Том 3. Глава 1. Сезам, откройся
24 МАЯ, 1925 ГОД ПО ЕДИНОМУ КАЛЕНДАРЮ, АРКАНЗАС, ЕДИНЫЕ ШТАТЫ
В нежно струящихся лучах Арканзасского солнца она подбежала к своей любимой бабушке и показала сумку ярко-красных яблок.
— Эй, бабушка, куда мне положить эти яблоки, которые нам дали соседи?
— Мэри, неужели ещё яблоки? Должно быть, жена Карлоса тебя любит.
Безмятежно улыбаясь, старушка начала медленно вставать с кресла. Её внучка была достаточно любезна, чтобы подать руку. Заметив настоящую заботу, пожилая женщина поблагодарила Бога за то, что девочку воспитывали доброй и чуткой.
Соседи гордились своим урожаем, и её внучка сияла словно солнце, получив сумку. Хоть девочка и жила с семьёй, эта страна всё равно была ей чужой. Несмотря на то, что рассталась с отцом, придя жить в новом неизвестном месте, она располагала к себе даже самых трудных людей своей сияющей улыбкой.
Она была сильным ребёнком, достаточно взрослым, чтобы обращать внимание на происходящее вокруг. Она изо всех сил старалась подбодрить всю семью. Старушка гордилась ею за это, но по той же причине находила её обстоятельства очень грустными.
Посему, испытывая смешанные чувства, бабушка стояла бодро и постаралась разрядить обстановку, предложив вместе испечь яблочный пирог. Неспособность сделать что-либо, кроме как волноваться о плачевном состоянии конфликта лишь усиливала её разочарование.
— Вот бы эта жестокая война просто закончилась… — осмотрительно вздохнула старушка, чтобы Мэри не заметила, и медленно направилась на кухню. Мельком увидев дочь, не отрывающуюся от радио, бабушка Мэри вытерла слёзы с глаз. С тем пор, как они получили повестку о смерти её зятя Ансона, солдата Альянса Энтент, явившегося просить обручиться с её дочерью, мать Мэри выглядела апатичной, словно её разум находился где-то в ином месте.
Ансон был упрямым человеком, и у них не раз доходило до рукоприкладства, но по какой-то причине в итоге они неплохо поладили. Теперь фотография счастливой пары служила не более чем напоминанием, что Ансона больше нет. Старушка могла лишь горевать о том, что беспечно не спрятала её.
Она знала, что из-за физического расстояния между Едиными Штатами и Альянсом Энтент, а также полной неразберихой о ходе боевых действий, новости прибывали не особо быстро. Но, наверное, в какой-то момент она позволила себе ослабить бдительность. Она была встревожена военными новостями, но никогда не представляла себе, что Ансон погибнет.
И вот почему она продолжала вспоминать тот день, когда прибыла похоронка, и насколько её это ошеломило.
Извещение? Для нас?
Она пришла в точно такой же спокойный солнечный день, как сегодня.
Дочь старушки наконец-то начала улыбаться снова, по-видимому, расслабившись после возвращения в свой родной город, в то время как её внучка носилась по чужой земле, окрылённая любопытством. Старушка с улыбкой наблюдала за ними.
Плохие новости нагрянули как раз тогда, когда она приглашала девушек на чай в три часа.
Внезапно подкатил автомобиль с флагом Альянса Энтент, из которого вылез представитель посольства. Когда её дочь пошла поприветствовать человека вместо неё, чтобы не напрягать её больную спину, старушка пожалела, что не сказала «Давай я пойду. Мне тоже хотелось бы поговорить с гостем о том и сём».
Тогда она могла бы даже взять конверт, который он дрожащими руками передал с натянутым выражением лица, и где-нибудь его спрятать.
— О Боже! Нет!
Но вместо этого, когда она и Мэри услышали крики и, отложив приготовления к чаепитию, бросились к двери, то увидели её, лежащую на земле в слезах, и людей в чёрном, чьи лица говорили о том, что они больше не выдержат здесь находиться.
Оглядываясь назад, старушка чувствовала себя дурой за то, что в тот момент весело заваривала чай.
Молчаливые мрачные гости в чёрном? Они же фактически одеты на траур, не так ли?
Причина их визита была очевидна.
ПОХОРОНКА.
Она даже не рассматривала такую возможность, выхватывая бумагу из дрожащих рук дочери, но как только прочитала единственную строчку, напечатанную на лицевой стороне, время остановилось.
Её дочь всё ещё не оправилась от шока.
И не только, для неё, вероятно, время всё ещё стоит на этом самом моменте.
После этого её дочь начала одержимо слушать сводки новостей о войне, отвечая и на ободрения Мэри, и на утешения старушки одной и той же пустой улыбкой.
Приводя в порядок посуду на кухне, старушка, бывало, предавалась мыслям.
О том, как война наверняка когда-нибудь закончится. Из того, что она слышала в новостях, Империя, по-видимому, отступала. Она не была уверена в том, что именно происходит, но…все перешёптывались, что война, похоже, скоро подойдёт к концу, и это то, чего она хотела. Всё, что она могла — надеяться. Если война уже заканчивается, тогда, надеюсь, она закончится вскоре.
Вероятно, причина, по которой её дочь ловит радиопередачи с почти религиозным рвением, заключалась в надежде, что Бог обрушит на Империю праведную кару за то, что забрала её мужа.
Разумеется, месть принесёт лишь печаль и пустоту. В своём возрасте старушка знала, что прошлые печали со временем можно преодолеть. Но для её дочери и внучки шок всё ещё был слишком велик, так что покуда боль не притупится и утихнет, она будет терпеть её вместе с ними.
— Ладно, Мэри, давай приготовим этот яблочный пирог.
— Хорошо!
МАЙ, 1925 ГОД ПО ЕДИНОМУ КАЛЕНДАРЮ
Операции следует стартовать с чёткой задачей и целью. В этом отношении Генеральный Штаб одобрил операцию «Schrecken und Ehrfurcht» («Шок и Трепет») как план, воплощающий эти идеалы. Его составили два генерал-майора, Зеттюр и Рудерсдорф.
Намерения их предложения были просты и недвусмысленны.
Проведя радикальные, но прямолинейные атаки, нацеленные непосредственно на вражеский штаб, стало бы возможно разрушить цепочку командования сил противника, приводя в итоге к падению вражеских рядов.
Вот такие дела. На каждую цель будет отправлено по одному подразделению; в этом содержалась простая логика — два плюс два равно четыре.
Основания для этого были очевидны. Обезглавленный враг не мог вести войну.
Даже студент училища смог бы уловить задумку немедля. В конце концов, стратегия приравнивалась к отрезанию головы врага — нейтрализуя способность командовать, жизненно важную для современной армии.
Однако сущность плана заставила многих штабистов поднять серьёзные сомнения с самого начала.
Естественно, штабы считались невероятно важными. Любая армия оборудовала полевой штаб на дружественной территории, далеко за пределами досягаемости врага.
Здравый смысл утверждал, что штаб Республики на Рейнском фронте будет хорошо охраняться. Этот предрешённый вывод был подтверждён разведкой боем ценой большого количества жизней.
Пока они не смогут найти способ преодолеть плотную завесу вражеского перехвата и разобраться со всеми войсками, собранными для обороны, шансы на успех останутся мизерными. Большая часть Генерального Штаба приняла это во внимание и рассудила, что будь они всецело готовы ради прорыва понести потери и глазом не моргнув, потеряли бы целую бригаду воздушных магов в ходе него.
Поэтому когда было оглашено о цели операции «Schrecken und Ehrfurcht» и её приведении в исполнение, многие штабисты подумали, что любой отдавший такой приказ должен быть сумасшедшим. Имелись даже те, кто открыто выступал против операции, утверждая, что она — шутка, которая не даст ничего, кроме как отправить солдат на верную смерть.
Разумеется, никто из реалистов штаба не возражал против изначальной цели операции. Если представлялось возможным уничтожить цепочку командования врага, проникнув сквозь его ряды и взяв штурмом его штаб, не имело значения, на какие жертвы требовалось пойти. При наличии сносных шансов на успех любые потери были приемлемы.
Несмотря на привлекательность смелых авантюр, не взирающих на цену, штабисты отклонили предложение из-за его призрачных шансов. Рисковать ценными войсками в операции с настолько низкой вероятностью успеха было немыслимым преступлением при обычных обстоятельствах.
Будь шансы хорошими, тогда да, кое-какие потери можно было списать. Разве имело значение, насколько высока отдача, если вероятность победы исчезающе мала? Та ли это операция, с которой они связали бы успешный прорыв? Если и правда так, то каждый офицер был бы вынужден с горечью признать, что ему крышка.
В глубине души большинство офицеров Генерального Штаба верили, что будь возможным нанести удар прямо по вражескому штабу, Рейнский фронт не застопорился бы, в первую очередь.
Такой гиблый план обычно выбросили бы на помойку и забыли…но конкретно это предложение было составлено и совместно подписано ни кем иным как генерал-майорами Зеттюром и Рудерсдорфом.
Сперва штабисты были озадачены, осознав, что два авторитета по ведению крупномасштабных манёвренных боевых действий, казалось, предлагали операцию в качестве практичного шага. Они неохотно просмотрели документ, и только при тщательном вычитывании до них дошло, что абсурдный план стоит воспринимать всерьёз.
В итоге, как бы остальным штабистам не хотелось признавать этого, они худо-бедно подтвердили, что операция может увенчаться успехом. Всё зависело от действий бывалого 203-й воздушный магический батальон под командованием майора Тани фон Дегуршафф, чьё прозвище постепенно менялось с элегантного «Белое серебро» на внушающее больше страха и благоговения «Ржавое серебро». Им также требовались аппараты для дополнительного ускорения, позволяющие достичь высоты, на которой перехват невозможен, и дающие скорость, чтобы оторваться от любых преследователей.
На бумаге, по крайней мере, характеристики аппарата для дополнительного ускорения вместе с совокупностью достижений подразделения делали предложение достаточно привлекательным, чтобы оно имело право на обсуждение.
Но даже при всех этих собранных картах, планировщики всё равно колебались — Зеттюр и Рудерсдорф предлагали, ни много ни мало, совместить «Schrecken und Ehrfurcht» со своим следующим главным планом, операцией «Отмычка». Заявление, что без успеха операции «Schrecken und Ehrfurcht» проворачивать операцию «Отмычка» безнадёжно, вызвало особенно жаркие дебаты.
Спор был нешуточный. В конце концов, сделав ставку на операцию «отмычка», Генеральный Штаб уже перешёл опасную черту, отведя войска с Рейнского фронта, шаг, в обычных условиях немыслимый. Они давно уже пересекли Рубикон. Для них было нелегко сохранять самообладание, выслушивая заявления, что их первоначальная ставка теперь зависит от этой авантюрной операции.
Внутренние возражения били ключом, а дебаты, бушевавшие как внутри, так и снаружи залов совещаний, разделили Генеральный Штаб прямо пополам. Назвать план спорным — это ещё мягко сказано.
С офицерами, хватающими друг друга за отвороты в яростном разногласии и матерящими коллег как упрямые дураки, положение дел настолько разнуздалось, что напоминало скорее уж состязание по борьбе. После того, как многие офицеры официально доложили, что «споткнулись», стало очевидно, насколько хаотично разрослись внутренние распри.
Но в итоге Генеральный Штаб решил, что основная цель — атаковать непосредственно вражеский штаб — являлась многообещающей. В конце концов, даже если им не удастся полностью его уничтожить, сама по себе попытка всё равно вызовет немалое замешательство.
Может, это будет и односторонняя донкихотская атака, но Республиканской армии потребуется серьёзно относиться к возможной угрозе того, что подразделение воздушных магов совершит налёт и впоследствии, и это дорогого стоило.
Они могли рассчитывать на этот результат даже при провале атаки. Иными словами, если Имперская армия проведёт один-единственный обезглавливающий удар, Республиканцам придётся постоянно быть начеку касательно следующего. Им придётся разместить ещё больше и без того малочисленных войск в тылу для охраны критически важного Рейнского фронтового штаба.
Это была разумная интерпретация ситуации. И даже в плане «не ошибается лишь тот, кто ничего не делает» предпринять реальную попытку не казалось плохой идеей. По крайней мере, они свяжут в тылу дополнительные вражеские силы.
Некоторые из офицеров даже добавили про себя ещё одну мысль: «У майора фон Дегуршафф в действительности может получиться выжать результаты ещё лучше.
Тем не менее, никто не мог отрицать, что операция являлась рискованной. В худшем случае они отправили бы элитные войска на безнадёжную миссию и могли потерять всех до единого. Разумеется, даже если атакующих уничтожили бы, угроза осталась бы. Она досталась бы дорогой ценой, однако.
Вдобавок, подразделение, которое они планировали отправить, являлось незаменимым любимым проектом, который Генеральный Штаб держал под рукой — подразделение быстрого реагирования с уймой боевого опыта.
203-й воздушный магический батальон изначально был сформирован в качестве эксперимента, но в настоящий момент служил общеизвестной рабочей лошадкой Генерального Штаба, регулярно превосходя ожидания на каждом поле боя. На его не такой яркий, но, тем не менее, жизненно важный вклад в область испытания новых тактик и вооружения также нельзя было закрывать глаза.
Это не то подразделение, которое можно воссоздать за одну ночь, и всё же именно благодаря его элитным способностям все ожидали, что оно преуспеет. Поборовшись с этим противоречием, Генеральный Штаб в конечном счёте решил отправить роту, приняв во внимание количество войск, как необходимое для успеха, так и подходящее по их мнению для развёртывания.
Как только численность сил утвердили, сложная военная машина Империи пришла в полную боевую готовность.
Двенадцать членов 203-го воздушного магического батальона были живо отобраны и перевезены на пусковую базу в тылу в качестве ударной группы, которая воспользуется аппаратом для дополнительного ускорения (кодовое название Фау-1*), чтобы нанести удар врагу за линией фронта.
Участники получили технический инструктаж от инженеров, а также разведданные о вражеской территории. Все приготовления к их боевой миссии были завершены без задержек.
Однако пробный запуск, о котором ходатайствовала майор фон Дегуршафф, запретили из соображений секретности. Такое решение было неизбежным, поскольку вся суть операции заключалась в неожиданной атаке; с точки зрения контрразведки Генеральный Штаб не мог дать на это добро.
Разумеется, делать попытку без практики было рискованно. Генеральный Штаб получил много опасений и сомнений насчёт этого решения. Поскольку шансы успех всецело зависели от того, сможет ли их подразделение использовать фактор неожиданности или нет, на скрытной природе миссии делали упор настолько, что любое несогласие подавлялось. В конце концов, даже майору фон Дегуршафф пришлось признать необходимость контрразведывательных мер, пусть и крайне неохотно.
Команда провела в ангаре упражнения по пилотированию, но реальных запусков с каким-либо оборудованием не было. Взамен, по требованию майора фон Дегуршафф, техобслуживание аппаратов для дополнительного ускорения производилось с особой тщательностью.
График операции был строго и детально проработан, со временем придя к плану как минимум нанести удар цепочке командования врага и временно нарушить его связь. Планировалось, что сразу после нападения на вражеский штаб ударная группа направится на север, где её подберёт дружественные субмарина или корабль.
Дебаты Генерального Штаба окончились тем, что все участники более или менее пришли к соглашению. Подразделение Фау-1 уведомили, и «день Икс» наступил 25 мая.
«Сегодня вы всё ещё можете наблюдать шокирующие результаты» (из книги «История Рейнского фронта», том 3 управления составления военной истории армии Содружества).
25 МАЯ, 1925 ГОД ПО ЕДИНОМУ КАЛЕНДАРЮ, СЕКРЕТНАЯ ПУСКОВАЯ БАЗА ФАУ-1 ИМПЕРСКОЙ АРМИИ
Наблюдающая за восходом солнца на горизонте столь нездоровым взглядом, что распугал бы даже мёртвых рыб, майор Таня фон Дегуршафф твёрдо стоит на взлётной полосе аэродрома, ошеломлённо произнося про себя «Guten Morgen*».
Полученный ею приказ предписывает ей возглавить непосредственную атаку отборной роты на штаб врага, чтобы отсечь голову его армии. Иными словами, хирургическим ударом обезглавить его войска.
Как будто от одного возмутительного приказа недостаточно голова болит, так ещё метод, который ей необходимо использовать, и того хуже.
Обычными средствами пробиться через вражескую оборону невозможно. По-видимому, начальство хорошо это понимает. Поэтому оно по той или иной причине решило, что единственный вариант — применить радикальный подход, и додумалось до управляемой ракеты. Проблема в том, что система управления сделана на месте и вручную.
Проще выражаясь, ей говорят стать человеком-ракетой и ринуться в бой. Если бы Тане не нужно было беспокоиться о своей репутации, она уже прямо сейчас качала бы головой и орала: «Как это произошло?!»
Логически Таня понимает, что операция, которую ей предстоит выполнить — не просто отчаянная авантюра. Нет сомнений, что существует приличная вероятность успеха. Как только план был детально изложен, его стратегическая практичность стала ясна.
Законы прогресса требуют революционных продвижений, взращённых через призму стойкого скептицизма здравого смысла — потенциала для смещения и постоянного оспаривания парадигм. Учитывая это, Таня понимает, что с военной точки зрения её хандру можно считать нерациональной.
Но с другой рациональной точки зрения, само ведение войны, прежде всего — колоссальное разбазаривание. Разумеется, нельзя отрицать, что практически бессмысленное истощение всех ресурсов следует свести к минимуму. При конфликте, урезать расходы, где только возможно — логично и необходимо.
Все данные указывают на то, что требуется принять меры по сохранению. Цифры также подсказывают, что необходимо обеспечить альтернативный источник снабжения для компенсации неизбежных потерь. Если только Империя не захватит активы Республики в рамках примирения, или что-то подобное, страна Тани рухнет под тяжестью постоянно растущих военных расходов. Очевидно, что начальство намерено выбить из Республики репарации.
Это разумно — задействовать в споре статистические данные, чтобы подкрепить здравый смысл или перехитрить его. Таня не может отрицать этого на моральном или эмоциональном основании.
Разумеется, статистика лжёт. Но она — наилучшая разновидность лжи.
Статистически, никто не ожидает, что некто со сбережениями на счёту и страхованием жизни будет подрывником-смертником. Если уж на то пошло, банкиру вообще-то захотелось бы поддерживать длительные взаимоотношения с подобным клиентом. Именно поэтому практичный, хитрый террорист потенциально может облапошить разведку, открыв сберегательный счёт и купив страхование жизни.
Иначе говоря, всё может пригодиться, если правильно его использовать.
Учитывая всё это, Таня полностью осознаёт, насколько глупо легкомысленно заявлять «это невозможно» или «это невыполнимо». Прежде чем возражать выводам других, она более чем рада подвергнуть здравой доле самоанализа собственные.
Тем не менее, глядя безжизненными глазами на гигантский объект перед собой, она повторяет себе всё тот же неразрешимый вопрос: «Как это произошло?»
Какой сумасшедший учёный был способен убедить армию принять столь безумную идею?
«Рота будет запущена посредством пилотируемых ракет, кодовое имя Фау-1». Нужно быть одержимым, чтобы рационализировать подобный план настолько, что его приняли бы Зеттюр и Рудерсдорф… Наверняка это он. Большинство инженеров Имперской армии постоянно закрываются в своих собственных мирках, но Шугель совершенно другой.
— Катись к чёрту, Шугель, ты, кусок дерьма! — хочется визжать Тане, когда она вспоминает того человека.
Мне следовало убить его во время тех пусковых испытаний, шальной формулой или «несчастным случаем» с вычислительной сферой. Даже если он является жалкой, психически испорченной марионеткой Существа Икс — или, скорее, поэтому — кому-то следовало убить его раньше, когда у него ещё оставалось немного человеческого достоинства.
Причина, почему я — или, скорее, Таня — поддаётся эмоциям и не успокоится, пока не пристрелит Шугеля сколько угодно раз у себя в голове, проста.
Она — командир батальона, находящегося на грани распада из-за многочисленных потерь, понесённых в ходе прикрытия тылов, но в тот же миг, как воинская часть наконец-то добралась до дружественной базы в тылу, она получила новое задание вместе с недавно разработанным для него оборудованием. Она так предвкушала увидеть, какой тёплый приём им окажут по возвращении, но вместо этого события стали развиваться в направлении, совершенном противоположном её чаяниям, и хуже всего, теперь их посылают на опасное поле боя внутри сделанного на скорую руку оружия.
Майор Таня фон Дегуршафф достаточно хорошо себя знает, чтобы понимать, что она не из тех, кому нравиться стартовать в гигантской ракете.
Честно говоря, она сыта по горло опасными миссиями. И это совершенно естественно после того, как её вынуждали проводить одну нелепую операцию за другой для компенсации риска, просто потому, что планы «теоретически возможны».
Как утверждают принципы Генриха, любой несчастный случай, который может произойти, произойдёт. Нельзя сказать, когда одна из этих опасных миссий приведёт к ужасному несчастью, и продолжать, пока я это не выясню, мне не хочется. Нет, я не против хвалы за свои выдающиеся достижения и повышения Среброкрылого штурмового нагрудного знака до Среброкрылого штурмового нагрудного знака с дубовыми листьями. Вообще-то меня рекомендовали на Платиновый крест с золотыми мечами, пусть и неформально, так что, как минимум, я не могу отрицать, что риск не чествуют должным образом.
В этом заключается Танин болезненный внутренний конфликт. Человек из современного мира не может просто так отказаться от своих обязанностей, когда его так высоко ценят и вручают медали за его вклад.
Поступить так будет предательством контракта и доверия — тех самых вещей, которые делают меня той, кем я есть. Предать собственное достоинство — по сути, совершить самоубийство.
Единственный практичный выбор в ситуации, где об аварийной эвакуации не может быть и речи — преданно следовать приказам.
— Я обязана сделать это. Если я обязана сделать это, то должна преуспеть, — повторяет Таня эти слова, стоя на взлётной полосе и глядя в сторону Республики, будто это её долг.
Она настолько погружена в свой собственный мир, что не замечает, как кто-то подошёл к ней, пока он не заговорил.
— Я обязана сделать это. Я просто обязана сделать это. Мне нельзя запороть эту миссию, — твердит она в неведении о пристальном взгляде человека поблизости, собирая волю и боевой дух в кулак.
Я собираюсь выжить и вбить праведность рыночной экономики в этот кусок дерьма, Существо Икс. Тогда я буду смеяться, разбивая всех до единого идолов, которых смогу достать. Что бы ни случилось, до этого мне умирать нельзя.
— …Майор фон Дегуршафф, прости, что перебиваю, но у тебя не найдётся минутка?
Когда Таня улавливает голос, условный рефлекс прогоняет все посторонние мысли из её головы.
— Ах, извините меня. Разумеется, полковник фон Лерген. В чём дело?
Внезапно осознав, что не поприветствовала его подобающе, Таня делает шаг назад и подносит руку к козырьку фуражки, идеально отдавая честь. Пока она думает о том, как сгладить ситуацию, шестерёнки в её голове крутятся на износ, пытаясь вспомнить, не сболтнула ли она чего-то лишнего.
На взлётной полосе она бормотала лишь две вещи. Наверное, просить подслушивавших считать, что Таня чувствует себя крайне мотивированной — это уж слишком, но не должно возникнуть особых проблем с тем, что она разговаривала сама с собой о необходимости выполнить миссию.
Но это значит лишь то, что её бормотание само по себе не воспримут плохо… В следующий миг до неё доходит, что в зависимости от контекста, сказанное ею может иметь тяжкие последствия.
— Нет, ты… а, эм, скорее, для тебя…
— Ась?
Несколько странно, что в настоящий момент подполковник фон Лерген, по-видимому, не может подобрать слова. Похоже, это худший сценарий. Неважно, насколько крепко этот человек придерживается оптимизма, он не дурак.
Один неверный шаг, и в Генеральный Штаб может отправиться доклад, подвергающий сомнению её способность проводить операцию и раскрывающий её нехватку мотивации, даже если он и не зайдёт настолько далеко, чтобы сказать, что она не подчиняется приказам. Несомненно, Лерген — тот, кто способен послать подобный доклад.
Что произойдёт, если полковник фон Лерген отчитается, что скептически настроен насчёт моей воли к сражению?
Все дискреционные полномочия и свобода, которыми в данный момент пользуется Таня, дарованы по указке генерала фон Зеттюра. Если станет известно, что кто-то не горит особым желанием — не говоря уже о прямой критике — насчёт плана, в который он и генерал фон Рудерсдорф вложили столько усилий, то кто знает, что может произойти.
— Редко можно видеть тебя настолько неохотной, — подбирая слова с небольшой дрожью на лице, он переводит взгляд на Таню и продолжает ворчать, — а поскольку говорим мы о тебе, должна быть какая-то причина для твоих сомнений.
Вероятно, так себя чувствовал бы вампир, пронзённый колом в сердце.
— А, понимаю… Нет, я просто задавалась кое-каким вопросом.
— Задавалась кое-каким вопросом?
Собравшись с духом, Таня готовит антикризисные меры в надежде минимизировать последствия. Это препятствие, которое необходимо преодолеть несмотря ни на что. К тому же, чтобы покрыть свою нехватку боевого духа, она оперативно решает заявить о том, как прискорбно, что она не может возглавить ещё более крупное наступление.
Приняв оба решения в мгновение ока, Таня фон Дегуршафф без колебаний сводит брови, чтобы выразить сожаление.
— Не странно ли это? Всё это оборудование и подготовительная работа… Столько усилий для сохранения секретности. Армия вкладывает ошеломляющее количество труда в каждый аспект этой операции. Вот почему я задаюсь вопросом… — взглядом призывая Лергена ответить, она спрашивает, — действительно ли мы проводим всю эту тщательно спланированную скрытную атаку лишь для того, чтобы вызвать во вражеском штабе замешательство?
На взлётной полосе проложили рельсы, чтобы запускать аппараты для дополнительного ускорения. И на тех рельсах покоятся сами аппараты, обвешанные умопомрачительным количеством ускорителей, пока рабочие заполняют топливные баки невероятным количеством крайне летучего жидкого горючего.
Учитывая, какой сильный удар по секретности оказывает вся эта активность, наверняка не одна Таня почувствовала твёрдую решимость довести операцию до конца к тому времени, как рельсы проложили и начали заправлять ракеты.
Именно поэтому она указывает пальцем и утверждает, что это кажется несоразмерным количеству затраченных усилий, пусть даже и ради удара по вражескому штабу.
— Я не верю, что ошибочно полагать, что удар по вражескому штабу потребует изрядной предварительной подготовки.
Она и ожидала, что Лерген ответит резко. Таня не отрицает необходимость обширных приготовлений.
— Вы правы, полковник. Но нутром чую, что…это как минимум должно послужить прелюдией к более крупной битве.
Таня намекает, что они могут преследовать более широкие цели, подразумевая серьёзные сомнения касательно окупаемости затрат на нынешний план. Разумеется, она понимает технические причины того, почему трудно отменить запуск, когда ракеты уже заполнены крайне летучим топливом. Тем не менее, она усердно настаивает на своём.
— Хм, так ты хочешь сказать, что план, как он есть сейчас, многого не достигнет?
— Скорее что мы упускаем шанс сделать что-то большее. Я не говорю, что атака на вражеский штаб не возымеет эффект, но…
Таня свободно избегает ловушки, установленной полковником фон Лергеном. На данном этапе скептицизм может рассматриваться как попытка уклониться от должностных обязанностей, поставив под вопрос эффективность.
Да, наверняка он проверяет её, чтобы узнать, использует ли она правдоподобное оправдание для сокрытия факта отсутствия у неё воли к сражению.
В ответ Таня смело изображает невозмутимую патриотку, акцентируя на том, что это стало бы упущенной возможностью. Она намекает, что миссию следует скомбинировать с каким-то другим начинанием.
Этот удар фундаментально отличается от выслеживания самолётика с определённым адмиралом на борту, совершающим невинный инспекторский объезд. Покуда цель неподвижна, нам следует выбирать самый благоприятный момент.
— С моей точки зрения, сэр, это всё равно, что делать всю эту тщательную подготовку лишь для запуска парочки фейерверков. Эффективность затрат несколько…
Но сказав всё это, Таня чувствует что-то странное и умолкает. Да, это очень необычно.
— Майор?
Моментально выкинув из головы вопросительный взгляд полковника фон Лергена, она размышляет над словом, промелькнувшим у неё в голове, и подтверждает странное чувство.
Эффективность затрат подозрительно низкая. Действительно ли они инвестировали бы так много для достижения этой единственной цели?
Из того ли разряда эта операция, что предложил бы генерал фон Зеттюр, с его хладнокровными мыслями о войне на истощение? Вдобавок к этому, участие генерала фон Рудерсдорфа также необычно. Это неортодоксальная операция, полагающаяся на хитрость, так почему же вовлечена такая большая шишка по манёвренной войне?
— Ах, но…создание хаоса во вражеском штабе…приведёт к более крупному сражению? Нет, их бы вывели их строя…
В тот миг множество вопросов у Тани в голове складываются воедино и приводят её к ответу. Уничтожение вражеского штаба вызвало бы хаос. Тогда даже современная армия скатилась бы до толпы, не более. Вот истинная цель Генерального штаба. Если генерал фон Рудерсдорф воспользуется замешательством, чтобы сделать ход…ему удастся вырваться из нынешней окопной войны обратно в манёвренную.
Даже ютясь в окопах, современная армия существует лишь благодаря своему мозгу — штабу. Если посмотреть, насколько ослабленной была Красная Армия после чисток Сталина, то можно наглядно увидеть, что случается с армией, потерявшей структуру командования.
И ещё одно.
Не знаю, как насчёт лидера вроде Сталина, склонного думать, что солдаты растут на деревьях, но при обычных обстоятельствах, вероятно, единственная страна, способная продолжить сражаться, потеряв регулярную армию на фронте — Американская империя.
— …Получается, всё это ради того, чтобы окружить и уничтожить их. Иными словами, мы пытаемся заманить Республиканскую армию.
Рискнуть позволить врагу занять стратегическую позицию, затем вынудить к бою. Это же то самое искусство войны, которое Бонапарт ловко провернул у Аустерлица*. Низины — явно ключевая позиция. Практически Праценские Высоты.
Невозможно игнорировать нечто настолько притягательное, когда оно маячит прямо перед глазами.
…Неужели вся реорганизация оборонительных рубежей была проведена с целью приманить врага?
Если так…тогда это будет манёвренное сражение, но не просто обычный прорыв. Это вращающаяся дверь!
Я удивлялась, почему они бросили лишь жизненно важные позиции в Низинах, а не продолжили реорганизовывать остальные участки фронта. Теперь всё это обретает смысл.
— Значит…мы захлопнем вращающуюся дверь?
Эти слова вызвали бурную реакцию.
— Майор! Где ты это услышала?!
Меняясь в лице, он срывается на Таню. Она удовлетворённо улыбается от огня в его глазах, размышляя «ага, понятно».
— О, я просто подумала об этом сама, но… судя по вашей реакции, я так понимаю, моя гипотеза недалеко ушла от истины?
— …Ты и правда не слышала это от генерала фон Зеттюра?
— Нет, но я всё это время ощущала, что что-то не так, как будто косточка застряла у меня в горле.
Таня знала, что что-то не так ещё в тот момент, когда услышала, что крупномасштабная реорганизация фронта была связана с ситуацией с имперскими путями снабжения, но тогда её воинской части приказали служить арьергардом. Не её вина, что у неё тогда не было времени больше поразмыслить об этом.
Когда отступление прошло полностью согласно плану, у неё как гора с плеч свалилась, поэтому потребовалось некоторое время, чтобы осознать, что происходило на самом деле.
Поломав голову над отступлением на протяжении нескольких дней, Республиканская армия, наконец, быстро перешла в наступление. От разведки Таня слышала, что Республиканцы маршировали в прекрасном настроении, готовые уничтожить Империю, но двигались они так медленно, что она была уверена — имеется уйма времени на реорганизацию фронта.
Собрав всё, что знала о ситуации, она была убеждена, что что-то упускала, пусть и не могла чётко сформулировать, почему это казалось таким странным.
Прежде она задавалась вопросом, действительно ли было необходимо отходить насколько далеко лишь для реорганизации. Но теперь всё прояснилось. Всё это было подготовкой к тому, чтобы провернуть вращающуюся дверь.
В таком случае, понимаю, почему миссия держалась в такой строжайшей секретности, и почему был проделан миллион приготовлений всего лишь для этого единственного вылета. Мы словно фейерверки на церемонии открытия вращающейся двери.
— Ладно, майор фон Дегуршафф. Ты должна понимать, как сильно Генеральный Штаб рассчитывает на эту операцию.
— Да, сэр полковник. Я полностью осознаю это.
Мы служим авангардом грандиозной мобильной операции Генерального Штаба, которая заложит фундамент для массового окружения. Разумеется, если мы облажаемся, то армия сделает вид, что всё в порядке и реорганизует оборонительные рубежи соответствующим образом. Но глядя на то, как далеко назад был отодвинут имперский фронт, становится ясно, что решившись на этот шаг, верхи отдавали себе полный отчёт в том, сколь высок риск. Могу сказать, что мы должны преуспеть любой ценой.
— Для моего батальона нет большей чести, чем нести на плечах надежды всех вооружённых сил. Пожалуйста, предоставьте всё отборной роте 203-го воздушного магического батальона. С нашей боевой удалью, мы выполним заветное желание Генерального Штаба, — заявляет Таня с высоко поднятой головой в идеальной стойке «смирно», безупречной позе, являющейся результатом её тренировок, — Клянусь, мы сотрём их в порошок. Что до Генерального Штаба, я покорнейше прошу его ждать хороших новостей.
— Ты ни капельки не изменилась, майор фон Дегуршафф. Хорошо, желаю тебе успеха. Да хранит тебя Бог.
Хотя выражение лица полковника фон Лергена указывает на то, что он сбит с толку несколько философской клятвой, ему удаётся неуклюже улыбнуться и протянуть руку.
— Да хранит Бог отчизну. Впрочем, пока есть мы, солдаты, возможно, справимся и сами.
— Таня пожимает человеку руку и бесстрашно улыбается. Вместо Бога, с его работой могут справиться люди. Хотя Лерген сказал это экспромтом, ей высказывание показалось чудесным. Она практически влюбилась в этот оборот речи.
Мы займём место Бога.
— Да хранит Бог отчизну. Впрочем, пока есть мы, солдаты, возможно, справимся и сами.
Как здорово сказано!
Единственная проблема с этим в том, что…мне потребуется каким-то образом избавиться от этого проклятого Существа Икс. Но даже так, будет предпринят мудрый и достойный первый шаг — атеизм.
Я спасу отчизну вместо Бога. Энтузиазм, переполняющий её от гордости — восхитительное чувство. Эти волшебные слова наполняют её силой воли и оптимизмом чувствовать себя настолько совершенной, что само существование Бога становится излишним.
В теории, штурм вражеского штаба — логичный выбор.
Нет, я даже рискнула бы назвать его вполне рациональным. В конце концов, задействовать значительные силы для обороны важной базы в тылу и параллельно выделять войска для фронта — исключительный объём работы.