Том 1. Глава 6

Пятница.

Харуюки понуро тащился по переулку среди прочих учеников, шагающих с написанным на физиономиях предвкушением послезавтрашнего выходного и конца долгой недели.

— Такой… такой, как я… — пробормотал Харуюки; несмотря на раннее утро, он успел уже зарядиться максимальным уровнем презрения к себе.

Если сон, который он видел в ночь после установки «Brain Burst», был самым страшным за всю его жизнь, то вчерашний его сон — самым низким и отвратительным. Если бы участницей сна, делавшей такое, о чем Харуюки знал только по виртуалу, была лишь Черноснежка, это, может, был бы лучший сон в его жизни. Но не успел он опомниться, как число людей во сне увеличилось до двух, и второй участницей была…

— Ауу… ааа…

Харуюки отчаянно сражался с желанием схватиться за голову и побежать.

Говорят, сейчас производители нейролинкеров яростно соперничают между собой, пытаясь создать мечту многих — программу «Запись снов». Слава богу, что такой программы пока не существует. Хотя — ну, Харуюки не мог не признать, что часть его, напротив, сожалела об этом…

— Йо, доброе утро, мальчик!

Одновременно с жизнерадостным возгласом кто-то хлопнул Харуюки по плечу, так что он аж подпрыгнул.

Развернувшись и увидев красавицу в черном, он подпрыгнул опять.

— Хиэааа?!

— …Что это было? Сейчас в моде такие приветствия? — поинтересовалась Черноснежка с подозрительным видом. Харуюки замотал головой.

— Не, ни-ни-ничего!!! Эмм, д-доброе утро, семпай!

— …Мм.

Вскинув голову, Черноснежка кашлянула разок и сказала:

— Мм… это… В общем, я… извиняюсь за вчерашнее. Я вела себя не как взрослый человек.

— Н-не… ничего подобного, вообще ничего такого. Это я должен извиняться… Я ушел домой, даже не попрощавшись как положено…

Как только они остановились, чтобы не говорить на ходу, рядом начали скапливаться школьники в той же форме. Не только первоклассники — ученики вторых и третьих классов тоже с восхищением в глазах ждали возможности поздороваться с Черноснежкой. Харуюки и Черноснежка глазом моргнуть не успели, как позади них собралась толпа.

Увидев это, Черноснежка поздоровалась со всеми сразу, воскликнув «эгей, доброе утро всем!», после чего хлопнула Харуюки по спине и пошла вперед. Когда он не без труда ее нагнал, она продолжила уже шепотом, Харуюки на ухо:

— Нет… понятно, что тебе захотелось уйти. Я обращалась с твоей дорогой… подругой трусливо и низко. Из-за этого тебе пришлось дать невыполнимое обещание, что ты все проверишь с помощью Прямого соединения. Я искренне извиняюсь.

— Э? Аа… Вообще-то я это сделал… в смысле, Прямое соединение.

— …Что?

Ее лицо застыло. У Харуюки возникло ощущение, что что-то не так, но, прежде чем он успел толком насторожиться, она продолжила:

— Где вы это делали?

В ее голосе звучал металл, так что у Харуюки не осталось выбора, кроме как отвечать правду.

— Это, это… у нее дома…

— Где именно у нее дома?

— В к-комнате… в ее к-комнате.

— …Хо.

Черноснежка почему-то ускорила шаг. Ее шаги были куда длиннее, чем его, так что Харуюки пришлось бежать, и со лба тут же полил пот. Пара секунд у него ушла на то, чтобы догнать Черноснежку и продолжить разговор.

— Вот, и я заглянул в ее память… и оказалось, в ее нейролинкере —

— Какая была длина кабеля?

Исходящая от Черноснежки аура буквально впивалась в Харуюки. Ему становилось все страшнее; робким голосом он ответил:

— Три… дцать сантиметров.

— …Хм.

Цок-цок-цокцокцокцокцокцок.

Харуюки мог лишь провожать глазами удаляющуюся с пугающей стремительностью фигурку Черноснежки и раскачивающуюся на ходу гриву ее длинных волос.

Не понимаю. В мире полно вещей, которые я просто не могу понять.

Серьезно слушая учителя на утренних уроках (отчасти как способ сбежать от собственных мыслей) и сделав в тетради гору записей, Харуюки к звонку на большую перемену так и не смог придумать, что делать.

Если рассуждать логически — следовало немедленно отыскать Черноснежку и рассказать ей о бэкдоре, который Сиан Пайл установил в нейролинкер Тиюри, а потом посоветоваться, как отследить пакеты. Но прежде — если он не поймет, почему у Черноснежки со вчерашнего дня такое плохое настроение, то не сможет сосредоточиться на разговоре.

Да, само его присутствие заставляло людей рядом с ним испытывать чувство отвращения. Удивительно было бы, если бы кого-то не раздражал жирдяй, с которого вечно пот льет рекой и который мямлит что-то еле разборчиво. И от выражений на их лицах Харуюки пугался еще сильнее, отчего его голос становился еще тише, и так до почти полной неслышимости.

Может, Черноснежка до сих пор просто терпела его присутствие. А сейчас дошла до предела.

Если так, лучше бы отказаться от идеи поговорить с ней лицом к лицу в реале. Если они будут разговаривать своими аватарами в Полном погружении, он по крайней мере не будет потеть, да и громкость голоса там подстраивается автоматически. Решить вопросы так — мягко и эффективно — для него тоже было бы идеальным вариантом.

Харуюки повторял себе эти слова, уставившись на свою парту, когда откуда-то сверху раздался незнакомый громкий голос.

— Привет! Ты Харуюки Арита-кун из класса один-два, верно?

Он испуганно вскинул голову. Перед ним стояли две незнакомые девушки. На плечах у обеих виднелись голографические бейджики, свидетельствующие, что они выполняют поручение своего кружка. «Кружок школьной газеты».

Биип! Перед глазами Харуюки, едва не свалившегося на пол от удивления, зажглась иконка [SREC] — она означала, что собеседник записывает разговор. Разумеется, делать это на территории школы в большинстве случаев запрещено, но есть ситуации, когда можно.

Например — когда кружок школьной газеты берет интервью.

Харуюки даже взглянуть был не в силах на одноклассников, с интересом наблюдающих за развитием событий. Ему захотелось кинуться наутек — и плевать, как он будет выглядеть. Но, словно газетчики были к такому привычны, сзади тоже кто-то стоял и перекрывал путь к бегству.

Харуюки так и застрял в полувставшем состоянии; а девушка-газетчица перед ним выставила вперед руку с голографическим дисплеем и бросила вопрос, попавший прямо в яблочко.

— «Умесато реал таймс», рубрика «Хед☆шот в героя слухов»!!! Сразу к делу: верен ли слух, что Арита-кун встречается со знаменитой Черноснежкой-сан?!

Харуюки покосился на мигающую иконку записи.

Собрал волю в кулак и сумел ответить более-менее спокойным голосом:

— Это враки. Сплетни. Абсолютно пустые.

Пальцы журналистки яростно забегали по невидимой клавиатуре, потом она пошла в контратаку.

— Но, согласно имеющейся у нас информации, Арита-кун дважды был в Прямом соединении с Черноснежкой-сан в рекреации, а потом даже был с ней на свидании в кафе рядом со школой, и тоже в Прямом соединении!

— Что…

Глядя сверху вниз на офигевшего Харуюки, в голове у которого билась одна мысль: «Это-то ты откуда знаешь?» — девушка шевельнула головой, так что редко встречающиеся в наши дни очки на ее лице бликанули.

Плохо, очень плохо. Если он сейчас даст неверный ответ, взять назад потом уже не удастся.

Харуюки с легкостью вообразил кучу сенсационных заголовков. Он даже услышал боевой клич фан-клуба Черноснежки, когда они эти заголовки увидят; они наверняка возжаждут его крови.

Чувствуя, как у него дергается щека, Харуюки заставил свой мозг думать втрое быстрее, чем когда он дрался с Эш Роллером, и придумал наконец достаточно невинный на вид ответ.

— Ээээ… н-ну это. Я, я, я довольно много знаю о работе нейролинкера, и, эммм, у нейролинкера семпая были проблемы, она попросила меня его починить, и я починил; а в кафе была просто компенсация за это. Больше ничего тут нет, ни капельки.

Деревянно улыбаясь, он замотал головой. Девушка из кружка газеты прекратила печатать и нахмурила брови.

Даже если они видели Харуюки и Черноснежку в Прямом соединении, они не могли знать, беседуют эти двое или просто он возится с ее нейролинкером. Не бог весть какая отмазка, но опровергнуть ее не удастся.

Успокоившись, Харуюки продолжил говорить, пытаясь еще укрепить свою оборону.

— И потом… вы только посмотрите, как она себя ведет, когда я рядом, и вы сразу все поймете. Когда семпай говорит со мной, она постоянно расстраивается. Чтобы мы с ней встречались — это просто невозможно.

На этом интервью закончилось.

Так он подумал; однако девушка вздернула голову и повторила его слова, будто сомневаясь:

— Расстраивается? На это было совсем не похоже…

— Да п-правда! Да вот сегодня утром — она ушла вперед одна, рассердилась непонятно на что… Она всегда так себя ведет, когда я говорю про Тию, в смысле про Курасиму…

— Про Курасиму… сан? Ты имеешь в виду ту, которая ругалась о чем-то с Черноснежкой-сан у ворот школы?..

Несколько раз моргнув за стеклами очков, газетчица вдруг переменилась; от ее драматического настроя не осталось и следа, и она шевельнула пальцем, после чего иконка записи перед Харуюки исчезла.

— ?.. Все, интервью закончено?

— Эээ, ну… в общем…

Как-то с запинками произнеся эти слова и переглянувшись со своей коллегой, стоящей у нее за спиной, она продолжила говорить, судя по всему, в своем нормальном стиле.

— Ну, понимаешь. По правде сказать, мы тоже сомневались и пришли за информацией, полагая, что это какая-то глупая ошибка, но…

— Но?..

Девушка наклонилась к Харуюки и прошептала так тихо, что лишь он один мог слышать.

— Слушай, Арита-кун. А не может быть так, что… ну, мне так кажется… но, может, ты и Черноснежка-сан правда… это?

— Хаааа?!

— Ну, знаешь, если она расстраивается всякий раз, когда ты говоришь про эту Курасиму-сан, с которой ты дружишь, это называется, ну… сам знаешь?

Ее подруга по кружку, стоящая рядом, продолжила:

— Ага. Это может быть только одно…

И обе они прошептали хором, будто какие-то оракулы в храме:

— …Ревность, да?

Придя в чувство, Харуюки обнаружил, что сидит в своей привычной кабинке в мужском туалете.

В конечном итоге он таки сбежал; однако сил на то, чтобы раскаиваться в своем поступке, у него не было.

Ревность? Оно вообще как пишется? Не знаю такого слова в японском языке.

От собственных мыслей ему тоже хотелось сбежать, но кандзи уже намертво запечатлелось в его мозгу, точно выжженное раскаленным клеймом.

Черноснежка раздражалась всякий раз, когда они говорили о Тиюри, из-за… ревности.

Да, так сказали те две девицы.

Ревность. Зависть. Иными словами, Черноснежка не притворялась и не прикалывалась, она на полном серьезе —

— Не может быть, — пробормотал Харуюки, заглянув туда, куда должна была прийти эта его мысль. Это просто не могло быть правдой. Такое может случаться с другими, но с ним, Харуюки Аритой — никогда. Не думай об этом. Не желай этого. Иначе — можно не сомневаться — ему после предстоит вертеться в кровати, страдая от сожалений, в два-три раза больше, чем сейчас.

Харуюки откинул голову, стукнувшись затылком о сливной бачок, и вновь сказал себе:

— Этого не может быть… не может.

Но чем больше он говорил себе об этом, тем больше разных мелких поступков, выражений лица и слов Черноснежки мелькало у него в голове.

И в тот раз… и в тот, и вон в тот… она что, правда?..

— …Не может быть!!!

Бам! Харуюки стукнул по стене кабинки и обхватил голову руками.

Даже продолжать думать было больно; Харуюки охватило желание убежать более сильное, чем когда-либо, но — едва он собрался отдать команду на Полное погружение…

…как вспомнил безумный счет, набранный Черноснежкой в виртуальном сквоше.

Ему никогда в жизни не перекрыть этот счет. А раз так, он не может больше сбегать от реальности в ту игру.

— …Почему, — вновь пробормотал он, на этот раз чуть громче. — …Почему?! Почему я?!

У тебя есть все. Внешность, мозги, атлетизм, манеры и даже — единственное, что было моей гордостью, — реакция в виртуальных играх.

А я — всего лишь омерзительный тип с жирным, потливым телом и тупой рожей.

Иными словами — у меня нет ничего, что было бы лучше, чем у тебя.

— И все-таки… почему ты сказала, что в меня веришь?..

Конечно, Харуюки — человек, пригодный для установки «Brain Burst», тот, кого Черноснежка долго искала.

Но все равно — ну, их трое таких в одной средней школе, и все. Ничего другого это не означает.

Более того, у Сильвер Кроу с его здоровенной головой-шлемом на высоком и тощем, будто проволочном, теле нет никаких навыков, кроме ударов руками-ногами-головой. С таким дуэльным аватаром от него и не может быть никакой пользы, кроме помощи в вычислении истинной личности врага, Сиан Пайла. А раз так — он хочет, чтобы с ним обращались соответственно. Он хочет, чтобы им просто командовали — холодно и безразлично, как шахматной фигурой.

Ни на что большее он не претендует. Он даже и мечтать не может о чем-то сверх того. И все же — почему, почему Черноснежка вела себя так, делала такое лицо, смотрела на него такими глазами?

В конце концов Харуюки пришел к единственному выводу и вцепился в него, надеясь, что хоть теперь его мозг успокоится. Вряд ли ему удастся найти какое-то другое объяснение.

Хотя человека, трясущего с Харуюки обеденные деньги, в школе больше не было, все равно обед он пропустил, однако голода даже не почувствовал. Вторую половину занятий он пережил с полным безразличием.

На классном часе учитель вроде как говорил что-то про Араю и его шайку, но это Харуюки тоже пропустил мимо ушей. Когда прозвенел звонок и одноклассники пулей вылетели из кабинета, предвкушая конец недели, он медленно встал и взял сумку.

Так же медленно подошел к выходу из школы, переобулся и покинул здание.

Хотя был только четвертый час дня, осеннее солнце уже стало красным и опустилось к горизонту, освещая школьные ворота. Заметив черный силуэт, который стоял у ворот, сливаясь со столбом, Харуюки поплелся к нему.

— …Привет.

Черноснежка остановила руку, печатавшую что-то на голографической клавиатуре, и помахала Харуюки, напряженно улыбнувшись. Возможно, она нарочно взяла сюда, в это холодное место, работу, которую вполне могла выполнить в комнате студсовета.

Харуюки лишь молча склонил голову.

Между ними повисло неловкое молчание. Дул холодный ветер, шелестя листьями у их ног.

Поскольку Харуюки продолжал стоять, опустив голову, Черноснежка слегка прокашлялась и продолжила:

— …Давай пойдем, заодно поговорим.

— Угу, — тихо ответил Харуюки и кивнул.

Черноснежка вышла из ворот школы молча, Харуюки семенил на шаг сзади и чуть левее.

Минуту или две они шли, не произнося ни слова, потом Черноснежка вновь кашлянула и сказала:

— Эммм… это… Я очень извиняюсь за сегодняшнее утро. Я вела себя странно.

— Не, я… в общем-то, не против. Я тоже должен извиниться, что не пришел к тебе на большой перемене.

Услышав этот нетипично связный ответ Харуюки, Черноснежка сперва вроде бы склонила голову чуть набок, но тут же кивнула.

— Тогда ладно, но… ммм. Я и сама не знаю, что именно на меня нашло, но… да, когда речь заходит о Сиан Пайле, я просто не в состоянии сохранять хладнокровие.

Устремив взгляд строго вперед, Черноснежка говорила, пожалуй, чересчур быстровато…

Харуюки сухо перебил:

— Да, насчет этого. Я нашел, какая связь между Сиан Пайлом и Курасимой.

— …Э? А… П-понятно. Давай об этом поговорим через Прямое соединение. Чтобы никто не услышал, о чем мы говорим, — быстро проговорила Черноснежка и вместо кармана пошарилась в сумочке, свисающей с правой руки.

Вытащила она маленький бумажный пакетик с названием магазина, расположенного рядом со школой Умесато. С треском отодрав скотч, Черноснежка извлекла из пакетика новый XSB-кабель.

— Ээ, я случайно повредила кабель, которым мы пользовались вчера. Вот, и… там были проблемы с ассортиментом, и я смогла купить только этот.

Харуюки намеренно проигнорировал объяснение Черноснежки, больше смахивающее на оправдание, и взглянул на метровый кабель — самый короткий, какой продают в магазинах. Не глядя Черноснежке в глаза, он молча взял конец кабеля и вставил штекер в свой нейролинкер.

— …

Черноснежка, похоже, ждала, что Харуюки скажет что-то, но в конце концов вставила второй штекер в разъем своего нейролинкера. Как только появившееся предупреждение о проводном соединении исчезло, Харуюки послал ей свою сухую мысль.

«Сама Курасима — не Сиан Пайл. Сиан Пайл заразил нейролинкер Курасимы вирусом и установил бэкдор. Вот почему он появляется на арене в той точке школы, где находится Курасима».

Договорив до этого места, Харуюки замолчал. Черноснежка ответила не сразу.

Но наконец ее голос раздался у него в мозгу; звучал он подозрительно, а может, просто чуть испуганно.

«…С тобой ничего не случилось?.. Какой-то ты… странный с утра».

«Не особо… ничего такого», — ответил Харуюки, идя в метре от Черноснежки и упорно стараясь не смотреть на нее.

«Но… может, ты сердишься? Потому что я странно себя вела сегодня утром и вчера?»

«Ну что ты. Мне не за что сердиться на семпая… Со мной все в порядке, так что давай вернемся к важному».

И вновь по тонкому кабелю потекло лишь молчание.

Постепенно спускались сумерки; дома, выстроившиеся по левой стороне переулка, создавали мрачную и унылую атмосферу; пешеходы казались черными тенями. Никто не обращал внимания на Харуюки и Черноснежку, идущих в Прямом соединении, — их словно было только двое, пробирающихся сквозь безмолвную страну теней.

«…У тебя есть доказательства?»

Внезапно холодная мысль прозвучала у Харуюки в голове.

«Ты нашел твердое доказательство, что Курасима-кун — действительно не Сиан Пайл?»

«Нет. Если бы я притронулся к вирусу, был риск, что он бы заметил, поэтому я только проверил».

«Хо. Разумное решение, но в то же время из-за него твоей находке недостает убедительности. Даже я никогда в жизни не слышала, что «Брэйн Бёрст» может подключаться через бэкдор, — как же я могу верить твоим словам?»

Черноснежка как будто тщательно подбирала слова; ее мысли звучали все острее и острее. Харуюки стиснул зубы и ответил еще более монотонно:

«То есть ты намекаешь на возможность, что историю с вирусом я выдумал… короче, что я переметнулся к Курасиме, Сиан Пайлу? Если так, вопрос вообще не в доказательствах и ни в чем таком. Все зависит от того, какое решение примет семпай».

«…Я ничего такого не говорила. Тебе просто показалось».

Мысленный голос Черноснежки чуть задрожал, но Харуюки стойко молчал.

«…Ты действительно искренне так считаешь?»

Черноснежка внезапно остановилась; слова ее зазвучали напряженно, и температура вокруг, казалось, резко упала.

«Если я приду к выводу, что ты переметнулся к Сиан Пайлу, я в ту же секунду нападу на тебя, отберу все твои Бёрст-пойнты, и твой «Брэйн Бёрст» автоматически деинсталлируется. Ты навсегда потеряешь способность ускоряться. Ты понимаешь, о чем я говорю?»

«Понимаю. Я просто пешка, не более чем орудие, которым ты можешь пользоваться по своему усмотрению. Когда нужда во мне отпадет, ты меня отбросишь».

«…Ты…»

Внезапно Харуюки почувствовал, что его левое плечо легонько сдавили.

Подняв глаза, он обнаружил лицо Черноснежки прямо перед собой — застывшее, точно ледяная скульптура. Однако в черных как ночь глазах бушевали чувства; они буквально пытали.

«Ты действительно сердишься на меня. Конечно, и я вела себя не идеально. Но, — ее губы дрожали, слова звучали напряженно, будто она сдерживалась изо всех сил. — …Я тоже не могу полностью контролировать эмоции. Когда я раздражаюсь, это отражается и на моем мышлении. Особенно когда дело касается тебя… и Курасимы-кун…»

Отведя на секунду глаза, Черноснежка с трудом продолжила говорить, ее бледные щеки напряглись.

«…Ладно, если ты хочешь узнать причину, я скажу. Я…»

Но, прежде чем Харуюки получил по кабелю ее мысль, он отвернулся и перебил.

«Ничего, можешь не говорить».

«Э… ч-что?..»

«Смотреть на это тоже трудно. Больно видеть».

«Ты о чем говоришь… Что ты… имеешь в виду?»

Уцепившись взглядом в одну дорожную плитку справа от себя, Харуюки произнес «единственный вывод», к которому он пришел сегодня днем.

«Ты… ненавидишь себя, да?»

Он услышал резкий вдох.

Харуюки прекрасно сознавал, что слова, которым он сейчас придает форму, назад уже не взять.