Глава 4. Трусливая убийца

Девушку разбудил запах кофе. Увидев на столе толстые медовые тосты, порезанное вареное яйцо и зеленый салат, она сонно села за стол и медленно начала есть, не глядя на меня.

— Что ты собираешься делать дальше? — спросил я.

Она указала на рану на своей ладони:

— Сначала я отомщу за это.

— Звучит так, словно этим тебя наградил не твой отец.

— Верно. Он был достаточно аккуратен, применяя насилие. Редко оставлял отметины, которые сложно прикрыть.

— Как много у тебя людей, кроме него, которым ты хочешь отомстить?

— Я сузила круг до пяти. Пять людей, которые нанесли мне неизлечимые раны.

Выходит, было еще пять ран, которые она продолжала «откладывать». Хотя каждый из них мог нанести несколько ран. Еще как минимум пять ран, так будет точнее.

Это привело меня к выводу:

— Должно быть, я вхожу в число твоих целей?

— Это очевидно, — ответила она надменно. — Как только я отомщу четверым, я обеспечу тебе подходящую судьбу.

— Ну, меня это устраивает, — сказал я, почесав лицо.

— Не волнуйся. После того, как авария вновь «произойдет», то есть, отсрочка моей смерти завершится, все, что я сделала за время отсрочки, станет «не произошедшим».

— Не уверен, что понял, — ответил я, озвучив то, что меня беспокоило. — Получается, то, что ты избила своего отца молотком, будет «отменено», когда отсрочка аварии закончится?

— Разумеется. Ведь ты сбил меня до того, как я смогла свершить месть.

Я вспомнил, как она рассказала мне историю об ее первой «отсрочке» и сером коте.

Обнаружив кота, который ей нравился, мертвым, она не поверила и вернулась на то же место вечером, чтобы проверить, но тело исчезло, как и пятна крови. Затем этот кот ее поцарапал и у нее начался жар, после чего она неосознанно отменила «отсрочку», а температура и жар исчезли, оставив воспоминания, противоречившие друг другу.

— Сравнивая месть отцу с твоей первой «отсрочкой», ты — кошка, а твой молоток — когти.

— Да, думаю, ты примерно понял.

В таком случае, не важно, как сильно Девушка навредит другим людям, ведь все исчезнет, когда ее «отсрочка» завершится.

— А есть ли смысл в мести, если все так? — задумался я вслух, озвучивая свои искренние сомнения. — Абсолютно все, что ты делаешь, все в конце концов будет отменено. И «в конце концов» наступит через десять… нет, девять дней.

— Представь, что ты долго о чем-то мечтал, и получил возможность воплотить свою мечту, — объяснила Девушка. — Как бы ты подумал: «Ничто из того, что я делаю, не повлияет на реальность, так зачем беспокоиться?» или «Ничто из того, что я делаю, не повлияет на реальность, так что я могу делать все, что хочу?»

— Понятия не имею. Я никогда ни о чем не мечтал, — я пожал плечами. — Я просто думаю о тебе. Причинение боли людям, сделавшим тебя несчастной, не вернет тебе утраченное счастье. Я не пытаюсь пренебречь твоим гневом и обидой, но мне кажется, что месть бессмысленна.

— Думаешь обо мне? — Девушка повторила, выделяя каждое слово. — В таком случае, если не месть, то что, на твой взгляд, будет лучше для меня?

— Ну, думаю, в такое важное время ты должна заняться чем-то другим. Встретиться во своими друзьями и людьми, помогавшими тебе, признаться людям, которых ты любишь или любила…

— Не вариант, — она резко прервала меня. — Никто не был добр ко мне, никто мне не помогал, я никогда никого не любила. Ты не мог сказать ничего более ироничного для меня.

Ты уверена, что не ослеплена своей яростью? Просто задумайся, я уверен, ты вспомнишь хороших людей…

Я хотел сказать что-то в этом духе, но не смог отбросить вероятность того, что она сказала чистую правду и проглотил эти слова.

— Мне жаль, — извинился я. — Я просто не подумал.

— Да, тебе стоит быть внимательнее.

— Так кто твоя следующая цель?

— Моя сестра.

Сначала отец, потом сестра. Не станет ли следующей мать?

— Звучит так, словно ты жила в не очень приятном доме.

— Замолчи, пока не поздно, — ответила Девушка.

_______________

До того момента, когда я взялся за дверную ручку, я был уверен в том, что моя болезнь полностью побеждена. Но, стоило мне надеть ботинки и приготовиться к выходу, как я почувствовал, что силы оставили меня, и оцепенел. Если бы кто-то со стороны увидел эту ситуацию, он бы подумал, что дверная ручка была под напряжением. Я стоял неподвижно. Мой пульс участился, я почувствовал, как мою грудь сдавило до боли. Кроме того, я чувствовал боль в желудке, а мои руки и ноги, лишившись сил, онемели.

Я попробовал подождать, но признаков улучшения не было. Я хорошо помнил эти симптомы. Я думал, что потрясение, полученное из-за аварии, быстро помогло мне побороть страх перед внешним миром, но он по-прежнему был сильнее меня.

Девушка увидела, что я замер, словно из меня извлекли батарейки, и нахмурила брови:

— Это какой-то прикол?

Думаю, это и правда выглядело так, будто я над ней прикалываюсь. Постепенно на меня накатила тошнота, словно желудок был набит камнями, по мне стекал холодный пот.

— Прости, ты можешь дать мне немного времени?

— Только не говори, что ты заболел.

— Нет, я просто не очень хорош, когда дело касается выхода из дома. Последние полгода я жил, покидая свой дом лишь глубокой ночью.

— Но разве два дня назад ты не выходил днем?

— Да. Возможно, это еще одна причина моего страха.

— Сначала вождение после аварии, теперь это. Насколько вообще ты слабовольный? — произнесла Девушка в неверии. — Что бы это ни было, просто немедленно избавься от этого. Если через двадцать минут ты так и останешься беспомощным, я уйду одна. Ничто не помешает мне реализовать мой план в одиночку.

— Понял. Я избавлюсь от этого.

Я рухнул на кровать лицом вверх. Учащенный пульс и онемение не проходили. Лежа на кровати, я заметил, что простыни пахли немного не так, как обычно. Возможно, потому что здесь спала Девушка. Я почувствовал, что моя территория была захвачена.

Желая остаться в одиночестве, даже если это место лишь одной стеной отделено от моей комнаты, я скрылся в ванной, положив лицо на сиденье унитаза и накрыв его обеими руками. Вдохнув ароматизированный воздух, я задержал дыхание на несколько секунд и выдохнул, затем повторил эту процедуру. Мне стало немного легче, но мне понадобилось достаточно много времени, чтобы восстановиться достаточно для выхода на улицу.

Выйдя из ванной, я достал из ящика откидные солнечные очки. Синдо купил их для прикола и оставил у меня. Кто бы их ни надел, он сразу становился похож на глупого хиппи. Я протер линзы, надел очки и встал перед зеркалом. Когда я увидел, что выгляжу даже глупее, чем мог представить, мои плечи расслабились.

— Что за ужасные очки? — спросила Девушка. — Ничто не могло бы выглядеть на тебе хуже.

— За это они мне и нравятся, — я рассмеялся. В этих очках я мог нормально смеяться. Меня все еще подташнивало, но я был уверен, что и это в конечном счете пройдет. — Извини за задержку, поехали.

Я с излишней силой распахнул дверь и спустился по лестнице. Сев в свою навсегда пропахшую сигаретами машину, я завел ее. Девушка дала мне карту, на которой был отмечен наш маршрут с подробным описанием деталей.

— По такой подготовке кажется, что ты планировала свою месть достаточно давно.

Она все еще смотрела на карту.

— Я жила, не думая ни о чем другом.

_______________

Утренние улицы были забиты автомобилями. Машины заполняли дороги в обоих направлениях, а школьники, идущие на станцию, плотной толпой шли по тротуарам. У всех были зонты самых разных цветов на случай дождя. Когда мы остановились на светофоре, некоторые школьники, переходя дорогу, взглянули на нас, и я почувствовал себя неуютно. Как мы выглядели для них? Я надеялся, я выглядел как человек, который ехал в колледж, решив подбросить сестру в школу по пути. Избегая взглядов, Девушка съехала вниз по своему сиденью.

Посмотрев в окно, я увидел небольшой цветочный магазин, окруженный разноцветными цветками; перед ним стояло четыре фонаря, вырезанных из тыквы. У всех тыкв было видно распустившиеся цветы, выглядывающие из отверстия сверху — они использовались как стильные цветочные горшки.

Я вспомнил, что Хэллоуин праздновали в конце октября. Также в это время проводились культурные фестивали во всех местных школах. Безусловно, для многих это было замечательное время.

— Я сейчас подумал, — сказал я. — Ты можешь быть уверена, что твоя сестра дома? Думаю, твой отец вряд ли еще не сообщил ей, что ты его избила. И если она понимает, что у тебя есть зуб на нее, она должна скрываться в другом месте.

Девушка выглядела раздраженной.

— Не думаю, что они связывались. Он отрекся от нее; думаю, даже если бы он захотел связаться с ней, у него, скорее всего, просто нет ее номера.

— Понятно, — кивнул я. — Далеко еще ехать?

— Примерно три часа.

Дорога обещала быть долгой. Все радиопередачи были скучными, а ни один из дисков, лежащих в бардачке, не поразил мое воображение, вполне подходя вкусам старшеклассницы.

— Думаю, я не могу быть единственным, кого удивляет недавнее похолодание, — сказал радиоведущий. — Почему в этом году так холодно? Этим утром я видел человека в зимнем пальто, и я могу вас заверить, оно вполне соответствовало погоде. Знаете, я не очень хорошо переношу холод, мне недостаточно надеть перчатки и шарф, мне просто необходимо носить по два слоя одежды. Представляете? Но неожиданно достаточно…

Пока мы стояли в пробке, я спросил, могу ли я закурить.

— Хорошо, но дай и мне сигарету, — ответила Девушка.

У меня не было причин отказывать. Было бы просто смешно рассказывать человеку, которого я убил, о вреде здоровью.

— Убедись, что снаружи не увидят, — предупредил я, после чего достал сигарету из пачки и протянул ее Девушке.

Для меня зрелище девушки в школьной униформе, курящей в машине, было крайне неестественным. С нулевым опытом в этом деле она все же смогла прикурить сигарету, после чего вдохнула дым и раскашлялась.

— Вдохни для начала совсем чуть-чуть, — предложил я. — Так вкус покажется лучше.

Она воспользовалась моим советом, но все так же зашлась в кашле после затяжки. Я подумывал сказать ей, что она, возможно, просто не создана для курения, но, увидев, как она раз за разом упорно пытается затянуться, решил оставить ее в покое.

— Можешь не отвечать, если не хочешь, — начал я. — Но что с тобой сделала сестра?

— Я не хочу отвечать.

— Хорошо.

Бросив окурок в пепельницу, она сказала:

— Это не то, что я могла бы объяснить вкратце. В любом случае, она — та, кто привела меня в точку, из которой я никогда не восстановлюсь. Пока что просто запомни это.

— Не сможешь восстановиться? Что ты имеешь в виду?

— Во мне есть безнадежные недостатки. Ты же знаешь об этом, да?

— Нет. По мне, ты выглядишь совершенно нормальной.

— Опять пытаешься заработать очки? Лестью ты ничего не добьешься.

— Я и не думал, — заявил я, хотя надеялся, что эти слова ее приободрят.

— Ты сказал, что считаешь меня нормальной, да? Позволь мне предоставить доказательство обратного.

Она засунула руку в свою сумку и достала оттуда плюшевого медведя. На нем была военная форма и черная фуражка. Он выглядел милой мягкой игрушкой.

— Несмотря на свой возраст, я не могу расстаться с ним. Если я не буду периодически прикасаться к нему, меня переполняет тревога… Я еще не заставила тебя содрогнуться? — сплюнула она. Казалось, она была очень обеспокоена этим.

— Как Лайнус и его одеяло? * Такое постоянно встречается, здесь нет ничего, что может смутить, — заметил я. — Я достаточно долгое время знал парня, который дал своей кукле имя и все время разговаривал с ней. Вот это правда страшно. В сравнении с этим, просто нуждаться в прикосновении…

— Ой, прости, что я пугаю тебя, — она пристально посмотрела на меня и убрала медведя.

Я запоздало понял, что должен был молчать. Я лишь высмеял ее максимально эффективным образом из возможных. Но кто бы мог подумать, что девчонка с таким холодным взглядом может дать своему медведю имя и разговаривать с ним…

Царило неловкое молчание.

— На этой ноте мы переходим к нашей сегодняшней теме для сообщений, «моменты, в которые я рад, что жив!» — сказал радиоведущий. — Наше первое письмо от госпожи «Мать двоих детей»: «Мои дочери шести и восьми лет ладят так хорошо, что я сама удивляюсь. Но в этом году они приготовили для меня неожиданный подарок на День Матери…»

Девушка протянула руку и отключила звук у радио до того, как это сделал я.

В тот момент эта тема для нас была слишком смущающей.

_______________

Мы избежали пробок, проведя два часа на горной дороге, ошеломлявшей осенними красками, и, наконец, прибыли в город, в котором жила старшая сестра Девушки. После легкого перекуса в бургерной и нескольких минут езды мы прибыли к дому сестры.

Дом был очень аккуратным. За кирпичным забором виднелся ухоженный сад с розами из всех времен года, а в углу, на каменной дорожке, стояли качели с крышей.

Снаружи стены были голубыми, и казалось, что они сливаются с небом; на втором этаже было три белых окна, закругленных сверху. Дом выглядел просто образцом счастливого семейного гнезда. В этом доме, как сказала Девушка, жила ее сестра, недавно вышедшая замуж.

Я подумал: «Ничего общего с домом моих родителей.»

Не сказать, что в моем доме не было денег, которые можно вложить в дом, но внешнее состояние моего дома отражало разруху, царящую в головах его владельцев. Стены заросли лозой, а вокруг были разбросаны вещи, которые давно пришли в негодность: трехколесный велосипед, роликовые коньки, детская коляска, металлические барабаны. Двор перед домом был большим, но на нем росло столько сорняков, что казалось, что дом был заброшен, отчего он стал подходящим местом для сбора бродячих кошек.

Возможно, какое-то время после моего рождения, этот дом был достаточно счастливым местом. В любом случае, к тому времени, когда я начал все осознавать, мои родители пришли к выводу, что дом их не устраивает.

Хоть я и был их единственным ребенком, они воспринимали меня как тяжелое бремя. Я всегда удивлялся тому, что эти люди вообще решили стать семьей и завести ребенка. Я почувствовал облегчение, когда моя мать ушла. Это было наиболее естественным развитием ситуации.

— Милый дом, — заметил я.

— Стой снаружи у ворот. Процентов на восемьдесят-девяносто уверена, что обойдусь без твоей помощи. Просто приготовься уезжать.

Девушка сняла свой пиджак и оставила его в машине, затем прошла под аркой ко входной двери и позвонила в колокольчик, висящий на стене. Раздался чистый металлический звук. Деревянная дверь медленно открылась, из-за нее показалась женщина около двадцати пяти лет.

Я изучал ее из-за дерева. На ней был темно-зеленый вязаный пуловер с серыми вкраплениями. Ее волосы, окрашенные в шоколадный цвет, были завиты. В глазах была видна мудрость, а ее движения, когда она открывала дверь, были грациозны.

Значит, она сестра этой девушки. Их лица были в чем-то схожи, например, у них были похожие немного прозрачные глаза и тонкие губы. Но я чувствовал, что их разница в возрасте была слишком велика для сестер, и я не мог представить, как эта женщина режет ножом ладонь Девушки.

Я не слышал, о чем они разговаривали, но мне не казалось, что Девушка перешла к делу. Я прислонился к воротам и начал рыться в карманах в поисках сигареты, но, похоже, я оставил их в машине. Я гадал, каким образом Девушка собирается мстить. Сразу после приезда я бросил взгляд на содержимое ее сумки и был уверен, что у нее не было опасного оружия. Собирается ли она напасть на свою сестру с молотком, как сделала с отцом? Или же приготовила другое оружие?

У меня не было времени на рассуждения — уже скоро я получил ответ. Прямо перед тем, как я вновь посмотрел на парадную дверь, Девушка упала на свою сестру. Та попыталась поймать Девушку, но не смогла удержать ее, и они упали вместе. Так это и произошло. Когда Девушка встала, ее сестра не предприняла ни малейшей попытки подняться. И она так и не встала.

Я подбежал к Девушке и не поверил своим глазам. Из груди ее сестры торчали большие ножницы для шитья. Одно из лезвий было погружено на всю длину. Девушка ловко все провернула, не было даже криков. Кровь заполняла проход, просачиваясь в щели в полу. Она достигла своей цели с удивительной скоростью.

Эта ошеломительная тишина напомнила мне об одном случае.

Когда я был в четвертом классе, у нас было полчаса до конца физкультуры, и учитель сказал, что до конца урока мы будем играть в вышибалы, обрадовав детей. Это стало лишь наполовину общим событием. Я бросился в угол спортзала и смешался с другими детьми, наблюдавшими за игрой.

После того, как около половины игроков из каждой команды оказались выбиты, некоторые из выбитых заскучали. Игнорируя продолжающуюся игру, они начали свою. Один из них сделал чистое сальто вперед без мата, и пять или шесть мальчиков, чтобы не быть хуже, попытались сделать то же самое. Поскольку это было интереснее, чем вышибалы, мои глаза начали следить за ними.

Один из них провалил приземление и ударился головой об пол. Это было достаточно громко, чтобы я услышал звук с нескольких метров. Все замерли. Упавший не поднимался.

Примерно через десять секунд он схватился за голову и закричал от боли, но казалось, что он просто пытался за шумом скрыть свое смущение — произошедшее не казалось нам слишком серьезным. Тогда окружавшие его ребята, чтобы покончить со своей кратковременной тревогой, начали смеяться над лежащим, бить его и пинать.

Я был первым, кто заметил мальчика, не входившего в ту группу, который лежал в странном положении. Всеобщее внимание было приковано к ударившемуся головой, и никто не заметил того момента, когда мальчик с достаточно медленными рефлексами сломал шею.

Один за другим, люди с ужасом замечали мальчика, который не мог пошевелить ни одним мускулом, и отворачивались от кричавшего. В конце концов, учитель заметил, что что-то пошло не так, и подбежал. Говоря очень спокойно, чтобы выглядеть спокойным, учитель объяснил, что не нужно трогать лежащего мальчика и лучше вообще не подходить к нему, и выбежал из спортзала. Кто-то сказал: «Конечно, в таких случаях учителя должны разбираться», но никто не ответил.

Этот мальчик больше не вернулся в школу. Нам сказали, что у него был поврежден спинной мозг, но мы, четвероклассники, думали лишь что-то в духе: «Думаю, это была его Ахиллесова пята или что-то такое.» Но наш учитель, чтобы подчеркнуть серьезность произошедшего, объяснил, что мальчик всю свою жизнь будет прикован к инвалидной коляске (теперь, когда я думаю об этом, я понимаю, что он смягчил ситуацию, — он был полностью парализован и подключен к аппарату искусственной вентиляции легких), и некоторые девочки заплакали.

Это было печально. Мы должны были быть внимательнее. Другие ребята также начали плакать, и зазвучали предложения: «Давайте навестим его», «Давайте сделаем для него сотню бумажных журавликов». Класс погрузился в печаль, одновременно наполнившись доброжелательностью и самопожертвованием.

Через месяц, во время классного часа, учитель сказал нам, что мальчик умер.