Экстра: Отцветшие лотосы
Юньмэн, Пристань Лотоса.
Снаружи Зала Познания Меча слышалось летнее пение цикад; внутри разворачивалась картина, заставляющая отвести взгляд, — множество голых тел, лежащих вповалку.
Больше десятка молодых парней, голых по пояс, распластались на деревянном полу зала, время от времени переворачиваясь, будто жареные лепёшки, пропечённые до хруста, и издавая страдальческие стоны.
— Как… Жарко…
Вэй Усянь лежал, прищурив глаза. Cквозь туман в голове пробивались мысли: «Будь здесь так же прохладно, как в Облачных Глубинах, вот была бы красота».
Деревянный пол под Вэй Усянем нагрелся, поэтому юноша снова перевернулся. В это же время Цзян Чэн решил сменить положение, поэтому они задели друг друга — рука Цзян Чэна улеглась поверх ноги Вэй Усяня, который незамедлительно возмутился:
— Цзян Чэн, убери руку, ты горячий, как кусок угля.
— Это ты убери ногу.
— Ногу убрать труднее, чем руку, нога ведь тяжелее, так что подвинься.
Цзян Чэн начал сердиться:
— Вэй Усянь! Я тебя предупредил, имей совесть. Замолчи и не разговаривай со мной. Мне и без того жарко!
Вмешался Шестой шиди:
— Хватит вам ссориться, мне жарко от одних звуков вашей ругани, даже пот побежал быстрее.
Тем временем Вэй Усянь и Цзян Чэн уже обменялись тумаком и пинком, при этом бранясь друг на друга:
— А ну проваливай!
— Сам проваливай!
— Нет уж, нет уж, лучше ты проваливай!
— Ну что ты, только после тебя!
Остальные адепты дружно выразили недовольство:
— Хотите драться, так деритесь снаружи!
— Выкатывайтесь оба, ну пожалуйста, умоляю!
Вэй Усянь:
— Слышал? Все хотят, чтобы ты проваливал. Ах ты… Отпусти мою ногу! Ты сейчас её сломаешь, дружище!
На лбу Цзян Чэна вздулись вены.
— Да это же тебе сказали выметаться… Сначала руку мою отпусти!
Вдруг снаружи на веранде послышался шелест платья по деревянному полу, и дерущиеся мигом отпрянули друг от друга. В тот же миг приподнялась бамбуковая занавеска, и внутрь заглянула Цзян Яньли.
— Ой, так вот где вы все спрятались!
Юноши тут же заголосили «Шицзе!», «Здравствуй, шицзе». Некоторые, самые застенчивые, не выдержали смущения и, прикрывая грудь руками, спрятались подальше в углу зала.
Цзян Яньли спросила:
— Что же вы сегодня не тренируетесь? Ленитесь?
Вэй Усянь жалостливо запричитал:
— Сегодня такое пекло, на поле для тренировок ужасно жарко, после такого фехтования с меня слой кожи слезет. Шицзе, только не выдавай нас.
Цзян Яньли внимательно оглядела его и Цзян Чэна и спросила:
— Вы двое опять подрались?
Вэй Усянь:
— Неа!
Цзян Яньли вошла в зал и внесла большой поднос.
— И кто же тогда оставил отпечаток ноги на груди А-Чэна?
Вэй Усянь, едва услышав, что оставил улики, торопливо бросил взгляд на Цзян Чэна и убедился в этом сам. Но никому уже не было дела до того, подрались они с Цзян Чэном или нет, — Цзян Яньли внесла на подносе порезанный арбуз, так что юноши подлетели к ней, будто пчёлы на мёд, за пару секунд всё расхватали и теперь сидели на полу, с аппетитом поедая угощение. Очень скоро арбузные корки образовали на подносе небольшую гору.
Вэй Усянь и Цзян Чэн, чем бы ни занимались, непременно затевали соревнование. И поедание арбуза не стало исключением — не жалея живота своего, они нещадно дрались за каждый кусочек, так что остальным пришлось отбежать подальше, освободив пространство для их «битвы». Вэй Усянь вначале жевал довольно усердно, а потом вдруг ни с того ни с сего прыснул со смеху.
Цзян Чэн насторожился:
— Что ты опять замыслил?
Вэй Усянь взял ещё кусок арбуза.
— Нет! Не подумай, ничего такого я не замышлял. Просто вспомнил кое о ком.
— О ком?
— О Лань Чжане.
— Чего это ты о нём вдруг вспомнил? Скучаешь по тому, как тебя наказывали переписыванием книг?
Вэй Усянь выплюнул косточки и ответил:
— Соскучился по времени, которое провёл, потешаясь над ним. Ты не представляешь, какой он забавный. Я как-то сказал ему, что их блюда такие отвратные, что я лучше съем жареную арбузную корку, чем то, что подают в их ордене. И пригласил его в Пристань Лотоса…
Не успел он договорить, как Цзян Чэн едва не выбил арбуз у него из рук.
— Ты с ума сошёл, звать его в Пристань Лотоса? Сам себе ищешь проблем на голову?
— Чего ты всполошился! У меня чуть арбуз из рук не вылетел! Я просто так сказал. Конечно, он не приедет. Ты вообще когда-нибудь слышал, чтобы он выходил куда-то веселиться в одиночку?
Цзян Чэн совершенно серьёзно сказал:
— Давай договоримся. Я против, чтобы он приезжал. Не надо разбрасываться приглашениями.
— Что-то я не замечал раньше, что ты его не выносишь.
— Я ничего против Лань Ванцзи не имею, но что если он правда приедет, и моя матушка увидит, как ведут себя отпрыски других кланов? Тогда и тебе несдобровать.
— Ничего страшного, я не боюсь. Если он и правда приедет, скажи дяде Цзяну, чтобы его положили спать со мной. Обещаю, меньше чем через месяц я сведу его с ума.
Цзян Чэн презрительно фыркнул:
— Ты ещё и хочешь спать с ним целый месяц? Мне кажется, не пройдёт и недели, как он тебя мечом продырявит.
Вэй Усянь не воспринял его слова всерьёз:
— Боялся я его! Если мы и правда подерёмся, ещё неизвестно, сможет ли он побить меня.
Остальные хором поддержали, и даже Цзян Чэн, упрекая Вэй Усяня в наглости, в душе понимал, что тот говорит правду, а не просто бахвалится. Цзян Яньли села между ними и спросила:
— Про кого это вы говорите? Про вашего друга из Гусу?
Вэй Усянь радостно ответил:
— Ага!
Цзян Чэн:
— И как у тебя хватает наглости назвать его «другом»? Иди спроси у Лань Ванцзи, захочет ли он дружить с таким, как ты.
Вэй Усянь:
— А ну катись. Если не захочет, я так к нему пристану, что мы ещё посмотрим, что он скажет. — Он повернулся к Цзян Яньли. — Шицзе, ты слышала о Лань Ванцзи?
Цзян Яньли ответила:
— Слышала, это ведь тот самый второй молодой господин Лань, которого все называют красивым и талантливым? Он правда настолько красив?
Вэй Усянь:
— Очень красив!
Цзян Яньли:
— Красивее тебя?
Вэй Усянь задумался, прежде чем сказать:
— Может быть, немного красивее, чем я. Совсем немного.
Он изобразил двумя пальцами маленькое-маленькое расстояние. Цзян Яньли поднялась, взяла поднос и лучезарно улыбнулась.
— Значит он и правда красавец. Новые друзья — это хорошо, в будущем вы можете иногда ходить друг к другу в гости и веселиться вместе.
Цзян Чэн, услышав, подавился арбузом, а Вэй Усянь помахал рукой:
— Ну уж нет, у них в ордене отвратно кормят, а правил сколько! Я туда не поеду.
Цзян Яньли:
— Но ведь ты можешь пригласить его сюда? В этот раз была прекрасная возможность, почему же ты не взял своего друга в Пристань Лотоса погостить немного?
Цзян Чэн:
— Сестра, не слушай его болтовню. В Гусу он так всем надоел, разве Лань Ванцзи согласился бы поехать с ним?
Вэй Усянь:
— Ерунда! Он бы согласился.
Цзян Чэн:
— Да очнись ты, Лань Ванцзи крикнул тебе убираться, ты разве не слышал? Или забыл уже?
Вэй Усянь:
— Что бы ты понимал! Да, он сказал мне убираться, но я-то знаю, что в душе он наверняка хотел отправиться со мной в Юньмэн. Очень хотел.
Цзян Чэн:
— Я каждый день задаюсь только одним вопросом: ну откуда в тебе столько самоуверенности?
Вэй Усянь:
— Хватит уже думать об этом. Столько лет не можешь найти ответ на один и тот же вопрос, на твоём месте я бы давно сдался.
Цзян Чэн покачал головой и уже собирался бросить в Вэй Усяня кожурой от арбуза, как вдруг послышался грозный стук шагов, который приблизился с молниеносной скоростью, а следом раздался женский голос, от которого юношей пробрало холодом:
— А я всё думала, куда они попрятались! Так и знала…
Юноши моментально переменились в лице и повыскакивали из зала, как раз вовремя, чтобы увидеть на другом конце длинной веранды повернувшую из-за угла Госпожу Юй. Подол её пурпурного платья красиво развевался по полу, однако от женщины исходила угрожающая аура, а глаза горели поистине пугающей злостью. При виде молодых парней, чьи оголённые плечи и ноги являли собой грубое нарушение правил приличия и верх вульгарности, лицо Госпожи Юй от гнева исказилось, прекрасные тонкие брови поднялись так высоко, что, казалось, вот-вот взлетят птицами.
Юноши поняли — дело плохо. Душа ушла в пятки, они сорвались с места и дали дёру. Увидев это, Госпожа Юй наконец пришла в себя и разразилась гневным криком:
— Цзян Чэн! Немедленно оденься! На кого ты, чёрт побери, похож! Голый как дикарь! А если тебя кто-то увидит, что мне делать с таким позором?
Одежда Цзян Чэна была повязана у него на поясе. Услышав ругань матери, он впопыхах надел всё разом как попало. Госпожа Юй тем временем продолжала браниться:
— А вы? Разве не видите, что здесь А-Ли? Кучка мелких негодников, разделись перед девушкой, совсем стыд потеряли? Кто вас надоумил?
Конечно, даже думать не приходилось, чтобы понять, чья это была идея. Поэтому следующей фразой Госпожи Юй по обыкновению прозвучало:
— Вэй Ин! Тебе жить надоело, как я посмотрю?
Вэй Усянь громко ответил:
— Простите! Я не знал, что шицзе придёт… Я прямо сейчас побегу за одеждой!
Госпожа Юй разгневалась ещё больше:
— Ты ещё и сбежать вздумал? А ну вернись и встань на колени! — с такими словами она достала кнут.
Вэй Усянь только и успел почувствовать, как спину обожгло болью, громко вскрикнул и едва не покатился по земле от удара. Госпожа Юй вдруг услышала чей-то тихий голос рядом с собой:
— Матушка, хотите отведать арбуз?..
Госпожа Юй едва не подскочила от неожиданности, когда Цзян Яньли вдруг появилась рядом, и секундного замешательства «мелким негодникам» хватило, чтобы бесследно испариться с веранды. В гневе женщина развернулась к дочери и ущипнула её за щёку.
— Отведать… только и думаешь, что о еде!
От щипка у Цзян Яньли из глаз выкатилась слезинка, девушка тихонько произнесла:
— Матушка, А-Сянь и остальные прятались здесь от жары, я сама пришла искать их, они тут ни при чём… Вы… вы отведаете арбуз? Не знаю, кто его принёс, но он очень сладкий. Летом арбуз спасёт от жары и внутреннего огня, такой сладкий и сочный… Я вам порежу…
Чем больше госпожа Юй думала о своих непутёвых детях, тем сильнее сердилась. Кроме того, день выдался жаркий, её мучила жажда, и слова дочери пробудили желание отведать арбуз. Поэтому… она рассердилась ещё больше.
Тем временем юноши, с таким трудом сбежав из Пристани Лотоса, бросились к причалу и запрыгнули в маленькую лодку. И лишь спустя долгое время, убедившись, что за ними нет погони, Вэй Усянь наконец успокоился. Он пару раз с усилием налёг на вёсла, но почувствовал, что спина до сих пор болит, и бросил вёсла другому. А сам уселся в лодке, потёр горящую огнём спину и произнёс:
— Несправедливость средь бела дня! Давайте поговорим начистоту. Ясно ведь, что никто из вас не был одет, почему отругали меня одного и избили тоже только меня?
Цзян Чэн бросил:
— Наверняка потому, что только на тебя без одежды больно смотреть!
Вэй Усянь уставился на него, потом вдруг подскочил и прыгнул в воду. Остальные, будто повинуясь сигналу, попрыгали следом. Спустя мгновение в лодке остался один Цзян Чэн.
Тому произошедшее показалось подозрительным, юноша крикнул:
— Что за шутку ты затеял?!
Вэй Усянь подплыл к лодке сбоку и резко ударил ладонью о борт. Лодка немедля перевернулась кверху дном и грузно качнулась на воде, будто поплавок. Вэй Усянь, звонко хохоча, запрыгнул верхом на дно лодки, уселся, скрестив ноги, и крикнул в сторону, куда в воду свалился Цзян Чэн:
— Тебе все ещё больно смотреть, Цзян Чэн? Скажи что-нибудь, эй, эй!
Он позвал снова и снова, но никто не ответил, только пузыри забурлили на поверхности. Вэй Усянь протёр мокрое лицо и, недоумевая, сказал:
— Почему он до сих пор не всплывает?
Шестой шиди подплыл ближе и обеспокоенно спросил:
— Он же не мог утонуть?!
— Да бросьте! — Вэй Усянь уже вознамерился прыгнуть в воду, чтобы вытащить Цзян Чэна, как вдруг услышал за спиной победный вопль и успел крикнуть «ой!», прежде чем его столкнули в воду. Лодка снова перевернулась, расплёскивая брызги. Цзян Чэн, которого Вэй Усянь сбросил с лодки, проплыл по дну, сделал круг и оказался у него за спиной.
Обе внезапные атаки удались на славу, и теперь юноши плавали вокруг лодки, настороженно озираясь друг на друга. Остальные начали дурачиться в воде и окатывать друг друга брызгами. Вэй Усянь прокричал Цзян Чэну через лодку:
— Чего ты хватаешься за оружие? А ну положи весло! Если такой смелый, сразимся в рукопашную!
Цзян Чэн ехидно усмехнулся:
— Ты меня за дурака держишь? Я положу, а ты схватишь!
Весло в руках Цзян Чэна просвистело ветром, Вэй Усяню пришлось несколько раз торопливо увернуться от удара, а младшие адепты разразились ободряющими криками. Вэй Усянь, оказавшись в непростой ситуации, старательно уклонялся, при этом пытаясь оправдаться:
— Да разве я настолько бессовестный?!
Со всех сторон раздался свист:
— Шисюн! И как у тебя язык повернулся сказать такое?
Далее развернулось самое настоящее водное побоище, к которому присоединились остальные юноши. В ход пошли все приёмы — «пест великой доброты и великой скорби», «ядовитые травы змей и скорпионов», «смертельная водяная стрела» (1)… Вэй Усянь пинком столкнул Цзян Чэна, с огромным трудом забрался в лодку, выплюнул озёрную воду и поднял руки вверх:
— Ну всё, хватит сражений, перемирие!
Битва была в самом разгаре, и остальные, каждый с пучком ярко-зелёных водорослей на голове, тут же возмутились:
— Это ещё почему? Давай, сражайся! Значит, как начал проигрывать, так запросил пощады?
— Кто сказал, что я запросил пощады? В другой раз продолжим. Я так голоден, что не могу пошевелиться. Сначала добудем чего-нибудь съестного.
Шестой шиди спросил:
— Тогда, может, вернёмся? Перед ужином ещё успеем поесть арбуз.
Цзян Чэн съязвил:
— Если сейчас вернёшься, кроме плети, ничего на ужин не получишь!
Вэй Усянь тем временем уже всё придумал и теперь объявил остальным:
— Мы не станем возвращаться. Мы поплывём собирать отцветшие лотосы!
Цзян Чэн насмешливо бросил:
— Ты хотел сказать «воровать».
Вэй Усянь ответил:
— Но ведь я каждый раз возвращаю деньги!
Орден Юньмэн Цзян часто оказывал помощь простым людям, живущим в окрестностях, и не взимал плату за избавление от водной нечисти. Поэтому на несколько десятков ли вокруг простой народ с радостью готов был подарить им целое озеро лотосов, выращенных специально для заклинателей, не говоря уже о нескольких стеблях. Каждый раз, когда адепты ордена ели чужие арбузы, воровали чужих куриц или кормили чужих собак снадобьями, от которых животные засыпали, Цзян Фэнмяню приходилось посылать людей, чтобы расплатиться за все понесённые хозяевами убытки. Что до причин, по которым юношам непременно хотелось что-то украсть, дело тут вовсе не в тяге к пижонству или намеренному хулиганству. Просто молодые люди более всего стремятся к веселью и забавам, жаждут тех переживаний и эмоций, которые можно найти лишь в драке или погоне, в насмешках и брани, которая сыплется на них.
Юноши уселись в лодку. Пришлось грести довольно долго, прежде чем они подплыли к лотосовому пруду.
Огромный лотосовый пруд полнился яркой зеленью изумрудных листьев, которые росли целыми зарослями друг над другом, маленькие — размером с тарелку, большие — будто раскрытый зонт. По краям пруда листья росли пореже и пониже, качаясь на поверхности воды. Ближе к центру — теснились друг к другу и поднимались высоко на стеблях, скрывая под собой и лодку, и людей на ней. Но если где-то листья начинали шевелиться, задевая друг друга, становилось ясно, что внутри кто-то есть.
Маленькая лодка из Пристани Лотоса заплыла в этот изумрудно-зелёный мир. Вокруг свисали целые заросли больших зелёных отцветших лотосов, набитых семенами. Один юноша остался править лодкой, остальные принялись за дело. Крупные головки лотосов росли на тонких стеблях, гладкую поверхность которых покрывали мелкие колючки. Но они совсем не ранили ладони — стоило только согнуть стебель, и он легко обламывался. Юноши срывали лотосы вместе с длинными стеблями, чтобы по возвращении можно было поставить их в вазу. Говорят, так можно сохранить лотосы свежими несколько дней. По крайней мере, в этом клятвенно заверил юношей Вэй Усянь, который тоже где-то услышал, но не знал наверняка, правда ли это.
Сам он сорвал несколько стеблей, тут же почистил один, полный семян, и забросил горсть в рот. Поедая нежные сочные плоды лотоса, Вэй Усянь начал бормотать себе под нос что-то вроде напева:
— Я угощу тебя лотосами, а ты чем меня угостишь?
Цзян Чэн, услышав, спросил:
— Кого ты собрался угощать?
— Ха-ха, уж точно не тебя!
Он как раз собрался сорвать ещё лотос, чтобы запустить им в лицо Цзян Чэну, как вдруг зашипел «Тсс» и проговорил:
— Нам конец, старик сегодня здесь!
Стариком он назвал пожилого крестьянина, который выращивал лотосы в этом пруду. Насколько он старый, Вэй Усянь точно сказать не мог, но по его разумению, если Цзян Фэнмяня он звал дядей, то всех, кто старше Цзян Фэнмяня, можно называть стариками. Сколько Вэй Усянь себя помнил, мужчина был хозяином этого пруда. Каждое лето он заявлялся сюда воровать лотосы, частенько был пойман стариком и им же бит. Вэй Усянь даже подозревал, что старик — перерождение лотосового демона, поскольку, если лотосов в пруду становилось меньше, он видел это как на ладони, и наносил столько ударов, скольких лотосов не досчитался. Его лодка легко скользила по воде, а вместо весла старик пользовался бамбуковым шестом, который с глухими ударами пребольно обрушивал на нарушителей.
Остальным юношам раньше тоже доставалось бамбукового шеста, поэтому они тут же зашипели друг на друга:
— Быстрее, бежим! — затем похватали вёсла и бросились наутёк. Впопыхах они выплыли из лотосового пруда, затем воровато оглянулись и увидели, что лодка старика тоже выплыла из зарослей лотосовых листьев и теперь скользила в погоню за ними по открытой воде. Вэй Усянь наклонил голову набок, внимательно вгляделся и вдруг произнёс:
— Странно!
Цзян Чэн встал рядом и тоже спросил:
— Почему лодка старика плывёт так быстро?
Они увидели, что старик сидит к ним спиной и пересчитывает лотосы в лодке, а бамбуковый шест лежит в стороне, неподвижно. Но при этом лодка плывёт быстро и плавно, ещё быстрее, чем их собственная.
Юноши разом насторожились. Вэй Усянь предложил:
— Давайте подплывём к нему.
Когда они оказались ближе друг к другу, юноши увидели за кормой лодки старика белый силуэт какого-то создания под водой, который то исчезал, то становился отчётливо виден!
Вэй Усянь обернулся и сделал остальным знак вести себя тише, приложив указательный палец к губам, чтобы не напугать старика и того речного гуля под водой. Цзян Чэн кивнул и беззвучно, стараясь не привлекать внимание шумом и не поднимать волн, направил лодку вперёд. Когда между суднами осталось около трёх чжанов, из воды протянулась мертвенно-бледная рука, которая незаметно стащила из горы лотосов в лодке один, затем вновь тихо и незаметно исчезла под водой.
Через мгновение на поверхность всплыли кожурки от семян лотоса.
Кто-то из юношей крайне потрясённо воскликнул:
— Невероятно! Речной гуль тоже ворует лотосы!
Старик наконец заметил подплывшую к нему лодку и с большим лотосом в одной руке и шестом в другой развернулся к ним. Это движение напугало речного гуля, послышался всплеск, и белый силуэт исчез. Юноши тут же закричали:
— Куда собрался?!
Бултых! — Вэй Усянь прыгнул в воду, ушёл на самое дно и вскоре вынырнул, держа тварь в руках.
Все увидели, что он схватил за шиворот маленького речного гуля с зеленовато-бледным лицом, по виду напоминающего ребёнка лет тринадцати, крайне напуганного — под взглядами юношей он будто бы сжался в комок.
Тут Вэй Усяня настиг бамбуковый шест старика, мужчина забранился:
— Опять пришли хулиганить!
Вэй Усяню только что досталось кнутом, а теперь ещё и шестом — он вскрикнул от боли и едва не выпустил добычу из рук. Цзян Чэн рассерженно воскликнул:
— Давайте поговорим спокойно, зачем вы сразу набросились с шестом? Мы же вам помогли, а вы приняли нас за злодеев?!
Вэй Усянь тут же вмешался:
— Ничего, ничего! Де… Дедушка, посмотрите внимательнее, мы не гули, а вот это — гуль!
Старик прикрикнул на него:
— Вздор! Я старый, а не слепой. А ну, отпусти его!
Вэй Усянь в недоумении застыл, посмотрел на речного гуля у себя в руках и увидел, что тот глядит на него чёрными влажными глазами и, сложив ладошки в мольбе, будто просит о чём-то, всем видом вызывая жалость. При этом держит за стебель большой лотос, который только что стащил, и никак не желает отпускать. Лотос был уже раскрыт, но, видимо, гуль не успел съесть и пары семян, когда Вэй Усянь его схватил.
Цзян Чэн подумал, что старик просто-напросто несёт какую-то нелепицу, и сказал Вэй Усяню:
— Не отпускай, мы заберём речного гуля с собой.
Услышав его, старик снова замахнулся бамбуковым шестом, а Вэй Усянь взмолился:
— Не бейте, не бейте! Я отпущу его, как скажете.
Цзян Чэн:
— Не отпускай! Если этот гуль кого-нибудь утопит, что тогда?
Вэй Усянь:
— Но от него не исходит запаха крови, он ещё маленький, и не станет покидать этот пруд. К тому же я не слыхал, что в последнее время в здешних местах кто-то тонул. Наверное, он не причинял никому зла.
Цзян Чэн:
— Если раньше не причинял, невозможно утверждать, что в будущем не станет…
Договорить он не успел — в воздухе просвистел бамбуковый шест, и Цзян Чэн, на которого обрушился удар, в гневе заорал:
— Ах ты, старикашка, добро от зла не можешь отличить?! Знаешь, что это гуль, и не боишься, что он тебя утопит?!
Старик упорствовал, не сомневаясь в своей правоте:
— Чего мне бояться, я уже одной ногой сам в могиле!
Вэй Усянь решил, что в случае чего гуль всё равно далеко не убежит, и крикнул:
— Не бейте, не бейте! Я его отпускаю!
И в самом деле разжал руки — речной гуль проворно заплыл за лодку старика, больше не решаясь показываться им.
Вэй Усянь, с которого ручьями стекала вода, забрался в лодку. Старик же взял отцветший лотос и бросил в воду, но гуль не удостоил его вниманием. Тогда старик выбрал другой, побольше, и снова кинул в реку. На этот раз лотос немного покачался на поверхности, и из воды вдруг наполовину показалась белая голова, которая, будто большая белая рыба, схватила зубами оба лотоса и утащила под воду. Ещё через пару мгновений гуль снова появился над водой, теперь уже показались его плечи и руки. Существо спряталось за лодкой старика и принялось грызть лотос с довольным чавканьем.
Юноши, наблюдая, с каким аппетитом он ест, преисполнились недоумения.
Глядя, как старик бросил в воду ещё один лотос, Вэй Усянь потёр подбородок и с некоторой досадой спросил:
— Дедушка, почему вы разрешаете ему воровать ваши лотосы да ещё кормите его? А если мы воруем, то вы нас бьёте…
Старик ответил:
— Он помогает мне толкать лодку. Что с того, что я дам ему немного лотосов? А вы, стая мелких демонов, сколько сегодня украли?
Юноши пристыженно потупились, Вэй Усянь же, бросив взгляд в их лодку, насчитал явно больше пары десятков и понял, что дела их плохи, поэтому торопливо крикнул:
— Уносим ноги!
Старик взмахнул шестом, его лодка ветром заскользила по воде. Юноши похватали вёсла. От мысли, что их вот-вот настигнет бамбуковый шест, волосы зашевелились на голове. Торопливо размахивая руками, они принялись грести словно умалишённые. Лодки проплыли друг за другом два огромных круга по лотосовому пруду, старик нагонял их, подплывая всё ближе, и вот уже Вэй Усяню досталось несколько ударов шестом. Заметив, что больше не попало никому, юноша схватился за голову и завопил:
— Не честно! Почему побили только меня? Почему опять досталось только мне?
Остальные прокричали:
— Шисюн, держись! На тебя вся надежда!
Цзян Чэн вторил:
— Даа, держись молодцом.
Вэй Усянь, разъярившись, плюнул:
— Тьфу на вас! Я не продержусь больше! — схватив лотос с лодки, он бросил его в воду. — Лови!
В воду с громким плеском полетел большой отцветший лотос, поднявший фонтан брызг. Лодка старика сразу встала на месте — речной гуль радостно поплыл за лотосом, выловил его и принялся уплетать.
Воспользовавшись моментом, лодка из Пристани Лотоса рванула прочь.
На обратном пути один из юношей спросил Вэй Усяня:
— Шисюн, разве гуль может почувствовать вкус еды?
— Обычно не может. Но… видимо, этот гуль, должно быть… при… а… апчхи!
День склонился к вечеру, налетел ветер, принёсший зябкую прохладу. Вэй Усянь чихнул, потёр лицо и продолжил:
— Наверное, при жизни он очень хотел попробовать лотосы, да никак не удавалось, а когда тайком пробрался за лакомством на пруд, свалился в воду и утонул. Поэтому… а… а…
Цзян Чэн закончил за него:
— Поэтому, поедая лотосы, он тем самым выполняет свою последнюю волю, наедается до полного удовлетворения.
— Ага, верно.