Том 6. Интермиссия (2)

Сломается ли моя «Тень греха и возмездие» после того, как я посмотрю следующий фильм? …Ха-ха, я хоть до начала фильма-то продержусь? Может, я развалюсь раньше. Боль невыносима; и не менее невыносимо ожидание неизбежного разрушения.

Почему я так жалок?

Почему я родился обычным человеком, неспособным творить чудеса?

Я прикасаюсь к серьге. Я хочу измениться. Я не хочу снова становиться дураком, каким был раньше. Я хочу и дальше сопротивляться этому забытому богом миру.

Но,

но,

но по правде –

Свет. Тьма. Море. Мир. Отель. Матка. Держимся за руку. Слезы. Победа. Мир. Кожа. Холодно. Холодно. Ловушка кэтчера на моей левой руке. Оцепенение. Разница в таланте. Зависть. Мечта. Признание. Тревога. Сигареты. Ожоги. Дрожь. Страх. Ненависть. Ненависть. Ненависть. Ненависть. Ненависть. Ненависть. Ненависть. Грех. Наказание. Возмездие. Грех и возмездие. Пирсинг.

Я снова прикасаюсь к серьге, тяжело дыша.

Когда я проделал дырку в ухе? Эта мысль заставила меня вспомнить человека, которого я ненавижу больше всего на свете. Миюки Карино.

Рино не смогла раскаяться в том, что совершила. Она не сознавала, что сделала что-то плохое. Я должен был дать ей понять это. Я не смог удержаться от того, чтобы преподать ей урок за то, что она сделала с Кири; иначе я просто не смог бы жить в этом несправедливом мире. Вот почему я сделал то, что сделал. Я решил, что не прощу ее, пока она не раскается. Но Рино не сознавала своей вины; она лишь неискренне извинялась. Поэтому я не мог ее простить, да и не хотел. «Пожалуйста, скажи, что я должна сделать!» Почему ты не можешь разобраться с этим сама? «Я люблю тебя. Я сделала все это, потому что я всегда любила тебя, Дай-тян». Блин, кончай делать из меня идиота. Пытаешься заставить меня пожалеть тебя? Нет, не пытаешься? Ты обвиняешь меня. Именно я заставляю Кири страдать, вот что ты пытаешься мне сказать, ты, кусок дерьма. Я не выдержал и начал бить Рино. Я сам не мог поверить в то, что делал. Бить подругу детства – это казалось чем-то нереальным. Я прибег к насилию, и мое сознание отключилось от реальности. Я чувствовал, что применяю насилие, но казалось, будто это делает кто-то другой. Тот тип, который бил Рино, – это был не я; это был незнакомец, живший во мне и вырвавшийся из-под контроля. «Прости меня, прости меня, прости меня!» Прощения не просят у того, кто тебя бьет, черт тебя подери!

Ничто не решилось.

Ничто не решилось.

Просто не существовало решения.

Без «шкатулки» я был абсолютно бессилен.

Я знаю. Я прекрасно знаю, через какой кошмар пришлось пройти Рино в том отеле. Я знаю чувства Рино ко мне. Я знаю, что у нее много хороших качеств: она веселая, общительная, деликатная, заботливая, ее радует хорошее и огорчает плохое. Я знаю, она вовсе не плохой человек. И все же я не могу ее простить. Я не могу ее простить. Вот почему возник конфликт. Хотя бить ее было абсолютно нельзя, я должен был сделать это. Соответственно, я разломал мой мысленный образ Рино и стер ту его часть, которая вызывала конфликт. Я забыл, что мы с ней дружили с самого раннего детства.

Так я загнал Рино в угол.

Я выкрасил волосы и сделал пирсинг. Я хотел стать другим человеком, не таким, как прежний «Дайя Омине». Если моя общительная натура привела к тому, что случилось с Кири, то я хотел ее уничтожить.

Мне не нужно, чтобы кто-то сообщал мне, что я ничего особенного собой не представляю.

Я не могу стать таким, как Ая Отонаси.

Единственное, что отличает меня от среднестатистического человека, – я смотрю на вещи с более абстрактной позиции.

Вот и хорошо.

…Лучше некуда.

Мне наконец-то удалось заткнуть «тени греха» и вернуть контроль над собой.

– Что с тобой, Омине?

– Т-ты как?

Ая и Янаги обращаются ко мне.

– …Ничего.

…Черт, почему вообще я нервничаю?

У меня, конечно, есть слабости, но все равно незачем предаваться пессимизму.

Если я не могу полностью обуздать свои чувства, надо всего лишь подавить их и не обращать на них внимания. Не обязательно встречать их лоб в лоб, как это делает Ая. Я всегда знал, как обойти свои эмоции, и благодаря этому я способен мыслить рационально. Это сильное оружие. Я должен гордиться своими качествами.

Взяв себя в руки, я вслух заявляю:

– Ая. Возвращаясь к твоему предложению: я согласен, мы должны воспользоваться «Ущербным блаженством», чтобы победить Кадзу. У тебя уже есть конкретный план?

– Нет, пока нет. Мне ведь только что пришла в голову эта идея.

Я так и думал. Ая Отонаси на удивление беспомощна, когда дело доходит до хитроумных интриг. Ее железные принципы влияют на ее же способность проводить окольные атаки. Да, даже у Аи есть слабые стороны; зачем тогда утруждаться, сравнивая мою силу с ее?

– Могу ли я попросить тебя поделиться своими мыслями, Омине?

– Я вполне убежден, что твоя потеря памяти окажется действенным средством. Но все это бессмысленно, если мы не дадим ему знать об этом, верно?

– Он узнает достаточно быстро, даже если и не дадим.

– Для тебя, может, и достаточно быстро, но у меня времени в обрез. Я должен вмазать ему твоей потерей памяти прямо в лоб.

– Мм, разумно. Это значит –

– Вот именно. Мы должны использовать «Ущербное блаженство» у него на глазах.

– Пролезть в эту «шкатулку» возможно, но выбраться отсюда – нет. Я здесь, следовательно, нам придется –

– Позвать его в «Кинотеатр гибели желаний», – заканчиваю я ее мысль.

Это обязательное требование, чтобы сломить его волю.

– Но как мы это сделаем? Противнику гораздо выгоднее спрятаться где-нибудь и ждать, пока твоя «шкатулка» не развалится. Хосино надо всего лишь переждать ближайшую пару часов. Не думаю, что он рискнет сюда явиться.

– Это не должно стать проблемой, если мы воспользуемся моей «Тенью греха и возмездием».

– Кстати, а на ком ты собираешься использовать «Ущербное блаженство», Омине?

– Зависит от того, как будет действовать Кадзу, но прямо сейчас нас здесь всего трое. Что оставляет лишь одного реального кандидата, – и я перевожу взгляд на Янаги.

– Э?

– Отличная новость, правда, Янаги? Тебе только что досталась новая роль, и ты снова чего-то стОишь!

– Э? А? Ах… – бормочет она и, по мере того как до нее доходит, к чему я клоню, постепенно бледнеет.

Ая становится между мной и Янаги и закрывает ее от меня.

– …Прости, но я совершенно не намерена использовать свое «Ущербное блаженство» на ком-либо, кто сам не просит о помощи. Даже если это потребуется, чтобы победить Хосино.

Понятно. Даже когда она решилась, ее правила остаются все теми же – она не ставит достижение результата выше, чем ненасилие над другими.

…Нет, в каком-то смысле это ожидаемо. Если бы она вела себя как-то иначе, это противоречило бы ее собственной цели, делать других счастливыми.

– Ладно. Придется, значит, подыскать кого-нибудь еще.

Мгновенно поняв, что она не уступит, я говорю какие-то пустые слова, просто чтобы пригладить ситуацию пока что.

Ая слегка кивает. Похоже, она удовлетворена.

Честно говоря, для меня заставить Янаги попросить о помощи – раз плюнуть: я же проглотил ее «тень греха». Во время «Игры бездельников» она приобрела глубокие душевные раны; а раз ее грех хуже, чем у большинства людей, мне достаточно всего лишь втереть в эти раны немного соли.

Конечно, Янаги не единственный кандидат. Я могу воспользоваться любым из друзей Кадзу, чтобы заставить Аю забыть его.

Однако нельзя слепо надеяться, что кто-то подходящий появится. Янаги мне нужна – это жертва, которая всегда будет под рукой.

Придя к такому выводу, я вновь возвращаю внимание к нашему разговору.

– Мы доставим Кадзу в «Кинотеатр гибели желаний» до завершения последнего фильма и задействуем «Ущербное блаженство» на ком-то из его друзей прямо у него на глазах. Теперь – как мы все это осуществим?

– Вот именно. Ты заявлял, что это будет нетрудно сделать; не мог бы ты пояснить?

– Значит, как этого добиться, хм…

Как насчет угрозы убить Аю, если он не сдаст «Кинотеатр»? Не знаю, насколько убедительной выглядит эта угроза, но Кадзу, вероятно, подчинится, если она затрагивает Аю – даже если угроза выглядит сомнительной.

Значит, я могу воспользоваться «Тенью греха и возмездием», чтобы передать ему эту угрозу? Может сработать; однако добраться до него за то небольшое время, что у меня осталось, может оказаться на удивление трудно. Блин, если бы мне помогла «О», было бы вообще без проб-…

…У тебя есть желание?

…Нет, погодите-ка. Я упускаю из виду что-то важное. Как вообще Кадзу заполучил «Кинотеатр гибели желаний»?

Очевидно, «шкатулку» ему дала «О». Он попросил «О» помочь ему, чтобы одолеть меня.

«О» на стороне Кадзу, не на моей.

Что «О» дала ему шкатулку, я знаю наверняка. Если только они не успели с того времени стать врагами, я должен принимать во внимание возможность того, что они сотрудничают.

Предположим, я осуществлю свой план и пригрожу ему, что убью Аю. Даже если мне удастся передать ему эту угрозу, не сможет ли «О» сообщить ему, что это лишь блеф, если ей не понравится развитие событий? Могу ли я исключить этот вариант?

Нет, не могу. Он выглядит более чем реалистично.

Значит, мне придется перехитрить еще и «О».

«О» не всеведуща, но, похоже, знает практически обо всем, что происходит. Если я сейчас выложу свой план, есть вероятность, что «О» тоже узнает о нем. Однако читать мысли «О» не умеет. Я могу скрыть свои намерения, если буду молчать о них; в этом отношении она не более чем человек.

Иными словами, я должен заставить Кадзу явиться сюда по собственной воле, при этом скрыть свой план от Аи и сделать так, чтобы «О» поверила, что все идет в пользу Кадзу.

…Какого хрена? Все запутанно до невозможности.

– Омине, что-то ты долго молчишь. Не придумывается план?

Я смотрю Ае в лицо.

Бесстрастное лицо. Лицо, полностью скрывающее все ее чувства.

Вдруг в голове всплывают несколько реплик из фильма «Повтор, сброс, сброс».

«Я знаю, к чему приведет такое "желание". Оно приведет…»

«…к краху».

«Но что я буду делать, если ты узнаешь про "шкатулки" и все равно возьмешь одну из них? Я не отберу ее у тебя. Я буду сражаться с любым другим "владельцем", но с тобой, скорее всего, не буду».

«Может, я снова с тобой вступлю в союз… нет, это исключено. Я не буду с тобой сотрудничать. Вообще никак не хочу вмешиваться. Наши с тобой цели случайно оказались близкими. Мы и не должны были становиться партнерами. Да, на самом деле мы…»

«…родственные души».

– …Как трогательно, – не думая произношу я – и тут же жалею об этом.

Эти ни с того ни с сего вспомненные слова, которые она сказала мне в фильме… нет, в одном из тех бесконечных повторов… сбивают меня с толку.

…Что для меня «Ая Отонаси»?

Для Кадзу «Ая Отонаси» – враг. Он хочет вернуть Аю – нет, в данном контексте я должен звать ее Марией – в свою повседневную жизнь, а раз «Ая Отонаси» и есть то, из-за чего Мария объявила себя «шкатулкой» и отказалась от звания человека, то она представляется ему главным препятствием.

Однако для меня все наоборот. Я не хочу, чтобы она была «Марией Отонаси».

– …

Не хочу?

Почему?

Потому что наши с Аей цели похожи? Потому что мы сотрудничаем? Потому что мы и в «Комнате отмены» сотрудничали? …Такое ощущение, что я упускаю что-то. Ни один из этих ответов не кажется верным.

Моя нужда в ней куда фундаментальнее; это означает, что она как-то связана с моей целью.

Моей цели достичь не обязательно должен именно я. В ближайшем будущем я сломаюсь под тяжестью грехов; к тому времени моя цель все еще не будет достигнута. Но я не против. Я не против, если только найдется кто-то, кто подхватит знамя – как Синдо; и мир постепенно будет меняться к лучшему. Мне безразлично, если я умру, если меня будут ненавидеть, если ко мне будут относиться как к мусору.

Но если так –

Ааа… понятно. Я знаю, что для меня Ая Отонаси.

Ая Отонаси – мой источник надежды.

Если ей удастся осуществить свое желание и создать мир, в котором все будут счастливы, моя цель тоже будет достигнута. Если ее желание осуществится, то и мое тоже.

То, как она живет, заставляет меня верить, что ее мечта действительно может обратиться в реальность, даже несмотря на то, что воплотить ее куда тяжелее, чем мою.

Ее отчужденность.

Ее благородство.

Ее корректность.

Ее цельность.

Она столь непостижимое существо, что даже мое «желание» может быть спасено.

Нет, не только мое «желание».

Она может спасти всех «владельцев».

Она – маяк надежды для любого «владельца».

Вот почему у нее такое же имя, как у «О». Она существо, исполняющее «желания» всех людей.

Она благородное существо, которое необходимо защищать.

Потому-то я и не имею права признать поражение.

Я не могу простить Кадзуки Хосино за то, что он топчется по нашим «желаниям» из-за такой банальной мелочи, как стремление быть с «Марией»; не могу простить ему такого эгоизма.

Мы должны раздавить Кадзу.

– Я придумал план.

Ради всего этого – я обману Аю, «О» и всех остальных, кого потребуется, и зашвырну Кадзу в бездну отчаяния.

– Мы используем Касуми Моги.

Кадзу.

Я не дам тебе вернуть нулевую Марию.

◊◊◊ Кадзуки Хосино – 11 сентября, пятница, 22.03 ◊◊◊

Как описать это парадоксальное чувство?

Ничто во мне не изменилось, и все же я изменился.

Все, что произошло, – я стал лучше понимать себя; я, так сказать, прочел мануал к самому себе. Но этого оказалось достаточно, чтобы изменить мой мир. В теле ощущается свежесть, будто кто-то влил ментол мне в жилы. В голове с каждой минутой становится яснее; все, что затуманивало мои мысли, исчезло без следа.

Туман, висящий над миром, рассеивается.

Теперь я могу сосредоточиться исключительно на спасении Марии.

Такое изменение произошло со мной, когда я заполучил «Пустую шкатулку».

– Уаа, что с этой девушкой?

Это первое, что произносит побледневший Харуаки, войдя в тоннель. Мы в пригороде, под железной дорогой, проходящей над рекой. Харуаки неотрывно смотрит на Ироху-сан. Она без сознания – сидит, привалившись к изрисованной граффити стене.

– Не-неужели ты ее убил… Хосии?

– Она жива!

– Н-но тут же полно крови?..

Земля и стены забрызганы красной жидкостью, лицо и одежда Ирохи-сан тоже.

– Это фальшивая кровь.

– Фа-фальшивая? Правда?

Харуаки садится на корточки, дотрагивается до красной лужицы на земле, нюхает пальцы. В первое мгновение он морщит бровь, потом, поняв, что я сказал правду, несколько раз кивает.

– А-ага, это не кровь. Но все равно, что случилось? Почему она в отключке?

Он осматривает ее лицо, проверяет дыхание и пульс. С того места, где стою я, лицо Ирохи-сан видно плохо, потому что единственным источником света остается тусклый фонарь.

Что я сделал с Ирохой-сан? Объяснение займет слишком много времени, поэтому я решаю ответить только на первую часть вопроса.

– Дайя и Ироха-сан обманули меня и вынудили предать Марию у нее на глазах. Я попался, как ребенок, и теперь Мария в «Кинотеатре»!

– Значит, Мария-тян узнала про «шкатулку» Дайяна?

– Похоже на то.

Харуаки знает, насколько это серьезно, поэтому он встает и, нахмурившись, смотрит на меня.

– Почему ты не позвонил мне до того, как это все случилось? Или ты мне недостаточно доверяешь, чтобы на меня рассчитывать? – спрашивает он угрожающим тоном. Высокий рост позволяет ему принимать весьма угрожающий вид, когда он так вот давит.

– Я доверяю! Я просто не мог тебе позвонить, потому что мне было сказано прийти одному, – но, уже произнося эти слова, я понял, что это не единственная причина. – …Нет, я бы тебе не позвонил, даже если бы мне не сказали.

– Но почему?! – кричит Харуаки. Он просто невероятно разъярен, что в минуту нужды не смог быть рядом со мной.

Какой же он замечательный, надежный партнер.

Я правда очень рад, что мы с ним друзья.

– Все наоборот! Я очень рассчитываю на тебя.

– Чего?

– Это правда – я все это время на тебя рассчитывал…

Если бы это было не так, я изначально не смог бы втянуть его во все это дело; я бы не винил себя за то, что рассказал ему про «шкатулки».

– …Если, если ты мне доверяешь, почему ты –

– Ты же был с Коконе, забыл? Я хотел, чтобы ты ее защищал! Ты же знаешь, почему, знаешь?

– А… – Харуаки смущенно скребет щеку. – Ну да… мы думали, что Дайян нападет на Кири.

– Вот именно; был шанс, что вся эта затея – всего лишь чтобы нас отвлечь.

Да. Мы были уверены, что Дайя атакует Коконе. Мы считали, что Коконе в большей опасности, чем я и Мария.

У нас были основания так считать.

Мы думали, что Дайя уже понял, что я не «владелец» «Кинотеатра гибели желаний»; если бы это произошло, он в первую очередь атаковал бы «владельца».

В таком случае его мишенью стала бы Коконе, а не Мария.

Но вышло не так.

– Значит, Дайян до сих пор не понял, кто настоящий «владелец»?

– Похоже, что так.

«Кинотеатр гибели желаний» существует с одной-единственной целью – уничтожить «шкатулку» Дайи.

Он должен был понять ее суть, когда Юри-сан проникла в кинотеатр – ведь на экране по-прежнему отображалось лишь его прошлое.

Но почему же тогда он не понял, что я не «владелец»?

Безусловно, вариант, при котором я приобретал «шкатулку», возможен; по правде сказать, в крайнем случае я действительно был готов обратиться к «О» и победить Дайю с помощью «шкатулки». Еще раз: это только на самый крайний случай; тем не менее я действительно спланировал такое развитие событий.

Но даже если бы я заполучил «шкатулку», я не смог бы пожелать чего-то подобного. Моя «шкатулка» ни за что не стала бы «Кинотеатром гибели желаний». Я не могу выбрать «шкатулку», которая спасает одного Дайю.

Я что хочу сказать: такая «шкатулка» может принадлежать только человеку, который всем сердцем думает о Дайе и только о нем, верно?

Это невозможно для любого, кроме того или той, кто слепо зациклен на Дайе, верно?

Я бы так просто не смог. Я считаю его своим другом и ценю нашу дружбу, но, боюсь, мои чувства к нему не настолько сильны, чтобы заслонить от меня весь остальной мир. Я не в состоянии родить «желание», нацеленное на него и ни на кого больше.

Если бы он не стал убегать от вопроса, кто же истинный «владелец» этой «шкатулки», а обдумал его должным образом, он бы наверняка это понял.

Но он не смог.

Почему?

Потому что его собственная «шкатулка» сбила его с пути.

Если он не в состоянии понять даже, кто истинный «владелец» «Кинотеатра», очевидно, что метод Дайи ущербен. Если он не в состоянии даже узнать человека, испытывающего к нему столь сильные чувства, очевидно, что он ошибается. Из-за того, что Дайя старается превратить свое сердце в ледышку, он старательно изгоняет этого человека из своей памяти. А закрывая память, он ослепляет себя.

И при всем при этом он по-прежнему заявляет, что его цель такая вся из себя возвышенная?

Он заявляет, что хочет исправить мир, даже если это будет стоить ему жизни?

– …Хе-хе…

Смешно.

Глупо.

Такой человек в принципе не способен добиться чего-то стоящего.

Слепец хочет вести людей за собой? Готов держать пари, он забредет не туда – он только сделает хуже.

И ради этого он хочет отобрать у меня Марию?

Кем вообще он себя считает?

– …

Я смотрю на бессознательную Ироху-сан, всю в красных пятнах.

Она тоже была неправа. Она тоже пыталась отобрать у меня Марию.

Вот и получила по заслугам.

Я сказал Харуаки, что Ироха-сан жива – и это правда, – но я украл у нее смысл существования. Сейчас она являет собой печальное зрелище; не исключено, что она уже не оправится.

И что с того?

– …Хе-хе-хе…

Дааа, я и с Дайей сделаю то же самое.

Его отчаяние будет на порядок глубже, чем у Ирохи-сан, потому что его «желание» родилось внутри него самого. Он не сможет оправиться, когда поймет, что оно никогда не исполнится. Более того, он в ответе за смерть Кодая Камиути. Жестокая реальность ожидает Дайю, когда ему некуда станет убегать.

Но я раздавлю его.

Насрать мне на «желание» слепца. Если он свалится в депрессию, когда его «шкатулка» будет раздавлена, – он сам будет в этом виноват. Псих несчастный – ты пожинаешь то, что посеял, ясно тебе?

Поэтому.

Отдавай уже Марию обратно, слепой ублюдок.