Том 2. Глава 10. Не отводи от меня глаз (2)
Раздвинув двери в комнату в старом японском стиле, она вошла и присела за низкий столик. Увидев, что я стою рядом с дверью и ничего не делаю, она удивилась: «Ты чего? Садись».
Я сел за столик, а затем спросил: «Где мисс Юи?»
«Всё ещё в ванной. Должно быть, она вчера утомилась, потому что с того момента, как приехала, только спала».
Видимо, о чём-то вспомнив, она встала и вышла из комнаты, оставив меня.
Я огляделся. Сперва я увидел огромный алтарь. Он был украшен двумя маленькими арбузами и двумя пучками пшеничных колосьев, симметрично расположенных справа и слева. Неподалёку стояло плетёное кресло-качалка с полупрочитанной книгой на сиденье. На старинной полочке стояли две японские куклы в стеклянном футляре. На календаре, свисающем с косяка, всё ещё был май. Эта комната казалось обычной, но в то же время и нет, но не потому, что в ней часто убирались, а из-за того, что в ней мало "жили".
Вскоре бабушка Хаджикано вернулась и налила мне стакан ячменного чаю. Я поблагодарил её, отхлебнул и заговорил:
«Могу я узнать ваше имя?»
«Ёшиэ Хаджикано, — ответила она. — Разве на табличке не написано?»
«Госпожа Ёшиэ, что вам сказала мисс Ая?»
«Что моя глупая внучка бросилась в море и потеряла память. И поэтому теперь мне нужно о ней заботиться».
«Ясно, — раз уж она столько знает, не думаю, что нужно ходить вокруг неё на цыпочках, подумал я и сказал, — кстати, а что вы обо мне думаете?»
«Я слышала, что ты любопытный юноша, который любит попадать в неприятности, — её губы поднялись лишь на миллиметр. — Кажется, Ая очень тебя любит».
Это выражение, промелькнувшее у неё на лице, было вылитой улыбкой Аи. Ая точно переняла это у неё, подумал я.
Я догадывался, что Ая не сказала Ёшиэ, что я Ёсуке Фукамачи под личиной Юуи Хинохары. Допустив подобную ложь, Ая избрала правильный путь. Будет удобней, если она не будет знать о том, что я использую фальшивое имя.
Ёшиэ взяла со стола сигарету и прикурила её от спички. Знакомым движением она ей чиркнула и скинула в стеклянную пепельницу, глубоко вдохнула дым и медленно выдохнула.
«Хочешь есть?»
«Нет, всё нормально».
После этого мы не перекинулись ни словечком, пока сигарета Ёшиэ не догорела. Сквозь ширму я слышал звон колокольчиков. Прислушавшись, я отметил шипение бегущей из душа воды в другом конце коридора. Безусловно, эти звуки освежали, но на деле в комнате было изнуряющее жарко. Выжженный вентилятор у алтаря не производил никакого ощутимого эффекта, да и вообще любое проветривание в этом доме не представлялось возможным.
Неловкое молчание продолжалось. Часы на стене были сломаны, посему я не знал точно, но, казалось, прошло как минимум минут двадцать. Словно в этой комнате было заточено старинное время, которое теперь начало растекаться, удаляя появление Хаджикано.
Тщательно затушив сигарету, Ёшиэ положила на стол локоть и упёрлась подбородком в ладонь.
«Кто-то должен присматривать».
«Присматривать?»
«За Юи, — уточнила она. — Допустим, вернутся её воспоминания. Если рядом никого не будет, она может продолжить то, что начала прежде».
Я кивнул.
«Но я не могу следить за ней 24 часа в сутки, и, уверена, она тоже этого не хочет. Никому из нас не нравится строгость. …Поэтому как ты насчёт того, чтобы присматривать за Юи, пока я не могу?»
«Да, я к этому и стремился. Я могу приглядывать за ней в течение дн…»
«Решено, — усмехнулась она так, словно только этого и ждала, — ты вернёшься домой и возьмёшь сменную одежду и туалетные принадлежности».
Я наклонил голову, не догоняя.
«Ээээ… О чём вы?»
«Ты же собираешься присматривать, разве нет? Хинохара, эх. С этого момента ты на меня работаешь. Оплата, конечно, будет по мелочи, но ты будешь получать вкусное трёхразовое питание. Только оставайся в доме до конца летних каникул и поглядывай, чтобы у неё не возникло никаких забавных мыслишек».
«Вы серьёзно?» — импульсивно воскликнул я.
«Я тоже не очень-то хочу жить с двумя подростками под одной крышей. Но… Ая тебе доверяет».
«Вы говорили об этом с Хаджикано?»
«Скоро поговорю».
Тотчас же пол в коридоре заскрипел, и раздвижная дверь открылась. Хаджикано стояла в футболке с широким вырезом и шортах, держа в одной руке банное полотенце.
«Бабуль, там бойлер сломался. Из душа только холодная идёт…»
И тут она умолкла, посмотрела на моё лицо, пронзительно взвизгнула и отступила в коридор.
«Х-хинохара? Ты уже здесь? — сказала она из-за двери. — Прости, ты не мог бы здесь немного побыть? Я скоро буду».
«Наверное, я слишком рано пришёл. Мне подождать снаружи?»
«Нет, жди здесь. Я правда быстро».
Я услышал, как Хаджикано взбегает по лестнице.
Даже когда она ушла, сладковатый запах пены ещё медлил, прежде чем рассеяться.
«Не беспокойтесь о деньгах, — произнёс я. — Это я вам должен платить за право находиться с ней. Когда она вернётся, я попрощаюсь и вернусь домой за вещами».
«Так ты принимаешь работу?»
«Да. Спасибо вам, госпожа Ёшиэ».
«Хммм».
Она фыркнула и прикрыла глаза, точно так же, как это сделала бы Ая. Она точно связана с этими сёстрами кровными узами, снова признал я.
Когда же Хаджикано вновь появилась двадцать минут спустя, на ней была уже не её домашняя одежда, а кружевная сорочка без рукавов. Волосы её до сих пор не высохли и оставались ещё слегка влажными.
«Прости за ожидание, — она села за стол и стала беспокойно поглядывать на меня и Ёшиэ. — О чём вы говорили?»
Я вопросительно глянул на Ёшиэ, но она резко отвела глаза, как бы говоря: «Объясняй сам».
Я немного подумал, а затем спросил: «Эй, Хаджикано, что если я скажу, что собираюсь тут остаться на некоторое время?»
«А?.. — она замерла на пару секунд с отвисшей челюстью. — Что ты имеешь в виду?»
Я засомневался насчёт того, что ответить. Я не мог сказать ей голую правду о том, что "меня попросили наблюдать за тем, чтобы ты себя не убила". Я снова посмотрел на Ёшиэ в поисках поддержки, и она неохотно согласилась на неё.
«Я его попросила. Мне нужна была помощь кое с чем вроде работы по дому и закупок. Поэтому решила нанять прислугу. Но, Юи, его присутствие не будет тебя беспокоить?»
«Нет, но всё это так быстро…» — произнесла Хаджикано столь тихо, что я едва смог её разобрать.
«Ах, ты не хочешь? А выглядела так взволнованно перед его приходом».
«Бабуля… — Хаджикано сцепила свои указательные пальцы. — Эм, ну, я совсем не против. Я просто думала, что это будет утруждать Хинохару…»
«С этим решено», — довольно кивнула Ёшиэ.
Я повернулся к Хаджикано: «Мне нужно домой ненадолго за вещами. Вернусь часа через три, так что оставайся здесь».
«Ладно, поняла. Я провожу тебя до автобусной остановки».
Хаджикано глянула на Ёшиэ, словно спрашивая разрешение.
«Идите оба», — и она махнула, словно выпроваживая нас.
Как только мы вышли из дома, Хаджикано спросила меня:
«Так о чём вы на самом деле говорили?»
«Меня наняли, чтобы я приглядывал за тобой. Другими словами, я…»
Пока я раздумывал, как это сформулировать, Хаджикано горько улыбнулась.
«А, потому что я пыталась себя убить. Неудивительно».
«Я благодарен, что ты так лаконично это выставила», — вздохнул я с облегчением.
«Эй, Хинохара, — робко произнесла она, — если уж тебя наняли смотреть за мной, тогда не отводи от меня глаз».
«Ладно. Если это не будет напрягать».
«Конечно не будет. Это тебя утруждает, Хинохара?»
«Уверен, что нет. Как бы там ни было, я рад, что есть оправдание быть с тобой, Хаджикано».
Она вытянулась и взъерошила мне волосы. "Милая и искренняя". Было в этом что-то ностальгическое. Она бы так похлопала меня по голове в начальной школе. Даже если память она потеряла, у неё остались подобные привычки.
Я разделился с Хаджикано на автобусной остановке и где-то за час добрался домой. Там никого не было, поэтому я оставил на обеденном столе записку: «Останусь дней на десять дома у друга». В средней школе время от времени я оставался у Хинохары, так что мои родители особо не будут задумываться. Я ломал голову над тем, брать ли с собой письма Чигусы, но я не мог быть уверен, что Хаджикано их случайно не прочтёт, поэтому решил их оставить. Собрав в сумку минимум одежды и других вещей, я быстро вышел из дома.
Обратно домой к Хаджикано я приехал в полдень. После того, как мы наелись охлаждённой китайской лапшой со всяким гарниром, Ёшиэ велела нам убрать дом. Она взялась за ванные комнаты, в то время как я и Хаджикано вместе вымыли комнаты, кабинет, чулан, коридоры и лестницы. Я оделся в то, что мог без опаски замарать, и с тазами чистой и мыльной воды мы пошли драить окна. Вода в тазах быстро темнела, поэтому в каждой комнате её приходилось менять.
Отмыв окна, мы взяли перьевые метёлки и отправились сметать пыль. Сгребя её веником и выкинув, мы протёрли тряпкой татами. Мусорный мешок переполнился пылью и грязью, и я норовил чихнуть, просто глядя на него.
«Такое ощущение, словно тебя действительно наняли помогать», — улыбнулась Хаджикано, наблюдая за тем, как я на четвереньках тру настил.
Хаджикано привыкла мыть эти допотопные комнаты, потому она научила меня, что нужно проводить метёлкой вдоль полосок татами и немного её перед этим смачивать. Я задался вопросом, почему она запомнила эти мелочи в уборке, хотя потеряла память, и спросил у неё об этом. Она приостановилась и задумалась.
«Хмм… Вообще, я не знаю. Просто я не могу вспомнить бо́льшую часть всего нового, что узнала за последние пару лет, и как поступила в старшую школу… Поэтому, может, я забыла только несколько лет. Я не потеряла всю суть своих воспоминаний».
«Что последнее ты можешь вспомнить?»
Хаджикано уставилась в пустоту и порылась в собственной памяти.
«Я чётко помню всё до зимы первого года средней школы. С того момента до недавнего времени один большой провал. …Уверена, когда-то тогда моя жизнь начала лететь под откос».
Я удивлённо поднял на неё взгляд: «То есть сейчас ты где-то на стадии первогодки средней школы?»
«Если быть точной, не совсем. Но ты можешь думать, как тебе нравится, Хинохара-сенпай», — хихикнула Хаджикано.
Закончив с коридорами и лестницами, мы направились к крыльцу. Выметя грязь метлой, мы спрыснули бетон водой и оттёрли щётками. Вода почернела за считанные секунды. Мы вернули инструменты в кладовку точно тогда же, когда Ёшиэ покончила со своими делами.
Как только мы покончили с генеральной уборкой, Ёшиэ вручила нам бамбуковую корзину и отправила собирать овощи в огороде: пупырчатые колючие огурцы, помидоры, пахнущие травой, длинноусую кукурузу. После мы должны были их полить. Пока мы обливали из шланга все эти растения, чьих названий я не знал вовсе, над садом появилась бледная радуга, и Хаджикано радостно захлопала в ладоши. Наматывая шланг обратно на катушку, я слышал, как с листьев капает вода.
На обед мы в изобилии получили много чего варёного. После него мы помогали помыть посуду, а Ёшиэ сидела у окна в кресле-качалке с раскрытой вечерней газетой. Мы с Хаджикано ждали следующих инструкций, и она сказала нам:
«Остальной день занимайтесь, чем вам угодно. Идите куда хотите».
Мы переглянулись. «Пойдём на улицу?» — спросила Хаджикано. Я одобрил.
Не имея особых планов, мы гуляли по городку, тонущему в закатных лучах. Хор вечерних цикад, которые дожили до конца лета, эхом раздавался из зарослей близ домов. Ещё не было и 5-ти, но закат уже окрашивал окрестности своим сиянием. Он был не огненно-красным, как в большом городе, а нежно-оранжевым, крадущим у мира его реалистичность.
Бесцельное блуждание пробуждало во мне старые воспоминания. Купив в магазине газировку и присев на ближайшую скамейку, чтобы её выпить, я сделал кое-какое открытие.
Обращаясь к минувшему, с того момента, как мы вышли из дома, до текущего — в промежуток около тридцати минут — Хаджикано ни разу не шла справа от меня. Не знаю, сознательно то было или нет, но она явно не хотела показывать мне половину лица, на которой было родимое пятно.
Как только я это заметил, то стал находить всё больше примечательного. Разговаривая со мной, она пыталась не менять положения своего лица, изо всех сил стараясь сокрыть родинку из вида. Также, вытирая пот со лба, она всегда убирала чёлку влево и иногда без причины прикладывала левую руку к щеке.
Почему же она столь чувствительна? Нет, не об этом я думал. Потому что раньше я сам всегда держался от Хаджикано справа. Потому что хотел, чтобы она запомнила меня хоть чуточку менее уродливым.Хаджикано раскупорила крышку рамунэ (3), достала оттуда стеклянный шарик и навела его, зажав между большим и указательным пальцами, на солнце. Я сделал так же и посмотрел в него — стёклышко искажало пейзаж, подобно маленькой линзе, превращая его в сплошное оранжевое море.
«В последние дни солнце рано садится», — сказал я.
«Август почти кончился, — Хаджикано, сидя на скамейке, болтала ногами. — Меньше чем через две недели мы этих цикад больше не услышим».
Она встала, бросила свою бутылку в мусорку, а затем развернулась и улыбнулась мне.
«Но хорошо, что дни становятся короче».
«Любишь ночь, Хаджикано?»
«Да. Она помогает мне забыть о моей родинке».
«Лично мне она нравится».
«Спасибо. Но, уверена, многим она неприятна», — она мягко приложила левую руку к своей щеке.
«Не мне».
Мы снова двинулись. Даже когда солнце зашло, жар ещё стелился по земле. В поисках прохлады мы зашли в ближайший супермаркет. Внутри было необычно темно и чересчур холодно из-за кондиционера. Полностью ознакомившись с ассортиментом, мы поднялись наверх и прошли через игровую на крышу с парковкой. Снаружи уже было темным-темно. Вокруг не было других высоких зданий, поэтому мы могли свободно разглядывать огоньки жилых домов, зажигающиеся внизу.
Время текло медленно. Мы сложили локти на облезающие потрескавшиеся ограждения и говорили ни о чём, вглядываясь в скромный ночной пейзаж. Стоя ночью на крыше, я не мог не вспомнить, как мы вчетвером собирались в заброшенной гостинице, чтобы понаблюдать за звёздами, но я старался не выдать свою боль и тоску.
Хаджикано зубочисткой подносила ко рту вишнёвые конфетки, которые купила до этого. Кажется, она неправильно поняла мои мимолётные поглядывания и зацепила зубочисткой конфету. «Хочешь, Хинохара?» Прежде чем я вообще смог взять её у неё, она поднесла её к моим губам. Это действие показалось совершенно естественным, и я столь же естественно открыл рот. Словно мы вернулись на четыре года назад, подумал я. Тогда она спокойно делала то, что тревожило мой ум.
«Не пора бы нам вернуться?»
Хаджикано достала последнюю конфету. Но, не удержавшись на протыкавшей её зубочистке, та упала за край и полетела вниз к земле, навстречу ночному ветру.
Мы вернулись домой к Ёшиэ, но, так как бойлер в самом деле был сломан, мы неохотно взяли тазы и полотенца и пошли в местную баню. Мы заплатили престарелому управляющему 300 йен за каждого и, условившись встретиться через час, разделились. Но в бане было так жарко, что я вышел даже меньше, чем через 30 минут.
Пока Хаджикано не вернулась, я сидел перед вентилятором и рассеянно пялился в телевизор. Шёл сюжет про ограбление, произошедшее полмесяца назад. У одного из преступников лицо всё было в пластырях, поэтому в новостях для удобства его прозвали "Человеком-мумией". Так по-летнему, пренебрежительно подумывал я.
Мы встретились с Хаджикано на пять минут позже обещанного. Она купила фруктовое молоко, села рядом со мной и, ничего не говоря, уставилась в ящик. Закончив с коктейлем, она вернула бутылку в коробку у торгового автомата. Затем, что-то задумав, встала позади меня и взъерошила мне волосы обеими руками. Я ответил тем же, и она рассмеялась, словно ей было щекотно.
Мы возвращались домой по ночной прохладе; наши сандалии не спеша хлопали по земле. Дома мы вытащили из шкафа футоны и приготовили себе постели. Ёшиэ была в спальне на втором этаже, а Хаджикано и я спали на первом этаже в старояпонской комнате через ширму друг от друга.
Пока Хаджикано склонилась, чтобы зажечь антикомариную спираль, Ёшиэ воспользовалась возможностью шепнуть мне:
«Знаешь, в этом доме слышно каждый шорох. Так что даже не думай ни о чём весёленьком».
Я пожал плечами: «Я это понимаю».
Как только Ёшиэ задвинула перегородку и поднялась наверх, я лёг на футон и выключил свет. Тяжёлая работа меня вымотала, а запах чужого дома был непривычен, но решительнее всего мне не давало заснуть осознание того, что Хаджикано лежит в нескольких сантиметрах по ту сторону ширмы.
Я закрыл глаза и сосредоточился на монотонном жужжании насекомых, ожидая, когда придёт сонливость. Тогда я услышал, как Хаджикано тихонько зовёт меня сквозь перегородку.
«Хинохара, ты не спишь?»
«Нет», — прошептал я в ответ.
«Разве не напоминает школьную поездку?»
«Хочешь покидаться подушками?»
«У мальчиков возникают забавные идеи», — рассмеялась она.
Видимо, она находилась очень близко к ширме. Будет худо, если наши голоса услышат наверху, поэтому я тоже прижался к ней и заговорил так тихо, как только мог.
«Ну а какие же идеи возникают у девочек?»
«Разве не очевидно? Девочки говорят о своих побочных увлечениях».
«Побочных?»
«Да, побочных. Потому что основное точно не должно ни с чьим пересекаться. Да и не хочется заявлять о готовности соперничать. Поэтому о своих серьёзных увлечениях никто не рассказывает. Но вторые по важности — даже если они пересекаются — не добавят напряжения, верно? И значит, что мальчика, который должен был быть самым популярным в классе, не упоминают вовсе».
«Интересный образ мышления».
«Это абсолютная правда. Я знаю кучу не по годам развитых девчонок, которые признавались мальчишкам прямо перед выпуском из начальной школы, и те совершенно отличались от "увлечений", о которых они говорили в поездке с классом».
«Другими словами, когда вы открываетесь в школьной поездке, это по большей части просто пустые слова?»
«Верно. Нет ничего хорошего в том, чтобы быть до идиотизма честной. Ну, по крайней мере, в младшей школе. Что до средней, то я не знаю, как прошла тогда моя поездка с классом».
Я вдохнул и затем заговорил: «Ладно, а скажешь, как зовут твоё побочное увлечение, Хаджикано?»
«Это секрет».
«Это было в начальной школе. В чём смысл скрываться теперь?»
«Нет, я просто не могу. В конце концов, мозгами я до сих пор в средней школе, — разочарованно произнесла она. А затем спросила, чтобы сменить тему, — Что насчёт мальчишек? Не говори мне, что вы кидаетесь друг в друга подушками целый час до сна?»
«Они ни чем не отличаются. Все говорят о девчонках, в которых втрескались в первый же день. …Конечно, в нашем случае, мы не называем имён девочек, которых держим про запас».
«Вы честно сознаётесь в своих предпочтениях?» — удивилась Хаджикано.
«Честность — не совсем правильное слово. Не знаю, все ли парни такие, но те, с которыми я был, всегда представляли это как-то так: "Так-то мне ни одна не нравится особо, но если нужно выбрать, то, может, она"».
Естественно, меня в их кругу не было, и я одиноко прятался в футоне.
«Мальчишки такие милые», — сказала Хаджикано.
«Ну, если сравнивать с тем, как это делают девочки, наверное, милые, да».
Хаджикано прокашлялась, как бы привлекая моё внимание, и спросила меня: «Эй, Хинохара, тебя привлекает какая-нибудь девушка?»
«Не особенно, но если нужно выбрать, то, может, Хаджикано, — ответил я сквозь смех. — А тебя?»
«Мне нравится Ёсуке».
На секунду у меня по спине пробежали мурашки от мысли, что она меня раскусила. Но, подумав об этом подольше, я понял, что такого быть не может. Сейчас самыми "близкими мальчишками" для Хаджикано были Юуя Хинохара и Ёсуке Фукамачи, поэтому она просто назвала имя того, кто не являлся для неё первым и единственным, а был её "побочным увлечением".
Да, пускай это было лишь бессмысленное заявление, случайно вытекшее из разговора, я не мог ничего поделать с радостью, которую ощутил при словах: «Мне нравится Ёсуке», — сорвавшихся с губ Хаджикано. Они впечатались в мою память. Не только их чувственность и мелодичность, но и мельчайшие детали интонации. Как и иллюзорное счастье, посетившее меня в тот миг.
А потом я внезапно вспомнил про "наказание", о котором упоминала женщина из телефона. «Впредь тебе запрещается раскрывать свою настоящую личность перед Хаджикано», — так она сказала, больше ничего не объяснив. Но я мог донести до Хаджикано, что я Ёсуке Фукамачи, множеством способов, не раскрывая себя напрямую. Будет ли использование таких способов также считаться нарушением правил? И вообще, в каком смысле она использовала слово "запрещается"? Значит ли это, что я просто буду наказан за это действие? Или же — как ведьма в Русалочке — она сделала так, что Хаджикано не сможет понять, кто перед ней в действительности?
Я решил испробовать один такой "безличный" метод. Мои действия следующие. Я спрошу, держала ли она в начальной школе дома золотых рыбок. Как только она скажет мне да, я предположу, что одну из них звали Хиноко. Если она спросит, как я узнал, я скажу, что мне просто так показалось. Так я не раскрою себя сразу, но Хаджикано посчитает странным то, что я знаю имя её рыбки. Конечно, только это не докажет, что я Ёсуке Фукамачи. Но это даст ей предпосылку задуматься над этим.
И я начал притворять свой план в жизнь: «Эй, Хаджикано».
«Что такое?»
«В начальной школе ты случайно не…»
Вдруг мою глотку пронзила острая боль. Как будто в неё засунули раскалённые щипцы. Слова застряли в горле, и я не мог даже кричать, а только скорчился от боли, обливаясь холодным потом.
«Что случилось? — спросила Хаджикано через ширму. — Ты ударился?»
Я хотел сказать, что я в порядке, чтобы успокоить её, но не мог ни пошевелиться, ни заговорить. Взволнованная отсутствием ответа, Хаджикано тихо отодвинула ширму и спросила: «Эй, что случилось?» Увидев, как я, скрючившись, хватаюсь за горло, она села у моей постели и стала гладить меня по спине, вопрошая: «Ты в порядке?»
Какой бы сильной ни была боль, она прошла меньше чем за минуту. Но за это время я так невероятно вспотел, что рубашка вымокла насквозь, а во рту будто пустыня раскинулась.
«…Теперь в норме. Прости, что заставил волноваться, — улыбнулся я Хаджикано. — Пойду воды попью».
Я встал, но она обеспокоенно потянулась за мной.
«Ты правда в порядке? Тебе не нужно в больницу?»
«Не. Просто ногу защемило немного».
После трёх стаканов воды, выпитых на кухне, я немного успокоился.
Когда я вернулся в комнату, Хаджикано продолжила сидеть у моего футона и спрашивать: «Ты в порядке? Ещё больно?» Я сказал ей, что проблем правда больше не будет, но она не поверила. Только спустя тридцать минут она наконец вернулась в свою постель.
«Спокойной ночи, Хинохара. До завтра».
«Ага, спокойной ночи».
Я отодвинулся от перегородки в своё прежнее положение и снова закрыл глаза.
Несмотря на встряску в конце, у меня, в общем-то, был очень, очень счастливый день. Я думал, утопая в беспокойстве, как же мне хочется, чтобы завтра было похоже на сегодня, и послезавтра и послепослезавтра… Я бы всё своё везение на это истратил. В любом случае, моя жизнь прервётся через несколько дней. Я не мог просить о большем счастье. Если я смогу смеяться с Хаджикано хотя бы до конца летних каникул, мне этого хватит.
Но этот мир дарит перемены тем, кто жаждет стабильности, и стабильность — тем, кто ждёт перемен. Это спокойствие скоро закончится — в тот самый день, когда Хаджикано в моё отсутствие услышит звук, которого слышать не должна была.
Да — телефон, зазвонивший в темноте.
???
(1) Мидзуёкан — японская традиционная сладость, водянистая желеобразная пастила на основе бобов, агар-агара и сахара.
(2) Вероятнее всего, имеется в виду песня, проигрываемая в 17:00 в некоторых городах Японии, чтобы ознаменовать конец учебного/рабочего дня.
(3) Рамунэ — японский лимонад, внутрь крышки которого вкладывают стеклянный шарик.