Том 10. Глава 10
Лина наотрез отклонила любую связь между источником утечки информации об эксперименте по созданию миниатюрной черной дыры и гуманистами.
Тацуя также рассудил, что догадка Лины верна.
Тем не менее, как бы в насмешку им обоим, дискриминация против волшебников, вытекающая из гуманистов, стала большой волной и прокатилась по Северной Америке с востока на запад.
Лишь вопрос времени, когда эта волна поглотит весь мир.
На три месяца позже настоящего сезона, но скоро настанет «зима».
◊ ◊ ◊ Простая дипломатия, на том же уровне силовая дипломатия или дипломатия «за закрытыми дверями».
Великие альянсы, в эту эпоху образующие баланс сил, создали основу для дипломатии, делая конференции и церемонии главной дипломатической практикой, но это не значит, что силовая дипломатия и тайная дипломатия «за закрытыми дверями» исчезла. Церемонии не могут быть успешными без дополнительных договоренностей «за закрытыми дверями», а те, кто в них участвует, преобразили свой статус из украшения дипломатии в мастеров дипломатии, тайно направляющих нынешний мир.
В любой эпохе, в любой стране.
Семена заговора не были стерты из этого мира.
Сегодняшняя ночь не была исключением.
И в этой стране тоже.
— ...Ради Пита, эта группа фанатиков неисправима.
— Ха-ха-ха... такие группы легко привести в движение, но трудно взять поводья.
Двое мужчин средних лет, разделенные столом, сидели друг напротив друга, и, как и ожидалось, были одеты в костюмы, но мужчина, который угощал второго сакэ, был европейского происхождения, не азиатского.
Наверное, он уже долго пробыл в Японии, или, может быть, такой у него был вкус, или просто был образован, но он элегантно вылил прозрачную жидкость из бутылки в маленькую чашечку; в общем, он наливал в чашки для сакэ, придерживаясь при этом надлежащего этикета для питья сакэ.
— Вот смотрю на него и думаю: действительно загадка, как такое высококачественное сакэ, как оно там называется... Сэйсю... не очищено, но всё равно не имеет цвета и настолько прозрачное.
Ведя себя безупречно, он не забывал вставлять некоторую лесть о стране другого.
— Нет, что вы, его нельзя сравнить с ярко-красным запашным вином. Конечно, я хотел подготовить лишь то, что удовлетворит вашим предпочтениям.
Тот, кого похвалили, не забыл показать скромность.
У этих мужчин было кое-что общее: они никогда не показали бы то, что действительно думают.
— И правда... Оно столь вкусно, что я почти решил напиться, но так как фанатики, которых я упомянул, никогда не закончат беззаконье, я не могу позволить себе отнестись к ним легкомысленно.
— Всей моей благодарности не хватит, чтобы отблагодарить вас за особое внимание, которое вы уделили безопасности моих соотечественников во время нашего пребывания в вашей стране.
Их голоса не изменились. Легкие улыбки на лицах остались теми же. Тем не менее, если бы кто-то сел рядом, он бы сразу же догадался о витавшей вокруг странной атмосфере.
— Нет, нет, это просто любезность. Поскольку вами упомянутые фанатики не могут рассуждать здраво... например, сколько бы мы им не объясняли, они всё равно не будут слушать тот факт, что взрыв, уничтоживший Армаду Азиатского Альянса — продукт научно организованной магии, а не работа демона.
— «Они нас не послушают» — не оправдание, когда вы не можете защитить от ущерба иностранных гостей под вашей заботой... я вам сочувствую.
Двое мужчин наклонили бутылки друг к другу и одновременно выпили чашки сакэ, как если бы это и планировали.
— Вы можете посчитать это моим нытьем, но если вы дадите им по крайней мере общее представление о «Великой Бомбе», тогда, думаю, я смог бы их успокоить.
— ...Вы тоже можете посчитать это моим нытьем, но военные держат в тайне любую информацию об оружии, используемом на южной окраине Корейского полуострова. Неважно, насколько это конфиденциально, но ведь гражданский контроль — основа демократии... почему же тогда солдаты так упрямы?
В тот миг, когда их глаза встретились, полетели искры, но в следующее мгновение оба их лица были с пустыми глазами и улыбками.
◊ ◊ ◊ — Всё, как ты только что слышал, — Фудзибаяси остановила проигрывание записанного разговора и подняла голову.
— В последнее время похоже даже наши дипломаты делают всё возможное. Как и ожидалось, они по-видимому способны понять важность и редкость «Стратегического Класса».
— Что-то ещё? — Фудзибаяси склонила голову и вопросительно посмотрела на Тацую, который не решался что-то сказать, чтобы он продолжил.
— ...Кроме того, я считаю, что сюда вовлечена честь Министерства Иностранных Дел. Три года назад мы подверглись одностороннему вторжению; по всей Японии их называли «трусами», несмотря на то, что они отчаянно работали, чтобы достичь мирного решения. Но этими усилиями они заставили себя выглядеть глупо.
— Это стало результатом действий Азиатского Альянса?..
Объяснять это Фудзибаяси, как читать лекцию Будде, но оказалось, что Миюки его не поняла.
Впрочем, даже у Тацуи было достаточно здравого смысла, чтобы осознать, что это должно считаться нормальным уровнем понимания.
— Япония и USNA союзные нации, но вместе с тем в отношении Северной части Тихого океана — потенциальные соперники. Если Япония в меру ослабнет, тогда USNA получит выгоду.
Видя, как Миюки чуть кивнула в знак согласия, Тацуя продолжил:
— С другой стороны, хотя Великий Альянс большая страна, ей недостает силы тягаться с японо-американским союзом. К тому же их внутренние дела не настолько плохи, чтобы им было необходимо делать ставку такого уровня. Но почему же тогда Великий Альянс безрассудно вторгся в Йокогаму?
Тацуя остановился, чтобы дать Миюки время подумать. Он не хотел, чтобы сестра стала не более чем красивой пустоголовой «марионеткой».
— Азиатский Альянс не имеет силы, чтобы выстоять одновременно против Японии и Америки... Хотя Америка союзник Японии, Америка считает, что для них будет лучше, если Япония станет чуточку слабее, чем сейчас...
Во время этого монолога, Миюки молча кивнула, схватывая содержимое.
— Немыслимо... Азиатский Альянс и USNA тайно работают вместе?
Удовлетворенная улыбка Тацуи говорила «молодец», а Фудзибаяси, которая наблюдала за ними обоими, криво ухмыльнулась.
— Работают вместе — это уж слишком, но, думаю, чрезвычайно высока вероятность, что была некая форма пособничества.
Тацуя перевел глаза на Фудзибаяси, и её кривая улыбка исчезла с небольшим кивком согласия.
— Например, что-то вроде такого: USNA намеренно задержали приказ выдвигаться своему Тихоокеанскому флоту в отношении военного вторжения Азиатского Альянса.
Фудзибаяси ответила утвердительно на догадку Тацуи.
— Наверное, в военные цели Азиатского Альянса не входила оккупация территории и уничтожение правительственных объектов; более вероятно, что они хотели похитить технических экспертов и технологии?
— Скорее всего, да. Если взять во внимание место и военную мощь, тогда они не могли надеяться на больший результат, чем это. Пока они ещё не мобилизовали свой флот, думаю, они были готовы к тактическому поражению. Как результат, они посчитали, что совершенно нормально ворошить осиное гнездо.
— Как говориться, птица, которая не шелохнется, не получит пулю. Если вы напугаете змею, тряся куст, тогда вам будет больно, естественно, я имею в виду нашу сторону.
На Тацуе было всё то же его бесстрастное лицо, но,
— Мнение того, кто в это наиболее вовлечен, как и ожидалось, полно эмоций, — видимо Фудзибаяси не собиралась позволить ему выйти сухим из воды. — Ну, тогда... будем прощаться. Сколько бы мы не называли это «предварительным кадровым собеседованием», противоестественно солдату проводить так долго времени в гражданском доме в воскресенье.
— Спасибо вам огромное, что уделили нам сегодня время, — Тацуя поднялся вместе с Фудзибаяси, чтобы передать ей свою признательность.
Он не пытался ей понравиться или быть скромным. Хотя он сам об этом не подозревал, но через голову Тацуи пробежала мысль «Миюки развлекает, поэтому я не должен скупиться на любую форму вежливости».
Когда он проводил её к двери, Фудзибаяси сунула руку в сумку, говоря «Ах, да». В действительности она не вспомнила только что; естественно, это была просто игра.
Она достала маленькую, красиво завернутую коробочку.
— Вот, хотя на два дня ранее, но это тебе, шоколад вежливости. [1]
— Вежливости, это?
Она была совершенно искренней, когда говорила, что ей не хватает времени.
Она назвала его шоколадом вежливости как бы в шутку, но Тацуя знал достаточно хорошо, что Фудзибаяси была не из тех, кто срезает углы, так что это не была удобная ошибка.
— Ты расстроился, что он из вежливости? — Фудзибаяси озорно засмеялась.
В мгновение, глаза Миюки заострились,
— Нет, прекратите шутить.
Но когда Тацуя поспешно ответил, острота полностью исчезла, будто это была иллюзия.
Послышалось приглушенное хихиканье молодой женщины, когда они попрощались и закрыли дверь, но в гостиную Тацуя и Миюки вернулись с лицами, говорящими, что ничего не случилось.
◊ ◊ ◊ Было сильное впечатление, что война, изменившая границы (Третья Мировая), полностью изменила культурные традиции страны.
Тем не менее, правда в том, что такого большого изменения не произошло; многочисленные так называемые «поверхностные» обычаи не смогли устареть.
И один из них, День святого Валентина, был запланирован на завтра. По сути, слова «День святого Валентина» не должны быть настолько поверхностными; шоколад и подарки — не что иное как заговор кондитерских компаний, у остальных просто не хватило силы духа убить обычай. Хотя всем об этом было хорошо известно, молодежь всё равно плясала под их дудку.
Завтра будет День святого Валентина, целый день Первую Старшую Школу будет пронизывать легкомысленная атмосфера. В этот день все волшебницы становятся обычными молодыми девушками.
— ...Мицуи-сан, всё в порядке, если на сегодня ты закончишь, правда.
После школы в комнате школьного совета.
Уже какое-то время неоднократно включался сигнал ошибки.
Азуса не была раздражена Хонокой, которая и вызывала ошибку; она сказала эти слова, потому что волновалась, что Хонока в некотором роде могла заболеть.
— Верно, Хонока. Будет лучше, если ты сегодня уже пойдешь домой.
Это предложение сделала со своими ясными, но омраченными голубыми глазами Лина, которую запрягли как временного члена школьного совета. Настоящая личность Лины была скрыта от обычных учеников, как Азуса и Исори, но она не могла не быть дерзкой.
Даже для самой Хоноки было ясно, что будет лучше в этих обстоятельствах уйти; однако,
— Нет, я в порядке, — твердо ответила Хонока, хотя и ясно показывала, что в плохом состоянии.
...Так как она знала о причине своего плохого состояния, она была смущена, потому что они потакают ей из-за беспокойства; она знала, что от неё исходит неправильное впечатление того, что она перенапряглась из-за сильного чувства долга, это заставило их волноваться ещё больше, а её чувствовать себя ещё хуже.
— Мицуи-сан, конечно хорошо, что ты так ответственна, но не лишне иногда отдохнуть.
Даже если ей сказал это Исори, Хонока не сказала «Хорошо, я отдохну», однако до тех пор, пока ей не нанесла удар Миюки:
— Хонока, тебе действительно лучше не перенапрягаться. Как бы сильно ты не трудилась, сегодня ты действительно не сможешь ничего сделать, не так ли?
Миюки тоже, на первый взгляд, была с крайне обеспокоенным лицом. Когда девушка, таинственная красота которой заставит вас забыть, что она человек, так смотрит, Азусе, Исори и Лине больше ничего не останется, кроме как кивнуть в знак согласия.
Тем не менее, Хонока знала, что Миюки поняла причину её «плохого состояния», поэтому замечание Миюки её действительно огорчило. Особенно часть «сегодня ты действительно не сможешь ничего сделать».
— Хорошо... Эм. Тогда... — чуть заколебавшись, Хонока с энтузиазмом поднялась и энергично поклонилась: — я действительно извиняюсь! Пожалуйста, простите, что сегодня ухожу так рано. Тогда с завтрашнего дня я снова буду усердно работать!
— Да, мы усердно завтра поработаем, — Миюки ответила Хоноке, прежде чем успели среагировать сэмпаи. Азуса подумала, что есть в этом что-то странное: она не использовала слово «также» чтобы показать, что усилия, приложенные к сегодняшней работе, такие же, как будут приложены и к завтрашней, но только сама Хонока могла понять, что она этим имела в виду.
Когда Хонока поклонилась и попрощалась, её щеки покраснели, и она быстро ушла.
◊ ◊ ◊ — ...По этой причине Хонока ушла пораньше, — объясняла Миюки Тацуе, когда они шли по дороге из школы на станцию.
— Эм... Может быть, она готовится к завтрашнему дню.
— Не может быть, а точно, — чрезвычайно уверенно кивнула Миюки, и лицо Тацуи начало выглядеть так, будто ему стало очень неловко.
— Поскольку у Хоноки такой характер, что она вкладывает в такие вещи много усилий...
— Ты счастлив, Онии-сама?
Она не чувствовала ревности, Миюки задала ему вопрос игривым тоном; не в настроении для игр, Тацуя пожал плечами в ответ:
— Вместо счастья, я чувствую вину. Даже при том, что я могу ей ответить материальными вещами, я не могу дать ей самого важного.
Миюки сделала вид, что застенчиво хватает Тацую за рукав, когда он прошептал ей эти слова несколько серьезным тоном.
— ...Пожалуйста, не беспокойся об этом. И Хонока и я просто хотим от всего сердца, чтобы Онии-сама был счастлив.
— ...В самом деле?
— В самом деле, совершенно нормально принять её подарок без возражений.
— Эм, извините, что беспокою вас, когда у вас такое настроение, но...
Тацуя, с Миюки по-прежнему сжимающей его рукав, повернулся к Лине, которая нерешительно их прервала; хотя она говорила больше с раздражением, чем с неловкостью, на её лице было видно отвращение.
— Настроение? Ты странно говоришь, Лина.
«Странность в ваших головах!», — хотела в голос она заявить, но, в любом случае, грубые слова не помогут победить Тацую, она это уже выяснила.
— Короче говоря, Хонока была в плохом состоянии, потому что беспокоилась о том, чтобы подарить завтра Тацуе шоколад?
— Ты всё поняла достаточно хорошо, Лина. По-моему, дарить шоколад — обычай, уникальный для Японии.
Задавая вопрос, Лина смотрела на лицо Тацуи, но ответила Миюки, будто для неё было совершенно естественно ответить... Не то чтобы это происходило впервые, поэтому Лина уже перестала думать «эти брат с сестрой снова это сделали», когда Тацуя не ответил на вопрос.
— Это не так. «Девушки дарят шоколад на День святого Валентина» — известная Японская традиция. Даже в Штатах многие девушки её скопировали, и я слышала об этом от других одноклассниц, — Лина несколько утомительно ответила на слова Миюки.
— Хмммм... кому ты собираешься подарить шоколад, Лина?
— Даже ты спрашиваешь об этом, Миюки?..
По неприятной гримасе было понятно, что ей этот вопрос уже задали многие люди. Хотя и в разных формах, такое любопытство за сто лет не изменилось, и, без сомнений, не изменится ещё сто лет.
— Я не планирую кому-либо дарить шоколад.
— Вот это да, даже шоколад вежливости? Или, может, о шоколаде вежливости тебе никто не сказал?
— Я знаю общие черты.
— Тогда не сделаешь ли ты счастливыми многих людей, подарив им его, людям, которые помогали тебе, когда ты начала учиться заграницей и остальным?
Лина посмотрела Миюки в лицо. Однако ничего не смогла прочесть, кроме легкого любопытства.
— Если я дам людям подарок от меня лично, вспыхнут различные проблемы.
— И это всё? Популярным людям трудно.
На бормотание Миюки у Лины дыхание замерло в горле.
Она считала, что популярность Миюки превосходит даже силу Миюки, но осознала, что это параноидальное заблуждение.
— Если говорить о популярности, разве ты не популярнее, Миюки? Кому ты подаришь шоколад, Миюки? Ты собираешься дать Тацуе свой шоколад «я тебя люблю», да?
Очевидно, Миюки, ты подаришь Тацуе настоящий любовный шоколад, так что вперед, говори до предела о своей любви к нему, потому что я собираюсь тебя так подразнить, подумала Лина, но...
— Что ты говоришь, Лина? Онии-сама мой кровный брат. Будет странно, если я дам старшему брату любовный шоколад, так ведь?
— ...
Я ничего не сказала, потому что решила не говорить ни слова, так ведь... прошептала Лина в глубине сердца.
◊ ◊ ◊ — ...Псс, псс, Изуми, как думаешь, что делает Онээ-тян?
— Она... делает шоколад?
— Тогда... что с этим жутким смехом?..
В настоящее время на третьем году средней школы, Саэгуса Касуми и Саэгуса Изуми, сестры-близнецы, дочки главы Клана Саэгуса, тихо шептались друг дружке в уши при входе на кухню.
— Но, это ведь чуточку неправильно?
Перед глазами этой пары Маюми счастливо растапливала на водяной бане плитки шоколада. Хотя Изуми и Касуми описали её счастливой, улыбка на её лице определенно не принадлежала лицу молодой влюбленной леди в ночь перед Днем святого Валентина.
— ...Как думаешь, кому она его подарит?
Тон смеха Маюми уже превзошел «ухухухуху», прошел через «ХухХухХухХу...», и остальное и теперь был близко, чтобы стать чем-то «КуКуКуКуКуКу...». Когда человек, напоминавший им их старшую сестру, начал вести себя так, будто готовит кому-то яд, близнецы переглянулись с бледными лицами.
— Касуми-тян, шоколад, который использует Онээ-сама, разве это не...
— Ах, да... это тот, который на девяносто пять процентов какао и на ноль процентов сахар...
В прошлом на рынке были продукты, которые на девяносто девять процентов содержали какао, но шоколад, который использовала Маюми, был сейчас самым сильным, самым горьким доступным на рынке.
— Там, в сумке...
— Это эспрессо порошок...
— Онээ-тян, как же это страшно...
◊ ◊ ◊ В информационном измерении появилась сильная вспышка Псионов и быстро врезалась в изолированное информационное тело.
— Сегодня результат так себе, так почему бы нам пока не закончить утреннюю тренировку?
— ...Спасибо.
Когда Тацуя отдышался и поклонился Якумо, к нему подбежала Миюки и передала полотенце.
Несмотря на середину зимы, у Тацуи на лбу было много пота. Потратив некоторое время глядя, как Тацуя вытирает пот, Миюки заговорила с Якумо:
— Сэнсэй, думаю, Прерывание заклинания сильно исчерпало Онии-саму...
Якумо поймал взгляд Тацуи, когда собирался ответить на вопрос, потом покачал головой, показывая, что всё в порядке.
— Некоторого истощения не избежать. Поскольку для Тацуи-куна информационное измерение содержит концепции, которых там изначально не существовало: «Движение» и «Исключение».
С понедельника прошлой недели Миюки заявила «я буду помехой» и не смотрела тренировку. Так как сегодня был вторник, уже прошла неделя и один день с того времени, как она приходила. Поэтому хотя Миюки знала, что Тацуя предложил «как насчет того, чтобы мы попытались выработать какую-то новую магию, которая будет работать против Паразитов» (как Миюки и подумала, он это предложил Якумо), пока не спросила Якумо, она не знала, к чему они пришли. Хотя они назвали это новой магией, для Миюки это было похоже на не более чем простую практику использования Прерывания заклинания в информационном измерении.
— Это... что-то, полученное от побочного продукта подготовки, да?
Она была уверена, что брат — сильнейший волшебник, но знала, что есть много чего, чего он сделать не может. Если необходимо обеспечить победу, брат позволит сердцу и телу повредиться, например, сократит свою продолжительность жизни, и она собиралась использовать всё возможное, даже слезы, чтобы быстро его остановить.
— Нет, я так не думаю, — Якумо быстро опроверг теорию Миюки, — потому что Тацуя-кун изменил лишь метод распознавания. Он не прямо ударяет по цели; он устанавливает координаты, делая пометки рядом с мишенью от одной секунды до тридцати двух минут, и создает пулю из концепции, которая дает ему исключение движения в области, в которой подсознательно доминирует, и через это связывается с реальным миром. Правильно, Тацуя-кун?
— Это мы и делаем, Миюки. Вращение между мышлением и ощущением делает меня умственно... нет, это истощает лишь мою чувствительность. Не волнуйся, я не сделаю ничего, из-за чего стану жертвой побочного эффекта.
— Действительно...
Похоже, ясное объяснение Тацуи успокоило Миюки.
— Значит, есть хороший шанс сделать средство для нападения на Паразита?
После того, как младшая сестра на него посмотрела «что и ожидалось от Онии-самы» глазами, Тацуя невольно показал страдальческую улыбку.
— Нет.
— Если пойдет против «ребенка», который только что родился, он, наверное, сможет его уничтожить. Но против «взрослого», укрепленного месяцами и годами опыта, будет трудно.
Тацуя огорченно усмехнулся и кивнул головой.
Якумо вмешался и немного опустил её ожидания.
Благодаря этому разговор окончился без неловкости.
Миюки сопровождала Тацую этим утром не по прихоти, и тем более не проверять прогресс его тренировки.
Миюки приходила в храм Якумо утром четырнадцатого февраля в прошлом и позапрошлом году, поэтому это был третий раз.
Ей, наверное, не нужно было заявлять, зачем пришла.
Когда они вернулись в апартаменты монаха, Миюки вынула из сумки, которую здесь оставила, красивую коробочку и вручила её Якумо.
— Сэнсэй, вы можете посчитать это языческим обычаем, но, пожалуйста, примите это. Сэнсэй, вы всегда так много делаете для моего брата.
Когда она передала его Якумо, он показал самодовольную улыбку.
— Нет, нет, я хорошо отношусь к хорошему, даже если это заграничные языческие обычаи.
Очевидно, что не только Тацуя подумал: «каждый год он говорит то же самое, этот монах...»
— Мастер, все смотрят.
Однако Тацуя был единственным, кто был способен посмотреть на него укоризненным взглядом, а не просто неестественно напрячь лицо.
— Хм? Но это ведь замечательно? Это стимул чтобы тебя тренировать.
Естественно, Якумо говорил, будто вообще не заметил неодобрение Тацуи.
— Разве вы сейчас не задели заповеди мирских желаний?
— Пока это не плотские желания, это не имеет значения.
Якумо говорил, будто находился в стороне от всего мира, но жадность на его лице не подходила его словам.
Когда Тацуя пожал плечами и сказал: «С этим человеком ничего нельзя поделать», — количество учеников, которые с ним молча согласились, было близко к большинству.
◊ ◊ ◊ Полвека назад большое количество людей пользовались электрическими автомобилями, но кабинеты современной эпохи выиграли с точки зрения способности определить время прибытия.
Если подумать о том, как они используются, причина сразу же станет понятной, правда у кабинетов не было того, что называется графиком прибытия. Естественно, чтобы избежать заторов, было широкое окно для прибытия кабинета без опоздания. Отсутствие ограничения скорости на пути кабинета создало основу для быстрого времени прибытия. Хотя можно сказать, что было немного неудобно встречаться в заранее запланированное время и место.
На первом семестре Тацуя и его друзья множество раз встречались на станции и присоединялись к идущему в школу потоку, но в последнее время они собирались, когда приходили в свои классы.
— Доброе утро, Тацуя-сан.
— Утро, Хонока.
Возможно, трудности были вызваны молодостью.
Или влюбленностью.
Наверное, верно и то и другое.
— Ах, доброе утро, Хонока-сан.
— Утро, Мизуки.
И для влюбленной девушки именно в этот день компаньоны недопустимы. Миюки всегда рядом, с этим ничего не поделаешь, подумала Хонока.
Однако, за исключением Миюки, все — не друзья, а просто препятствие. Нет, потому что они друзья, Хонока хотела, чтобы они догадались, какой сегодня день.
На её лице определенно виднелась такая мысль.
Мизуки прочла настроение по незначительным изменениям в выражении Хоноки.
И быстро начала ерзать. Хотя было чрезвычайно неудобно, сейчас слишком неестественно вдруг заявить: «я пойду вперед» или «я вспомнила, мне нужно кое-куда пойти».
Хотя она хотела соответствовать ожиданиям Хоноки, при таких обстоятельствах Мизуки не могла пошевелиться; неожиданно, её вывела из тупика Миюки:
— Мизуки, по-моему, на твоей форме что-то есть...
— Э?
Конечно, когда ей внезапно это сказали, Мизуки изо всех сил вытянула шею и попыталась посмотреть через плечо за спину.
Но на собственную спину посмотреть таким образом невозможно, и так как прежде всего там ничего не было, это было не более чем тщетное действие, однако...
— Постой немного. Я тебе помогу. Онии-сама, мне очень жаль, но, пожалуйста, иди вперед. Хонока, можешь пойти вперед тоже?
— Эм, хорошо.
Хонока с благоговением посмотрела на это неожиданное развитие событий; Тацуя легко кивнул, и Хонока кивнула в ответ.
Хонока с неловкостью заставила ноги пойти за Тацуей и повернула лишь верхнюю часть тела, чтобы глазами поблагодарить Миюки.
Миюки кивнула с небольшой улыбкой.
Нервозность и волнение Хоноки из-за невообразимого шанса идти в школу лишь вдвоём не знало границ. Хотя Тацуя с ней говорил, она едва-едва могла нормально отвечать. К тому же её голос был хриплым. Несмотря на то, что Тацуя шел довольно медленно, ей было трудно идти в связи с жесткостью в суставах, и она почти споткнулась на месте, где не было обо что спотыкаться.
Даже если лишь она одна назвала это боязнью сцены, это была безоговорочная правда.
Если они так войдут в школу, разница в статусе между первым и вторым потоком разделит их. Хонока хорошо понимала, что этот невероятный шанс почти потрачен впустую.
Не использовать шанс, который вам дали — не более чем предать себя перед соперницами.
— Эм, Тацуя-сан! — как только они прошли школьные ворота, Хонока призвала Тацую остановиться, — Можешь уделить мне немного своего времени?!
Она говорила так, будто стоит на церемонии перед офицером, у которого ранг в несколько раз выше, или перед руководителем, у которого в несколько раз выше должность.
— Хорошо.
Даже малейшего удивления не показалось на её робко улыбающемся лице, когда Тацуя кивнул.
— Сюда... пожалуйста.
Украдкой, будто боясь привлечь внимание (из-за чего она ещё больше выделялась), Хонока быстро пошла в направлении наружного сада, Тацуя последовал за ней в темпе, который не был ни быстрым, ни медленным... С лицом, говорящим, что он знает всё.
— Эм, Тачу!..
Уединенное место на школьной территории (частое место для признания), о котором она знала, располагалось в тени дерева за гаражом клуба исследования роботов (впрочем, у места не было какой-то особой легенды).
Хонока стала перед Тацуей и со всем сердцем энергично протянула двумя руками небольшую завернутую коробочку, но как только заговорила — запнулась.
И застыла в таком положении.
Длинные волосы, завязанные в два хвостика за шеей, не скрывали огненно красные уши. На голове в проборе между волос немного виднелась кожа, свидетельствующая, что Хонока покраснела полностью.
Она не могла сделать ни малейшего движения. Даже говорить не могла. Не могла ни наступать, ни отступать. Обе руки слабо дрожали, сердце громко билось. Другие места на территории школы производили похожие волны, но волны, производимые из её сердца, были столь сильны и велики, как ни у кого другого. Форма волны была милой и не сгруппированной, как звон, производимый камертоном. Направивший бутон из эго дрожащей души без сердца.
— Спасибо, Хонока.
Из протянутых рук Хоноки, которая задыхалась в собственной страсти и не могла пошевелиться, Тацуя бережно взял завернутую коробочку шоколада, чтобы не дать ей поломаться. И взамен положил в её ладонь чуть меньший подарочный пакетик.
Неуверенность над неожиданным действием, должно быть, пересилила застенчивость (временно); Хонока, с пустым выражением на лице, прижала подарок к груди.
— Эм, Тацуя-сан, это...
— Пока что ответный подарок. Поскольку следующим месяцем [2] я подарю тебе что-то другое, так что ты должна подождать.
Хонока в замешательстве вытерла слезы с глаз, когда с решимостью открыла глаза и неуклюже улыбнулась.
— Ах, эм, я никогда не думала... Эм, Тацуя-сан, можно его открыть?
— Конечно.
Хонока уставилась на подарок, который достала из сумки, будто боясь, что он исчезнет.
— ...Хонока, разве тебе скоро не пора будет идти в класс?
Пока Тацуя с ней не заговорил, Хонока продолжала неподвижно стоять.
Тацуя сосредоточил внимание, чтобы убедиться, что никто за ними не подслушивает или шпионит. Тем не мене, он не зашел так далеко и не использовал Взгляд Элементалей. Он не рискнул раскрыть совершенно секретный навык в День святого Валентина.
Однако Взгляд Элементалей Тацуе следовало использовать.
Конечно же, не было никаких признаков, что их подслушивают. Поскольку до этого времени эта вещь не обладала сознанием.
В укромном уголке гаража, построенного на территории Первой Школы, эта вещь, которая дремала в кукле без сердца, вдруг проснулась из-за волны, напоминающей ту, которая притянула эту вещь в этот мир.
Хотя слово «проснулась» может немного ввести в заблуждение.
Купаясь в сильной чистой мысли, напоминающей молитву, в этой вещи проросло новое сознание.
Если более точно — реконструировалось сознание.
В этой вещи, проживающей внутри куклы без собственной воли, родился разум.
И поселился в кукле.
Когда Хонока зашла в класс, как только положила свои вещи, сразу же полетела в уборную.
Потащив с собой Миюки, которая пришла незадолго до неё.
Она направлялась не в кабинку, а к зеркалу.
Она нетерпеливо развязала ленточки, держащие волосы, затем, в полную противоположность, осторожно собрала волосы.
И последним штрихом использовала пару ленточек, которые только что получила от Тацуи. Ленточки были простого дизайна с двумя маленькими шариками, свисающими на конце. Однако даже если дизайн был несложный, это не значит, что они были сделаны из дешевого материала. Не только петля для завязывания резинки для волос была с покрытием, но и на серебряной застежке были тонкие когти, которые держали шары — сферы сверхчистого кристалла.
Кристаллы были не совсем декорацией, в современные времена они считались ценным медиумом, помогающим магии (чтобы эффективно повышать направление мысленных волн). Как ученицы Старшей Школы Магии, девушки естественно глубоко интересовались такими минералами, и Хонока понимала их ценность. Она была бы очень счастлива с подарком от Тацуи, даже если бы шарики были дешевым стеклом, так что без сомнений она была глубоко тронута.
— Эм, Миюки, как я выгляжу? Странно? Они мне подходят? — с небольшим беспокойством спросила Хонока, держа обеими руками украшение для волос.
Миюки ответила серьезно, без тени веселья или отвращения:
— Не волнуйся, Хонока, они подходят тебе идеально.
— ...Действительно?
— Да. Невозможно, чтобы Онии-сама выбрал неподходящий подарок.
В ответ на слова Миюки Хонока кивнула, краснея.
С облаками в голове Хонока не заметила, что у голоса Миюки была такая аура, будто она читает сценарий.
Расставшись с Хонокой и направившись в собственный класс, Тацуя боролся с нахлынувшим чувством ненависти к себе. С Чувством вины, вызванным действиями, которые по-видимому обманули девушку и сожалением о том, что сделал сестру сообщником, всё это вызвало боль в сердце, как у постепенно увеличивающейся полости в зубе.
По правде, украшение для волос, которое он подарил Хоноке, выбрала Миюки.
Но если было бы лишь это, он оставил бы это в покое как «цель оправдывает средства». Это не изменило бы того факта, что это был «подарок от Тацуи», и определенно не стоило огорчать Хоноку.
Однако причина в подарке не была столь невинной.
Тацуя понимал, как сильно подарок в благодарность за её шоколад, к сожалению, заполнил её сознание. Дарение и получение шоколада на День святого Валентина естественно включает образ обмена «чувствами», отношениями, когда двое связанны «обещанием»; действительно, вполне ожидаемо, что в её голове всплывут такие мысли.
Вот почему в этот день он приготовил ответный подарок; реакция Хоноки полностью попала под расчеты Тацуи.
Тацуя играл с привязанностью Хоноки.
Он уже давно смирился принять вину.
Он ничего не мог сделать с тем, что был бесчувственным, что не понимал человеческих эмоций, и даже если он использовал социальные навыки, чтобы с этим справиться или даже получить возмездие, он думал об этом, как пожать плоды того, что сам посеял (но не то чтобы он смирился).
Однако, даже зная, что сестра никогда не будет противостоять его решениям, чтобы отложить неизбежное, он использовал сестру в импровизированной уловке, поэтому он не мог не сожалеть.
Тот факт, что он мог так думать, был доказательством того, что он не настолько злой, как о себе считал; однако, к сожалению, рядом не было взрослых, чтобы ему это сказать.
— Эй, этим утром что-то случилось? Выглядишь истощенным.
Похоже, он взял под контроль эмоции не достаточно быстро. Он услышал эти слова, как только вошел в класс.
Тацуя поднял руку, чтобы также поприветствовать Лео, который поднял руку, при этом качаясь на стуле.
— Ты, с другой стороны, выглядишь довольно здоровым для того, кто только вчера вышел из больницы.
— Эй, вы двое, обычно утром говорят «доброе утро», — со смехом, говорившим «с вами ничего нельзя поделать», Микихико присоединился к разговору.
— Доброе утро Микихико.
— Йо.
Тацуя покорно вернул утреннее приветствие. Лео упорно придерживался своего личного стиля, впрочем, в этом не было какого-либо глубокого смысла.
— Доброе утро. Лео, неплохо выглядишь, как и раньше.
Когда Микихико сказал «как и раньше», то имел в виду «как всегда», но,
— Верно, доктор действительно не хотел, чтобы я покидал больницу, но так как я был слишком здоров, он не мог ничего с этим поделать.
Может быть, Лео понял, а может и нет, но ответил он точным объяснением.
По этому первому медицинскому обследованию, он должен был остаться в больнице по крайней мере на месяц; то, что доктор довольно скептически отнесся к восстановительной силе, игнорирующей здравый смысл, было неизбежно, подумал он.
Но так как доктор не увидел ничего плохого, и пациент хотел покинуть больницу, доктор не мог задерживать его в палате. Поэтому Лео сегодня и вернулся в школу.
— Эм, Тацуя, неужели ты этим утром подрался со своей сестрой?
— Невозможно.
Заявление сделал не Тацуя, но Микихико.
Он не был полностью удовлетворен, решив огрызнуться, но он просто не мог придумать предлог, который не привел бы к недопониманию.
— Разве не больше похоже, что он устал от спектакля? Сегодняшнего Дня святого Валентина.
Лео дал большой кивок согласия. Это также подействовало Тацуи на нервы, но если он сейчас рассердится то, к сожалению, увязнет в этой теме.
— Те, кто ещё никого не выбрал, не будут втянуты в спектакль. Мизуки. Ты опоздала.
Тацуя принудительно и очень глупо попытался использовать Мизуки, которая только что вошла в класс, чтобы нагло сменить тему.
— Нет, я просто ненадолго зашла в клубную комнату. Доброе утро, Йошида-кун, Лео-кун.
Откровенно говоря, Микихико с сожалением посмотрел на изменение разговора, но об этом совершенно не догадываться — одна из особенностей характера Мизуки.
— Лео-кун, ты сегодня вернулся в школу. Ты выздоровел гораздо быстрее, чем я думала, здорово.
Правда была в том, что Лео покинул больницу вчера и пришел в школу сегодня; на прошлой неделе, когда они посещали его в больнице, они слышали подробности его состояния, поэтому естественно Мизуки также об этом знала.
Поэтому её заявление действительно прозвучало странно, но Тацуя, Микихико,
— Ох, спасибо, за такие частые визиты,
И сам Лео продолжали улыбаться.
Как только Мизуки подошла к своему месту, она передала маленькую, размером с ладонь коробочку каждому из троих парней. Её отношение было поистине светлым; она не важничала, не нервничала, и даже немного не была смущена.
Это было лицо девушки, принимавшей участие в ежегодной традиции.
Один из парней чуть обиделся, но так у остальных двоих сложилось такое впечатление, что он намерен вытерпеть это с каменным лицом, они ничего не сказали.
Сочувствие воинов.