Том 2. Глава 8. Падение Золотого Дерева (Golden Baum)

I

Если бы можно было сказать, что в сердце у каждого есть один священный основополагающий принцип, то в сердце Зигфрида Кирхайса он, несомненно, был воплощён в словах золотоволосой юной девушки, сказанных одиннадцать лет назад:

– Зиг, пожалуйста, будь добрым другом моему брату.

Рыжеволосый мальчик очень гордился, что Аннерозе, которой в то время было пятнадцать, говорила с ним так. У Кирхайса почти никогда не было проблем со сном, но в тот единственный раз он метался и ворочался несколько часов и, лёжа в темноте, поклялся стать верным рыцарем этих брата и сестры.

Райнхард, с его золотыми кудрями и фарфорово-белой кожей, был прекрасным мальчиком, похожим на ангела со спрятанными крыльями. Если бы только он был вежливее в общении с другими людьми, то обязательно стал бы популярным среди детей своего возраста. Однако, в противоположность внешности, он был нагл и агрессивен, так что быстро нажил себе множество врагов. Вскоре нельзя было бы с уверенностью сказать, что он сможет спокойно пройти по улице, если бы рядом с ним всегда не было Кирхайса, пользующегося уважением и популярностью среди городской детворы.

Был один мальчик, на год старше Райнхарда и Кирхайса, которой превосходил ростом и силой всех детей по соседству. Только Кирхайс, всегда умевший хорошо драться, мог справиться с ним один на один. И вот как-то раз, когда Кирхайса не было поблизости, тот мальчик поймал Райнхарда в парке и попытался преподать ему урок. Возможно, он хотел сломать его и сделать своей марионеткой.

Когда мальчик для затравки начал с каскада угроз и оскорблений, Райнхард посмотрел ему в лицо своими глазами, похожими на холодные драгоценные камни, а потом неожиданно пнул ногой в промежность. Когда тот, сложившись пополам, упал, Райнхард схватил камень и стал безжалостно бить его. Даже когда его противник был уже покрыт кровью и звал на помощь, неспособный думать о продолжении драки, Райнхард не остановился. Ещё один мальчик, увидев это, побежал к Кирхайсу, чтобы рассказать о происходящем. Кирхайс тут же примчался и оттащил, наконец, Райнхарда от хулигана.

Райнхард не получил ни царапины. Он вёл себя так, словно ничего не случилось, и не проявлял никаких угрызений совести. Только когда Кирхайс указал на его окровавленную одежду, Райнхард внезапно потерял самообладание. Он испугался, что у него будут проблемы, если его сестра узнает об этом. Хотя Аннерозе не стала бы ругать брата, но она смотрела на него с таким разочарованием в подобные моменты! Ничто иное не действовало на Райнхарда так, как этот взгляд.

Мальчики провели импровизированное стратегическое совещание и, придя к решению, прыгнули одетыми в фонтан. Это смыло кровь с одежды Райнхарда, а сказать Аннерозе, что они упали в фонтан было гораздо легче, чем пытаться объяснить ту ужасную драку.

Когда Кирхайс задумался об этом, то понял, что ему-то незачем было мокнуть. И всё же, тот вечер был так приятен – обёрнутые одним одеялом с Райнхардом, они пили горячий шоколад, приготовленный Аннерозе, а подержанный робот-прачка, купленный старшим фон Мюзелем, громко заявлял о своём существовании на заднем плане.

Больше всего Кирхайса тогда беспокоило, что жертва расскажет своим родителям о том, что сделал с ним Райнхард. Но этого так и не произошло. Мальчик, о котором шла речь, всегда искал способы показать свою силу, и, очевидно, гордость не позволила ему привлечь родителей. Хотя это не значило, что он не попытается отомстить, так что впоследствии Кирхайс всегда держался рядом с Райнхадом. Если бы тот мальчик привёл своих шестёрок, Райнхард не смог бы справиться со всеми в одиночку. Но, в конечном счёте, оказалось, что и эта тревога была напрасной. Несмотря на то, что сам Райнхард был привлекательной целью, никто из этих малолетних хулиганов не был настолько глуп, чтобы становиться врагом Зигфрида.

Вскоре после тех событий Аннерозе забрали во внутренний дворец императора Фридриха IV. Райнхард поступил в военную школу, вернувшись позже, чтобы позвать с собой и Кирхайса. Таков был конец тех старых дней.

С того времени Райнхард поднимался всё выше и выше по лестнице амбиций, таща своего рыжего друга всего на шаг позади себя.

Кирхайс отвечал взаимностью. Эти златовласые брат и сестра были его домом, самой его жизнью. В этом он чувствовал радость глубокого удовлетворения. В конце концов, кто ещё мог бы следовать по следам Райнхарда, когда он поднимался в небо?

– Прекрасная работа, Кирхайс, – сказал Райнхард, приветствуя вернувшегося с пограничья друга ослепительной улыбкой.

Командуя крупными силами, Кирхайс сражался в одиночных битвах по всей Империи, выполняя свою задачу настолько безупречно, будто сам Райнхард оказался сразу в двух местах. Маркиз Литтенхайм, второй человек в дворянской коалиции, стал теперь лишь горсткой космической пыли, а Кирхайс добавил к своему флоту силы всех тех, кто пожелал сдаться. После того, как он подавил последних мятежников на границе, он отправился к Гайесбургу, чтобы встретиться с основным флотом Райнхарда.

«Достижения адмирала Кирхайса просто слишком удивительны», – такие перешёптывания стали в последнее время обычным делом в командном центре Райнхарда. Это были слова похвалы, но в то же время зависти и даже предупреждения.

Главная причина, по которой Райнхард смог спокойно сосредоточиться на борьбе с основными силами герцога Брауншвейга, состояла в том, что Кирхайс установил власть и порядок во всех отдалённых регионах. Этот факт признавали все, и даже сам Райнхард говорил это. И как бы ни были велики достижения Кирхайса, Райнхард знал, что все они сделаны ради него.

– Ты, должно быть, устал. Проходи, присаживайся. У меня есть вино и кофе, что ты будешь пить? Хотел бы я предложить яблочный пирог сестры, но мы не можем быть разборчивыми на линии фронта. Считай это ещё одним поводом желать скорейшей победы и возвращения.

– Господин Райнхард, я бы хотел поговорить с вами кое о чём, – хотя Кирхайс высоко оценил оказанный ему тёплый приём, но он не мог ждать дольше, чтобы подтвердить или опровергнуть то, что узнал.

– О чём же?

– О двух миллионах людей, погибших на планете Вестерланд.

– И что насчёт них?

На мгновенье прекрасное лицо Райнхарда исказило раздражение. Кирхайс не пропустил этого. И почувствовал, как что-то холодное сдавливает его сердце.

– Господин Райнхард, я получил сообщение от одного человека, утверждающего, что вы знали о планах атаки на Вестерланд и, по причине политической целесообразности, позволили этому случиться.

Райнхард ничего не ответил.

– Это правда?

– …Да, – Аннерозе и Кирхайс были единственными людьми, которым Райнхард никогда не мог лгать.

Взгляд Кирхайса стал крайне серьёзным, даже требовательным. Было очевидно, что он не собирается оставлять эту тему. Вздохнув всем телом, Кирхайс сказал:

– Господин Райнхард, в Империи, какая она есть сегодня… под пятой династии Голденбаумов… невозможно существование подлинного правосудия. Именно поэтому я верил, что если вы сбросите её, то что-то изменится.

– Я не нуждаюсь в том, чтобы выслушивать это от тебя.

Райнхард знал, что находится в невыгодном положении. Возможно, ему вообще не стоило вступать в эту дискуссию с Кирхайсом. Оставаясь с другом наедине, он возвращался обратно в дни их детства, дни, когда они были равны. Обычно Райнхард этого и хотел – это была его вторая натура. Но теперь он жаждал, чтобы это были вертикальные отношения, где начальник может одним приказом прогнать подчинённого. Разумеется, жаждать этого его заставляло чувство вины за массовую гибель жителей Вестерланда.

– Владетельные аристократы будут уничтожены. Это историческая неизбежность, расплата по пятисотлетним долгам, так что я понимаю неизбежность кровопролития. Но вы не должны приносить людей в жертву. Освобождение людей должно стать основой для вашей новой системы. Жертвуя же ими в политических целях вы подрываете фундамент, на котором она будет построена.

– Я ЗНАЮ ЭТО!

Райнхард одним глотком осушил бокал и хмуро уставился на своего рыжеволосого друга.

– Господин Райнхард, – в голосе Кирхайса звучала огромная печаль и лишь малая толика гнева. – Борьба за власть, что разыгрывается между вами и высокородными – это битва между равными. Вы можете использовать любую тактику безо всяких сожалений. Но когда вы приносите в жертву простых людей, это окрашивает ваши руки кровью, и никакие красивые слова не помогут её смыть. Зачем человеку ваших достоинств опускаться до этого ради временной выгоды?

К этому моменту лицо златовласого юноши окрасила болезненная бледность. Кирхайс был прав, а он нет. И, как ни абсурдно, это осознание порождало всё большее сопротивление. Он смотрел на своего друга глазами мятежного ребёнка.

– Довольно твоих проповедей! – закричал Райнхард. Он чувствовал стыд и, пытаясь избавиться от него, злился всё больше и больше. – Во-первых, Кирхайс, разве я интересовался твоим мнением?

Кирхайс ничего не ответил.

– Я спрашиваю тебя: разве я интересовался твоим мнением?

– Нет, вы меня о нём не спрашивали.

– Верно. Ты можешь делиться своим мнением, если я тебя об этом попрошу. Что сделано, то сделано. И больше не говори об этом.

– Господин Райнхард, аристократы сделали то, чего никогда не должны были делать, но вы… Вы не сделали того, что сделать было необходимо. И я не знаю, чей грех больше.

– Кирхайс!

– Да?

– Кто ты для меня? – бледное лицо и яростный блеск глаз отражали гнев Райнхарда. Кирхайс ударил его в самое больное место. Чтобы Кирхайс не понял этого, Райнхарду пришлось показать ещё больший гнев.

Поскольку дело дошло до этого, у Кирхайса не оставалось иного выбора, кроме как отступить.

– Я верный слуга вашего превосходительства, маркиза Лоэнграмма.

После этих вопроса и ответа они оба почувствовали, как нечто невидимое, нечто драгоценное беззвучно разбилось.

– Хорошо. Значит, ты понимаешь, – сказал Райнхард, сделав вид, что ничего не заметил. – Для тебя приготовлены комнаты. Отдохни там, пока у меня нет для тебя приказов.

Кирхайс молча поклонился и вышел из комнаты.

Правды была в том, что Райнхард не знал, как ему поступить. Ему следовало бы пойти за Кирхайсом и извиниться за то, что он сделал. Сказать, что это был всего один раз, и больше он никогда такого не сделает. Не нужно говорить этого при всех, их двоих будет вполне достаточно. Только это могло бы растопить это горькое чувство. Только это…

Но именно этого Райнхард просто не в состоянии был сделать.

Райнхард также полагал, что Кирхайс и так должен понимать, что он чувствует. Бессознательно, он зависел от поддержки Кирхайса.

Сколько раз они ссорились друг с другом, пока были детьми? Райнхард всегда был причиной. А Кирхайс – тем, кто улыбался и прощал его.

Но будет ли всё так и на этот раз? Райнхард ощущал непривычную неуверенность.

II

Крепость Гайесбург, это рукотворное небесное тело, осталась без внешней поддержки и находилась в осаде.

Люди внутри не могли поверить в происходящее. Разве несколько тысяч дворян не пришли сюда со своими войсками всего полгода назад? Разве не гудел в ней воздух от их энергии и активности, словно сама столица Империи была перенесена сюда? В настоящее время каскад восстаний жителей планет, дезертирства солдат и военных поражений уже почти превратил крепость в гигантский некрополь для аристократов.

– Как это могло случиться? – спрашивали друг у друга ошарашенные дворяне. – И что делать теперь? О чём думает герцог Брауншвейг?

– Он не говорит ни слова. Непонятно, думает ли он о чём-нибудь вообще.

Падение авторитета и популярности герцога было поистине катастрофическим. Многочисленные ошибки, которые раньше оставались незамеченными или считались слишком мелкими, чтобы обращать на них внимание, теперь вырастали в сознании людей. Неумение принимать верные решения, плохое понимание ситуации, отсутствие лидерских способностей. Любой из этих черт было более чем достаточно, чтобы оправдать критику.

Разумеется, те люди, которые сейчас винили Брауншвейга больше всех, сами сделали его своим предводителем и под его началом развязали гражданскую войну, и потому они были виновны не меньше. В конечном счёте, аристократам пришлось прекратить обвинять своего вождя, проклинать себя за принятые решения и перейти к выбору меньшего из зол среди немногих оставшихся вариантов.

Гибель в бою. Самоубийство. Бегство. Капитуляция.

Что же им выбрать из этих четырёх?

Выбравшие один из первых двух вариантов могли ни о чём не волноваться. Каждый из них по-своему готовился к доблестной, но бессмысленной гибели. А вот те, кто выбрал жизнь, находились в пучине сомнений.

– Даже если мы объявим о своей капитуляции, – сказал кто-то, – примет ли её белобрысый щенок… то есть, маркиз Лоэнграмм? Мы сейчас в непредсказуемой ситуации…

– Вы правы, – ответил ему другой. – Сомнительно, что он примет её, если мы придём к нему с пустыми руками. Но вот если мы принесём ему подарок…

– Подарок?

– Я имею в виду голову нашего предводителя.

Они тут же замолчали, тревожно оглядываясь вокруг. Даже собственные мысли уже вызывали страх и чувство вины.

Уже начались самоубийства. Первыми были пожилые аристократы и те, кто уже потерял сыновей в этой гражданской войне. Некоторые из них просто молча выпивали яд, в то время как другие поступали по примеру древних римлян и резали себе вены на запястьях, изливая ненависть и проклятия в адрес Райнхарда.

С каждым новым самоубийством ощущение свободного падения у выживших всё усиливалось.

Герцог Брауншвейг топил себя в алкоголе. Хотя у него не было возможности узнать об этом, но его поведение было удивительно похоже на то, как маркиз Литтенхайм провёл свой последний день. Но по сравнению со своим погибшим конкурентом, герцог Брауншвейг казался более позитивным. Он созвал молодых аристократов и веселился вместе с ними, в пьяном угаре подстёгивая свой боевой дух, крича, что «убьёт этого белобрысого выскочку и сделает кубок из его черепа». Разумные люди хмурились, со всё большим пессимизмом относясь к тому, куда всё движется.

Только молодые аристократы во главе с бароном Флегелем ещё не отказались от борьбы. Кое-кто из этой группы даже оставался непомерно оптимистичным.

– Всё, что нам нужно сделать – это сразиться в одной битве и заполучить голову белобрысого щенка. Сделав это, мы изменим историю – и в то же время расплатимся за все наши прошлые поражения. Мы должны в последний раз сразиться с врагом. Другого пути нет.

С такими намерениями они посреди пьяной пирушки стали убеждать герцога отдать приказ о реорганизации оставшихся боевых ресурсов для решительного наступления, которое должно вдохнуть новую жизнь в аристократию.

Когда Райнхард увидел первое из посланий, доставленных ему на флагман, по губам молодого гросс-адмирала Империи пробежала лёгкая улыбка.

– О? Письмо от фройляйн Мариендорф?

Хильда, Хильдегарде фон Мариендорф. Райнхард вспомнил её сияющие глаза, полные ума и жизни. И это воспоминание было очень далеко от неприятного. Он вставил кристалл в систему воспроизведения, и с ним заговорило чёткое изображение дочери графа Мариендорфа.

Письмо Хильды, или, по крайней мере, большая его часть, касалось действий или бездействия дворян и чиновников – сторонников Райнхарда, оставшихся на Одине. В этом отношении оно напоминало официальный доклад. Однако внимание Райнхарда привлекла та часть, где говорилось о герцоге Лихтенладе, канцлере Империи.

«Его светлость сейчас проводит ревизию всех государственно-политических дел. В то же время он очень занят, навещая столичных дворян. Складывается впечатление, что у него есть какой-то грандиозный план», – в словах Хильды была нотка сарказма, выражаемая чуть кривой улыбкой, но одновременно они были смертельно серьёзны. Она посылала Райнхарду предупреждение.

– Этот старый лис…. – пробормотал Райнхард. – Звучит так, будто он готовится ударить меня в спину.

Он холодно улыбнулся, представив лицо это семидесятишестилетнего государственного деятеля: суровый взгляд, резко заострённый нос, белые, как свежевыпавший снег волосы. У Райнхарда были подготовлены собственные планы касательно интригана-министра, хотя сейчас их выполнение, возможно, придётся ускорить. В руках старика были и император, и императорская печать. Одного клочка бумаги хватит ему, чтобы украсть у молодого гросс-адмирала его позицию.

Райнхард перебрал остальные письма, проигнорировав со второго по шестое, и наконец, выбрав седьмое. Оно было от его сестры Аннерозе.

Поинтересовавшись его здоровьем и произнеся слова беспокойства и предостережения, она закончила письмо следующим образом:

«Пожалуйста, никогда не забывай о том, что для тебя важнее всего. Иногда тебе может показаться, что от этого лишь беспокойство, но гораздо лучше признать и оценить что-то, пока оно у тебя ещё есть, чем жить потом с сожалениями, потеряв его. Поговори обо всём с Зигом и выслушай, что он тебе скажет. На этом пока всё. С нетерпением жду, когда ты вернёшься домой. До свидания».

Задумавшись, Райнхард коснулся своего изящно очерченного подбородка гибкими пальцами. Затем пересмотрел сообщение ещё раз.

Это только его воображение, или прекрасное лицо Аннерозе было чем-то омрачено? Как бы то ни было, в том настроении, в каком он сейчас был, Райнхард был скорее раздражён, чем признателен за то, что сестра посоветовала ему поговорить обо всём с Зигфридом Кирхайсом.

«Для сестры суждения Кирхайса более ценны, чем мои? – незваное воспоминание о бойне на Вестерланде мелькнуло у него в голове, отчего настроение Райнхарда упало ещё ниже. – Возможно, так и есть. Но я сделал это не потому, что мне так хотелось. У меня были веские причины так поступить».

После событий на Вестерланде от герцога Брауншвейга все отвернулись, и гражданская война теперь должна была закончиться гораздо раньше, чем прогнозировалось изначально. А значит, в целом это послужит на благо народу. Кирхайс слишком привержен высоким идеалам, далёким от реального мира, и потому попал в ловушку собственных принципов.

Ещё одна вещь обеспокоила Райнхарда: нигде в своём послании Аннерозе не сказала чего-нибудь вроде «передай мои наилучшие пожелания Зигу». Значило ли это, что она отправила ему отдельное письмо? И если да, то что она сказала ему? Райнхарду хотелось это узнать, но, учитывая его нынешнее чувство неловкости по отношении к Кирхайсу, он просто не мог этого сделать.

Но что бы ни происходило между ним и Кирхайсом, стоило только вмешаться Оберштайну, как Райнхард немедленно встал на сторону своего рыжеволосого друга.

– Даже если вся Вселенная обернётся против меня, Кирхайс останется на моей стороне. Так будет всегда. И потому я всегда вознаграждаю его. Что в этом плохого?

В ответ на горячие слова Райнхарда, начальник его штаба безо всяких эмоций произнёс:

– Ваше превосходительство, я вовсе не предлагаю вам отстранить или изгнать адмирала Кирхайса. Я только прошу вас внять предупреждению, что ему лучше занимать такую же позицию, как Ройенталь и Миттермайер. Вам следует относиться к нему, как к подчинённому. В организации не нужен номер два. Не имеет значения, талантлив он или бездарен, его существование всё равно принесёт вред. Не должно быть никого, кто может стать заменой для номера один и принять на себя преданность его последователей.

– Я понял, – сказал Райнхард. – Достаточно. Больше не обращайтесь ко мне по этому поводу.

Сильнее всего Райнхарда раздражало то, что в словах Оберштайна была определённая логика. Почему же слова этого человека, несмотря на их правильность, совершенно не убеждали?

Миттермайер пришёл в каюту Ройенталя, и теперь они наслаждались игрой в покер. На столе, в ожидании долгой баталии, стоял термос с кофе.

– У меня такое чувство, будто между маркизом Лоэнграммом и Кирхайсом что-то не так, – заметил Миттермайер, вызвав пристальный взгляд разноцветных глаз Ройенталя. – Тебе не кажется, что эта история…

– Это всего лишь слухи, – сказал Ройенталь. – По крайней мере, на данный момент.

– Даже если это так, распространение таких слухов опасно.

– Очень опасно. Но не знаю, можем ли мы что-то с этим поделать.

– Проблема очень деликатна. Если слухи безосновательны, то надо разобраться, кто их распространяет. Но если это правда, то всё гораздо сложнее. В любом случае, нам не удастся остаться в стороне.

– С другой стороны, – ответил Ройенталь, – если мы будем действовать опрометчиво, то можем в итоге превратить еле тлеющий огонёк в бушующий пожар.

Они взглянули на свои карты. Оба решили сбросить по три и вытянули из колоды новые. Следующим заговорил Ройенталь:

– Это беспокоит меня уже некоторое время. Похоже, нашего начальника штаба волнует, что маркиз Лоэнграмм и Кирхайс столь близки, как в частной жизни, так и публично. И эта его идея, что номер два вреден для дела. Теоретически, в ней есть смысл, но…

– Оберштайн? – дружелюбия в голосе Митермайера не было. – Признаю, он умный человек. Но у него есть плохая привычка вызывать неприятности там, где их раньше не было. До сих пор всё шло хорошо, так зачем силой что-то менять только потому, что в чём-то оно не подходит к теории? Особенно, если речь идёт о человеческих взаимоотношениях.

Миттермайер посмотрел на свои карты, и напряжённая линия его губ смягчилась.

– Каре валетов. Похоже, завтра выпивку ставишь ты.

– У меня тоже каре, – в разного цвета глазах появилась коварная улыбка. – Три дамы и джокер. Сожалею, господин Ураганый Волк.

Миттермайер с досадой прищёлкнул языком, бросая карты на стол. В следующую секунду раздался сигнал тревоги. Враг выходил из крепости Гайесбург.

Молодые аристократы-максималисты, возглавляемые бароном Флегелем, убедили герцога Брауншвейга согласиться на эту неподготовленную вылазку.

Однако это не значило, что в ней участвовали все оставшиеся силы. Меркатц последовал приказу без комментариев, но другая влиятельная фигура, адмирал Адальберт фон Фаренхайт, отказался куда-либо идти.

– Нам нужно использовать преимущество, которое даёт нам крепость. Заставить врага пролить как можно больше крови, а самим настроиться на затяжную битву и ждать изменения ситуации. А вылазка лишь приблизит наше поражение.

Когда он говорил это, его глаза цвета морской волны были полны гнева и презрения.

На этом Фаренхайт не остановился, выложив сразу весь список претензий, накопившихся за это время.

– Прежде всего, вы и другие офицеры – это товарищи по оружию, а не хозяин и слуги. Возможно, по рождению у нас и разные статусы, но мы все являемся вассалами Галактической Империи и сражаемся, чтобы защитить династию Голденбаумов от маркиза Лоэнграмма. Это должно быть целью, объединяющей нас. Военные эксперты пытаются донести до вас совет, как избежать худшего развития ситуации, но, тем не менее, вы продолжаете говорить этим властным тоном и заставляете всех нас поступать согласно вашей воле. Герцог Брауншвейг, возможно, вы чего-то не понимаете?

Речь Фаренхайта была предельно жёсткой.

Герцог Брауншвейг побелел от гнева, слушая критику Фаренхайта. Ещё ни разу в своей жизни он не позволял подобной дерзости остаться безнаказанной. В прошлом, впадая в ярость, он часто бросал бутылки или стаканы в слуг. Массовое убийство жителей Вестерланда, по сути, было продолжением той же тенденции.

Однако сейчас, перед атакой, Брауншвейг кожей чувствовал, как его поддержка испаряется. Прежде всего, он больше не был уверен в победе. Герцог успокоил дыхание, а потом, скрывая за насмешкой собственную нерешительность, сказал:

– Мне не нужны трусы.

И приказал готовиться к вылазке, проигнорировав совет Фаренхайта.

III</p