот молодой двадцатидвухлетний офицер какое-то время служил под началом Кемпфа, но в прошлом году был переведён в адмиралтейство. Он провёл Кемпфа в кабинет Райнхарда, где адмирал застал юного имперского главнокомандующего за разговором с генерал-полковником технической службы Шафтом.

– Вы рано, Кемпф, – произнёс Райнхард, поприветствовав Кепмфа. – Оберштайна и Мюллера ещё нет. Впрочем, они скоро к нам присоединятся, а пока присаживайтесь.

Сделав, как было сказано, Кемпф не смог сдержать удивления. Он прекрасно знал об отвращении, испытываемом Райнхардом к генералу технической службы, известному снобу.

Наконец прибыл адмирал флота Оберштайн, а вслед за ним и адмирал Нейхардт Мюллер.

В присутствии на важном совещании Оберштайна, занимающего сразу два высоких поста в командовании имперской армии, не было ничего необычного. Он представлял штаб и тыловые службы. А вот из боевых командиров на совещаниях чаще присутствовали Ройенталь или Миттермайер, однако ни одного из них в тот день в кабинете не было. Даже среди адмиралов, равных по чину, Мюллер считался ниже в иерархии, чем Кемпф или Биттенфельд, и моложе их. Его военные успехи и способность к выполнению поставленных задач позволили ему стать адмиралом в таком молодом возрасте, но он ещё не заработал столь непоколебимой репутации, как у его коллег.

– Ну что ж, похоже, все в сборе, – сказал Райнхард. – Пусть генерал-полковник Шафт объяснит своё предложение.

После слов Райнхарда Шафт поднялся на ноги. Его вид напомнил Кемпфу бойцового петуха. Похоже, этот человек был из тех, в кого пришедшая в голову мысль вселяет самоуверенность.

По сигналу Шафта посреди комнаты развернулось трёхмерное изображение. Это была блестящая серебристая сфера, на первый взгляд не имеющая ярких отличительных черт.  Однако никто во флоте Империи или Союза ни с чем не спутал бы её вид.

– Адмирал Кемпф, не могли бы вы рассказать нам, что это? – произнёс Шафт тоном скорее учителя, чем солдата. Возможно, в том, что он выбрал именно такую манеру, сыграло роль и то, что он был на двадцать лет старше Кемпфа.

– Это крепость Изерлон, – вежливо ответил Кемпф. Присутствие Райнхарда заставило его сдержать более резкую отповедь. Мюллер тоже вёл себя несколько более формально, чем было необходимо.

Шафт кивнул и выпятил грудь.

– Наша родина, Галактическая Империя, является единственным правящим органом человечества, но подлые мятежники отказываются признать это и вот уже полтора столетия сеют разрушения и кровопролитие на просторах Галактики! Они смеют называть себя «Союзом Свободных Планет», хотя на самом деле являются не более чем потомками кучки экстремистов, когда-то отказавшихся от звания граждан Империи! И продолжают разыгрывать этот фарс, сопротивляясь тому, масштаб чего не в состоянии представить…

«Да что этот тщеславный хам хочет нам рассказать? – подумал Кемпф. – Говорит в подобной манере при гросс-адмирале Лоэнграмме и не боится, что его прервут». Хотя выражения лиц и мысли были разными, никого из четверых присутствующих ничуть не впечатляла эта банальная речь.

– …Ради мира во Вселенной и объединения человеческой расы, мы должны уничтожить этих повстанцев. Для этой цели недостаточно лишь отражать их атаки. Мы должны напасть сами, захватывая вражескую территорию. Но эта территория очень далеко, так что линии коммуникаций и снабжения получатся сильно растянутыми. Кроме того, есть лишь один путь, связывающий нас с этими территориями, так называемый Изерлонский коридор. Из-за этого защищающаяся сторона получает преимущество, так как может сосредоточить силы. А нападающие, наоборот, крайне стеснены в плане возможных тактик, – Шафт перевёл дух и продолжил вещать: – Имперские вооружённые силы когда-то могли проникать вглубь территории противника благодаря тому, что мы владели крепостью Изерлон, служащей в качестве плацдарма, а также станции снабжения. Однако теперь Изерлон находится в руках врага, и потому имперский флот не может преодолеть коридор. Флот же Союза в данный момент ещё не восстановился после разгрома при Амритсаре и прошлогоднего внутреннего конфликта. Поэтому, если бы нам удалось отвоевать Изерлон, то мы могли бы одним махом захватить всю территорию Союза. Более того, Ян Вэнли, самый блестящий адмирал в вооружённых силах Союза, сейчас находится на Изерлоне, так что, если он погибнет или попадёт в плен при захвате крепости, Союзу будет нанесён смертельный удар и в плане командного состава.

– Однако, с технической точки зрения Изерлон неприступен, – продолжал Шафт. – Это искусственная сфера диаметром шестьдесят километров, покрытая четырьмя повторяющимися слоями сверхтвёрдой стали, кристаллических волокон и суперкерамики, причём каждый из слоёв имеет зеркальное противолучевое покрытие. Нам не удастся и поцарапать его, даже пушками огромных линкоров. И это не просто теория, тот факт, что войска Союза так и не смогли захватить Изерлон, нападая снаружи, подтверждает её… Но если боевой флот не в состоянии захватить эту крепость, то что же нам делать? Единственный способ одолеть Изерлон – это выставить против него нечто, что может соперничать с ним в броне и огневой мощи. Иными словами, атаковать крепость с помощью другой крепости. Передвинуть крепость, способную справиться с Изерлоном, в точку прямо напротив него, и атаковать оттуда.

На этом месте генерал-инспектор Научно-технического отдела остановился и оглядел четвёрку сидящих перед ним. Райнхард, уже знавший, что он хочет сказать, не выглядел удивлённым. Что касается Оберштайна, то даже если внутри он и был удивлён, это никак не отразилось на его лице или движениях. А вот об оставшихся двоих этого нельзя было сказать. Кемпф тяжело дышал, постукивая своими могучими пальцами по подлокотникам кресла, а Мюллер качал головой, что-то бормоча себе под нос.

Шафт заговорил снова:

– Если вы хотите найти крепость в Империи, которая способна выстоять против Изерлона, то обратите внимание на крепость Гайесбург, которая в прошлогодней гражданской войне использовалась конфедерацией аристократов в качестве оплота, а сейчас остаётся неиспользуемой. Отремонтировать её, прикрепить подпространственные и обычные навигационные двигатели, переместить на десять тысяч световых лет – можно будет устроить поединок крепостей между нею и Изерлоном. Мощность существующих подпространственных двигателей недостаточна, чтобы заставить двигаться гигантскую крепость, но это лишь означает, что нам нужно использовать сразу дюжину, установив их кольцом и запустив одновременно. Это вполне осуществимо с нынешним уровнем технологий, ну а всё остальное будет зависеть от умений командующего.

Чуть не лопающийся от самодовольства Шафт сел, а вместо него поднялся Райнхард.

– Именно поэтому я вызвал вас сюда, – под взглядом его ярких льдисто-голубых глаз оба адмирала выпрямились в своих креслах. – Я назначаю Кемпфа командующим операцией, а Мюллера – его заместителем. Следуйте предложенному инспектором по науке и технологиям плану и захватите Изерлон.

Назначение адмирала Карла-Густава Кемпфа командующим и Нейхардта Мюллера заместителем в этой новой операции вызвало несколько волн в имперской армии. Всё же естественно было предположить, что столь масштабной и значимой операцией назначат командовать одного из адмиралов флота, Ройенталя или Миттермайера.

Конечно, ни один из адмиралов флота не делал никаких публичных заявлений по этому поводу, но, общаясь наедине, они не могли сдержать разочарования.

– Наверняка, – говорил Миттермайер, – это решение принято не без участия Оберштайна, «его превосходительства начальника генштаба».

Такое предположение было вызвано предрассудками, а не размышлениями, но оно оказалось недалеко от истины. Когда Райнхард спросил у Оберштайна совета насчёт того, кому можно поручить командование операцией, тот не стал отвечать сразу, а спросил мнения капитана Фернера, ставшего одним из его помощников.

– Если адмиралы Ройенталь и Миттермайер добьются успеха, – ответил Фернер, – то единственным оставшимся званием, в которое можно произвести их в качестве награды, останется звание гросс-адмирала., что сделает их равными по званию с герцогом Лоэнграммом. А это будет нехорошо в плане сохранения порядка и иерархии. С другой стороны, если выбрать кого-то из адмиралов, то их, в случае успеха, можно будет произвести в адмиралы флота, что, помимо прочего, не позволит Ройенталю и Миттермайеру слишком отдалиться от остальных. И даже в случае неудачи поражение не будет столь тяжёлым, так как вы не использовали главных козырей.

Это мнение совпадало и с мыслями самого Оберштайна. Чтобы поддерживать порядок в иерархии и поднять авторитет находящегося на вершине, следовало избегать появления номера два. Именно это волновало Оберштайна, пока был жив Зигфрид Кирхайс. Рыжеволосому адмиралу были оказаны всяческие почести после того, как он погиб, защищая Райнхарда. С тем, чтобы предоставлять чрезмерные почести мёртвым, не было проблем, но с живыми ситуация совсем иная. Теперь, когда Кирхайса не стало, не было смысла позволять Миттермайеру или Ройенталю занять освободившееся место. Было жизненно важно создать не номера два, а множество третьих, чтобы расширить мощь и функциональность организации и усилить тем самым диктатуру Лоэнграмма.

В таком случае, если бы Оберштайн никогда не стал пытаться занять место номера два лично, то смог бы избежать критики и обвинений в оппортунизме. Но даже Миттермайер, презиравший Оберштайна, признавал тот факт, что этот человек не жаждет личного продвижения. Он хотел чего-то другого.

– Тогда пусть будет Кемпф, – сказал Райнхард, выслушав совет Оберштайна выбрать одного из адмиралов. – Он стремится смыть позор предыдущего поражения. Давайте дадим ему шанс.

На роль же заместителя Райнхарду был нужен кто-то, кому не обидно было бы находиться в подчинении у Кемпфа, так что он выбрал Мюллера, который был моложе и менее опытен.

Примерно в это время где-то внутри психики Райнхарда появилась завеса между ним и той бешеной страстью, что привела его к нынешнему положению, и он развил точку зрения, с которой мог холодно и отдалённо рассматривать всё, включая и самого себя. Он не знал, называть это холодной страстью или сухой пустотой. Он чувствовал себя так, словно его ноги, созданные для того, чтобы возносить в небеса, внезапно лишились всех сил.

Он знал причину этого, просто не мог посмотреть ей в лицо. Райнхард продолжал говорить себе, что он сильный человек, не нуждающийся в помощи или понимании других. Раньше он не заставлял себя думать так. Ему достаточно было обернуться, и там, на расстоянии полутора шагов, всегда был Зигфрид Кирхайс. И всё становилось легко и понятно. Вот и всё! Мечта стоила чего-то, потому что было, с кем её разделить. И теперь ему приходилось заново осмыслить своё честолюбие: прежде оно было на двоих, а не только его.

Всё будет принадлежать ему. Даже потеряв свою тень, даже если одно из крыльев отрублено, всё равно его клыки дотянутся до цели. Если Райнхард фон Лоэнграмм когда-нибудь лишится своих клыков, то и тот факт, что он родился в этом мире, потеряет всякий смысл. И сейчас ему нужно заточить их, даже если в итоге им придётся сломаться.

IV</p