Глава 46. Три Длинных Копья
Мэн Хао бывал в уезде Юнькай несколько раз, обычно для покупки ручек, чернил, бумаги и чернильных камней. Возможно, богатство этой деревни подстегнуло спрос на товары для ученых, поэтому цена на принадлежности для письма была ниже, чем где бы то ни было.
Даже спустя три года деревня ни сколько не изменилась. Когда Мэн Хао шёл по улице, от него не ускользнуло, что снаружи многих магазинов висели большие фонари, на которых был начертан символ «Ли».
Из рассказов Толстяка, он знал, что его отец – самый богатый человек Юнькая и владеет практически половиной уезда. И он владел не только землей, но и торговыми местами, все из которых были помечены символом «Ли».
Расспросив прохожих, он выяснил, где находится дом Толстяка и без промедления направился туда. Солнце медленно садилось за горизонт, покрывая все мягким светом.
Он быстро добрался до восточной оконечности уезда Юнькай, где раскинулся огромный особняк, окруженный густым лесом и величественными строениями. Над дверью, которую сторожили вассалы, висел знак со словами: «Особняк Ли». Изнутри раздавались обрывки песен и веселья.
Тело Мэн Хао сверкнуло, и он оказался внутри.
Особняк действительно оказался не маленьким, во внутреннем дворе певцы и танцоры давали представление. Мэн Хао заметил невероятно толстого мужчину средних лет в роскошном халате, вылитая копия Толстяка. Очевидно, что это был его отец. Рядом с ним сидел юноша с расчетливым лицом.
Выглядел он крайне надменно и был облачен в дорогие одежды. Но его тело казалось немного ослабевшим, словно он переусердствовал с вином и женщинами. В руке он держал чашу с вином, а его глаза непристойно сверкали, когда он смотрел на певиц и танцовщиц.
«Еще не пришла?» – нахмурившись, спросил юноша. В тоне его голоса сквозили холодные нотки, и в тоже время скука.
«Уже скоро, совсем скоро» – сказал отец Толстяка очень смущенно, выдавив из себя подобострастную улыбку. «Юный Господин Чжао, подождите еще немного. Моя невестка весьма неспешная особа», – только эти слова слетели с его губ, как вдалеке показалось несколько служанок. За ними шла молодая девушка. На ней длинное тончайшее одеяние, а волосы закрепляла заколка в виде феникса. Чиста и красива, но на лице ее застыл страх. Когда она приблизилась, то невольно поежилась, будто от холода.
«Отец…» – подходя, сказала она и поприветствовала его поклоном.
«Сян-эр, этот юный господин из дома Чжао уезда Юньхай», – мягко сказал отец Толстяка. «Почему бы тебе не налить ему выпить?» – он извиняющейся посмотрел на свою невестку. Хотя его сын пропал несколько лет назад, она, не жалуясь, продолжала ждать его возвращение. Она относилась к своему свёкру с крайним почтением.
«Приветствую юного господина Чжао», – сказала девушка мягко, склонив голову. Она была напугана, но понимала, что семья сейчас находится не в лучшем положении. Она подняла кувшин с вином и налила немного в чашу, которую она, взяв двумя руками, протянула юноше.
Он не спускал с неё взгляда своих маслянистых глаз, с трудом сглотнул слюну. Из-за невероятной красоты девушки глубоко внутри он уже был готов немного пошалить. Он похотливо улыбнулся и когда принимал от нее чашу, попытался схватить её за руку. Девушка, как испуганная лань, отскочил прочь, уронив чашу на пол.
«Как ты смеешь!» – взъярился юный господина Чжао. Он со всей силы пнул стол, отчего во все стороны полетели яства и вино. Он ткнул пальцем в сторону отца Толстяка: «А теперь послушай меня, Ли Дафу. Мой младший брат вернулся и теперь он Бессмертный. Ему нужно твое богатство, а не твоя жизнь! Я, чувствуя сострадание, замолвил за тебя словечко перед ним, и теперь ты решил меня унизить?»
«Юный господина Чжао, это…» – начал отец Толстяк запинаясь.
«Закрой пасть! Запомни, ничто не кончено! Если у тебя есть хоть капля мозгов, то ты позволишь своей невестке провести ночь со мной. Если она удовлетворит меня, тогда, быть может, я еще раз замолвлю за тебя словечко перед моим младшим братом…» – холодно рассмеявшись, он уставился на девушку, которая с каждой секундой становилась всё белее. Грязная ухмылка возникла на его лице.
А лицо отца Толстяка стало пепельно бледным. Вначале этот юноша попросил, чтобы она поднесла ему вино, на что он и согласился. Но тут он перешел все границы. Он заскрипел зубами. Его сын пропал, а теперь он не может защитить даже свою невестку. Какой смысл так жить?
(Прим. Поднесение и наливание вина обычно осуществляется в знак уважения)
“Проваливай! – взревел он, – Катись отсюда! Охрана, вышвырните его! Даже если семья Ли обанкротится, я не позволю оскорблять меня какому-то дому Чжао!»
«Впечатляет», – засмеялся юный господин Чжао. Он развернулся и пошел прочь, глаза его при этом опасно блеснули.
Видя во что превратился банкет, молодая девушка закусила губу и заплакала. Она горько опустила голову, словно собираясь что-то сказать.
«Не волнуйся об этом, – утешал отец Толстяка, – в этих землях осталось ещё место закону. Пожалуйста, уведите юную леди». Появившиеся слуги увели девушку. Наступила тишина. Отец Толстяка начал дрожать. Он зашатался и на глазах, будто лишился десятка лет жизни.
Покачав головой, он отправился к себе. Дойдя до здания, он распахнул дверь и вошел внутрь. Это была роскошная комната, но она могла выглядеть и лучше, не покрывай всё следы зубов.
«Фугуй, где же ты? – пробормотал отец Толстяка, упав на стул, – Почему до сих пор не вернулся…?» Сейчас он выглядел ещё старее. Он нежно погладил след от зубов на своем столе.
«У него все хорошо», – нарушил тишину голос. Отец Толстяка поднял голову, в его глазах появился страх, когда он понял, что еще кто-то помимо него находится в комнате. Этот кто-то стоял у окна. Он не имел ни малейшего понятия о том, как тот сюда попал.
Он был одет в длинный синий халат и выглядел как ученый. Конечно же – это Мэн Хао.
«Ты…» – встревожено подскочил Ли Дафу. Он попятился на пару шагов.
“Я друг Ли Фугуя из Секты, зовут меня Мэн Хао, я из уезда Юньцзе”, – Мэн Хао повернулся к нему. Он перевел взгляд со следов зубов на подоконнике на Ли Дафу.
“Мэн Хао!” – воскликнул Ли Дафу. Он узнал это имя. Когда он расследовал исчезновение своего сына несколько лет назад, то выяснил, что в это время пропали еще три мальчика. Одним из них был Мэн Хао.
«Фугуй, он…» – задрожал Ли Дафу. Его сковала нерешительность.
«Сейчас он не в государстве Чжао, но я думаю, он скоро вернется», – Мэн Хао прошел вперед и уселся на стул. «Я видел, что произошло во дворе только что, – продолжил он спокойно, – я останусь здесь на пару дней и обо всем позабочусь». Он вытащил листок бумаги и положил на стол: «Мне нужно, чтобы вы выковали эти три копья согласно моим инструкциям, будьте так любезны. Одно из железа, одно из серебра и одно золотое копье». После чего он закрыл глаза.
Ли Дафу колебался, но потом закивал головой. Неважно, насколько невероятно это прозвучало, он всё равно поверил Мэн Хао. Не сказав ни слова, он поднял лист бумаги и поспешил на улицу.
Что до юного господина Чжао, он покинул имение Ли и уезд Юнькай мрачный как туча. Вместе со своими вассалами он, скрипя зубами, вернулся в уезд Юньхай уже за полночь. Войдя домой, он с размаху ударил себя по лицу, оставив алеющий след от ладони. Вскоре он вернулся на его лице застыло почтение, и даже благоговения. Он тихо спросил: «Младший брат, ты не спишь?»
«В чем дело?» – ответил тот холодно. Его голос слегка срывался, будто владелец проходил пубертатный период.
«Дом Ли не только отказался выслушать наше предложение, они еще и унизили меня. Смотри, они ударили меня», – выдал юный господин Чжао униженно, склонив голову.
Дверь медленно открылась, и оттуда вышел юноша, одетый в богато украшенное одеяние. На вид ему было около 12-13 лет. Черты лица будто выточил скульптор, но немного не хватало, чтобы его считали по-настоящему красивым. Будь здесь Мэн Хао, этот юноша тут же бы прикинулся лягушкой перед ним. Он был одним из учеников спасенных Главным Старейшиной Оуяном, когда распустили Секту Покровителя. Это был не кто иной, как слуга Мэн Хао – Чжао Хай.
Его посетила та же идея, что и Толстяка – стать богатым землевладельцем. Раз Толстяка больше нет, он вернулся и принялся отбирать имущество богатых местных семей. На самом деле он уже вынашивал планы, как бы разобраться с Ли Дафу, будучи ещё учеником Секты Покровителя. К его большому сожалению по возвращению семья Ли строго настрого запретила её членам разглашать информацию о семейных активах.
«Ты ни на что не годный дурак», – холодно хмыкнул Чжао Хай. «Ты хоть понимаешь, насколько ты туп? У этого отпечатка неправильный угол. Очевидно, что ты ударил себя сам», – сказал он с отвращением. Но этот человек приходился ему старшим братом. Он сдвинул брови: «Не важно. В моей Культивации намечается прорыв. Через семь дней я лично отправлюсь в дом Ли». Он вернулся обратно в свою комнату, хлопнув дверью. Юный господин Чжао выглядел довольным. Он уже представлял, как эта девица будет стонать под ним через несколько дней.
Спустя семь дней Чжао Хай, сложив руки за спиной, вышел из своего дома в уезде Юньхай. За ним неотступно следовал юный господин Чжао. Они также взяли с собой группу вассалов их семьи. В их глазах читалась жажда убийства, когда они вместе направились прямиком в уезд Юнькай.
В это время Мэн Хао сидел, скрестив ноги в комнате Толстяка и медитировал. Около полудня в его дверь мягко постучали. Мэн Хао открыл глаза и увидел, как Ли Дафу вошел в комнату. За его спиной толпились десять вассалов. По трое они держали три копья: железное, серебряное и золотое.
Сеть изящных линий покрывала их поверхность, отчего они выглядели просто и в тоже время роскошно. Мэн Хао поднял руку, и железное копье вырвалось из рук вассалов и полетело к нему. Ли Дафу и его слуги удивленно разинули рты.
Железное копье получилось невероятно тяжелым. Увидев, как оно полетело к Мэн Хао, у них затряслись поджилки.
Ли Дафу задрожал, но глаза его засветились. Он и раньше подозревал, что Мэн Хао не простой человек. Лишь отчасти доверяя ему, он все равно выполнил его просьбу и приказал выковать три копья. Но теперь его предположение подтвердились. Этот человек явно не прост.
Мэн Хао кивнул и забрал серебряное и золотое копье. Он взмахнул ими пару раз, после чего удовлетворенно убрал их в свою бездонную сумку взмахом рукава. И тут с глухим стуком все слуги упали на колени и склонили головы, шокированные до глубины души.